Формула любви

Что ж, колесо снова завертелось, но, как сказали бы сейчас «двигатель свой ресурс выработал», ну или практически выработал. То, что еще одна заминка или преграда тут же станет соломинкой, которая сломает хребет терпению епископа, было ясно даже Гренгуару. Эсмеральда всеми силами старалась убедить Фролло, что неудача в их деле вовсе не проклятье, которое падет на голову ей и остальному Штабу, а естественный ход вещей, и не нужно бежать на край света, чтобы спасти «семью» от собственного пагубного влияния. «Семья» и сама прекрасно разберется, не маленькие, вон, особенно Квазимодо, если выпрямить, будет даже выше господина. Фролло кивал, соглашался, а в следующий момент его рука делала неверное движение и очередной лист редкой итальянской бумаги, на которой он писал новое завещание, оказывался безнадежно испорчен и отправлялся на пол в виде мелких клочков. Епископ скрипел зубами, но брался за новый. И без того маленькая стопка становилась все меньше. Использовать другую бумагу было нельзя: эту Фролло когда — то специально пропитал неким секретным, вызывающим разводы составом (убив на его создание месяц), чтобы документ в будущем невозможно было подделать, и вот теперь попался в ловушку собственной паранойи: за окном уже просветлело, а завещание на подмену все еще не было готово. Если добавить, что также драматично заканчивались чернила неповторимого оттенка и перья какой — то экзотической птицы, которыми выводились особенные завитки, то картина надвигающейся катастрофы представала во всей красе. Очередной катастрофы. Ах, да, мы забыли сказать, что сам епископ, подписывая завещание у Королевского нотариуса (который так и не видел текста) потребовал, чтобы двое надежных свидетелей из Капитула досконально запомнили, как выглядит мудреная шапка ценного документа и могли в будущем подтвердить его подлинность. Кто же знал, что мучиться с подделкой предстояло ему самому? Когда остался последний лист, последний огрызок пера, последняя капля чернил, а в окно робко заглянуло солнце, Эсмеральда поняла, что им нужен перерыв. И хотя она вывернулась наизнанку, использовав всё имеющееся в ее арсенале оружие от нежных уговоров до… ой, а это уже рейтинг, перерыв, увы, тоже не помог: идеально нарисовав шапку и написав текст, Фролло слегка ошибся в изгибе третьей снизу закорючки в подписи нотариуса, которой уделялось особое внимание. Полагаем, ясно, о чем подумала Эсмеральда, услышав очередную порцию жутких латинских ругательств, которые, вероятно, вылетали еще из уст Юлия Цезаря в злополучный день Мартовских ид? Разумеется о том, что в этот раз одним «Все бросаю, ухожу в монастырь» не обойдется. И она помчалась звать остальных, спавших вповалку в ее каморке после тяжелого трудового дня. Однако, когда помятый, сонный Штаб собрался перед Фролло в полном составе, готовясь к худшему, то есть к новой истерике, пострашнее предыдущей, экс-епископ аккуратно сложил все неудачные, но целые экземпляры в папку, оставив два, и спокойно произнес: — Проснулись, лентяи? А теперь слушайте, как мы сделаем. И они таки сделали! Что на этот раз способствовало благополучному исходу? Да кто ж знает. Возможно, уверенность Фролло, вновь доказавшего, что сбить его с ног способна разве что смерть, да и то если он не найдет способ ее обставить, или настойчивость Эсмеральды, которая в нем этот огонь поддерживала, а может верность соштабников или расположение звезд, или провидение, или помощь римских богов, ценящих нецензурщину, или миллион других пафосных вещей, которыми писатели обычно объясняют в своих романах успешность аферы, особенно, когда никто потом не получает по шапке. В общем, забегая вперед: у Штаба все вышло, и полуподделка созданная тем же автором, благополучно сошла за подлинник. Но попотеть, конечно, пришлось. А кое — кому и пострадать. Рассказываем: Для начала еще раз повторили всё, что узнали накануне о процедуре оглашения завещания. То, что местом для столь «грандиозного» события власти неожиданно выбрали примыкающий к Собору епископский дворец, который Фролло знал как свои пять пальцев, хоть и ненавидел всей душой, можно считать первой удачей. Хотя нет, второй! Как сейчас сказали бы: планом Б. Первой было то, что хранивший все документы у себя дома нотариус, собирался везти завещание через весь город, а сопровождать придворного крючкотвора должны были Шармолю — старший и младший