***
Дни проходили как пустой сон. Архитектор вновь заперся от всех в своём миркé. Зима теперь девушке казалась унылой белой полосой, лишенной буйств красок, что видела она во время прогулок к мужчиной. Солнце чаще скрывалось за мохнатыми свинцовыми тучами; зачастили снегопады… В её жизни творилось что-то непонятное; тревога мелким осколком ныла в её груди. И вот в один из таких вечеров, когда на улице завывала метель, так, что оконные стёкла дребезжали. Девушка уже было шла на покой, но вдруг решилась наведаться к архитектору. Мысли, отнюдь не спокойные роились у неё в голове. Барышня тихо постучала по двери и приложилась ухом к дереву. — Господин Эрик, это я, можно войти? Ответа не последовало, а в стекло, которое было рядом, застучали голые ветви берёз. — Господин! — девушка занервничала и дёрнула дверь, поддавшуюся под напором девичьих рук. В комнате было холодно и мрачно. Ни одна свеча не была зажжена, хоть она и знала, что в такое время архитектор работает; ему необходим свет, пусть и самый малый. Но его будто здесь и нет. Василиса уже засобиралась уходить, как позади неё слабо прошептали. — Mademoiselle… Ne pars pas. (Мадмуазель… Не уходите.) Юная барышня вздрогнула, резко вобрав воздух в лёгкие и обернулась. В постели лежал, завернувшись в одеяло, Господин Эрик, ворочаясь и бормоча что-то бессвязное. Осторожно ступая по скрипучим доскам, Василиса подошла к кровати, заглянув в плотный кокон. — Господин. — тихонечко позвала она его, потянувшись к одеялу, чтобы увидеть молодого человека. — Господин, что с Вами? Едва она коснулась его плеча, её тут же поймала подрагивающая ледяная рука, и девушка пискнула. — Ne laisse pas Erik, Erik est si effrayant, si mauvais. (Не оставляйте Эрика, Эрику так страшно, так плохо.) — лихорадочно зашептал он, отчаянно сжимая её пальцы. — Vous êtes si chaud… (Вы такая горячая…) Последние слова он прошипел и, нахмурившись, сильнее укутался в ткань. — Нет, Эрик, скорее Вы холодный, как лёд. Василиса снова потянулась за ним. — Посмотрите на меня, Эрик. Трясясь, мужчина вжал голову и приоткрыл глаза, горящие в темноте нездоровым блеском. — Вы больны! — с ужасом произнесла она. — О, Боже, как же у Вас тут холодно! Прошу Вас, только не вставайте, я сейчас! Архитектор слышит, как барышня срывается с места, выбегая из комнаты. «Лиза!.. Лиза! Растяпа… Где…» — долетает до его чуткого слуха громкие выкрики. Спустя некоторое время в комнату входят две девушки. Одна несёт дымящийся самовар, а другая подлетает к постели. Мужчина поворачивает голову, чтобы разглядеть, кто пожаловал, и услышал испуганный запыхавшийся голос. — Доброго вечера, барин, ох… — Лиза, топи печь. Да пошустрей… Вскоре в комнате ощутимо становится теплее; медленно прогорают в печи дрова, жар овевает Лизавету. — Ух, ну, Василиса Игоревна… — усмехаясь, говорит служанка, вытирая руки о фартучек. — Ступай, ступай… — быстро проговаривает девушка, маша рукой. Как только за служанкой запирается дверь, Василиса склоняется над мужчиной. — Эрик, Вы же задохнётесь так… Барышня аккуратно раскрывает одеяло. — Ньет, ньет! Здьесь ошень холод-но. — пытается сопротивляться он, но девушка пресекает какие-то ни было попытки. Василиса тянет руки к маске, но архитектор намертво вцепляется в её руки. — Pas besoin pas… (Не надо, нет…) — шепчет он; из янтарных глаз катятся по щекам слёзы. Он боится. — Эрик, так надо, я не буду снимать с Вас маску. Мне нужно потрогать Ваш лоб, только и всего. Не бойтесь. Ослабив шёлковые ленты, барышня потянула маску вниз. Она услышала, как молодой человек сдавленно выдохнул. Кожа лба бледная, покрытая испариной. Девушка осторожно кладёт ладонь на лоб мужчины, и он резко втягивает носом воздух, закрыв глаза. Василиса поспешно убирает руку. Он горит огнём. — Может стоит убрать маску? — невинно спрашивает юная барышня, наливая в чашку чай с цветками ромашки. — Ньет. Ньет! Прошу, нье надо! — взмолился он голосом, в котором слышались слёзы. — Тише, тише, не бойтесь. — она произносит это, будто приручает дикого зверя, не знавшего ни внимания, ни ласки. — Не буду. Вот, выпейте. Я помогу. Она придерживает его голову, пока тот маленькими глоточками осушает чашку, пусть медленно, но верно. Девушка отнимает посуду от подрагивающих губ, и Господин Эрик измученно валится обратно в постель. — Быть может, Вы хотите чего-нибудь? — Non. Эрику ньечего нье надо… Только прошу Вас…нье уходите… Он произносит последнюю фразу и отворачивает голову, показывая, что разговаривать сейчас не настроен. Барышня не возражает. Подвигаете стул поближе к постели и устраивается подле засыпающего архитектора. Ночь была страшной. Мужчину мучала высокая температура; он метался в кровати, комкая простыни, стремясь то раскрыться, то трясясь, словно кленовый листок на ветру, кутаться в одеяло. Василиса же была рядом с ним, то и дело кладя на горящий лоб уксусные компрессы, которые часто спадали, когда архитектор начинал трясти головой из стороны в сторону, и пачкали простыни. Он стонал и что-то лихорадочно шептал, удерживая бедную барышню за руку, просил принести нотную бумагу, вычесть из одного числа другое. Ту ночь она провела рядом с ним, надеясь и молясь, чтобы произошло чудо, и архитектор окреп… Все закончилось под утро, когда измученный кашлем, весь в мыле Господин Эрик, ослабев, забылся беспокойными сном…***
