Треугольник не имеет начала и не будет иметь конца, если каждый из вас не найдёт свой ответ на главный вопрос. И когда это произойдёт, треугольник разрушится и исчезнет. Останутся лишь двое. Или, может, не останется никого, никакой истории, о которой можно было бы рассказать. Чонгук — «Это любовь или…одержимость?» Тэхён — «Это любовь или…иллюзия?» Юнги — «Это любовь или…страх одиночества?»
***
Flashback / 7 лет назад. — Нет, так нельзя! Нельзя этого так оставить! — возмущался Джин, беспокойно шагая по небольшой общей комнате общежития: — Этот ребёнок совершенно неуправляем! Что он тут устроил! — Он расстроен, хён, как и все мы, — устало отвечает ему Хосок, привыкший всегда вставать на защиту макнэ: — Просто оставьте его в покое. Он так выражает своё негодование. Юнги, присутствующий при общем сборе, огорчённо вздохнул и откинулся на спинку кресла. Чувствовал он себя разбито и совершенно дерьмово. Они не продали почти ни одного билета на концерт… Их первый концерт, которым так сильно грезил каждый из парней. Этого стоило ждать, конечно, они ведь едва заявили о себе, парни из маленького агентства с более чем скромным промо. Всё равно больно. После того, как стало известно, что концерт пока отменён и по какой причине, обычно тихий Чонгук словно осатанел: он кричал, огрызался и грубил всем подряд, швырял и ломал вещи, едва не ввязался в драку с пытавшимися утихомирить его Чимином и Тэхёном, а в довершение истерики просто послал своих хёнов и заперся в крохотной комнатке. — Гуки очень ждал этот концерт, он был так счастлив и взбудоражен в его ожидании… Ему сейчас не сладко, — всхлипнул Чимин, изо всех сил пытаясь снова не расплакаться на глазах у всех. Тэхён, погружённый в свои невесёлый мысли, рассеянно кивнул на слова друга. — Нам всем здесь не сладко, но Чонгук слишком разошёлся, нужно поставить его на место, — буркнул Намджун, выглядящий мрачнее тучи. — Я схожу и поговорю с Чонгуком о его поведении, миндальничать с мальчишкой никто не будет, — гневно бросает менеджер, который в отличие от расстроенных и поникших парней был зол и раздражён, как оса. Юнги понимал, что в таком настроении тот был способен и на рукоприкладство в отношении Чонгука. Нет, этого он точно никак позволить не мог. — Оставьте его в покое, вы все! — вскочил с места Шуга, предупреждающе глядя на всех присутствующих, немало удивлённых порывом всегда спокойного и сурового рэпера: — Никто из вас не приблизится к мальчику со своими гневными речами. Засуньте их себе куда поглубже! Чонгук младше каждого из нас и он полностью разбит сейчас, не понимаете что ли? Вы можете сидеть здесь и продолжать жалеть себя дальше, но не смейте выплёскивать свою злость на Чонгуке! Я вам этого не позволю. С этими словами Юнги вышел из комнаты, краем уха уловив чьё-то небрежное: «А ему можно что ли на нас свою злость выплёскивать? Блеск». Кажется, Ви. Но Юнги не обратил на это внимание и оставил парней позади, как следует хлопнув дверью. На улице холодно. Кажется, через пару часов рассвет. И затем снова очередной тяжёлый и грустный день, новые испытания, новые усилия, огорчения, унижения со стороны СМИ… Юнги выдохнул сигаретный дым, через силу глотая тяжёлую обиду и жалость к парням. Думал о Чонгуке, которого должен защищать от нападок и злости. Мальчик не заслуживает быть униженным прессой и насмешками успешных айдолов. Он ведь так талантлив и совсем скоро станет красивым настолько, что сможет заткнуть за пояс всех нынешних вижуалов индустрии. Невыносимо думать, что кто-то вроде Чонгука или остальных парней должен проходить через подобное. Им нужно работать усерднее и показать миру на что способны, и не время для жалости к себе, так