***
И видел мир я сий чудной, разуму непостижимый…
И небес был выше он, близок к космоса прохладе…
Далёк он был от нас, от всех людей и их проблем…
Велик он был и непорочен, ведь вознесли его Они…
На трёх колоннах этот городок стоял, шатаясь с ветерочком в такт. Колонны эти три, что три титана — кряхтят, тут-там трескаются, но несут свою ношу молча. Кажется, даже если случится так, что груз станет их пересиливать и давить всё сильней и сильней, не будут они виду давать до последнего, пока не смолятся пополам — гордость не позволит обратиться за подмогой к нижнему.
Скажу немного подробнее. С далека невольно спутаешь их, колонны те, с огромной, живой книгой, которая, словно старец, сама подзывает тебя, чтобы поведать свои древние легенды, коих неисчислимое множество. Исписаны мраморные исполины клинописью редкой — всею их историей: и города, и счастья, и трагедии. Рисунки завиваются, играются формами. Что живые танцуют там звери, птицы да люди. Так с первого взгляда и не скажешь, что колонна — лишь бездушный камень. История та длинною в жизнь, да и не в одну — в сотни тысяч! И интересней она всех взятых вместе книг, что есть в мире нашем, а как написана! И рассказал бы я вам всю её, да не смогу…
В том правда, что не вспомню я ни начала, ни середины, ни даже конца. Всё из памяти ушло, упорхнуло, словно пташка из клетки. Каждая буква, что была прочтена мною, просто покинула разума чертог, оставив опосля себя пустоту, которую вряд ли я смогу заполнить до конца жизни. Но помню я лишь мудрую одну вещицу. Она-то покидать меня не собиралась. Дала себя постичь, понять и не забыть…
И поделюсь с тобой я мудростью своей — скажу тебе я то, что рассказала мне она.
«В себя поверь и гордо голову вздыми! Ты — сын Отца Небесного! Ты тварь Его, Его дитя! И любит Он тебя, сильней житья своего. Воздвигни памятник Ему, будь добр уж, нерукотворный — люби себя, как Он тебя взлюбил! Отцовскою и крепкою любовью, такой, чтоб каждый средь неё поник.
Запомни: ты сильнее остальных. Уверуй — это для тебя дорога. Путь серый — лишь прикрытие всего. Внутри тебя — немая сила.
И каждая дорожка подвластна тебе будет — лишь только возлюби себя!»
За сим прощаюсь, друг сердечный.
Мне уж пора идти. В мой вечный сон — в космическую вечность, в колыбель…
***
— Просыпайся, твою мать!
Меня трясут.
Держат за плечи и трясут.
Кажется, мои щёки пылают, а сердце вот-вот вылетит из груди. Окружение трясётся. Но немного в другой такт. А это значит, что меня тормошит кто-то другой. Пора открывать глаза.
Я слишком долго спал.
— Очнулся! Живой, ха-ха! Наконец-то!
— Фух, спасибо, док! Верь не верь, но я думал, что он мёртв.
Один знакомый и один новый голос. Не могу разглядеть их владельцев.
Силуэты расплываются. Сплошное мыло в глазах. Кажется, оно стало сильнее.
— Тише, чёрт побери! Голова раскалывается!
— Боль ощущает, кричать может. Диагноз — годен! Ха-ха!
— Хах, значит, снова набираю скорость?
— Какую, нахрен, скорость? Нападение окончилось?
— Да, набирай.
— Отлично. Я за аппаратную часть, ты с ним поговори. Окей?
Этот силуэт повернулся ко мне. Кажется…
— Друг мой, — обратился он ко мне, — Вам несказанно повезло!
— В чём же именно, а? Я теперь вообще нихрена не вижу.
— Тише-тише. Это всё ещё побочные эффекты от препарата. Всё будет хорошо — нам немного осталось до филактерии. А повезло вам в том, что нападение на нас уже час как завершилось. И… Не все из нас его перенесли.
— Есть тяжёлые потери?
— Не такие, чтоб уж особо огромные… Для фонда эти потери — пушинка. Сдуют и забудут. Зато какая польза от нас будет!
