Дикое сердце

      Марк ждал увидеть сломанного мальчика, но вместо этого получил плевок прямо в лицо. И тогда он понял, что этого парня будет не так просто приручить.       Это был неукротимый парнишка с ярко персиковыми волосами, униженный и поставленный на колени, но смотрел он на Марка так, что тот определенно не чувствовал себя хозяином ситуации. Здесь и сейчас властвовал побитый мальчик, который одним взглядом показывал, что Марк - его новый король и владыка - никто на этой земле по сравнению с самим Донхёком. - Уберите его. - Марк сидит за своим большим столом из бакаута.       Дерево создаёт невероятно выразительный зеленовато-коричневый полосатый рисунок. Некоторые лучи солнца мягко скользят по столу, заставляя его ярко сиять, притягивая все взгляды вокруг. На окнах довольно плотные шторы, из-за чего невозможно насладиться этим блеском в полной мере, но редкие искры манят ещё сильнее. Этот стол вправе называться самым волшебным столом на планете.       Донхёка воспитывали волевым, гордым и сильным, он привык всегда быть ведущим и ярким, привык быть первым, но никак не продаваться какому-то там мафиози. Но, к сожалению, жизнь не всегда позволяет быть тем, кем тебе так хочется. Хёк задолжал столько денег, что не расплатится по счетам никогда, а потом ещё и пытался сбежать. Но если за дело берётся семья Марка, то сбежать можно только от жизни в другой мир. Теперь Донхёк имел лишь одно право – подчиняться наследнику босса мафии. Подчиняться человеку, которого он уже ненавидит всем сердцем.       Марка такие парни зажигали с первой секунды, потому что достичь недостижимого - самая большая победа. А он всегда был победителем, не важно какое задание, просто - надо быть победителем. Это словно игра, которая становится всё интереснее и интереснее с каждой секундой. Это то, чего ему не могла дать мафия, не могла дать семья, это то, чего он не мог купить в магазине. Это была война. К сожалению, Марк не знал, какой ущерб она за собой понесёт. Но в этом случае игра стоит свеч – он был в этом уверен.       Их первая встреча была яркой, полностью доказывая стоимость игры, переворачивая первоначальные устои вверх ногами. Просто меняя полюса. - Ты должен быть благодарен, что не пойдешь на исходный материал. – На Марка не попадает солнечный свет. Слишком плотно закрыты шторы.       Он кажется достаточно бледным, среднего роста, с тёмными волосами и довольно острыми скулами. Ноги лежат на столе, а голова откинута на спинку кресла. Дорогой костюм и идеально начищенные туфли выглядят на нём как-то слишком неправильно, словно сняты с кого-то другого. Хотя ему определённо идёт, потому что так он действительно выглядит как настоящий Босс. С большой буквы. Это притягивает взгляды, но в красивой обёртке не всегда красивая начинка.       Донхёк, к сожалению, знает значение этого жуткого словосочетания, но думает, что лучше бы его продали на органы, чем эта долгая и мучительная смерть собственной гордости. Тяга к жизни куда-то делась, хотя казалось, что там бесконечный колодец силы и уверенности в себе. Но началась засуха, и даже самые глубокие колодцы высохли. Так бывает, когда выхода априори не существует.       Марк теперь очень рад, что Донхёк не может вернуть ни копеечки, что он полностью в его руках, вот, стоит прямо перед ним, бери – не хочу. Не хочу.       У Хёка до чёртиков болит всё тело (и внутри тоже что-то болит), но он ровно держит спину и красиво улыбается. Так красиво, что сводит желудок. Кажется, челюсть прямо сейчас сломается от того, как крепко он сжимает зубы, чтобы эта улыбка продолжала держаться на его лице. Потому что, чёрт возьми, больно! Это капец как больно, когда ты побитый снаружи и разбитый внутри, когда ты теряешь любой смысл жизни, когда тебя, такого волевого и смелого, ставят на колени перед кем-то. Когда понимаешь - теперь это и есть твоей жизнью. - Иди к черту. - Марк смеётся.       