Сборник "Сны-видения": ЕХО

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Есть дни, когда они не занимаются любовью. Насыщенные событиями и эмоциями, от которых выворачивает наизнанку и хочется выть одиноким волком на луну. Потому что бессилие превращает тело в студень, а сердце в хрупкую льдинку. В такие дни они просто вымотаны до предела и стараются лишний раз ничего не спрашивать, потому что хлестнут через край эмоции, больно ударят.        Нужно переварить. Пережить. Переждать.        Минсок хочет Чонина всегда, словно он кислородная маска в задымлённой комнате, словно без него жизни не будет. Желание горит ровным и сильным огнём, а не крохотной спичкой, которой нужно разжигать пламя. Чонин сам словно огонь, обжигающий, согревающий, необходимый.        Но в такие дни Минсок молча помогает раздеться, настраивает воду в душе и мылит его тело, пока разум Чонина пытается смириться. Он тянет Чонина в спальню к расстеленной кровати и бережно укрывает одеялом, оставляя гореть ночник, и просто укладывается рядом, потому что большим он пока не сможет помочь. Не понаслышке знает, каково это, и знает, что в такие же дни, которые случаются и у него, Чонин так же ухаживает за ним и укладывает его в постель, не настаивая на ужине.        Слабая улыбка, похожая на трещину на мутном зеркале вместо слов благодарности. Но они и не нужны, Минсок знает и так, как знает и Чонин, их непростой путь не для красного словца назван непростым. Но есть в душе отзвук страха, что однажды они просто не справятся. Минсок давит его и ложится рядом с Чонином, утыкаясь лбом между лопаток.        Чонин настолько обессилен, что засыпает почти сразу, а Минсок долго лежит, вслушиваясь в его дыхание и глядя на звёзды, рождённые ночником. Такие непростые профессии они выбрали, такой сложный путь проходят вместе, что нет-нет да и родится пугающая мысль, а что если. Что если они сломаются? Что если придётся учиться снова засыпать одному? Что если?..        Минсок просыпается от стона и вздрагивает, усилием воли успокаивая взбесившийся пульс. Он открывает глаза и видит сидящего Чонина, обнимающего колени, уткнувшегося в них лбом и мелко вздрагивающего на каждом вздохе. Минсок с трудом проглатывает ставшую вязкой слюну и удерживает себя на месте, позволяя дыханию Чонина чуть выровняться.        Он смотрит на его точёный профиль и кусает губы. У него болит сердце, но вот ещё несколько минут, и Чонин успокоится, и тогда можно будет обнять, сонно ткнувшись головой в грудь. Чонин не то, чтобы стыдится своих слёз, но Минсок помнит резкие слова, когда он поспешил обнять. Тогда сработал какой-то защитный рефлекс, и Чонин встряхнулся, избавляясь от объятий, а потом, когда вспышка сошла на нет, долго извинялся перед Минсоком.        Потому Минсок дожидается, когда Чонин судорожно выдыхает, и сонно шарит рукой в поисках Чонина, всё же боясь, что тот не коснётся, и что день слома настал. Но Чонин накрывает ладонью его руку и ложится, подтягивая Минсока к себе. Минсок обнимает его за пояс, тычется лбом в грудь и трётся щекой об остывшую без одеяла кожу. Чонин судорожно выдыхает и выпутывается из объятий, отчего у Минсока за грудиной немеет.        Но Чонин склоняется над ним, долго вглядывается в черты, наверняка понимая, что Минсок не спит, но не укоряя за маленькую ложь. Он касается губами щеки, виска, крепко обнимает и прерывисто выдыхает, улыбаясь уже настоящей, не фальшивой улыбкой, ложится обратно, буквально укладывая Минсока на себя.        — Ты маленький лгунишка, я же знаю, что ты не спишь, — шепчет Чонин, потираясь носом о макушку Минсока. — Но я благодарен судьбе, что в моей жизни появился ты, — а потом целует так, что у Минсока от сердца отлегает. День слома произойдёт не сегодня. Сегодня Чонин зацелует до распухших губ, а утром вместо завтрака подарит порцию наслаждения, в которой они оба нуждаются.