— Можно… Конкретнее?
— Гхм… Из боеспособных единиц техники осталось лишь три фургона, одна легковая машина, что была вынуждена свернуть с нашего пути, дабы урегулировать всё это с властями региона, мы и «Бетти», но она, к сожалению, наладом дышит после залпа из гранатомёта. Более трети живого состава — тяжелораненые. Если оценивать обстановку с трезвой точки зрения, то нам несказанно повезло, что они решили отступить.
Столько техники…
Столько людей…
Снова убеждают меня в моей важности.
Это их большая ошибка.
— Где мы сейчас?..
— Горные перевалы. Район близ Кавказа. Там, на перегоне, будет таможня.
— Эти ублюдки… Они могут достать нас?
— Нет. Кажется, это были даже не спецагенты, а простые местные террористы.
— Террористы? С РПГ и машинами?
— Да. РПГ было ещё восьмидесятых годов выпуска — небось обнесли какой-нибудь древний склад. Тоже самое и про машины, хе хе… Будь это не так, нашу «Бетти» разнесло бы в щепки сразу. Как я уже говорил — то, что она едет, это уже чудо. Нам кое-как удалось избавиться от разнесённых слоёв ненужной брони, которую оплавило, но этого на долго не хватит — рано или поздно она, увы, встанет.
Салон кожа, мягкий… Значит, я всё ещё у Калиума в машине… А как тут оказался этот мужик? И почему он зовёт его просто «док»?
Как он оказался здесь?
— Хмм… Если уж так, то скажи, сколько времени мне ещё тут трястись? Да и вообще — ты-то здесь откуда?
— Ах, ты всё-таки спросил… И узнал меня… Кхм, мне пришлось забираться к вам через крышу. Мою тройку справа разнесли, вот и пришлось прыгать. Сначала на фуру, поток уже к вам. Честно сказать — никогда так не боялся. Но главное то, что сейчас всё нормально…
— …Сколько мне здесь ещё сидеть?
— А? Ах, да, по расчётам — минут пятнадцать, и мы у границы.
— Отлично.
Опять раздалось шипение, и рация вновь затрещала своим динамиком.
— Дом вызывает Калиума! Как слышно? Приём.
— Калиум на связи! Слышно в пределах нормы. Приём.
— Голубь долго на связь не выходит. Как бы ничего дурного не вышло. Приём.
— Продолжаем путь, чего бы это нам не стоило. Если понадобится, будем пробиваться с боем. Слишком много моих друзей в этой поездочке полегло. Конец связи.
Доселе калёный работой движка воздух наполнился чем-то тяжёлым.
По металлически кислая атмосфера в салоне не давала спокойно дышать.
Даже не знаю, как мне себя вести. Все они полегли из-за меня… Но почему, постой-ка! Если меня хотели перевезти, то почему это не сделали скрытым авиарейсом? Ладно, с воздухом могут быть проблемы. Но почему именно таким составом двигалась наша колонна? Нет тяжёлой техники, но есть «гусеница» сопровождения. Мало эффективности и очень заметно. Идиотизм среди высших чинов организации? Не думаю.
Как будто меня хотели поставить прямиком в центр круга дартса…
— Что-то ты долго в одну точку смотришь. О чём задумался, друг? — послышался голос агента Калиума откуда-то спереди. — Или тебя всё ещё мучает сотрясение?
— Всё… В порядке. Просто это всё очень…
— Печально? Понимаю. Ты сейчас думаешь, что они все мертвы из-за тебя и…
— Но ведь так и есть…
— Нет. Ты не прав. Они шли на всё это, так как обязаны. Но не тебе, а фонду. Повторяюсь — они знали, на что шли. Просто успокой себя и постарайся не умирать. Не дай их жертве уйти зря.
На последней фразе он напрягся. Это чувствуется.
— Я постараюсь…
— Стараться не надо. Ты лучше сделай.
Я отвернулся к окну.
— Ну я… Это… Мистер Калиум, не могли бы вы подъехать к «Бетти», чтобы я высадился? Я там всё ещё нужен.
—
Без проблем.