Хёк говорит это в тысячу раз тише, чем у себя в голове. От холодного смеха Марка по телу бегут мурашки, в комнате настолько пусто, что, кажется, отовсюду звучит эхо чужого смеха. Это пугает сильнее, чем мысли об ужасном будущем. Откуда-то появляется ощущение, что стены сжимаются и вот-вот раздавят легкие, выдавливая последние капли воздуха.       Парень то с огоньком, с самым настоящим пожаром в глазах, "с перцем" или как там ещё говорят. Дикое сердце, точно. Это превращает простой «пожар» в самый настоящий ад и конец света. Зажигает давно потухшее сердце Марка, заставляет шевелиться все извилины в мозгу и напрягать мышцы. Шея затекает, и Марк наконец-то смотрит Донхёку прямо в глаза.       Хёк каждый шаг сделать боится, потому что больно даже дышать. И потому что несоизмеримо страшно, теперь он птица в неволе, которая бьётся о жесткие прутья клетки, делая себе только хуже. Но по–другому он просто не умеет. Каким родился, такой и есть. Меняться ради кого-то не собирается.       У Марка работы по горло, поэтому первые три дня Донхёк молча сидит в своей комнате, боясь пошевелиться. Марк на секунду даже забывает, что такой человек существует, но он вдруг сам появляется в его кабинете. Настолько неожиданно, что впервые за долгое время нарушаются идеальные планы босса мафии.       Марк ничего не говорит, но в голове ставит галочку рядом с пунктом «усилить охрану». Слишком расслабились. А Хёк подходит вплотную к «волшебному столу», как он его прозвал. Переливов сегодня больше, потому что шторы почти полностью открыты, а за окном красивое солнце. Почти слепит. - Что со мной будет? - Хёк испытывает удачу и упирается ладонями прямо в яркие переливы тёмно-зелёных цветов.       В офисе пахнет дорогим алкоголем и такими же дорогими парфюмами. Марк уже почти-почти идеальный босс, осталось всего пару шагов вперёд и весь мир у его ног. Но на пути появляется этот глупый парнишка, который пытается сломать весь план. - Ты вообще видел мои синяки? Нельзя было осторожнее тащить меня до машины? Я бы мог и... - Договорить эту фразу Хёк уже никогда не сможет (и не захочет).       Конечно же, Марк не может позволить, чтобы к нему обращались на «ты».       Именно поэтому, да, только поэтому, Марк его целует, крепко сжимая запястья, мечтая оставить ещё хотя бы один синяк. Или парочку, почему бы и нет. Хёк шипит ему прямо в губы, как самая ядовитая в мире змея, кусает, распространяя свой яд по чужому организму. Марк его отпускает после очередного укуса и громко смеётся.       Хёк старается держаться смелым мальчиком, но Марк почему-то осознает, что для него это было самым ужасным и неприятным испытанием на свете. И теперь как минимум одна победа уже в сторону Марка. А первая победа решает почти всё, потому что так можно просто взять – и сломить любую волю к жизни. Всего за один раз.       Хёк внутри трясется и молится, лишь бы этот поцелуй не был ответом на вопрос "что со мной будет". Никакого желания, чтобы к нему прикасались, не было. Чтобы с ним играли – совсем не было. А чтобы использовали…. Нет, об этом он даже думать не хотел. Но у Марка были свои планы, и желания Донхёка его не касались.       Хёк почувствовал, как за его спиной тихо открылись двери, и кто-то зашёл в комнату. Наконец-то получилось спокойно выдохнуть – спасенье есть и вот оно, пришло, как только понадобилось. Это был ещё-один-парень-в-костюме, правда, в этот раз – кажется, с наушником в ухе. И умными часами. Почему-то Хёк готов был поспорить, что под пиджаком найдётся парочка хороших пушек. Взгляд был слишком серьёзным, не смотря на мягкие черты лица, сразу можно было сказать - этому парню дорогу лучше не переходить. Моргнуть не успеешь, как окажешься с пулей где-то внутри тебя. Чужое лицо не выражало никаких эмоций, словно лишенное чувств вообще.       Марк назвал его Джэмином, тихо поговорил о чём-то, а потом с милой улыбкой попросил проводить Донхёка назад в комнату. Но этой улыбкой хотелось сразу вскрыть себе вены. Она резала до физической боли, заставляя ощущать во рту горький привкус собственной рвоты. И вспоминать солёные слёзы. Но терпеть. Донхёку определённо не нравилось происходящее, но что он мог сделать прямо сейчас? Поэтому просто шёл, внимательно разглядывая коридор, пытаясь запомнить каждый угол, каждую царапину и любую мелочь. В будущем может понадобиться даже самая маленькая деталь. Но память никогда не была сильной стороной парня, поэтому он нервничал. Очень. Даже дрожали руки, как не пытайся скрыть.       