***
Чхве подставлял лицо теплым струям воды, упираясь руками в холодный кафель. Это место не вызывало у него ни одного хорошего воспоминания, лишь отвращение, ведь Мингю не раз использовал его тут. Проводя подушечками пальцев по плечам парень испытывал неприятное ощущение, Ким так сильно сжимает его плечи каждый раз, что новые синяки появляются поверх еще не успевших зажить старых. Все тело ноет от жгучей боли, но Хансоль, прикусив губу, дрожащими руками оттирает со своей кожи застывшие куски крови. Сейчас Чхве мог свободно передвигаться по замку, не озираясь на каждый шорох из-за угла, пока разгуливал по темного коридору ночью, который казался бесконечным. Раньше он сидел под замком, который отпирался раз в несколько дней, чтобы накормить пленника, ну или если королю становилось скучно. Хансоль действительно начал привыкать ко всему, что с ним происходило с ним.. Привыкнуть то привык, но вот только смириться не мог. Или скорее не хотел. Не хотел быть снова использованным и брошенным в одиночестве на холодном полу комнаты, не хотел задыхаться от слез и проваливаться в сон прямо на том же месте, ведь был настолько слаб, что даже был не в силах просто доползти до кровати. Устал вести борьбу с собственным сознанием, твердя себе, что сильнее этого и не позволит кому-то касаться себя, но как только Мингю появлялся в поле зрения, юноша тут же становился беззащитным котенком прячущимся в угол, не в силах постоять за себя. Внутри все так болело, а тело ломило от тяжести собственного скелета. Удивительно, как Чхве еще не умер от голода, ведь еда сразу же выходила обратно, когда Ким насильно заставлял того есть, что бы тот не помер раньше времени. И вовсе не важно, что поднимал он руку на парня чаще, чем тот успевал открыть рта. Сказать, что Хансоль жил.. Нет, скорее он просто существовал. Существовал, пока Мингю делал с ним все, чего только желал.***
Хансоль ненавидел запах табака и алкоголя, но от Мингю всегда тянулся шлейф из множества, не всегда приятных запахов. Будь то дым, который заполнял его уже на восемьдесят процентов, который он часто выдыхал в лицо младшего, от чего Чхве морщился, а к горлу подходила рвота. "И как только он держит эту гадость в своих легких?" — думалось Хансолю. Ким неоднократно тушил сигары об юношу, хватая тонкое запястье и прикладывая дымящиеся бычки игнорируя все его крики и мольбы не делать этого. Рука кровоточила, когда к свежим порезам прижимали все еще горящую сигарету, оставляющую глубокие ожоги на теле парня. Вечерами Хансоль сидел в углу комнаты поджав колени к животу и опустив на них свою голову. Пальцами слегка сжимая ткань своей рубахи, качался из стороны в сторону и тихо взывал от боли и накатывающей его истерики. Мингю снова завалился прошлой ночью к нему, пьяный и абсолютно невменяемый. Он разорвал всю одежду, туго привязал ремнем руки к перилам кровати и навис сверху, смотря осуждающим взглядом, в глазах его читалось отвращение, отчего Чхве зажмурился, поджал губы и отвернул голову, получив за это пощечину. — Ты жалок, даже прикасаться к тебе отвратительно, — Ким схватил того за подбородок и повернул к себе, отчего тот раскрыл глаза затуманенные пеленой слез. Мингю смотрел на него как на мусор, удивительно, почему тот еще не выкинул Чхве на помойку, раз тот его так не устраивает. Хансоль видимо действительно выглядел так же мерзко, как и чувствовал себя. Своего отражения он не видел уже очень давно, да и не думал, что хотел бы видеть.***
День, второй, третий. Мальчик днями напролет сидел у замерзшего окна ожидая когда вернется его мать. Отец не разговаривал с ним и не отвечал ни на один из вопросов "Когда вернется мама?", "Почему все мамины вещи в коробках?", "Почему ты не разговариваешь со мной?". Не в силах больше ожидать ответа тот возвращался обратно в гостиную к окну и смотрел на тропинку уходящую в лес, пока по персиковым щечкам стекали тоненькие струйки влаги. — Она не вернется, правда? — смотря в пол спросил в один из дней мальчик, шмыгая носом. Комната была больше похожа на помойку: отец сидел в пустой комнате напротив маленькой рамочки на столе. Вокруг были разбросаны пустые бутылки, а в воздухе витал мерзкий запах алкоголя и грязной одежды. Отец мальчика так ничего и не ответил, лишь