Что же. Придётся ждать, когда мы доедем.
Ненавижу ожидание. Придётся немного вздремнуть.
Время всегда тянется как резина?
Хотя, мне-то какая разница…
***
—
Облава! По нам сводятся, сволочи!
Машина дёрнулась, мгновенно выводя меня из фазы полудрёма.
Что-то не так.
Опять?!
Калиум резко хватает рацию и уже практически кричит.
— Что это такое, мать вашу?! Какого хрена они стреляют?
—
Вот почему Голубь на связь не выходил… Эти ублюдки его вздёрнули!
— Сохранять спокойствие! Нам нужно довезти груз. И даже если мы подохнем на этой дороге — это не будет оправданием нашей неудачи, идиоты!
Послышались голоса, которые уничтожали некогда цельно организованную служебную радиоволну своими непрекращающимися восклицаниями и возмущениями.
—
Кто тебя вообще главным назначил, а?
— Пока дом не вышел в эфир я… — пытался сказать мой бывший адвокат, но был перебит.
—
Заткнись, выскочка! Никто твоим приказам здесь не подчиняется!
— Заткнись, Отто! — он с недовольством пытался перебить эфирное пространство.
—
Парни, предлагаю разворачиваться и ждать подкрепления.
— Отставить панику! — хотел воззвать к спокойствию и разуму, но… безуспешно.
—
Нас же всех здесь положат!
Неожиданно для меня агент Калиум рыкнул и, не щадя свой кулак, ударил в магнитолу, отчего последняя в миг умолкла. Он тяжело дышал. Кажется, положение у нас не из лучших.
— Что происходит? — спросил я с непониманием. — Опять террористы?
— Ох, к счастью нет! Нас они уже не догонят, — будто ничего и не произошло, сказал он. — У нас сейчас небольшие проблемки с блокпостом, который решил пошмалять по нам, то-то и всего!
Раскалённая, словно железо, докрасна обстановка обзавелась молчаливой паузой, примерно с минуту. Но вот по нашей броне застучали первые градинки из чистого свинца. Кажется, у нас серьёзные проблемы.
— Мы сможем проехать?
— Сейчас, скорее, стоит вопрос: доедем мы или нет…
— И всё-таки?..
—
Да. Я обязан доехать. Довезти тебя или сдохнуть, как я уже говорил.
Как же быстро он меняет интонации…
Прирождённый актёр…
Или же… Он…
Не играет?
Тем временем мы подбирались к ней — к стене, которая отделяет меня от Филактерии. Машины рядом вели огонь. Но он был бесполезен.
Только сейчас дошло. Что может пистолет или, пускай даже, автомат против бетонных укреплений и пулемётных дотов? Разумеется, ничего…
Кажется, зрение включилось.
Больше нет мутной пелены, которая покрывала передо мной все, не давая видеть практически ничего дальше своего носа. Но сейчас, кажется, появилась новая пелена — красная…
Огненно-жёлтые огоньки из стволов и трещащие звуки приковали мой взгляд к ним. Но мне было всё равно. Я видел, как пули прошибали металл этих усиленных седанов насквозь. Трещины на стёклах и кровь, фонтанирующая в лобовое зеркало очередной эскортной единицы. Агент Калиум нервно перебирал пальцами по кожаной оплётке рулевого колеса и что-то бормотал.
Взрыв, похожий на гриб… Похоже, что даже минивэны не были рассчитаны на потомков знаменитого Корда. Ну что же. Уже трое из пяти оставшихся уничтожены. Ан нет — четыре. Очередному седану не посчастливилось получить пробоину от огромного калибра прямо в приводной кулак правого переднего колеса… Откуда я знаю это? Ах, не важно. Но то, как он перевернулся на этой скорости, было грациозно и… завораживающе.
Время в тот момент как-то… замедлилось. Будто кто-то очень хотел, чтобы я насладился этим событием во всех красках.