и, разумеется, известные нам верные слуги. Несмотря на самый очевидный и лучший вариант подмены в пути, рассматривали и другой: подмену в доме. Дело в том, что достойный судейский хранил документ в металлическом ящике, ныне именуемом «сейфом», который Фролло сделал специально для него, а значит, мог играючи открыть. Но для этого снова пришлось бы лезть ночью в чужой дом, а у епископа еще от первого раза шишка не прошла, не говоря уж о мигренях. К его огромному облегчению, эта идея отвалилась сразу, как только стало ясно, что нормального экземпляра завещания получить не удалось. Тогда вернулись к подмене в пути, как к самой легкой и безопасной, но не самой надежной, потому что хитрый племянник судьи мог заподозрить неладное. Чтобы все прошло гладко, участникам аферы требовались: ловкость бродячих фокусников, талант лицедеев, сверхъестественное проворство и огромное, просто невероятное количество везения. Поэтому сразу было решено привлечь Клопена, тем более, что он имел прямой интерес в этом деле: Фролло пообещал ему разные блага и средства на восстановление Двора за заслуги прежние и будущие. Большинство этих благ и средств были заключены в завещании. Как раз когда обсуждали сам момент подмены, явился Король Алтынный в сопровождении троих наиболее талантливых подданных, что не удивительно, тоже чем — то сильно обязанных Фролло. Они принесли с собой ворох самых грязных лохмотьев, какие нашлись в разрушенном Дворе. Правда, испачканы те были в основном краской для липовых ран, поскольку кампания епископа по поддержанию гигиены среди бродяг с раздачей моющих шариков, наконец дала результаты. А если и не дала, то Клопен удачно создал видимость успеха, все хорошенько перестирав. Не теряя времени, Фролло, Гренгуар и Эсмеральда натянули на себя лохмотья прямо поверх одежды (идея непосредственного участия в подмене Главы штаба не нравилась никому, но тот, разумеется, доводов не слушал), и вся компания отправилась репетировать в темный и вонючий гостиничный двор, совершенно пустой в этот ранний час. С собой захватили папку с испорченными завещаниями и огниво. Ждущего у дверей Жабу, который все это время прикрывал звонаря перед Шармолю, и вырвался со службы чудом, быстренько ввели в курс дела, выдав «реквизит». Поначалу все шло наперекосяк: то у Клопена не получалось действовать синхронно с Гренгуаром, то Жеан не успевал вОвремя высечь огонь, то Жаба забывал слова, то сила удара Квазимодо явно не соответствовала красивой дуге, по которой улетал «разбойник». В общем, кто когда — либо ставил сцены драк, тот поймет, как сложно достоверно инсценировать ограбление. А время поджимало, во двор стали проникать солнечные лучи, с близлежащих улиц послышались крики и ругань торговцев, открывавших свои лавки, первые забулдыги потянулись в кабаки на опохмелку. Продолжать становилось опасно, и Фролло приказал сворачиваться. На свой страх и риск, потому что еще далеко не все было доведено до ума. На их счастье нотариус и Шармолю поехали не по прямой и относительно широкой улице, а свернули на узкую и темную от нависающих домов. Точнее, счастье тут было ни причем: просто у одной из лавок на Сен — Дени разгорелся нешуточный скандал и уже собралась толпа зевак, сильно мешающая проезду. Разумеется, скандал тоже был неспроста. Как только повозка судей оказалась на маленькой площади, с пустующим в этот день крытым рынком посередине, из него, как тараканы из щелей высыпали темные личности. Лошадей схватили под уздцы. Сидящий на козлах Жаба артистично взмахнул кнутом, огрев ближайшего маргинала по спине. Во всяком случае, так могло показаться по воплю последнего. Да, у Гренгуара был звонкий голос, а у Клода из Клермонта верная рука — кнут прошел в дюйме от спины поэта. Квазимодо тут же соскочил с запятков повозки и вступил с нападавшими в бой. Увы, то есть к счастью, то есть, как и задумывалось, тех было слишком много, и вскоре оба доблестных слуги — телохранителя несмотря на яростное сопротивление оказались скручены бандитами. Судьям и насмерть перепуганному нотариусу при этом показалось, что командовала всем мелкая девица, отдающая приказы таким пронзительным голосом, что у сидящих в повозке закладывало уши. Впрочем, долго раздумывать на эту тему им не пришлось: один из разбойников распахнул дверцу и недвусмысленным жестом потребовал отдавать все ценное. — До чего мы докатились, грабят уже средь беда дня в квартале от