***
— Как будешь готова, спускайся на завтрак. Мы договорились собраться вместе, помнишь? Клаус выдергивает Уайт из приятного, сладкого сна легким поглаживанием по спине, от чего кожа мгновенно покрывается мурашками. Вставать с постели не хочется ни за какие деньги мира, и она томно потягивается на подушках, не решаясь открыть глаза. — Так рано? — недовольно бурчит девчонка, желая поваляться в постели еще хотя бы пять минуточек. — Уже почти десять. Уайт слышит в интонации древнего улыбку и приоткрывает один глаз. Он, очевидно, только что вышел из душа, так как сидит на кровати в одних джинсах, а с волос ему на плечи капают мелкие капельки воды. Дом опять потягивается, натягивая тело струной, чтобы хоть как-то промять пропитанные истомой мышцы, и неосознанно проводит ладонями по предплечьям мужчины, наслаждаясь тактильным контактом. Даже странно. Раньше у нее любые прикосновения «не по делу» вызывали дискомфорт — Уайт даже на массаж не любила ходить. Но с этим древним другая история — от него она готова не отходить ни на шаг. — Десять? — удивляется брюнетка. — Мы что, уснули? — только доходит до нее, и Дом недоуменно смотрит на Ника. — Да, — опять улыбается первородный, — нам надо было восстановить силы после… Тест-драйва этого мира. — Она прыскает со смеху — вот это изящная метафора, ничего не скажешь. — Одежду тебе принесут, я пока решу пару вопросов, — кивает Ник, собираясь уходить, но Уайт его останавливает, хватая за руку. — Слушай, — серьезно смотря ему в глаза, тихо произносит Доминик, опять забывая о звукоизоляции, — знаю, что это не разговор на пять секунд перед завтраком, но… Когда мы вернулись, ты не заметил в себе каких-то изменений? — с надеждой смотрит она на древнего, гадая, сочтет он ее сумасшедшей или нет. Хотя, о чем это она? Уайт разговаривает с гибридом вампира и оборотня — если это не сумасшествие, то не известно, что таковым считается. — Ты что-то увидела? — почти взволнованно смотрит на Доминик гибрид и тут же садится рядом на кровать, беря девчонку за руку. — Что? — Толком уже не помню, — отмахивается она, надеясь побыстрее перейти к сути, — отрывки твоего прошлого, вероятно — там было много боли, — поджимает губы, но тут же трясет головой, отгоняя ненужные мысли, — помимо этого, мне кажется, я вижу вокруг людей что-то, — Дом озадаченно перебирает складки простыни, пытаясь собрать мысли в кучу и самой хоть немного понять, что все-таки с ней происходит. — Это будто золотые или темные нити вокруг них. Как будто я сразу знаю, кому можно доверять. Мне кажется, они значат примерно это. Хотя я совсем не уверена. Ник озадаченно качает головой, думая о чем-то своем. — Я поговорю с Фреей, — обещает ей гибрид и встает с постели. Уайт кивает болванчиком на его реплику, убеждая себя, что ведьма Майклсон даст четкий ответ на все. — А ты? — вдруг опоминается Дом, — ты что-нибудь видел во время возвращения? Майклсон оборачивается и мажет по ней отсутствующим взглядом, полностью погруженный в свои мысли. — Ничего существенного, — пространно отвечает первородный и скрывается за дверью. По его тону Уайт точно слышит, что Ник не договаривает что-то, но знает, что допытываться — себе хуже будет. Позже расскажет сам. Всегда рассказывает.***
Уайт улыбается и закатывает глаза, когда видит лежащее на кровати платье. Первородный, что не удивительно, на ее слова по поводу того, что в этих белых сарафанах она выглядит как сбежавшая послушница монастыря, внимания не обратил. И теперь, за неимением иного, Уайт опять приходится натягивать этот льняной кусок ткани на тело. Несмотря на то, что вообще-то ей нравится стиль вамп, эти милые сарафаны Доминик по душе, да и сидят просто прекрасно, подчеркивая смуглую кожу и оттеняя волосы. Но Клаусу она никогда в этом не признается. Хотя, она подозревает, что он и так в курсе, иначе не реагировал бы на ее протесты так понимающе-насмешливо. Вообще, у Майклсона по истине странное