Колесо, которое оторвалось от оси, вместе с кусками металла и пружинами подвески вылетело куда-то вдаль. Машина в тот же момент накренилась и зацепила своей рамой асфальт. А дальше… Она просто встала на дыбы, совершая немыслимый автомобильный трюк, который станет её последним. Видеть эти три метра длинны седана перпендикулярно асфальту… Это того стоит. Но вот она уже сделала свой кувырок, которого не хватило, чтобы она вновь встала на колёса… Слышу дребезг стекла и мнущуюся сталь. Седан, находясь практически в полёте, со всей своей скорости, со всем своим немалым весом, с
силой впечатался крышей в асфальт. В тот момент я будто слышал хруст костей и рвущиеся куски мяса. Эта стальная клетка схлопнулась, превратив всех внутри в фарш. Они даже не кричали — это было слишком быстро. Нет, они, безусловно, поняли, что произошло с их стальным конём, и осознавали, почему находятся в воздухе, однако страх смерти ещё не успел проявить себя, как они уже были вбиты в свой металлическо-асфальтированный гроб.
Это жестоко. Но иначе нельзя.
Скрежет и удар.
Но он не сзади или с боков… Он спереди.
Что-то с «Бетти»? Господи, ну и имечко же дали ей.
Ого… Фургон… Он же буквально опал вниз… Провалился потолок, и куски стенок стали торчать наружу, показывая обмотку кабелей и внутреннюю броню махины. Кажется, она была сделана так, чтобы пережить ядерный взрыв, не то что пули. Но почему она… Ах да… РПГ…
Раздалось настойчивое шипение от уже разбитой магнитолы.
Рация всё ещё работает? Интересно…
—
К-калиум… Братишка…
— Кто это? Роб?
—
Да. Это я… Как слышно?
— Слышно нормально… Что с тобой?
Кажется, агент Калиум волнуется. Очень сильно волнуется.
—
Обшивку пробили, засранцы… Обрушилась пара несущих опорных балок в потолке фургона. То мудачьё ещё тогда всё неплохо потрепало — целых десять попаданий прямой наводкой, но ни одной пробоины, хе-хе… Но сейчас даже для неё это было слишком много. Все мертвы…
— О, Господи…
—
Не упоминай этого засранца хотя бы сейчас, а?.. Я тут один… Подбитый немного, но с моей девочкой ещё управляюсь… Как же тяжело-то…
— Как сильно ты ранен, Роб? Не вздумай там сдохнуть!
— Одна из балок пробила обшивку фургона и моё брюхо… Теперь я не могу менять курс или разворачиваться — фура разорвёт себя вместе со мной, если эта балка хоть на десяток сантиметров сдвинется…
— Роб, не смей отключаться! Тут всего-то полтора километра до филактерии! Ты сможешь!
—
Ты погоди… Не всё ещё… У Бетти… Сцепление перегрето… Бак пробит, да движок из-за турбин на пределе пашет… Не сможем мы доехать до туда, как ни молись ты своему божку…
— Что ты такое несёшь… Да мы!
—
Погоди ты! У меня дело есть… Ане передай… Извиняюсь я… Права она была… Бестолочь я…<i>
— Ну нет же…
— <i>Погоди ты… Ещё *гха* кое-что…
— Что же?
—
Помнишь, что мы орали на выпускной с ВУЗ’а?.. Кажется, какую-то песню… Припев там такой был…<i>
— Все панки… Попадают… В рай…
— <i>Точно… Ха-ха, точно! *кха*
Голос был на пределе.
Ему было адски больно говорить, не то что двигаться или смеяться.
Он уже не жилец. Осознаёт это… Чувствуется по голосу.
—
С-слушай сюда. Эх, а з-знаешь… А я в жизни ведь м-мудаком был…<i>
— Нет ты…
— <i>Дослушай, твою мать! Я серьёзно сейчас говорю. Я всю свою жизнь убивал, грабил и насиловал. Да и делал бы я это дальше, если бы не ваша эта Филактерия и «новый груз». Но знаешь что?..
— …Что?
—
С-сейчас мне стало легко д-дышать. Очень. Я осознал, з-за что я хочу сдохнуть — чтобы ты в-выжил… Довёз его… И надрал этим ублюдкам зад, п-понял меня? Т-ты сделаешь это!