Шатле! Куда стража смотрит? — пробормотал Шармолю — старший, стягивая с пальцев перстни. Его племянник, чуть замешкавшись, протянул бандиту туго набитый кошелек. Настала очередь третьего — у нотариуса под его истошные визги вырвали из рук запечатанную сургучной печатью папку с королевской лилией. Печать сломали, однако внутри кроме единственной бумаги не оказалось ничего, что представляло бы ценность для любителей наживы. То есть, это судьи так считали. — Отдайте, — спокойно сказал Шармолю — младший, — это всего лишь юридический документ, вы не выручите за него ни медяка, зато наживете большие неприятности. — Фью, даже не долговая расписка, жаль, — хмыкнул высокий худой бандит, видимо, умеющий читать (а может и знающий пару — тройку мертвых языков), — сожги это, брат, — обратился он к пухлому низкорослому соседу, — и помедленнее, пусть насладятся, кажется, для них оно ценно, — добавил он со злорадством, заметив, как перекосились физиономии всех трех судейских. Второй разбойник поднес к бумаге огниво и ударил по камню. Несчастный нотариус, поняв, что сейчас у него на глазах сгорит и его карьера, и щедрая мзда, обещанная Капитулом, подался было вперед, но был остановлен судьями и кинжалом, недвусмысленно сунутым ему под нос девицей — главарем. Бумага занялась. Нотариус заорал и грохнулся в обморок. Судьи хором издали вздох и прикрыли глаза ладонями. Голубая огненная полоска, изгибаясь, поползла к подписи. Когда она слизала ее нижнюю часть, доблестный Квазимодо, сделав неимоверное усилие, освободился из цепких лап, на самом деле вовсе не державших его подельников и бросился вперед. В то же самое, четко рассчитанное Фролло время, Жаба вырвался и напал на уже готовую делить добычу часть банды. Замелькали кулаки. В этом месте как раз и должна была произойти подмена чуть подпаленного оригинала на подделку, где также с помощью огня епископ аккуратно удалил маленькую дефектную часть подписи, не затронув остальное. При таких мелких повреждениях, возникших прямо на глазах трех уважаемых свидетелей, завещание не утратило бы силы. И подмена благополучно совершилась, но в этот момент в дело вмешался случай, видимо, тот же самый, несчастливый, который заставил плащ Фролло зацепиться за ставню при падении с третьего этажа: воспользовавшись дракой, младший из судей внезапно извлек откуда — то миниатюрный пистолет — пуффер, повернул ключ в замке и направил оружие в спину высокому разбойнику, стоявшему ближе всех к повозке. — Ба — бах! На этот раз от неминуемой смерти Фролло спасла допотопность курка и Жеан, который, вовремя заметив опасность, с воплем «Клод, сзади!» сбил брата с ног, прямо в здоровенную площадную лужу. В то же мгновение раздался выстрел. Драмы иногда случаются, поэтому одну цель пуля в то утро все — таки нашла… Бандиты, все как один, застыли на месте, девица завопила. Дальше все покатилось в ускоренном темпе: — Поехали! — гаркнул племянник, захлопывая дверцу. Квазимодо бросил в окно «спасенный» им документ и вскочил на запятки, Жаба, с отобранным назад судейским добром за пазухой, прыгнул на козлы и стегнул лошадей. Повозка рванула с места. Как ни пытался звонарь разглядеть, кто из его друзей пострадал и насколько сильно, ему это не удалось, так как колеса поднимали фонтаны грязи на немощёной улице. В это время двое так удачно ускользнувших от разбойников судей разглядывали то, что осталось от завещания Епископа Парижского и пытались привести в чувство несчастного нотариуса. — Думаете, могут быть проблемы, дядя? — осведомился младший, указывая на обгорелый край документа. — Н — нет, вряд ли, — задумчиво ответил старик, не отрываясь от чтения завещания, которое, по идее, никто не должен был видеть до прилюдного вскрытия печати. — Все происходило при свидетелях, мы подтвердим его подлинность. Надеюсь, этого будет достаточно. Святоши настолько хотят покончить с этим скользким делом, что посмотрят на сломанную печать сквозь пальцы. Хм, не думал, что мэтр Клод настолько любил своего брата. Малый был редким разгильдяем, но он почти все ему оставил, правда, при условии, что тот женится к моменту вступления завещания в силу. Очень хочу взглянуть на лицо представителя архиепископа, когда он это услышит. — добавил судья с усмешкой, - наивные идиоты считали, что богатства Фролло отойдут церкви. Всю оставшуюся дорогу оба Шармолю успокаивали не совсем адекватного от пережитого ужаса коллегу.