кивнул и потянулся за новой бутылкой. Снег начинал таять, а вслед за ним и снеговик, которого Мингю построил с родителями в последний день перед тем, как мамы не стало. Его глаза болели от постоянных слез, а воспоминания начали сходить на нет, отчего ему становилось немного легче, но.. Отец начал поднимать на него руку, он напивался до такого состояния, что не вспоминал даже собственного сына. В один из таких дней, ранним утром отец проснулся раньше обычного и вытянул мальчонка прямо из кровати в чем был на улицу, таща того по узким улочкам рынка, где тот обменял родного сына у такого же первого попавшегося мужичка на бутылку соджу. Новый дом скорее оказался тюрьмой, и слово "дом" сюда не подходило совсем. Он и еще семеро детей, скорее всего проданных так же за выпивку скорее были предметом рабочей силы. Мягкий диван поменялся на тонкую ткань на полу, домашнее тепло на сырость и сквозняки из-под дверей сарая, в котором детей запирали на ночь. — Закрой рот и неси к остальной куче! — слышал он в очередной раз, получив удар хлыстом по спине, когда он уставал настолько, что его уже ноги не держали. Мальчик съежился, чуть не роняя тяжелый мешок с зерном. Игры с соседскими ребятами во дворе остались лишь слабым воспоминанием, которое поменялось на пытку, от нее некуда было деваться. "Возьми это, отнеси туда" — мешки, которые весели трое таких, как Мингю — хиленьких и слабых. Месяца шли друг за другом, Киму уже восемь, а воспоминания в голове застыли слабыми картинками, сильно давящими на не сформировавшуюся детскую психику. Как-то раз во время обеда, пока всем дали время немного передохнуть, разрешали немного поесть хлеба и попить воды, Ким увильнул в окно, что находилось на втором этаже ангара, где их заставляли работать. Не долго думая он сиганул вниз приземлившись прямо в стог сена. Мальчонок был в лохмотьях, грязный и с пятнами угля на щеке и руках. Он ходил по улице вблизи ярмарки, выпрашивая кусок хлеба, обещаясь за это помочь донести мешки с зерном до их жилья. — Извините, вам не нужна помощь? — уже без надежды в голосе спрашивает мальчик подходя к очередному дядечке, ожидая услышать отказ. Из-за его спины высовывается еще один паренек несколькими годами старше на вид, они оба хорошо одеты и выглядят важно, но как-то по доброму. По доброму — Киму это не знакомо. — Чем же ты можешь помочь? — немного пригибается дядя и с грустной улыбкой смотрит на потерянного чумазого мальчонку. Тот немного мнется и башмачком чертит линию в земле. Он вовсе не ожидал, что кто-то согласится на его помощь. — Я могу помочь дотащить до вашего дома вот это! — Мингю неуверенно указал на мешки в руках дядечки. Тот кивнул и отдал мальчику самый маленький и легкий из них, подзывая того идти и не отставать, ведь путь предстоял не самый близкий. По дороге Мингю рассказал свою короткую историю, точнее то, что помнил от нее, на что дядечка похлопал того по плечу, за то что он рассказал о таком ужасном месте, откуда он сбежал и что проявил храбрость дать деру. В ответ на это мальчик спросил лишь одно: "Кто вы?" — на что другой мальчик снова выглянул из-за своего отца и с непониманием посмотрел на Кима, а после показал на замок, что виднелся из-за небольших кустарничков. — Тогда и у меня будет к тебе вопрос, — подойдя к большим воротам и опустившись на колени перед мальчиком спросил дядя, — Хочешь ни о чем больше не переживать и обрести новую семью? — на что тот не думая кивнул, ведь из старой жизни он помнил не многое. Помнил смутно доброе лицо своей матери, отца, который оставил десяток следов на его теле и ребят, с которыми играл в сарае по вечерам.***
