***
Я и ещё пятеро таких же молодых людей сидели в главном холле этого внушительного по габаритам особняка, который, как я позже узнал, принадлежит лично доктору Джеймсу Маркусу, и является так называемым Учебным Центром. Специально для нас принесли две уютные скамейки в каком-то старинном стиле, а будущий начальник расхаживал перед нами из стороны в сторону, приветствуя и вкратце рассказывая, что здесь происходит. Несколько лет назад учёные вывели из африканского цветка «Лестница к солнцу» вирус «Прародитель». Люди, заражённые им, были, по немногочисленным данным, физически сильнее других, не болели и жили значительно дольше среднего. Но всё это им доставалось скорее в порядке исключения, поскольку как правило люди в кратчайшие сроки умирали. Поэтому, чтобы не привлекать ненужного внимания общественности, проводить исследования Прародителя было решено в условиях строгой секретности. Первое впечатление от доктора Маркуса было пугающим. Во время рассказа о вирусе, текущих результатах исследований и, самое главное, потенциале, его глаза горели одержимостью, как у того маньяка Мэнсона, которого я видел по телевизору несколько лет назад. А ещё эта резкая манера жестикуляции… В общем, сидеть в двух метрах от него было довольно-таки не по себе. Я почти весь был напряжён, не замечая этого, следя за каждым движением учёного. — Вот вы, юноша, как вас зовут? — я слегка дёрнулся, когда он резко шагнул в мою сторону и обратился ко мне. — Мартин Холт, сэр, — поднявшись, я постарался сделать максимально спокойное выражение лица. — Мистер Холт, вы выглядите достаточно ответственным. Думаю, вы осознаёте всю серьёзность нашей и вашей будущей деятельности? — безумный блеск испарился из глаз Маркуса, уступив место цепкому прищуру строгого начальника. — Да, сэр, разумеется, — кивнул я. — И вы понимаете, как важно в нашем деле соблюдать все правила? — Конечно. — Хорошо. Садитесь, — он сделал три шага назад и оглядел всех нас. — Здесь, в Амбрелле, мы — одна большая семья. Мы помогаем друг другу, мы соблюдаем правила, мы беспрекословно подчиняемся руководству. Послушание порождает дисциплину. Дисциплина порождает единство. Единство порождает силу. А сила — это жизнь. С того самого момента, когда я дал согласие присоединиться к «новой экспериментальной научной группе» человеку из Амбреллы, до непосредственного попадания сюда, внутреннее чувство предостережения упорно грызло меня, уговаривало не ввязываться, куда не стоило бы. Первый день подтвердил, что дела здесь творятся не самые законные, начальник чересчур помешан на своей работе, предстоящие эксперименты сопряжены с высоким потенциальным риском закончить жизнь в двадцать три года. И следом проснулось чувство, которое зародилось во мне в университетское время. «Разве не этого ты хотел? Разве не ты подумывал, что никакие законы не должны ограничивать науку?». Я всеми силами пресекал подобные мысли, ведь одновременно полагал, что наука должна нести людям пользу, и если она как-то может навредить, а тем более отнять жизнь, то никому такие знания не нужны. «Навредить кому? Никто же не собирается здесь мучать людей! Накручиваешь себя на ровном месте». Чёрт, а ведь и вправду. Быть может, работая здесь с этим загадочным вирусом, мы разберёмся с механизмом работы его положительных и отрицательных эффектов, возьмём их под контроль и приумножим первые, устранив вторые. Кажется, что на долю секунды я оказался в том состоянии, в котором пребывал перед нами доктор Маркус во время знакомства. Как-то слишком быстро я начал попадать под его влияние. Пора бы мне обзавестись крепким самоконтролем и перестать невольно вживаться в шкуру тех, с кем я имел схожие мысли и взгляды. С первого же дня я со своими новыми коллегами занимался освоением на новом месте, поскольку в этом особняке ещё и полагалось жить с отъездом в город раз в две недели. Параллельно мы знакомились друг с другом, осваивали современнейшую аппаратуру в недрах лабораторий и выполняли там разные поручения начальника, вроде посевов колоний бактерий, подготовки ферментов к работе и рестрикции*. И одновременно с этим искали ответ на пресловутый вопрос.***
