бездна, в которую мы упадем

«Любовь» — вот что вырезала Камилла на потаенном местечке с внутренней стороны бедра с помощью маникюрных ножниц в ту ночь, когда впервые встретила Билли Харгроува на самой крупной пьяной вечеринке уходящего лета. Он грубо схватил ее за запястье и дернул на себя, когда Камилла проходила мимо — так, что ее коротенькая юбочка чирлидера призывно взметнулась вверх, обнажив на короткий миг незамысловатое белье в цветочек. Совсем еще детское — такое белье покупала для нее Адора, тогда как сама Камилла уже умело подводила глаза черным карандашом перед тем, как выскользнуть посреди ночи в окно, чтобы окунуться в разврат и погрязнуть во всех пороках, которые способен был предложить ей обманчиво-чопорный Уинд-Гап. Билли Харгроув и его темные манящие зрачки, и его крепко стискивающие запястье Камиллы пальцы обещали ей приключение, о котором она никогда не сможет забыть. Это был то ли призыв, то ли вызов, и Камилла не могла устоять. Падать в бездну для нее всегда было предпочтительнее осторожных взглядов вниз и отступления. И дело было даже не в дерзости, которая так свойственна юности: дело было в страхе. В страхе не успеть чего-то очень важного, чего-то очень нужного — чего-то, что поможет ей ощущать себя живой, возвращаясь к умирающей Мэриан. Где-то в глубине души, Камилла всегда знала, что Мэриан умрет рано: еще до того, как познает вкус первого поцелуя, до того, как голову ей вскружит первый глоток алкоголя, до того, как чьи-то нетерпеливые и горячие руки заберутся ей под блузку… Камилла жаждала успеть все за двоих — вот чем она утешала себя порой. Мэриан обожала выслушивать бесконечные и скандальные истории о приключениях сестры, как же восторженно загорался ее взгляд в такие моменты! Но когда взгляд Камиллы встретился со взглядом Билли Харгроува, она очень четко осознала вот что: дело ведь не только в Мэриан. Дело в любви. В любви, без которой Камилла изнывала с самого своего появления на свет — и которую ей никогда не заполучить от самого главного человека в ее жизни. Мягкие пальцы Адоры, касаясь ее лица в небрежной ласке, не могли ее обмануть — в глазах матери застыл арктический холод, проморозивший весь их проклятый роскошный дом до самого основания. Все, что доставалось Камилле, она добывала сама — и это было лишь суррогатом, всегда чем-то грязным и испорченным, чем-то неприличным и постыдным, чем-то, о чем не стоит рассказывать взрослым. Как тот памятный день в лесу — ей было тринадцать, а их было четверо. Или, быть может, пятеро?.. Пьянящий восторг от осознания собственной важности, собственной нужности, собственной исключительности быстро испарился, сменившись отвращением к самой себе. Она всегда была лишь жалкой попрошайкой, с тоскливым взглядом вымаливающей для себя хоть частичку внимания и нежности. Всегда была той, кого используют, но кого без труда заменяют в случае чего. В глазах Билли Харгроува таился маленький, но бескрайний ад — и этому аду не нужны были замены. Этот ад нуждался в Камилле. «Ублюдок» — вот что вырезала Камилла под левой грудью большой английской булавкой после того, как Билли наотмашь ударил ее по щеке из-за того, что приревновал ее к какому-то недоноску. Вырезала с упоением и каким-то маниакальным наслаждением, не в силах сдержать счастливой улыбки и тихонько постанывая от сладостной боли, которую причиняла сама себе. Так уж вышло, что с тех самых пор, как она узнала Билли, в ее жизни любовь и ублюдки шли бок о бок.