***
— Ну не убивайтесь Вы так, барыня. — говорила Лизавета, поглаживая Василису по плечу. — Лиза, Лизонька, я не хочу, не хочу! — девушка разревелась пуще прежнего, уткнувшись лицом в подушку, сжимая её края, да так, что служанке казалось, будто сейчас весь пух под натиском разлетится по комнате… — Я не хочу! Он не молод, не красив… — Да и что с того? Он за то богат. Будете жить в счастье и достатке. — приговаривала девушка, похлопывая Василису по плечам. — Лиза! — барышня встала, зло глядя на служанку. Губы её подрагивают и кривятся; прекрасные изумрудные глаза покраснели, как и щеки. Все её лицо выражало необъяснимую горечь. — Ах, барыня! — Лизавета вдруг всплеснула руками. — Вот мысль-то шальная! Девушка вскакивает с постели и подбегает к барышне. — А Вы на обед нарядитесь. Оденете шаровары, платье, парик! Лицо выбелите! Девушка медленно поворачивается к служанке. Глаза её теперь же светятся от восторга, а губы сложились в улыбке. — Лиза… Лиза, какая же ты молодец! — она зажмуривает глаза и складывает ладони вместе. — Ты мне поможешь! Ах… Она вдруг прерывается и хмурится, сложив руки на груди. — Вот только белил у меня нет… А у мисс Фарелл брать и не смею… Правда… кажется у архитектора я видела на туалетном столе баночку. «Да больно совестно…» — подумала про себя Василиса.***
— Ой, Василиса Игоревна! — смеялась Лизавета, поправляя кружевные воротнички платья. — От Вас глаз не отвести! Из зеркала на Василису смотрела весьма странная особа: лицо белое, чуть подрумяненное; брови тоненькой ниточкой; красные губы. На голове высокий парик неопределённого цвета: то ли русый, то ли серый… Платье пестрило обилием цветов и рисунков на её стройной фигуре. Белые шаровары да золотые туфельки на каблучке. — Ой, Лизок… Надобно идти. — грустно роняет девушка, оправляя рукава. — Ну, с Богом!***
— Попробуйте мою рябиновую настойку. Ещё варяжского рецепту. — Игорь Владимирович многозначительно поднял вверх свой палец. Он с нетерпением смотрит, как бардовая жидкость медленно наполняет высокую рюмку. В тот же момент в столовой входит мисс Фаррелл и приседает в книксене, сложа руки на животе. Она явно нервничала. — Это мисс Фарелл, воспитательница моей дочери родом из графства Йоркшер. Where is betsey? — задал вопрос Игорь Владимирович. — I don't know. — растерянно и несколько раздраженно отвечает англичанка. — I'm here! — раздается вдруг откуда-то сверху. Через минуту двери в столовую распахиваются и на пороге появляется разряженая в пух и прах…то ли девушка, то ли кукла, которая так искусно выделывала и передавала человеческие эмоции. «Нет, все же это она…» — восхищённо подумал Белкин, разглядывая диковинку со всех сторон. — Sorry, I am late. — между тем произносит барышня на áнглийский манер, выпячивая губы, присев в книксене. — Ну, голубушка! — ошеломлённо вырывается у Игоря Владимировича. Он замялся. — Ну, прошу любить и жаловать, моя дочь Василиса. Василиса, это Фёдор Иванович Белкин. Девушка, пряча испуг за маской жеманства, исподлобья глянула на Белкина. Это был полный зрелый мужчина, ему где-то под сорок. Его голову покрывали темные волосы, которые причудливо завивались в кудряшки; пышные бакенбарды уже чуть посеребрила седина; кустистые брови домиком, а пухлые губы сложились бантиком. Завершали весь его важный образ маленькие круглые очки, забавно съезжающие с его носа-картошки. Торопливо, чуть в развалочку он подходит к Василисе и тянется к руке, чтобы поцеловать. Девушку передёргивает от отвращения, когда его губы издают характерный чмок, но она быстро, как и подобается, убирает ладонь, указывая на стол. — Sit down, gentleman. Атмосфера, казалось, лучше быть не может. Какая-то идиллическая тишина стояла в столовой, которая давила на бедную девушку. Думая разрядить обстановку, в воздухе повисает вопрос. — А Вы на какой нынче службе: статской или военной? — голос её звучит грубее и немного выше, чем обычно. — Я лечу больных. — раскатывается басом в ответ. Это повеселило Василису. — Ох, за мной ухаживал один доктор. Правда, папá? Отец смутился, но через мгновение выдал. — Да, да, как же. В Петербурге, по весне. Помню, помню… Игорь Владимирович шутливо прищурился и поджал губы.***