думал Юнги, делая очередную затяжку. Под ногами остывали четыре приконченные до основания сигареты, а Шугу обуяла злость и яростное рвение доказать, что это только начало и что они ещё всем покажут, всех на свете заставят заткнуться и слушать их музыку и их голоса. — Дай мне. Я тоже хочу. Юнги едва не подавился дымом, поднимая взгляд на опустившегося рядом Чонгука. Рэпер немало удивился не тому, что сказал младший, а тому, как при этом сильно и ровно звучал его красивый голос, хотя по его лицу можно было сказать, что Чонгук много и долго плакал. — Лучше я тебе подзатыльник дам и пинок в придачу, — беззлобно ответил Мин, бросив неприконченную сигарету на землю и размозжив её тяжёлым ботинком. Хлюпнув носом, Чонгук издал тихий смешок и привалился ближе к рэперу, удобно устроившись на его плече. Юнги ещё какое-то время мог слышать тихое «холодно, блин», сопровождаемое копошением откуда-то сбоку до тех пор, пока младший окончательно не устроился рядышком. И настала тишина, они уютно молчали вместе, запивая горе и грусть друг друга этим взаимопонимающим молчанием. Ночь была прохладной и на удивление спокойной. — Я слышал, что ты им сказал, — после недолгой тишины тихо проронил Чонгук, нервно пряча пальцы в рукава куртки: — Я тогда вышел, ну, хотел попросить прощения, знаешь… Но после этих твоих слов, как ты заступился за меня… Хён, ты дал понять, что мне не за что извиняться. Я и правда не должен просить прощения за свои чувства. И скрывать их тоже не обязан. Правда ведь? — Ну, Гуки… извиниться, допустим, и правда стоит. Но извинись только за то, что наговорил лишнего, а не за всё остальное. Ты был расстроен, и имеешь право злиться. — Спасибо, хён. Ты всегда на моей стороне, да? — тихо всхлипнув, улыбнулся Чонгук, и сердце Юнги болезненно дрогнуло, когда он увидел эту улыбку на заплаканном лице младшего. Он тяжело вздохнул и прислонился головой к Чонгуку, щекой ощущая мягкость его волос. — Мне не нравится, когдa ты ведёшь себя, будто бы все в порядке, но нa самом деле, ты чувствуешь себя плохо. Чёрт, просто приходи ко мне, и я буду слушать твои размышления и помогу советом или чем-нибудь ещё. Я буду прислушиваться ко всем твоим словам, покa ты не поймёшь, как должен поступить и что должен сделать, и не улыбнешься c облегчением. Это я называю «полагаться нa кого-то», и ты можешь врать о своем самочувствии кому угодно, но не мне. Доверься хёну, Чонгук-и. И говори правду, даже если твой голос дрожит. Чонгук долго молчал, и Юнги лишь мог видеть, как дрожат его ресницы. Затем Чон вскинул голову и, глядя прямо в раскосые тёмные глаза, твёрдым голосом произнёс: — Будь я проклят, если потеряю хоть каплю твоего уважения, хён. Юнги довольно улыбнулся, растрепав и без того растрёпанные, непослушные волосы Гука. Чёрт, этот мальчик и правда плавит его сердце, как раскалённый нож кусок масла. — Знаешь, Чонгук-а, у этой ночи есть всего два исхода. Мы либо сейчас разойдёмся и будем запивать мысли и жалость к себе поодиночке, — Чон недовольно поморщился на эти слова рэпера, а тот, хитро улыбнувшись, продолжил: — Либо сделаем ночь особенной. Что скажешь? — Что бы ты ни задумал, Шуга-хён, я с тобой! Всегда! Юнги, усмехнувшись, вскочил и потянул младшего за собой. Оба парня, срываясь на бег, унеслись прочь от небольшого общежития. Холодный ночной воздух бил в лицо и путался в тёмных волосах двух юношей, бегущих по пустынной дороге. В их крови не было алкоголя, но они были опьянены чем-то другим. Ночным воздухом. Своей юностью. Внезапной бесшабашной радостью жизни. Друг другом. Они неслись как ветер, безумно смеясь и крича в тёмное ночное небо. Редкие прохожие крутили пальцем у виска, глядя им вслед. Пару