понимание отношений, по поводу чего Дом иногда конкретно приседает ему на уши. Ник считает, что забота о человеке — это обеспечение его материальными благами и безделушками, а все остальное — приблудный бред романтиков. Да, Уайт не лицемерка — получать подобные подарки иногда бывает очень приятно, но когда с их помощью гибрид пытается отделаться от разговора или сгладить углы после того, как провинился, ей приходится ему напоминать, что он не с той связался. Почти всегда это заканчивается дичайшими скандалами, но когда они оба остывают и осознают точки зрения друг друга, проникаются теплом еще больше. Такой вот своеобразный рост отношений через квантовые скачки истерик. Все у Уайт не как у людей. Хотя, о чем это она? Майклсон будто человек. — Доброе утро, первородные! — патетично восклицает Доминик, вплывая в столовую. — Доброе утро, человек, — отвечает ей нестройный хор голосов, и девчонка улыбается, наблюдая такую сюрреалистичную картину семейного завтрака. Ей очень непривычно видеть здесь помимо «ядра» Майклсонов — Фрею, мило болтающую с Элайджей, и официанток под внушением, что незаметными тенями снуют из стороны в сторону. По началу Уайт даже вздрагивает, когда ей предлагают бокал апельсинового сока, и ставит себе мысленное напоминание о том, что первое время одной из дома лучше не выходить. Ребекка увлеченно что-то рассматривает в телефоне, наверняка наверстывая упущенное, а Клаус приглушенно переговаривается с Колом. В груди у Уайт разливается такое щемящее чувство умиления и радости, из-за чего она не может сдержать скупую улыбку, режущую уголки губ поперек. Такие моменты особенно дороги ее сердцу, тем более сейчас, когда Майклсоны вернулись в свою естественную среду обитания и наверняка соскучились по, так сказать, обычному образу жизни. А в него непременно входят предательства, недоверие, клинки, гробы и прочие развлечения первородных. Остается только надеяться, что ее с ними время что-то да значит для древних. Иначе же… Сделать Дом ничего не сможет, но будет очень обидно. — Кстати, Никлаус, — по обыкновению растягивая слова, обращается Элайджа к брату, кидая на гибрида лукавый красноречивый взгляд. — Если собираетесь будить весь дом, кхм, «разговорами», то делайте это после девяти утра. Я не ранний человек, — хмыкает он. Доминик пялится на древнего во все глаза и сидящие за столом буквально видят, как пазл складывается в голове девчонки, а кровь приливает к лицу. — Да чтоб тебя, Клаус! Как был козлом, так и остался! — вспыхивает Уайт, — «двадцать первый век», «звукоизоляция в каждой комнате», — картинно кривляется она, — первородный брехун без совести, — зло топает ногой Уайт, Ник же на это только не очень старательно сдерживает насмешливую улыбку. — Как некрасиво, — сквозь смех, упрекающе обращается к гибриду Кол, — так присесть на уши даме — даже я на такое вранье ради завтрака в постель не иду, — хмыкает он, но теперь уже гибрид кидает на младшего уничтожающий взгляд, так что тот поднимает руки в жесте «сдаюсь». — Давайте сменим тему, — фыркает Уайт, понимая, что из споров с первородными выйти победителем практически невозможно, и решает пойти по более легкому пути. — Выглядишь дьявольски очаровательно, — иронично подмечает Кол, кивая на наряд Уайт, прямо-таки олицетворяющий невинность. Она только хмыкает на это: то ли из-за подросткового максимализма, то ли от недостаточной самооценки, но раньше Доминик предпочитала как можно ярче подчеркивать свою внешность — рисовала стрелки до у шей, мазала губы красным, не слезала с металлических шпилек и прорезала декольте везде, где позволяло количество ткани. Ей казалось, что она недостаточно хороша для того, чтобы быть собой — не так добра, сострадательна и невинна для белого цвета — казалось, что не достойна хорошего отношения к себе. Однако, Уайт пересмотрела свои взгляды по этому поводу после того, как один гибрид сказал ей: «Не стоит казаться хуже, чем