Мужчина проснулся от очередного приступа кашля, который сотрясал его изнутри, раздирая горло. Он, испустив слабый стон, упал на мокрые подушки, но вдруг рукой случайно наткнулся на что-то тёплое. Это что-то оказалась ладонь Василисы, которая тихо спала, стоя на коленях, положив голову на сложённые руки. Преодолевая смертельную усталость в ногах, как и во всем теле, Господин Эрик встал, аккуратно поднял, боясь разбудить барышню, на руки и отнёс в кресло возле окна. Темноволосый ангел, нет, птица…изящная лебедь, что спит, склонив тонкую шею, уронив голову на грудь. Молодой человек хотел было прикоснуться, пусть даже самыми кончиками пальцев, но в последний момент отдёрнул руку, будто от огня. Василиса на стуле заворочалась и приоткрыта слипающиеся от сна глаза. — Эрик? Эрик, зачем Вы встали? — вдруг резко вскакивает она, пошатнувшись и схватившись за спинку. Он поворачивается к ней, держа в руках белоснежную маску; её место заняла точно такая же, но только с прозрачной занавеской, скрывавшей его тонкие губы. — Эрику дышать льегче так… — пробормотал он смущённо и вместе с тем несколько грустно. Температура немного спала, но по внешнему виду было ясно, что его все ещё знобит и заметно потряхивает. — Вам нужно откуда-то черпать силы, я распоряжусь сварить Вам бульон. — Эрик нье хочет есть… — отмахивается он, кашляя в подушку. — Господин, Вы как маленький ребёнок. Ужасно больной маленький ребёнок. — с укором лепечет она тоненьким голоском, качая головой. Когда Василиса возвращается в комнату, Эрик лежит под одеялом, держа подрагивающими от напряжения руками книгу, поглощая стеклянным взглядом печатные строки. — Вот, съедите мёд, — говорит она, протягивая мужчине блюдечко с тягучей золотистой субстанцией. Он благодарно принимает его и немного морщится, хрипя: — Я нье люблу chérie (мед). — архитектор опять укладывается. — Parle moi (Поговорите со мной), прошу Вас, нье молчитье… Василиса тяжело вздыхает, обставляя посуду подальше от края стола. — Что Вы хотите, о чем я могла бы Вам рассказать? — спрашивает она, разворачиваясь и облокотившись на спинку стула. — О чьём угодно… Что хотеть. — А я могу задать Вам один вопрос? Пауза. Молодой человек несколько призадумался, но затем уже тише добавил: — Demander… (Задавайте…) — Почему Вы все время говорите о себе в третьем лице? Угрюмое молчание повисло в комнате; воздух стал напряжённым. Архитектор тяжело вздохнул и опустил глаза. — Эрик нье хотеть говорить à propos de ce maintenant. (об этом сейчас.) — Это кажется странным, право, отчего же так? — Mère a dit, Erik a apporté un orage. Il est un produit de l'obscurité… et… (Мать говорила, Эрика принесла гроза. Он — порождение мрака… и…) — Я думаю, что это не совсем так. — отрицает Василиса. — Погодите… Барышня возвращается с зеркалом в руках. Господин Эрик ошарашено смотрит, как Василиса присаживается рядом с ним на край кровати. — Что в Вас плохого? — спрашивает она, показывая мужчине себя в зеркало. Архитектор в испуге отстраняется от зеркальной поверхности, но любопытство пересиливает; он вглядывается в своё отражение. — Вы никогда не говорили с собой? — Говориль, когда писать la musique… — Нет, это совсем не то, что я имела в виду. — девушка подвинулась ближе. — Скажите своему отражению «я тебя люблю.» Молодой человек недоверчиво смотрит на Василису в зеркале, поджимая губы и слабо мотая головой. — Я тебя люблю. — подбадривающе готовит вновь она. Господин Эрик сидит неподвижно; рот его то закрывается, то открывается. Судорожно вздыхая, архитектор медленно произносит: — Je…t'aime… — Попробуйте ещё! — радостно хлопнула в ладоши Василиса. — Je t'a…ime. Его начинают сотрясать бесконтрольные рыдания, и мужчина опускает голову; волосы падают ему на маску. Это заставляет сердце Василисы больно сжаться. Несчастный. Его никто никогда не любил… — Все хорошо, Эрик. Бедный, бедный. Это плачет Ваша душа. — юная барышня привлекает его за плечи к себе, и он утыкается ей в живот, обнимая. Но вдруг она осторожно берет его лицо в руки и приподнимает, глядя в заплаканные янтарные глаза. Прижимая его к себе, она мягко касается губами холодной поверхности маски, целуя скулу. Очередного всхлипа не прозвучало, повисла долгая мучительная тишина…