— …
—
М-молчишь? А я думал, отговаривать б-будешь, хе-хе… План т-такой: я прогрею девочку на м-максимум и пробьюсь в с-стенку. Ты следом. Надеюсь, «Бетти» хватит скорости и массы пробить эту бетонную стенку, чтоб её…<i>
— Зачем?..
— <i>Надо, паря, надо… Так друзья делают… Только Аньке обязательно передай, не забудь…
— Обещаю, не забуду…
—
Ну вот и отлично, хэх… Я сигнальну, как пойду на таран. Мне пора в Вальгаллу, друг. Запомни меня таким! Ха-ха!
Связь оборвалась.
Шипения нет в эфире. Мёртвая тишина
Через зеркало заднего вида я заметил глаза агента Калиума.
Он был профи. Лучший адвокат, мастер актёрской игры, отличник маскировки и хороший ездок. В его очах всегда была искра — вечный огонь. Но сейчас он потух. *Фух*, и не горит свеча. Его сознание плачет, а глаза испускают солёные капли. Его глаза стали красными. Он потерял всё. Как же это больно — видеть, как все, кто был тебе дорог, умирают. Причём, нет того, кто помог бы тебе. Нет поддержки — она умерла вместе с ними. Слёзы текут ручьём, а его подбородок и губы дёргаются. Этот ужас всегда накатывает одним и сплошным цунами, и нет от него спасения. Душа и разум агента Калиума, кем бы он на самом деле ни был, уже не будет такой, как прежде. В этот день он сломался окончательно. Восстановлению или ремонту не подлежит…
Руки его ещё сильней сжали уже потёртый штурвал его субмарины — он устал. Он хотел отдохнуть. Просто заснуть и забыть этот кошмар! Избавиться от дрянной горечи в глотке! Выкрикнуть всю свою ненависть, порвав свой голос в клочья! Уничтожить тех, кто это сделал!
Но он не мог. Рядом всё ещё был я.
— Л-ладно парень. Ты его с-слышал. Это наш последний ш-шанс.
Как же дрожит его голос. Срывается, прямо как у подростка.
— Просто держи за него кулачки. Он сможет. Я з-знаю, на что он способен. У него получится. Иначе и быть не м-может. Последние полкилометра осталось. П-пост, а потом почти с-сразу база будет. Всё будет х-хорошо… Г-главное — верить…
Пост был в трёх-четырёх сотнях метров от нас.
Он почти у нас под ногами. Сейчас он сделает, что должен.
Протяжный гудок угрожающе взревел, будто горн, одаряющий поле боя своим воем, и фура начала реветь больше обычного. Мы замедляемся? Нет, всё ещё сто пятьдесят в час…
Визг начинает быть слышимым даже для меня, сквозь многослойную шумоизоляцию и броню. Она в скором темпе отрывается от нас. Из её выхлопных труб, которые были выведены и по «щекам» стального титана, и под днищем, начал выбрасываться уже не просто чёрный дым, а частички топлива и раскалённые газы, которые, в купе смешиваясь со скоростью, образуют открытое жидкое пламя, вырывающееся огромными ярко-жёлтыми языками из-под исполина. Впечатляет.
Расстояние между нами растёт уже в геометрической прогрессии. Эта межа уже не в десять, и не в двадцать метров. От каркаса этого монстра, который выбрасывал свои последние мощности, отлетали куски металла, похожие на его плоть.
Это была ярость. Ярость и чувство смертного долга. Этими двумя ароматами была пропитана вся аура этой железной кометы. Словно от смирившегося со своей смертью самурая, выступившего по желанию своего сёгуна против целой армии, тянулся за ней тёмный шлейф гари из отчаяния и, что странно, радости. Умереть, но забрать с собой как можно больше… Сделать так, чтобы память о тебе жила… Не опозорить честь своих предков…
Всё произошло… Слишком быстро.