Новый дом оказался совсем недурным. Прогулки где и сколько захочется, горы вкусной еды и теперь ему не приходилось мерзнуть на холодном полу в каком-то сарае, у него была личная комната со всеми удобствами. Мингю быстро породнился с сводным старшим братом и так же быстро привык к новому окружению, настолько, что кажется начал забывать старое. Мальчик рос, становился умен и хитер, а характер его вместе с ним мужал, но увы, не в самую лучшую сторону. — Это его вина! — кричал Мингю, указывая пальцем на брата. Отец возвышался над братьями, которые сидели по обе стороны от разбитой вдребезги расписной вазы. — Мы бегали и он толкнул меня! — зло смотрел на старшего Ким, а тот непонимающе на Мингю. — Вы наказаны оба. Я не стану разбираться в том, чья это вина, — серьезно ответил король — их отец, и указал пальцем в сторону комнат, — Мингю, никаких прогулок и сладкого, пока не осознаешь свою вину. Мингю закрывал за собой дверь и злился на то, почему они оба должны терпеть наказание, но именно его всегда лишают угощений. Ему всегда было мало, он часто хулиганил, перечил и во всех проступках винил других. В юношестве они с братом начали свое обучение. Ким был наглецом, но ему досталось все в отличии от своего несмышленого братца. Внешность, ум, хитрость, даже в поединке на клинках тот одерживал победу из раза в раз. Мингю стал бы хорошим наследником, но вот только по праву трон должен был перейти его братишке, и Ким бы ни за что не занял престол, потому что был не родным сыном. Отец уже был стар, на его месте давно уже должен был сидеть молодой принц, но король не собирался покидать свой трон. Мингю был слишком хитер и нетерпелив, чтобы добровольно отдать правление своему неудачнику братцу. Он придумал план. Ким имел хороший опыт в лечебных травах, но как вылечить, ими можно и навредить. Не составило труда заставить своего же братца добровольно отнести чашу с ядом отцу, а после хорошо отыграть удивление и предательство. Подставить брата, а после взять с поличным, найдя в его вещах яд. Абсолютно несложными усилиями Ким объявил себя королем всего в семнадцать лет, восседая на троне своего приемного отца.***
Чхве пусто прожигал взглядом одну точку, редко моргая, когда глаза начинало щипать. Его кожа уже, кажется, начинала отмирать от множество порезов и шрамов, что уже просто не успевали заживать, да и вряд-ли исчезли бы, ведь он пробыл тут уже не первый месяц, а может уже и больше года. Горячая вода обжигала кожу, парень все еще немного дрожал, когда ледяные пальцы Мингю невесомо касались его спины. Ким аккуратно перебирал пряди вьющихся волос, поливая их водой, наблюдал за пустым взглядом младшего, но даже не пытался представить, что же творится у него в голове. Хансоль же чувствовал себя бесчувственной игрушкой, ведь о его желаниях Ким толком то и не спрашивал, а только делал то, чего хотел сам, лишь бы получить желанное. Короля не особо волновали крики младшего о том, что тот сильно схватил Чхве за волосы, или чересчур сильно пережал запястья веревкой, что кровь в руки вовсе не поступала, от чего у того часто затекали конечности, что он не мог двигать пальцами пару часов. Хансоль смирился, но лишь мечтал как можно скорее сдохнуть. В замке было лишь одно место, которое Чхве несмотря на все то, что происходило в его стенах, любил — самая дальняя комната на верхнем этаже, где хранился всякий хлам, которым король не пользовался. Проход был будто спрятан от посторонних глаз и находился за краем огромного полотна в углу стены, это помещение правильнее было бы назвать чуланом, но внутри все выглядело как полноценная комната. Старое пианино по стене у входа, просторная кровать, множество ящиков с детскими игрушками, успевшими покрыться огромным слоем пыли и паутины за это время, и огромное окно, которое выходило прямо на обширный сад. Хансоль как-то нашел старую тетрадь с нотами и играл по ночам, когда король уже спал. Музыка тихим эхом разносилась по всему замку, была похожа на колыбельную, успокаивала и убаюкивала. Во время игры юноша закрывал глаза и рисовал картины в своей голове, где он с Суненом еще маленькие бегали по подсолнечному полю и ловили бабочек, а после на перегонки бежали к речке и возвращались с полными ведрами рыбы. Такие беззаботные и свободные. Хансоль впервые улыбался за все свое нахождение в замке, а щеки его были мокрые от слез. Парень так и засыпал каждую ночь, опираясь на крышку пианино, лишь под утро возвращаясь в свою комнату, ведь каждый день Мингю навещал своего пленника, и кто знает, что бы он сделал, находясь Хансоль не на месте. Как-то раз Чхве проснулся позднее обычного, солнце уже было высоко, и парень быстро ринулся бежать по коридору к своей комнате. Пробегая, он заметил открытую дверь в покои Кима, а значит он опоздал. Быстро забежав в комнату, парень затаил дыхание, увидев Мингю сидящего на краю его кровати. Король