Комната, которую ему выделили, определённо была далека от прекрасного кабинета, но всё-таки не выглядела как клетка. Единственное, что напоминало о настоящем положение дел – отсутствие окна и большой замок на двери. Комната была маленьким квадратом, с одноместной кроватью, застеленной синей постелью, в цвет обоев, наверное. На полу был мягкий ковёр с белым ворсом. Небольшой белоснежный шкаф был наполнен разными книгами, что помогало хоть как-то коротать время в этой холодной атмосфере постоянно страха и ожидания.       Ожидание – это вообще самое страшное, что только может быть. Хёк прислушивался к любым, даже самым тихим и отдалённым шагам. Потому что в любую секунду это могли быть к нему, нет, точнее – за ним. И сам факт того, что когда угодно могут прийти за ним, заставлял громко листать страницы книг, чтобы не слышать чужих шагов в коридоре. Это немного успокаивало, так что Хёк полюбил этот шкаф с первых секунд, потому что он стал его единственным другом и соратником в этой истории.       В обед шаги стали действительно громкими, а потом тихий звук ключа в замке. Два поворота. Хёк моментально выпрямил спину и натянул дежурную идеальную улыбку. Но это оказался всё тот же Джэмин, который, вероятнее всего, был телохранителем. По крайней мере, Донхёк взял на себя ответственность так предполагать. Всё равно заняться было нечем. Книгу пришлось оставить на всё ещё тёплой постели, которую так не хотелось покидать ради жуткой неизвестности. Но пришлось.       В этот раз они не просто ходили по коридору, а даже поднялись на этаж выше. Парни зашли в просторную светлую комнату, где пахло свежим воздухом и едой. Кажется, кукурузный хлеб. Хёк правда любил его есть перед сном, запивая горячим чаем. Но сейчас запах отталкивал и пугал. Круглый стол где-то на семь человек стоял прямо посреди комнаты, а на нём красовались всевозможные блюда. Но за столом сидел только один парень, который сразу перевёл грубый взгляд на вошедших.       Но назвать его «грубым» было как-то слишком, потому что парню было на вид лет восемнадцать, не больше. Он был в обычной одежде, ну, хоть кто-то тут не носит этих дурацких костюмов. Его длинные пальцы были усыпаны всевозможными серебряными кольцами, причудливых форм и размеров, с украшениями и без, действительно большая коллекция на пальцах всего лишь одного парня. Рукава красной рубашки, закатанные по локоть, выставляли напоказ крепкие, но худые руки. На стуле висел угольного цвета пиджак. Парень был в джинсах и белых кроссовках, что приближало его к реальному миру. Он был выше Хёка на целую голову, это можно было понять, даже когда парень сидел за столом. У него были светло русые волосы и пухлые губы.       Хёк думал, что так и будет молча стоять, ничего не понимая, но Джэмин удосужился объяснить, что сверху пришел приказ – обедать они будут вместе. Донхёк снова взял на свои плечи непосильную ношу и решился предположить, что «сверху» - это Марк. Который теперь вершил его судьбу и вертел им так, как хочет. Злило жутко. Внутри закипала бесконечная злость, бурлила, и подходила уже прямо к горло. Вот-вот хотела вывалиться наружу в виде матов и криков во весь голос. Но Хёк глотнул. Глотнул на этот раз, уверенно себе обещая - когда встретит Марка, молчать не будет.       Больше никто не пришел. Прикасаться к этой еде было действительно страшно, но голод всё-таки взял своё. Хёк ел молча, даже взгляда не поднимая, но внимательно вслушиваясь в чужой разговор. К сожалению, там не было ничего интересного или важного. Какие-то разговоры, дела, работа, поездка, проблемы… Парень понял, что он всё-таки в мафии, потому что они говорили об ужасных делах, о страшных проблемах, о работе, которая скорее убийство, чем работа, о поездках, которые хуже самых опасных гонок.       