План сработал. Мастодонт с именем «Бетти», являвший себя как особо тяжёлую и увешанную бронёй фуру, врезался на всей своей предельной скорости в бетонное заграждение блокпоста. Взрыв и огненный гриб, который возник на месте тарана — вот последние мгновения его славы. Да ещё и он… Кем был водитель? Конечно же, другом агента Калиума. Но мне кажется, что они были больше, чем друзьями… Да и такое решение не каждый сильный духом выберет: уничтожить себя, дабы жили другие.
Я запомню тебя, Роб. Ты был одним из тех, кто отдал свою жизнь ради меня.
Такой подвиг не будет мною забыт…
Мы приближаемся, а огонь всё никак не уходит.
Неужто придётся ехать наугад? А что будет, если «Бетти» всё же не пробила стену или лежит позади неё, разбитая и уничтоженная, мёртвым грузом заграждая нам дорогу? Придётся попросить Бога ещё об одной услуге…
И вправду говорят — в падающем самолёте атеистов нет.
Пятьдесят метров.
Слова о двигателе, который кричит на своём пределе, кажутся мне лишними. Даже описывать не стану, как тогда напрягалась вся эта стальная конструкция. Стрелка спидометра давно уже ушла за все допустимые пределы и упёрлась в прошлый лимит этого авто — две сотни километров в час, а счётчик оборотов, уже давно пошаливающий, в конец сошёл с ума и просто вертелся по часовой стрелке, будто пропеллер.
Уже в который раз за сегодня моё сознание замедляет время. Такое ощущение, что я попал в дерьмовый боевик, где режиссёр уж очень хочет поиграться с эффектами. Замечаю панику среди пограничников. Их можно понять, ведь не каждый день увидишь, как в вооружённый до зубов блокпост на полной скорости врезается Голиаф из мира автомашин, а следом за ним, не сбавляя скорости, едет какой-то не менее внушающий и бронированный вездеход, намеревающийся пересечь их рубеж.
Чистое самоубийство.
Даже не умея читать по губам, я смог-таки заметить, что агент бормотал себе под нос. Кажется, это было что-то отдалённо похожее на молитву. Но слог был старо-славянским, так что я не смог бы это воспроизвести, даже при желании. Понять и запомнить у меня получилось лишь только отдельные слова и фразы — «Великий Витязь» и «Опусти черноту с душ наших». Каждый с ума всяк по-своему сходит.
Всё должно было быть хорошо, если бы не ты.
Двадцать метров
Странно.
Теперь даже не страшно.
Мы просто въезжаем в огромный огненный шар, не видя ни конца пути, ни самой дороги. А может всё обойдётся? Вдруг у нас всё выйдет, и я, наконец, доеду до конца? Что же я буду там делать… Ну, сначала нужно будет поговорить с Меркурием. Может быть, я и узнаю, что мне нужно. Но это лишь второстепенность. Ради чего всё это? Стоит ли месть всего этого дерьма? Хмм… Пожалуй, да. Это того стоит. Решено! Если выживем — буду пробиваться туда, куда должен. Это будет самым логичным выводом. Если же я умру, то этот путь завершится, так и не начавшись. Автор спился, так сказать, но… Ежели я выживу… О да. Я сделаю так, чтобы страдали те, кто того заслуживает.
Вычислить, найти, отомстить, так?
Мне нужно…
Выжить… Вычислить… Найти… Отомстить…
Я должен.
Выжить. Вычислить. Найти. Отомстить.
Я сделаю это!
Выжить! Вычислить! Найти! Отомстить!
Мы уже во взрыве. В сплошном облаке огня.
Солнечный свет пропал. Осталась лишь чёрная сажа.
Она закрывает собой обзор, осев плотным слоем на стекло. Агент Калиум очень напряжён. Каждая вена, абсолютно каждый сосут на его голове напрягся, делая его лицо краснее краски. Он уже давно закрыл свои очи. Он думал, что умрёт, и не хотел видеть свою смерть, но в то же время надеялся, что мы выживем. Хех, неплохо. Кажется, скоро увидим, как эта передряга закончится. Кажется, я наконец-то могу закрыть глаза.
Визг шин.
Меня кинуло в другой конец салона.
Скрежет стали и звук разбитых металла и стекла.
Кажется, это мой конец.
***