сидел с сердитым видом, накинув ногу на ногу, и осматривал Хансоля, который нарушил правило. Чхве стиснул зубы и смотрел в пол, не смея поднять взгляда. — Простите Господин, я провинился, — дрожащим голосом сказал Чхве, чувствуя как на его легкие начало давить. Ким облизал губы и недовольно прошипел, подзывая Хансоля на свои колени. Тот босыми ногами неуверенно ступал по ярко красному ковру, опускаясь на чужие колени, смотря куда-то в сторону. Стянув с плеч рубаху младшего, Ким провел от шеи до его дрожащих запястий, беря того за руку, губами прильнув к коже на шее парня, от чего у Хансоля мурашки пробегают от приятного тепла чужого тела. Мингю не торопился, делал все аккуратно, помогая Хансолю немного расслабиться, стараясь показать парню, что ему тоже должно быть приятно от всего этого. Чхве немного кусает свои губы, будто боится, вовсе не зная, чего от Кима ожидать. Хансоль не привык что-то кроме боли чувствовать. Странное ощущение по всему телу, но ему это даже начинает нравиться. Он нерешительно поворачивает голову к старшему и пару секунд смотрит в его глаза, после резко взгляд в сторону куда-то отводя. Тот уже к его губам тянется, а Хансоль двинуться не смеет, лишь дышит тяжело. Мингю целует его, нежно так, а Чхве как кот испуганный замирает, несмело отвечая, неумело все еще. Хансоль боится поднять взгляд, а руки нелепо у груди складывает. — Посмотри на меня, — басит Ким и опускает Хансолевские руки к себе на плечи. Тот из-под длинных ресниц смотрит, несмело оглядывая старшего своими медово-карими, вздрагивая немного. Мингю его крепко обнимает, по волосам гладит, шепчет что-то, а у Хансоля сердце как сумасшедшее стучит. — Я не сделаю тебе больно в этот раз, обещаю, — у Чхве уже слезятся глаза, он опускает голову на чужое плече и дышит все еще сбито. Мингю скользит по чужой талии, пробираясь под рубаху пальцами, на спине узоры рисуя, шею невесомо исцеловывая. Хансоль ерзает на чужих коленях, отстраняется немного и сам тянется к губам старшего, вздрагивая, когда Ким случайно задевает не заживший шрам. Мингю опускает руки ниже, цепляясь за бедра младшего. Он даже и не замечал раньше, что Хансоль такой красивый, только спустя столько времени смог разглядеть. А тот и не отпирался как раньше, сидел спокойно и даже шаги первые делал. Ким опустил руку на возбуждение младшего, сжимая слегка, отчего тот неуверенно постанывал, сразу замолкая. Мингю смочил слюной пальцы и поднес к колечку мышц младшего, второй рукой медленно через ткань двигая, все так же шею и ключицы целуя. Тот за шею приобнимает, щурится немного, но пытается расслабиться, все так же тихо постанывая, так сладко. Мингю чувствует, как желание начинает переполнять Хансоля. Он спускается поцелуями к груди, убирая руки от ягодиц младшего, подхватывает его и опускает на кровать. Еле как сдерживая свои инстинкты, тот нарочно медленно стягивает одежду с Хансоля, чувствуя, как он уже готов умолять его не медлить. Ноги юноши широко расставлены, а сам он кажется Киму таким беззащитным и одновременно соблазнительным. Хансоль изгибается пока старший приближается к его губам, спуская руку к его прекрасной заднице и проникает одним пальцем внутрь. Ким целует жадно, будто больше никогда не коснется губ младшего, игнорируя попытки Хансоля отстраниться и совладать со своим дыханием. Внутри Мингю двигается энергичнее, в ход пускает уже несколько пальцев, пока он второй рукой железной хваткой удерживает голову парня. Наконец, Мингю отстраняется и гладит младшего по голове, целуя в лоб и немного улыбаясь. — Подожди немного, Господину тоже следует избавиться от мешающей ткани, — Мингю снова подхватывает Хансоля, возвращая его на свои колени. Младший смотрит на него круглыми, немного влажными и обеспокоенными глазами. Ким проводит пальцами от спины до бедер, не удержавшись прикусывая нежную бархатную шею младшего, придвигая того к своему возбуждению. Он входит аккуратно, следя за реакцией Хансоля, не желая причинить ему слишком сильную боль. А тот сладко стонет, сжав кулачки у того на плечах, возбуждая старшего своим видом еще сильнее, делая самоконтроль Кима невыносимо тяжелым. Мингю закусывает губу и прижимает младшего к себе, входя до конца. Ким хватает того за ягодицы и начинает