Они просто говорили об убийствах на своём обеде, ни на секунду не переставая жевать. А Хёк с каждой секундой понимал, что не может проглотить больше ни кусочка, иначе наружу выйдет не только еда, но и органы тоже. Может, так было бы лучше. Закончить прямо тут и сейчас. Но какая-то маленькая надежда уже поселилась глубоко в сердце и теперь не собиралась уходить. Втереться в доверие и сбежать. Не сейчас, позже, но всё-таки сбежать. Сбежать куда глаза глядят и никогда не оборачиваться назад. Даже не вспоминать. Исчезнуть. - Простите… - у Хёка красивый голос, и он гордится, что смог использовать его сейчас. – А чем вы занимаетесь? Ну, в семье…       Он не был уверен, что говорит правильно, что вообще имеет право говорить, не был уверен, что прямо сейчас за этот глупый вопрос его не пырнут ножом или что-то в этом роде. Но Хёк просто не до конца понимал разницы между какой-нибудь бандой на районе и настоящей мафиозной семьёй. И не хотел понимать, если честно, хотел жить как обычные люди - верить, что в этом мире есть только любовь, справедливость и добро.       На секунду воцарилась неловкая тишина. - Телохранитель. Мы ведь толком не познакомились даже? – из всех, кого Хёк уже видел, этот был самым приятным, не смотря на полное отсутствие эмоций, – Джэмин.       Почти сразу вслед заговорил высокий, хотя явно без сильного желания. - Джисон. – Он протянул Хёку руку, чтобы пожать. – Я личный водитель.       Он смотрел на Донхёка с какой-то жалостью, а холодные кольца неприятно царапали пальцы.       Донхёк просто сказал, что он Донхёк. Добавить было нечего. Разве что «я, возможно, будущая куртизанка вашего босса, приятно познакомиться!».       На этом обед закончился. Просто взял и закончился, без лишних ответов и вопросов.       Кажется, большинство синяков прошло, внутри уже так не жгло, болел только огромный синяк на ляжке, который, казалось, не сойдёт никогда. Тут его ударили сильно, даже слишком. Но били со знанием дела – ни одного серьезного повреждения, не болели ни рёбра, ни голова, ни внутренние органы.       Это было затишье перед бурей. Хёк чувствовал это где-то внутри, что просто так не отделается, даже если в конце концов сбежит, до этого ему придётся пережить еще кучу дерьма. Кучу.       Он долго стоял у шкафа, выбирая чтобы почитать сейчас. Но все названия размывались, терялись где-то вдалеке, а парень просто бездумно водил пальцами по корешкам новеньких книг. Они пахли, как самое лучшее путешествие в его жизни, пахли, как портал в другую жизнь. Но если раньше Хёк действительно любил запах книг, то сейчас почему-то тошнило. За эти пару дней тошнота вообще не проходила, не смотря ни на что, она продолжала упорно мучить его организм, тратя всю энергию.       Надоело. Надоело просто смотреть на эти книги. Надоело, что его тошнит. Надоело отсутствие окна. Надоели незнакомые люди и шикарные чёрные костюмы. Хёк впервые почувствовал, что накатываю слёзы. Жуткий страх сковал всё его тело – в голове снова и снова всплывали образы, о которых два, на вид самых обычных парня говорили за обедом. Кто знает, не закончит ли он точно так же. Со сквозным отверстием в голове где-то в сточной канаве.       Даже если и закончит, то только вместе с Марком – именно это была последняя мысль, которая посетила его перед дневным сном. Слишком глубоким для дневного сна, настолько глубоким, что даже ужасные образы убийств не смогли пробиться через плотный чёрный туман его мыслей. Никто не смог, только тихие звуки шагов, которые приближались и становились всё ближе и ближе. Хёк с ужасом осознал, что это не шаги Джэмина – уж слишком быстрым был шаг и слишком громким звук. Джэмин ходил почти бесшумно. Как и полагается охранникам, наверное, Хёк не был в этом уверен.       Но шаги остановились у его двери. И ключ начал поворачиваться в замке. Дважды. А потом – ручка вниз, лёгкий толчок и дверь открыта.       Идеально начищенные туфли и дорогой костюм, который ему бесспорно идёт, но смотрится как не на своём месте. А еще та самая улыбка, которой хочется порезать собственные вены и куда-то сбежать.       Марк. Чёрт возьми, Марк!