Формула любви

Когда грохнуло, Эсмеральда поначалу даже не поняла, что произошло. Потом ее посетила мысль об очередном взрывном детище Фролло, и лишь после этого она заметила дымящуюся палочку в руках у молодого судьи. И хотя раньше ей не приходилось видеть пистолет воочию, зато механизм, ускоряющий стрельбу, чертежом которого восхищался епископ, она запомнила досконально и сразу узнала. Еще бы, ведь Фролло потратил пару месяцев, пытаясь доказать, что может собрать лучше, а потом, так и не придумав ничего более совершенного и не обставив какого — то там «итальянского выскочку», тихонько замял дело. Вся эта абсолютно ненужная информация вспыхнула у нее в мозгу на долю секунды, слившись с чьим-то воплем «Клод!», а когда дым слегка рассеялся, она поняла, что ни Фролло, ни Жеан перед ней больше не стоят… И тогда закричала. Никто из них даже не успел заметить, когда уехала повозка. После мгновенного ступора вся «банда», точнее, теперь уже почти вся, бросилась к грандиозной луже. При этом Эсмеральде показалось, что расстояние увеличилось втрое, на лодыжках у нее мельничные жернова, и она вообще бежит на месте. У самой кромки бурой жижи, по силе вони способной поспорить с незабвенной подземной рекой, ее попытался перехватить Клопен. Куда там, едва не опрокинув его на землю, она со всего маху влетела в лужу даже впереди поэта, опередив того на полшага. В лужу, с красным пятном посередине, растекшимся между двумя внушительными грязными буграми… … один из которых начал подниматься как раз в тот самый момент, когда ее колени подогнулись. Ничего удивительного, что в результате такой синхронности, они с бугром стукнулись лбами, и на какое — то время Эсмеральда ослепла от попавшего ей в лицо коктейля из сточных вод и содержимого ночных горшков. — Тьфу! Провинциальная грязь будет поприятней на вкус! — произнес голос экс — епископа, пока она безуспешно терла глаза, чтобы прозреть. В результате, только еще больше размазав ядреную жидкость, (настолько едкую что в древнем Риме ею выводили пятна)*, Эсмеральда воспользовалась осязанием: на ощупь нашла знакомую шею и обвила ее руками. — Ну — ну, — Фролло похлопал ее по спине, — не волнуйся, любимая, со мной все прекрасно! Купание в нечистотах вполне компенсировалось возможностью почувствовать себя участником эксперимента в реальных условиях! Ты случайно не заметила, у него же был тот самый механизм? Вместо кивка Эсмеральда несколько раз вжала голову епископу в плечо, при этом еще больше испачкавшись. — Так я и знал! Догадался по звуку. Что ж, сдаюсь, этот да Винчи — гений! Однако, ударная волна почему — то гораздо больше расчетной. Надеюсь, никого больше не задело? Эсмеральда почувствовала, как он поднял голову, и живо представила его восторженно — вопросительный взгляд. Ох, ученый всегда оставался ученым, и одна из любовниц, казалось, как раз сейчас крепко обнимала епископа. Одновременно с ней. Прямо здесь — в площадной луже, из которой он даже не спешил выбраться, кажется, считая вонь частью уникального эксперимента. И, между прочим, совершенно не думая о собственной невесте! — Учитель… — Пьер, ты хотя бы представляешь…? — Фролло внезапно осекся, видимо, заметив нечто, недоступное пока Эсмеральде. Когда же она, наконец, проморгалась, первым ее взору предстало его чуть размытое лицо, больше напоминающее цветом физиономию иберийского мавра, что в сочетании с рыжей, не поддающейся никакой окраске шевелюрой, выглядело, как минимум забавно. Она бы засмеялась, если бы не тревога, написанная в каждой его измазанной черточке. — Что такое, Пьер? — Жеан… И Гренгуар показал куда — то глазами. Лишь в этот момент Эсмеральда вспомнила о втором, до сих пор неподвижном бугре. Фролло же закрутил головой, видимо, пытаясь отыскать брата среди стоящих на «берегу». — Клод! — прошептала она, — он… он здесь. То, что произошло дальше Эсмеральда предпочла бы забыть: короткое непонимание сменилось бесконечным ужасом в глазах Фролло. Тем не менее, он умудрился за пару мгновений собраться и начать действовать: вскочил сам, поставил на ноги Эсмеральду, и втроем с поэтом они вытащили грузное тело Жеана из воды. Вокруг тут же образовался взволнованный круг из остальных «бандитов», причем каждый не преминул влезть с советом. Пока она пыталась добраться до шеи бедняги, чтобы проверить пульс, поскольку у Фролло так тряслись руки, что на правдивый результат можно было не рассчитывать, епископ искал источник красного пятна, сдирая живописные лохмотья, в несколько слоев напяленные на Жеана поверх одежды. Правда, и с этим он справлялся с большим трудом по вышеназванной причине. Пришлось поэту помогать. Когда до цели им оставалось совсем чуть — чуть, «тело» вдруг содрогнулось, выплюнуло в воздух фонтан грязной жидкости, которая снова попала в лицо Эсмеральде, правда, уже на излете, и приняло вертикальное положение. От неожиданности, как от новой взрывной волны все трое спасателей чуть не кубарем откатились назад. Меньше всего повезло Гренгуару, у которого за спиной как раз находилась лужа. — Не двигайся! — первым обрел дар речи Фролло, — а то еще больше крови потеряешь! Пуля из такого пистолета пробивает доспех! В ответ Жеан сначала воззрился на брата в недоумении, потом фыркнул и вдруг начал хохотать, разбрызгивая вокруг бурые и алые капли. Остальные безмолвно взирали, не зная, что предпринять. Фролло, судя по выражению его лица, балансировал где — то между потрясением, страхом и отчаянием, безуспешно пытаясь при этом найти медицинское объяснение странной реакции. Придя к выводу, что вся неадекватность происходит от повреждения мозга вследствие кровопотери, он попытался утихомирить пациента физически. Также, вероятно, поступили бы и в современной больнице — зафиксировали бы и вкололи успокоительное, но посреди рыночной площади фиксировать было решительно нечем и не к чему, а из успокоительного была лишь дубинка Клопена. Кроме того, подданные Короля Алтынного, как помощники, оставляли желать лучшего, умея лишь давать идиотские советы да глупо ржать, пока троица надрывалась, а их патрон следил, нет ли патруля. Так что Жеан продолжал одновременно смеяться, что — то бормотать и отбиваться от хватающих его трех пар рук (разумеется, Эсмеральда с поэтом активно помогали, а скорее мешали проводить процедуру), пока ему не удалось отползти на приличное расстояние и там встать на ноги. — Стойте, стойте! — завопил он, выставив вперед раскрытую ладонь в качестве щита, — вы меня так до смерти защекочите! Клод, — повернулся он к брату, — помните, вы говорили, что меня убьет пьянство? Одна из нахмуренных бровей экс- епископа приподнялась над соседней, подтверждая сказанное. — Тогда считайте, что расписались в собственной некомпетентности, потому что все как раз наоборот! — с сияющей самодовольной улыбкой Жеан сунул руку за пазуху, как раз в том месте, где по одежде расплывалось алое пятно и извлек на божий свет металлическую флягу с круглой дырой посредине. Внутри что — то болталось и звенело. Теперь уже обе брови Фролло поползли вверх. — Доспех, говорите, пробивает? — ухмыльнулся Жеан, — Подумаешь, испугали, у меня — то двойной! Вот вишневую настойку, конечно, жалко, ядреная была! А в подвалы аббатства меня больше не пустят, так что с вас компенсация. — И когда же вы флягу из лаборатории успели стянуть? — бесконечно устало спросил епископ, хотя в его голосе теперь явно сквозило облегчение, — я ее вообще — то для травяного чая делал. Жеан пожал плечами, как бы говоря: «да кто его знает, не помню, как — то само случайно получилось». — А теперь верните ее! — Ну, уж