Дети тумана

Четырнадцать лет назад. В кабинете почему-то холодно, пробирает до костей. Он поёжился, переступил с ноги на ногу. Трудно не выглядеть трусом, когда в любом случае дрожишь. — Как тебя зовут? Полное имя? Руевит стоял, спрятав руки в карманы, стараясь не выдавать страх. Мотнул в ответ неопределённо головой, но дышать стало труднее, горло как колючей нитью обвило, постепенно сжимающейся. Потянул руки к шее, и женщина, внезапно оказавшись рядом, их перехватила. — Имя, — повторила, угрожающе-ласково. — Руевит, — хрипло выдавил мальчишка. — Ложь? — Нет. Горло отпустило, и он закашлялся. — Я же не могу доверять кому попало, глупый, — фыркнула принцесса Кларабелль. Ему ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть, нервно размышляя, что зря он пошёл следом за Креусой. С другой стороны, разницы никакой не было. Просто он не хотел быть никем, отвергнутым неблагодарным сыном, а ещё требовались деньги. И мелочиться он не стал. Кроме того, его возлюбленная Креуса была дочкой одной из советниц, а страной по факту управляла принцесса Кларабелль, младшая сестра королевы, использующая совсем не мягкие методы, как в общении, так и в политике. Страна медленно умирала, утопая в крови. Только вот Руевиту было честно плевать — рождённый в богатой семье, не касающейся никаких политических дел, он не брал в толк, какая ему должна быть вообще разница. Особенно весело это, если учесть, как резко поменяла свою точку зрения матушка в последний год. Как многие поступили так же, ощутив опасность. (А ещё кто попало не мог остаться рядом с дочерью советницы.) — Фамилия? — Аэлий. — Лжёшь, — стиснула его запястья. — Аэлий, — упорно повторил Руевит. Больно, хоть руки он и в испуге вырвал — безнадёжно попытался, но принцесса отпустила. Все равно больно. Но крови вроде бы не было — ни на шее, ни на ладонях, которые он с опаской разглядывал, хоть и украдкой. — И ты хочешь, чтобы я тебе верила? — рассмеялась принцесса, развернувшись и направившись к столу. Он начинал ей надоедать. Руевит отчаянно чувствовал, как упускает её интерес, как игра с ним перестаёт развлекать, а принцессы не хранят надоевшие игрушки. Они их выбрасывают. Креусе не нужно было добиваться доверия, её семья много лет служила короне. Чего совсем нельзя было сказать о нём. — Я отрёкся от них, — слабо подал голос Реувит. — Она не имеет значения. Кларабелль ухмыльнулась, подцепляя один из свитков. — Руевит Велес, второй ребёнок баронессы Велес. Думаешь, так сложно узнать? Он молча помотал головой, чуть ли не готовясь к смерти. Слишком глупо получилось. Ему нечем её заинтересовать. — С такой-то родословной… Знаешь, — задумчиво протянула принцесса. — Тебе так никто не поверит. Ты сам-то себе веришь? Руевит настороженно ждал, пытаясь понять, к чему она ведёт и где подвох. — Хочешь, чтобы верили? — медленно приближаясь. Осторожный кивок. — Дай-ка ручку, — цепкие пальцы в мгновение ока ухватили его запястье. *** — Фу, что с руками? — Креуса брезгливо скривила губы, глядя на забинтованную ладонь и пальцы. — Ерунда, это же правая, — отмахнулся Руевит. — Зато у меня наконец есть документы. Не прикопаться. Юная колдунья вздохнула, откинув с лица чёлку. — Полезно. А что, моих гарантий не хватало, да? Он не стал разочаровывать девушку, неопределённо пожав плечами: — Ну мне ж и так жить как-то надо, — притянув её к себе, поцеловал. Наверное, никто, кроме него самого на тот момент, не представлял, на что он готов был бы пойти. Ради себя же. И пусть доверия ему пока нет — но он его получит. А когда предложить в ответ нечего, можно и принять боль. *** — Почему сбегал тогда? — терпение допрашивающего его мужчины явно было на исходе, но Руевиту нравилось издеваться, мучая его длинными паузами и мутными ответами. — Любовь, — пафосно заявил, всплеснув руками. Это была чётко обговоренная с Креусой версия, даже отдельно друг от друга они могли её свободно объяснить. Не рассказывать же победителям, что они шпионили для принцессы, сдавали изменников, им ещё в этой стране жить как-то. — Мать моей невесты была против меня. Да ну это же сразу понятно, ну, — чуть не смеясь, пропустил сквозь пальцы прядь тусклых криво подстриженных волос. — Хотели сбежать вместе. Дурацкие веснушки, низкий рост, эти волосы и изуродованные, хоть и нормально функционирующие, руки (не считая отсутствия одного пальца — тут уж нечему функционировать) — всё это вообще-то прекрасно работало на образ деревенского дурачка, ничего не понимающего в большом городе, чем Руевит все эти два года старательно пользовался. Хотя сейчас он уже чувствовал, что его очень хотели ударить. Дурацкая ошибка вышла, они с Креусой находились рядом с замком, не подумали, что надо было давно сбежать, просто девушка не хотела оставлять родителей. Которые, к слову, и впрямь его не одобряли, только немного не выжили. Руевит смотрел