Тем временем архитектор нашёл себе иное развлечение. Несмотря на то, что на дворе властвует зима, здесь, за тяжелыми дубовыми дверьми ходило тепло. Сено такое пушистое, так и лезет в нос и растрёпывает волосы; колет и щекочет через тонкую ткань сорочки; такой приятный аромат источает оно. Душистый, мягкий. Он лежал, задумчиво выстругивая из дерева фигурку какого-то животного. Топот копыт и звук полозьев раздался совсем близко, но вопреки здравому уму, который кричал архитектору поскорей уйти отсюда, он оставался неподвижен, сдувая труху с дерева. Входит Трофим, заводя за уздцы коней, от чьей густой шерсти веет холодом; он, похлопывая лошадей по могучим плечам, смахивает с их спин таящий снег. — А, барин, это Вы здесь? — догадливо тянет мужик, снимая шапку и отряхивая её. Архитектор не отвечает, безразлично разглядывая прожилки на резном столбе. Но когда он все же поворачивает голову, то в его глазах всплывает вопрос. — Чьи это? — неуверенно произносит он, припоминая слова. — Эти холёные? Дак г-на Белкина. Умный мужик… Василисе Игоревне, думаю, приглянется… Мужчина стискивает дерево в своих длинных пальцах и устремляет свой взор на конюха, горячий яростью. Трофим лишь только ухмыляется в ответ, ослабляя подпруги. — А чего? Хоть и в летах да не беден. Все его знают в городе, как хорошего человека. — басит мужик, дуя усы. — К-как? — отчаянно вырывается у архитектора; он вскакивает на ноги, придерживаясь за балку. — Quelles sont tes fondations en Russie?! C'est affreux… affreux. (Что за устои у вас в России?! Это же ужасно…ужасно.) Видно, что мужичонка растерялся; глаза его забегали и он беспомощно замялся. Архитектор ничего больше не сказал. Схватив в охапку свой неизменный длинный плащ, он взметнул им и был таков. — Хех… Вот же чёрт. — беззвучно повисло в воздухе.***
Словно молния влетает Господин Эрик в дом, порождая грохот. В столовой слышатся приглушённые взволнованные голоса. — Кто это? — слышит мужчина желейный бас. Он старается незаметной тенью проскользнуть мимо, но был застигнут врасплох. — Господин Эрик, пожалуйте к нам сюда. — это говорит уже сам Игорь Владимирович; тон его задорный, видно успел пропустить с гостем две рюмочки. И вот на пороге столовой появляется грозная фигура, точно призрак, повисший в воздухе, только глаза так и полыхают холодным огнём. — О, вот и наш архитектор пожаловал. — Кто это? — полный гость неторопливо поворачивается на стуле, через плечо осматривая высокого человека в чёрном. — Это Господин Эрик. Он здесь ненадолго, помогает мне с беседкой в саду. — отец девушки склоняется ближе. — Прибыл из тех краев, из Франции. — Хо-хо, Париж! — смех Белкина каркающий, противно раскатывается по воздуху; его подхватывает и Игорь Владимирович. — А что у Вас с глазами, молодой человек? — Белкин вдруг сделался в раз серьезным, будто и не смеялся до этого. — Может мне стоит Вас… Но странного человека уже нигде не оказалось, ни шороха не слышно в доме. Здесь как будто по правде побывал призрак… — Честно говоря, он не очень любит лишние разговоры. — тише добавил Игорь Владимирович, многозначительно поднимая плечи. — Тем не менее, это было бестактно в его стороны. — отозвался Белкин, откинувшись, и упёрся руками в стол. — Но я взаправду не видал никогда таких глаз .А не демон ли случаем Ваш архитектор?.. Девушка ничего не сказала, лишь поникла плечами и отвернула голову, глядя сквозь оконное стекло на снег, который вновь неторопливо падал с неба… — Василисушка, я уж не ожидал от тебя этого. — говорил отец девушке, качавшейся на качелях. — Вот и мамины наряды тебе в пору… — Ах, я рада что Вам моя шутка понравилась! — заливисто рассмеялась барышня; ножки в белых шароварах взлетели ещё выше. Стук в дверь. Господин Эрик чертыхнулся, отнимая мундштук от губ и отмахиваясь от дыма, сказал: — Кто менья беспокоить? — Господин Эрик, это я… — жалобно прозвучало за дверью. Общаться сейчас ему не хотелось, а больше всего он желал, чтобы эта юная особа поскорей ушла. Хоть на нем и были брюки да сорочка тонкого голландского полотна, он отрезал: — Эрик нье одетт! — почти воскликнул он, оскалившись. — Но мне очень надо! — умоляюще говорит девичий голос. Громкое проклятье так и не сорвалось с его уст, застыв где-то в горле. Он размашистыми шагами преодолел расстояние и открыл дверь, так, что девушка, стоявшая совсем рядом, в испуге