двигаться, понемногу заставляя Хансоля чувствовать каждый миллиметр его члена внутри. Чхве выгибался до хруста в позвоночнике навстречу движениям старшего. Тот дразнил его, постоянно то замедлялся, то ускорялся, это было невыносимо, хотелось стонать и кричать от наслаждения, что Хансоль с успехом и делал. Мингю смотрел прямо в глаза младшего, тот пытался делать то же самое, но то и дело прикрывал веки, когда тот задевал чувствительную точку внутри. Мингю и сам наслаждался процессом сильнее, чем обычно. Сейчас ему не приходилось параллельно бороться и сдерживать мальчишку под собой, чтобы тот успокоился и не дергался лишний раз. В этот раз Чхве отчасти сам задавал темп, а главное — хотел этого. Хансоль надавил на плечи старшего, укладывая его лопатками на кровать, нависая сверху. Ким прикусил губу, помогая парню рукой, пока тот скакал на его члене.***
Хансоль сжимал ткань своей рубахи, бедрами опираясь о железное изголовье кровати. Окно напротив было нараспашку открыто, откуда лился холодный ветерок, кожу до мурашек щекотя. По щекам тонкими струйками скатываются слезы, чуть обжигая кожу. Чхве так устал жить в страхе, покой ища, да вот никак не мог найти себе места. Он каждый раз чувствовал себя странно, когда Мингю был рядом. Парень терпеть не мог это место: каменные стены, ковры эти безвкусные, все такое не живое, угнетающее. Хансоль устал, что его тело использую для того, чтобы развлечься, ведь Ким так любит смотреть на то, как Чхве страдает и истошно кричит от боли, умоляя остановиться. Хансоль страдал каждый раз когда тот поднимал руку или бросался омерзительными фразочками в его сторону. Ненавидел, когда старший пил, ведь потом Чхве приходилось выслушивать всю гряз, что накопилась в душе короля. Он ненавидел видеть его таким, но.. Хансолю казалось, что он начинает влюбляться. Нет-нет, он не сходил с ума при виде юного господина, это было что-то другое. Он часто прокручивал в голове их незамысловатые беседы по вечерам, когда Ким закуривал, опираясь на окно и рассказывал о каких-то историях, образах, которые сам же придумывал. Хансоль сидел на кровати и молча слушал истории короля с интересом, с замиранием дыхания, лишь бы не упустить ни одной детали. Все дни в замке были однообразными и лишь истории Кима не давали его жизни становиться монотонной. Но Хансоль все же это считал не правильным, нельзя ему любить такого, как Ким. В какой-то момент ему даже нравится начинало, как старший использовал его, но он не прекращал давать тому отпор. Хансоль боялся, но не прекращал бороться. Он чувствовал себя странно, когда Ким начинал проявлять нежность, не кричал и не бил его. Когда тихо обнимал Хансоля и шептал что-то на ухо, от чего у того пробегали мурашки по спине. Такое бывало крайне редко, да и Чхве думал, что старший и не помнит этих моментов, что он просто в очередной раз играет с ним, но даже не подозревал, что король тоже начинал чувствовать привязанность к своей любимой игрушке. Привязанность, которая приятно отдавала теплом в груди обоих, желанием оставаться ближе как можно дольше. Хансоль даже не подозревал, что тот ночи напролет проводит в его комнате, иногда даже засыпая на коленях перед кроватью младшего, но всегда умудряясь оставаться незамеченным. Хансоль чувствовал себя придурком, потому что не понимал что делать и как себя вести с королем, от которого не знал, чего ожидать. Он сходил с ума и не понимал почему ему начинает нравится быть пленником и почему его тело становилось таким податливым от чужих касаний с каждым разом сильнее. Хансоль запутался, ведь он не знал, как это, когда тебя любят. Боялся, что все это не правильно, так, что собственные мысли начинали сводить его с ума. Сегодня выпал первый снег. Белым ковром укрывая сады и поляны, которые парень мог видеть лишь из окна. Хлопья с ветром попадали на подоконник и пол. Чхве их руками ловил, погружаясь в свои мысли, пока кристаллики тут же таяли на пальцах и тонкими струйками скатывались вниз. Хансоль взглянул на кровать, подбирая острое лезвие. Колени от холода жутко сводило, он задыхался внутри, хотел свободы, а не своего жалкого существования. Дыхание затаив он опустился на пол, спиной облокачиваясь о кровать. Ступнями в холодный снежок ступая, что приятно пальцы покалывал. Чхве зажмурил глаза, глубоко вдыхая холодный ноябрьский воздух, резко лезвием вдоль по запястью проводя. Он так хотел кричать, но не мог, лишь слезы беспорядочно по румяным щекам стекали, мокрый след оставляя. Снег белоснежный окрашивался в ярко алый, пока Хансоль в окно смотрел с улыбкой, в голове отсчет обратный ведя до последнего вздоха. Четыре. Три. Два. Один.***
