бездна, в которую мы упадем

Сэмюэль живет в ее трейлере вот уже которую неделю; варит ей какао по утрам, оставляет парочку сэндвичей ей на ужин перед тем, как сам уходит в больницу на ночное дежурство. Сэмюэль делает вид, что между ними все гладко, что он в Тройном городе застрял только потому, что этого хочет Бран, но в сторону Адама Хауптмана смотрит недобро — Мерси знает, что дело не в доминантности, дело не в Бране, дело в их общем с Сэмюэлем прошлом. Ей следовало бы попросить Сэмюэля съехать — ей, живущей под покровительством местного Альфы, опасаться нечего, но она не торопится выгонять Корника. У сваренного им какао особенный вкус — может дело в этом? Вкус несбывшихся надежд и сладких девичьих грез. Вот только в карих глазах Сэмюэля правда пылает ярче, чем ощущается вкус на языке — они не пара, и парой им стать не суждено. Наверное, она просто держит его при себе с ревнивой жадностью той шестнадцатилетней девочки, которой была, когда Бран раскрыл ей глаза на правду и тем самым разбил ей сердце. Сэмюэль когда-то был для нее целым миром — и она чувствовала себя целым миром, отражаясь в его глазах, но она была наивна и видела лишь то, что хотела видеть. Наверное, она держит его при себе, потому что потерять его снова, едва обретя по какой-то удивительной и коварной случайности, будет слишком больно — ей нужно время, чтобы снова свыкнуться с мыслью о том, что Сэмюэль Корник не любит ее так, как ей хотелось бы. Но мысль о том, что он все-таки любит — она ядом по венам, медом по сомкнутым во сне векам, грезами о несбывшемся во снах. Мерседес Томпсон давно уже излечилась от жажды быть с тем единственным, которого однажды избрала — она не волчица, ей любить лишь однажды не предписано, она свободна сама выбирать, не отвечая на призыв. Но Сэмюэль ведь и не зовет: он просто рядом, просто всегда готов подставить плечо, просто знает, что ею манипулировать в открытую нельзя — пока Хауптман грозной тенью неумолимо надвигается, намекая на предопределенность их союза, Сэмюэль просто варит для нее какао и заполняет собою все пространство, которое она привыкла считать личным. Мерседес Томпсон вязнет в Сэмюэле так же легко и так же безнадежно, как пятнадцать лет назад — даже учитывая то, что она знает горькую правду и никогда с ней не станет мириться, она всего лишь женщина, которой порой хочется быть слабой и позволить кому-то еще принимать решения. Просыпаться в одной постели с Сэмюэлем — неправильно и не навсегда, но в то же время это самое верное, что они могут сделать, находясь рядом. Это не компенсирует потерянного времени и не откроет дорогу для нового начала, и, возможно, даже не поможет излечить разбередившиеся раны прошлого… Но это помогает поверить в то, что одиночество — не навсегда. Мерседес Томпсон устала быть одинокой.