на всё это скептически — на самом деле он не был ни на чьей стороне душой, а привязанности ни к кому у него не было. Да и родственники его были далеко. А единственную родную душу, пережившую такой шок, сейчас ещё и мучают глупыми вопросами. Вот как будто в этой прогнившей стране нечем больше заняться. Последнего человека, хоть как-то встряхнувшего её, уже нет. А будет ли теперь разница… — Ты… Руевит ухмыльнулся, покачивая ногой. Ударит в итоге или нет? — Убирайся, — устало заявил мужчина. Слишком быстро. Он медленно поднялся, направившись к выходу, и у двери всё-таки получил подзатыльник. — Выход-то знаешь где? — простой, вообще-то, вопрос. — Нет, — быстро среагировал Руевит, беззаботно улыбаясь, хотя сердце стучало слишком нервно. Долгая пауза, но он преданно продолжал смотреть в глаза, изображая саму непосредственность. Наглый идиот ведь, ну, верь. «Я бы вам всем с радостью перерезал глотки». — Там проводят, — отмахнулся мужчина, после некоторого промедления отводя взгляд и возвращаясь к своим делам. *** На тот момент Руевит очень злился за разбитые планы и жизнь — но не думал, что отношения с Креусой тоже могут выйти боком. Они оказались привязаны друг к другу — общая тайна на двоих, скреплённая потерей девушки, оказались слишком тяжела. Всю подростковую любовь она тоже выжгла. Тем более, вырастая и глядя на то, что творилось после, они уже понимали, что не так уж и невинны — и им есть за что предъявить. Спасало то, что у Кларабелль на самом деле было много «ушей» и никто из них друг о друге не знал, в основном все имели надёжные алиби. Но от друг от друга им некуда было деться — Креуса взяла его выдуманную фамилию, заверенную бумагами от их госпожи, и они долго просто не знали, что делать, не умели. На вид обычная пара, но. Выпаленное Креусой в сердцах один раз признание о ненависти-любви обозначило всю жизнь Руевита. Каждый из них был готов испортить другому жизнь в любой миг, имея полную на это возможность, но подставить при этом себя, а тихо разойтись не получалось. Пробовали. Вечно влипали во что-то. Вновь сходились. Яр оказался светлым лучиком, хоть и случайным. Руевит честно решил, что что-то выправилось. Хоть ненадолго. Пока однажды не заболел — началось с лёгкого недомогания, но становилось только хуже, причём медленно. Головокружения, тошнота, жар, иногда чуть ли не судороги. К врачам он не обращался из принципа — не хотел показываться перед кем-то чужим в беспомощном состоянии. За месяц он похудел и побледнел, почти ничего не мог есть. Остальные же чувствовали себя прекрасно, так что он утешился тем, что это не что-то заразное. Само пройдёт. — А где Креуса? — растерянно поинтересовался у служанки, с трудом добравшись до столовой, цепляясь за дверной косяк. Девушка накрывала на стол и только задумчиво пожала плечами: — Готовит лекарство, как обычно. — Что? — Что?.. Руевит, не став отвечать, развернувшись, направился на кухню. Картинка перед глазами чуть плыла, мешая ясно думать, но лекарства он ведь покупал сам. Кажется. Во всяком случае, их явно не надо было готовить самим. А те листья вчера на кухне… Медленный эффект… У его жены была хорошая учительница. И то, что сейчас, стоило ему появиться на пороге, Креуса легко развернула нож к нему. И, к слову, ни он, ни она не любили что-либо готовить сами, для чего и не поскупились на служанку. — Как успехи, дорогая? — криво усмехнулся. — Сколько там мне осталось? — полушутка, полупровокация. Но он не ждал такого эффекта. Он не раз проклял после этого свой дурной болтливый язык. Когда плечо задевает нож. Когда он сам его, не задумываясь, выхватил до погружения в плоть, не способный ясно размышлять и ощущая приступ боли. Зато чётко помнивший, как бить быстро. У него тоже была хорошая учительница. Удар. — О небо, — глядя на жену и уже не в силах бороться с очередным приступом тошноты. Мир вокруг померк. *** — Вы хоть знаете, сколько яда было в вашем организме? — поинтересовался следователь. — Не знаю никакого яда, — устало отозвался Руевит, глядя в пол у себя под ногами, решивший как минимум это отстаивать до последнего. «Да, это сделал я». «Да, умышленно». «Да, мне не жаль». «Да, сам, один». («Да посадите меня уже наконец».) — Что с Яром? — опомнился он далеко не сразу. — С кем? — кажется, такого вопроса совсем не ожидали. — Яр. Наш… мой сын. Маленький ещё такой, — попытался по привычке жестикулировать, но руки были связаны. — Родственникам, наверное, отдадут, — пожал плечами допрашивающий. — Ну или в детский приют. Руевит смолк, раздумывая. Матушке и сёстрам, конечно, очень «понравится» такой подарок от давно пропавшего сына. — У меня есть деньги, — тихо, медленно проговорил, даже не удивляясь, когда за такое предложение ему прилетел удар в лицо. За свою честность все сейчас очень тряслись. Только он все равно найдёт ключик. Теперь он должен.