Ким опирался руками о края фонтана в купальне, разглядывая свое отражение. Неужели он и правда мог влюбиться в этого парня, которого своими же руками губил все это время? Нет, признавать этого он не может, что от мысли об этих длинных ресницах, кучерявых рыжих волосах и голоса хриплого у него в груди теплеет. Мингю за голову хватается в непонимании самого себя, опускается на колени, запястьями воду в фонтане гоняя. Ким все же решается рассказать о своих чувствах, хранить Хансоля бережно так и никому не отдавать. Подрывается с места и быстро бежит по коридорам прямиком к комнате своего пленника. По дороге слова подобрать пытается, только вот нужных никак найти не может. Резко открыв дверь видит лишь пустую комнату. Ким сзывает стражу и призывает обыскать замок, а сам места себе не находит. Болит у него, там, где сердце быть должно. Мингю битый час сидит в комнате младшего и к каждому шороху прислушивается, не зная, что и думать. В коридоре слышатся тихие шаги, и Ким с надеждой на дверь смотрит, желая наконец Хансоля увидеть и никуда больше не отпускать, но видит лишь стражника. "Его нет в замке" — эхом отдается в голове Кима. — Пошел вон отсюда! — Мингю резко встает с места и вазу, что под руку попалась, кидает в сторону двери, а та на мелкие кусочки разбивается. Ким падает на колени в пол смотря. Дни шли за днями, король совсем из комнаты, Хансолевской темницы, выходить перестал, лишь просыпался часто и в потолок бездумно глядел, детство свое частями вспоминая, как он будучи мальчишкой уличным стал, бежать пытался. Как в замок этот попал, через что прошел и тайну свою с собой унести собрался. Мингю привстал с кровати и кинул взгляд на окно, где тряпки и вещи всякие валялись. Там он увидел больно знакомый ключ, который сам же лично Хансолю отдавал, от старого чулана. И секунды не прошло, как парень метнулся по коридору на верхний этаж к двери за полотном. Сам он туда не заходил уже много лет, а стража и подавно не знала о существовании этой комнатки. Ким дар речи теряет на месте замерев. Дикий холодный ветер из распахнутого окна пронзал кожу, от чего тот съежился. Копна рыжих волос, немного снегом припорошенная, виднелась за изголовьем большой кровати. Сердце Мингю пропускает удар, пока парень молился, чтобы это оказалось не то, о чем он думает. Под самым окном лежит сугроб алый, Ким медленно шаг за шагом подходит ближе, рот ладонью прикрывая. Из глаза раскаленные слезы льются, когда он видит обледеневшее тело своего возлюбленного. Ким опускается на колени перед ним, аккуратно к чужой щеке прикасаясь. Он тело не живое к себе притягивает, уже взахлеб рыдая. Как Мингю мог допустить такое? Хотел рассказать о своих чувства, что не до конца он еще прогнил и тоже чувствовать способен, но только вот не успел. Слова слишком долго подбирал, разобраться в самом себе пытался, пока Хансоль страдал, места себе не находил. Мингю переплел пальцы, руку ледяную сжимая, иней на чужих ресницах сквозь слезы рассматривая. Хансоль улыбался, Мингю никогда не видел его улыбки, красиво так. Тот пальцем по губам провел, макушкой в плечо утыкаясь взвывая от боли внутри, что сам же довел своего любимого до такого. Ким схватил лезвие, что у Хансоля в руке было, не задумываясь и по своему запястью провел, ближе к Хансолю прижимаясь, голос надрывая, что в ушах гулом отдался. Мингю волосы чужие в пальцах перебирал, как прежде делал приходя в комнату младшего ночью по долгу им любуясь. Из стороны в сторону покачивался, пока кровь по локтям скатывалась на пол капая. Мингю мертвое тело убаюкивал, руки чужие крепко сжимая пока из него самого жизнь уходила. Ким глаза прикрыл, голову поверх макушки младшего положив. Воздуха в легких не хватать стало, а сознание отключалось. Последний вдох и на самом выдохе перед смертью Мингю тихо шепчет одно единственное, что не успел сказать. Я люблю тебя.