водителей сигналили и что-то кричали вдогонку, но глупые и злые слова не могли их догнать. Этой ночью, особенной ночью, Юнги и Чонгук решили избавить друг друга от всего глупого и злого. Наверное, именно на одной из тех улиц, по которым они бежали, под одним из фонарей, под которым они стояли и смеялись, пытаясь отдышаться, под тем самым звёздным небом, которое начало светлеть с приходом скорого рассвета…на одном из тех моментов их особенной ночи и зародилось новое чувство в сердце Чон Чонгука. Обычные тепло и привязанность к рэперу вдруг превратились в нечто большее. Стоя на мосту, когда едва наступил рассвет, Чонгук глядел в смеющиеся глаза старшего, на его широкую, прекрасную улыбку, которая появлялась на лице Мина куда реже, чем солнечное затмение на небе. Чон нежно улыбался, а его очищенные слезами глаза ярко сверкали. «Я люблю этого человека. Боже, как же сильно я люблю его. Я действительно чувствую это», — раз за разом прокручивалось в его голове, и он был ошеломлён этим внезапным откровением, этим внезапным чувством. Не имело смысла ни то, что Юнги был мужчиной, ни то, что он был его хёном и айдолом, как и сам Гук. Ничего не имело смысла, кроме них двоих, стоящих здесь и сейчас. Семь лет назад Чон Чонгук влюбился в Мин Юнги окончательно и бесповоротно.***
Странное удовольствие с примесью боли ощутил Чонгук, когда увидел Тэхёна и Юнги в объятьях друг друга, и их лица — хах! — лица застуканных школьников. Мин тут же отстранился от Ви, отвернувшись и прикусив щёку. Тэхён всё так же смотрел на старшего, и в его глазах плескалось что-то до боли знакомое. То самое, что было в них и два года назад. Чонгук паскудно усмехнулся. Он прекрасно слышал последнюю фразу Юнги, сказанную Тэхёну. — Добро пожаловать, Ви-хён. Кажется, тебе опять разбили сердце? Тэхён поднял голову и взглянул на Чонгука так, как смотрят обычно на маленькое отвратительное насекомое. Ви не ответил и прошёл внутрь дома, при этом нарочито сильно плечом задев Чонгука. Тот пошатнулся и пренебрежительно фыркнул вслед бывшему другу. Затем повернулся обратно к Мину, который отчего-то не торопился заходить внутрь. Внезапное появление Чонгука и встреча с ним далась для Юнги неожиданно тяжело. Куда тяжелей, чем с Тэхёном. — Здравствуй, хён. Юнги не ответил, но всё же повернулся и взглянул на младшего. «Какой же он красивый, — подумал Чонгук, глядя на Шугу. — Его иссиня-чёрные волосы, натуральные локоны. Скулы, четкие, обозначенные морщинкой, которую улыбка — если он сочтёт нужным улыбнуться — образует около губ, чуть полноватых и бледных. Его брови, чудесно неправильные. Его маленький, чуть покрасневший от холода, нос. Его мужественные руки; нервные, беспокойные и ловкие. Стройные ноги. Он прекрасен.» Гук сделал шаг навстречу старшему, но тот отшатнулся, вытянув вперёд руку в немой просьбе не подходить ближе. Немного больно и обидно, что любимый хён всё ещё не подпускает к себе близко. Это правда, что расстались они не в лучших отношениях, но Чонгук ведь сдержал обещание и не преследовал его, не звонил и не писал, не пытался увидеться. Так почему Мин сердится? Неужели не скучал? — Ты теперь не разговариваешь со мной, Юнги? — тихо спрашивает, а сам всё-таки подходит ближе, пока ладонь старшего не упирается ему в грудь: — Не стоит ненавидеть меня. Я не хочу быть человеком, рядом с которым ты даже 2 минуты постоять не можешь. Не дождавшись в ответ хотя бы полслова, а лишь острый, режущий взгляд, Чон смело наклонился к старшему в желании крепко прижаться к его губам. — Меня тошнит, — ядовито произносит Юнги, не давая к себе прикоснуться. Мягко оттолкнув от себя растерянного младшего, он проходит в дом ни разу не обернувшись.