Так как же найти эти гены? Голова гудела от обилия мыслей и недосыпа в последние два дня. Клянусь, что перечитал уже все имеющиеся здесь учебники по биохимии, но ни одно слово из них не зажгло луч просветления в забитом мозгу. Это по-настоящему злило. У нас столько умов, столько средств, столько времени, и при этом абсолютно никакого результата! Да уж. Теперь я представляю, как себя чувствует доктор Маркус спустя столько лет сплошного разочарования. Я просто поражён, как он ещё не бросил всё это. Новость о визите мистера Спенсера отвлекла меня, но ненадолго. Я потёр уставшие глаза и обратился к остальным. — Ребята, у меня нет ни одной чёртовой идеи. Пожалуйста, скажите, что у вас она есть! — но все лишь обречённо развели руками. Кроме Тома. Он смотрел куда-то в одну точку на стене напротив, а потом вдруг щёлкнул пальцами, обращая на себя внимание. — Почему бы нам просто не определить первичную структуру белков, кодируемых этими генами, и не переписать её на последовательность нуклеотидов? — спустя пару секунд на обдумывание тишину нарушила Джейн. — Сделаю вид, что я не предлагала этого до тебя, — она сложила руки на груди и нахмурила брови, но её милое личико не смогло приобрести угрожающий вид. — Нет-нет-нет, подожди. Мы это отвергли, потому что не знаем сами белки. И я придумал, как их определить. В этом нам помогут медузы! — теперь нахмурился я, хотя понимал, что Томми наводит интригу не ради забавы. — Вы что-нибудь слышали о флуоресцирующих медузах? Ну, это не страшно. Они продуцируют флуоресцентный белок, светящийся зелёным цветом, если посветить на них синим или фиолетовым. Так вот, я предлагаю соединить его ген с нарезанными нами кусочками генома вируса, чтобы искомый белок соединился с «подсветкой», и его можно было рассмотреть под микроскопом. Его слова были спасательным кругом нам, тонущим в глубоком океане безысходности. Я тут же принялся прокручивать эту мысль в голове, чувствуя, как вдруг быстрее забилось сердце и пропала усталость. — Томми, ты гений! — вырвалось у приобретшего радостный вид Хэма, — Но только надо всё обдумать. Мне кажется, всё не настолько просто. — Ты хочешь прицепить ген флуоресценции просто к случайному участку ДНК? Но это же стрельба вслепую! — первой вмешалась Джейн. Не знаю, хотела ли она просто доработать идею, но тон её был презрительно-недовольным. — Всяко лучше, чем вообще ничего не делать, — парировал я, — Мы уже сделали кучу всевозможных нарезок. Отсеиваем отсюда уже известные последовательности, и получится уже не такое страшное число пар оснований. — Ну что ж, возможно, — согласилась девушка, — Только есть ещё одна важная проблема. Пытаться смотреть на флуоресценцию в электронный микроскоп нет смысла — он не видит цвет. А в оптический ты даже через иммерсионное масло ничего не разглядишь у бактерии. А вот это действительно было проблемой. Бактерии — настолько маленькие создания, что их самих не очень-то хорошо видно при максимальном увеличении в световом микроскопе, не говоря уже о возможности различить их отдельные внутренние структуры. — Да и кстати. Какой вообще смысл изучать вирус в бактериях? Мы же ищем код к таинственным превращениям человека? — ход мыслей Томаса меня насторожил. — Ты хочешь сказать, что нам нужно… — Нам нужно инфицировать хотя бы эукариота. Вот я до сих пор не понял, почему Маркус всё ещё не испытывал животных? — он был искренне удивлён. Ну, а ответ был вообще-то очевидным. — Потому что вирус убивает больше девяноста процентов заражённых, Том! — я не смог сдержать негодования. Разве можно так цинично относиться к подопытным, пусть и животным? У этого лохматого гения совсем нет представления об этике, иначе откуда такое откровенное недоумение? — Подумай