отшатнулась. На ней уже нет всего того, в чем она была одета на обеде. Личико чистое. — Прошу Вас, Господин Эрик! Выслушайте меня! — испуганно лепечет она, отчаянно сжимая ворот платья. Он какое-то время молчит, а затем тяжело вздохнув и закрыв глаза, отходит, молчаливо предлагая зайти. Дверь негромко хлопнула за ней и она невольно съёжилась. — Зачьем Вы прийти? — устало и как всегда печально повторяет он, согнувшись худой фигурой над столом. — Господин Эрик… — Plus vite! (Быстрее!) — говорит он, вцепившись своими длинными пальцами в отполированное дерево. — Господин Эрик, простите меня, я взяла у Вас Вашу белую краску, даже не спросив. Я просто не хотела выглядеть чернавкой перед гостем и… Прошу простите! — из-за спины у неё появляется та самая баночка, немного измазанная по краям излишками. Он как-то отстранённо смотрит на баночку, потом на неё, потом снова возвращается к баночке… — Эрик…Je vous donne ces badigeons. (Дарит Вам эти белила.) — он отворачивается и отходит к окну, наблюдая за проказами зимы за окном. — Спасибо! Вы очень щедры! — восхищённой шепчет Василиса, приближаясь к нему. — Зачьем Вы прийти? — измученно выговаривает он, обращая взор своих жёлтых глаз на барышню. Вместо того, чтобы ответить ему, она тихо всхлипнула, еще разок, другой… Она стоит и плачет перед ним, высоким, изумленным, как провинившийся ребёнок. — Господин, — вдруг лихорадочно, с жаром зашепталась она. — я не хочу, я не могу! О, если б Вы знали, как это ужасно! Сидеть, подобая светскому этикету, улыбаться, говорить! Ах, как ужасно! Она стала оседать на пол, закрыв лицо ладонями. Но вовремя подоспевший архитектор успел подхватить её за руки и усадить на постель. — Я не хочу! — словно в бреду произносила она, дрожа, словно осиновый листок. В следующее мгновение случилось нечто… Все ещё громко всхлипывая, Василиса порывисто прижалась к груди мужчины, обняв его шею руками, разрыдавшись пуще прежнего. Дыхание его тотчас стало прерывистым; сердце, не знавшее ласки и любви, забилось, словно птица в клетке. Весь он задрожал, как в агонии. На лице пролегла тень, прекрасные янтарные глаза закрылись. Из уст его вырываются едва слышимые стенания. — Tu fais quoi? (Что Вы делаете?) — горячо шептал он в исступлении, отстраняясь от девушки, сжавшей в руках его сорочку. Но вдруг она сама с ужасом в глазах отшатнулась от него. Личико её сделалось пунцовым, губы распухли. — Я…не хочу! Не хочу идти за него! Не хочу, нет… — голос срывается и превращается в скрипящий шёпот. — Мадемуазель, — слышит она его загадочный голос откуда-то сзади. Она оборачивается, но сзади никого нет. Он сидит перед ней, но не говорит. Вернее было бы сказать говорит…молча. — Calme toi (Успокойтесь)… Она сквозь слезы смотрит, как архитектор что-то ищет в раскрытом саквояже. Он возвращается, держа в своих музыкальных пальцах небольшую скляночку. — Выпейте…это помогать Вам… Он усаживает её на стул, передавая в её подрагивающие ручки сосуд. Барышня подносит его к губам, на секунду задумавшись. Приятный запах… Смесь каких-то трав с тонким ароматом алкоголя. По горлу разливается приятное тепло, как и во всем её теле, спустя некоторое время. Она опирается об стол, желая как можно быстрее добраться до постели. Но архитектор вдруг сам осведомляется. — Хотитье, Эрик спеть Вам? О, только его голос поможет сейчас бедной девушке забыть о всех невзгодах. Он помогает ей дойти до постели. Как же так? Это неподобающе вести так себя в присутствии другого человека, тем более, если этот человек мужчина. Постель ей кажется очень мягкой и такой воздушной; Василисе кажется, что она легла на облако, которое ласково окутывает её душным туманом. Он поёт… Его голос, кажется, не сравнится ни с чем. Глубокий, мягкий, как бархат… О чем-то нежном и прекрасном поёт он по-французски. Он звучит увереннее, чем когда архитектор говорит на русском. «Музыка ночи, мир полумрака и теней…» — угадывает сквозь дрёму Василиса слова, впитывая волшебное звучание всем естеством. Но вот всё закончилось и девушка медленно погрузилась в долгожданный сон, где нет ни горя, ни печали. А Господин Эрик так и продолжал стоять посреди комнаты, рассматривая эту милую девушку, что так сладко заснула на его ложе… В тишине раздался его трепетный голос. — Dors mon âme*…