нет! — немедленно взвился младший брат, — может она мне еще самому пригодится! Жалко что ли? Кажется, я вам уже второй раз жизнь спасаю, неужели даже такой мелочи не заслужил? Хоть раз бы спасибо сказали! — Я отверстие от пули заделаю, — пояснил Фролло, неожиданно улыбнувшись, — Надо же, хоть чем — то отплатить брату, который во второй раз спасает мне жизнь! К тому же, могу поспорить, что на груди у вас синяк в форме фляги, которым неплохо бы заняться, так как ребро тоже могло пострадать. Жеан поджал губы. — А еще нам всем неплохо бы помыться, потому что я уже страдаю от вони! — заметил поэт, с брезгливым выражением отряхивая грязь с колен. *** Думаем, стоит пропустить препирательства соштабников по поводу того, где конкретно совершить «священный акт омовения». Против гостиничного колодца с ледяной водой на этот раз восстали все. Соваться во дворец епископа, где как раз в этот момент должны были зачитывать завещание, было как минимум рискованно, хотя Фролло не скрывая мечтал о тамошней ванне, единственной вещи во всем здании, не вызывающей у него отвращения. Трезвую идею подал Клопен, предложив общественные бани. С этим согласились все, ну, как все — тот же Фролло пошел красными пятнами, чем вызвал поток язвительных замечаний со стороны осмелевшего Жеана. В долгу бывший епископ не остался, предупредив нахала, что выданная ему за подвиг «индульгенция» имеет срок действия, а дальше пусть пеняет на себя. Тем более, в заложниках осталась его ненаглядная фляга. Это заставило Жеана на время заткнуться. В конце концов, Эсмеральда отправилась в одну сторону, а мужская часть Штаба в другую, чтобы снова встретиться вечером, чистыми и частично пунцовыми, как птица под названием Огненный епископ**. На одну четверть пунцовыми. Как епископ. Да. И это еще у Жеана принудительно закончился запас острословия. Признаться, все надеялись, что к моменту возвращения, их уже будет ждать Квазимодо с новостями, но хозяин таверны лишь развел руками, сообщив, что не видел звонаря весь день. Так потянулась ночь ожидания. Для всех разная, потому что Гренгуар, пообещав бдить, отключился в каморке Эсмеральды, сразу, как туда зашел, Жеан, которого распирало от гремучей смеси из нерастраченных шуток и боли в сломанном ребре, до утра веселил посетителей кабака, а Эсмеральда, очарованная смущенным Фролло, рассказывающим страшные истории про необходимость разоблачаться перед посторонними, провела ночь, ну, собственно с Фролло, у которого как рукой сняло застенчивость, стоило ему остаться с ней наедине. Поэтому когда Квазимодо наконец — то явился в гостиницу ближе к полудню, то застал все еще храпящего поэта, не отвечающих на стук господина с Эсмеральдой, и осовевшего Жеана, досказывающего последнюю шутку пустой таверне. Однако, новость, принесенная звонарем, быстро разбудила всех четверых. Она гласила: согласно основному условию завещания, если Жоаннес Фролло де Молендино желает получить всё оставленное ему братом, Клодом Фролло, Епископом Парижским имущество, включая поместье Тиршап, то он обязан вступить в брак, заверенный нотариусом и подтвержденный записью в церковной книге, до того, как документ вступит в силу, в противном случае, все имущество вышеозначенного Епископа Парижского отойдет церкви. Сроком вступления завещания в силу назначили три часа нынешнего дня. И все бы ничего, но именно сегодня должны были состоятся официальные похороны Епископа Парижского, и из — за траура венчания в этот день отменили во всех церквях Парижа и его предместий, священникам было предписано скорбеть и молиться. — То есть, на то, чтобы жениться, у меня осталось три часа, а я не могу этого сделать, потому что меня хоронят? — осведомился Фролло. Квазимодо со вздохом кивнул. — Что ж, значит у нас есть два часа, чтобы найти решение!