хотя бы о том, где взять столько подопытных и что делать с погибшими! — Ну, мне кажется, что для Амбреллы это не проблема, — всё в той же искренности пожал он плечами. Снова. Снова эта мысль о том, что я свернул не туда. И ведь никто, кроме меня, не возмутился по этому поводу. Что за собрание бессердечных, в конце концов? Нет, я вовсе не неженка и не против опытов над животными, всё же уже приходилось с этим иметь дело. Но… Но не в том случае, когда я знаю, что инфицирование Прародителем почти что гарантирует летальный исход! Это же как-то совсем ни в какие ворота… — Я согласен. Денег и связей компании не занимать, так что нам ничего помешает, — и Хэм туда же. Хотя я отчётливо услышал в его голосе нотку сомнения. Мои коллеги ещё несколько минут обсуждали план действий, дорабатывая его подробнее. Я же мог только наблюдать, с каким пренебрежением к факту смерти при заражении они относятся, и не спешил вновь сказать своё слово. Похоже, что это было бы бесполезно. Подумать только! С виду такие же, как я, парни и девушки оказались абсолютно беспринципными в вопросах даже научной этики. «Что, опять совесть гложет? А может ты просто хочешь, как они, вылезти за рамки каких-то там неформальных правил и завидуешь?». Всему есть предел! Этика существует, чтобы мы не забывали, кто мы есть: мы люди. Жемчужины эволюции, живущие в этом мире и с бережностью относящиеся к нему. «Опять причитаешь, как старая бабка. Ещё скажи, что тебя постигнет кара небесная за твои грехи». Да что же это я… Не хочу спорить с самим собой! Всего неделя прошла, а я уже достиг моральной дилеммы. Тем временем остальные закончили обсуждение, приняв мой молчаливый ответ об отсутствии дополнений. А что я мог поделать? Они думают только о деле, и мои жалобы были бы просто пропущены мимо ушей. Коллеги решили отправиться к доктору Маркусу с предложением, и её автор, Томас Уотерс, прямо-таки рванул впереди всех. Я же не торопился и вышел из кабинета последним, окликнув в последний момент Хэма. Я должен был убедиться, что мне не показалось, будто он тоже не очень приветствует всю эту затею. — Слушай, Саймон, — его полное имя на самом деле было Саймон Хэмптон, но, по его словам, к нему редко кто обращался по первому имени, — По-моему, я услышал от тебя, что ты не то чтобы реально согласен с этим экспериментом. Или я не прав? — я старался подобрать слова и нейтральный тон, чтобы это не звучало, как наезд. Он, судя по всему, не ожидал, что я прицеплюсь с этим вопросом к нему, но увиливать не стал. — Вообще-то да. Не нравится мне эта перспектива, — ох, ну неужели один нормальный человек нашёлся. — Но в то же время я тут подумал… — эта пауза не предвещала для меня приятное продолжение разговора. — Понимаешь, Томми итак бы рассказал о своей идее доктору Маркусу, с нами или без нас. И я уверен, что тот согласится. А если не согласимся мы — согласится кто-нибудь другой, может даже в приказном порядке. В любом случае, экспериментам быть, и уж лучше ими займусь я. Качественно, в минимальные сроки и с минимальными затратами. Я замедлился на пару шагов и немного отстал от Хэма. Его слова звучали обезоруживающе истинно, ведь на нашем месте мог бы просто быть кто-то другой. Тем более, как можно отказаться сейчас, когда мы так близки к получению ответа, как никто и никогда до нас? «Ты же знал, куда идёшь, дружище, хватит обвинять всех вокруг в оправдании твоих опасений». Чёртов внутренний голос был прав. Я сам добровольно подписался на это, и глупо сейчас снимать с себя ответственность. К тому же я снова чувствую, что накручиваю себя, вешая на других ярлыки каких-то злодеев и мерзавцев, хотя они ничего ещё не сделали и вообще едва ли преследуют такие цели. Что поделать, если с детства меня научили, что самое бесценное в мире — это жизнь, и отнимать её — самое страшное преступление. * — рестрикция — разделение цепочки ДНК на мелкие фрагменты с помощью специальных ферментов.