ты есть. Потому что это не так. Ты прекрасна, поверь моему опыту». В тот момент казалось, что ее сердце колотится под ребрами так сильно, что мужчине заложит уши, но все же, его мнение было важно для Доминик, и несмотря на весь свой внутренний протест, она разрешила себе взглянуть на ткань чуть менее кричащую, чем «блески-леопард-тотал-блэк». И, как показывает реакция окружающих, не прогадала. — Или ангельски красива? — подхватывает шутку-комплимент брата Элайджа, главный защитник Уайт здесь. Она уже начинает смущаться и отмахивается от них, мол, не перехвалите. Уайт подходит к столу и у нее разбегаются глаза от разнообразия еды и напитков, стоящих на блюдах. Что же выбрать: тарталетки с заварным кремом или блинчики с шоколадом и малиновым вареньем? А может лучше оладьи? Или тосты с сыром? Господи, столько всего — заверните скатерть с собой целиком, пожалуйста. Ее глубочайшие раздумья прерывает гибрид — приобнимает за талию и притягивает к себе, даже не вставая со стула. — Сойдемся на том, что быстро поднятый ангел не считается падшим, — самодовольно улыбается Клаус, довольный своей остротой, а Доминик только сдерживает смех и, не удерживая равновесия от крепких полуобъятий Майклсона, плюхается поперек кресла ему на колени. — Что на повестке дня? Я хочу внести свой вклад в хаос, — обращается она сразу ко всем, снимая зубами вишенку с черенка, — и я уже говорила, что меня напрягает ваши упражнения в остроумии, основанные на моей внешности и самооценке? — смешливо интересуется Уайт, удобнее усаживаясь в объятиях Ника. Он будто не замечает этого и задорно переглядывается с братьями — они каждый раз веселятся как дети, когда им удается вогнать ее в краску. А Дом бесит то, что им до сих пор это удается! Хотя, кого бы не смутили изысканные комплименты от таких мужчин, как Майклсоны? В прошлые века девушки перед ними штабелями укладывались, что уж говорить о двадцать первом веке, когда от обычной галантности у женской половины населения коленки подкашиваются. Прибавьте сюда еще королевские манеры и наглость чертей — получите полное представление о мужчинах семьи Майклсон и абсолютную невозможность противостоять их харизме и шарму. — Нет уж, клубничка. Я никогда не перестану наслаждаться твоим очаровательным смущением, ты уж прости. — Расплывается в улыбке Кол и подпирает щеки ладонями, ставя локти на стол. Уайт только фыркает и недовольно бубнит себе под нос что-то неразборчивое, не забывая стукнуть Клауса кулаком в плечо, когда он начинает поддакивать младшему брату. Но больше всего в этой ситуации ее заставляет страдать от бессилия и остаточной злости такое явление, как «креативно-правдивое» прозвище от Кола, мать его, придурка-Майклсона. История эта случилась в один из тех вечеров «там», когда Уайт так упахала себя перестановкой мебели в своей комнате, что к концу дня начинала нервно смеяться над любым словом или действием от усталости. Кол предложил продегустировать его любимый сорт виски — Уайт согласилась. К ним присоединилась Ребекка и в итоге их скромная вечеринка вышла из-под контроля и превратилась в «правду или действие», где было только одно действие — пить. Доминик до сих пор невозможно благодарна случаю, что Клауса и Элайджи с ними не было — они зачем-то заперлись на весь вечер в библиотеке и были, очевидно, чрезвычайно заняты, раз даже не выглянули на их дебош. Из-за того, что ее человеческий организм, по понятным причинам, алкоголь переносил хуже, чем древние брат и сестра, крышу Уайт сорвало быстрее и сильнее всех. Она тогда нашла в подвале ящик свежей клубники и нереально этому обрадовалась — дома у них такое было деликатесом, потому что магазинскую химическую продукцию старшие не признавали, и лакомились они спелой ягодой только тогда, когда грядки бабушки давали плоды, что случалось не часто. Объевшись этой самой клубникой до такой степени, что казалось, что она из ушей посыпется, Уайт, руководствуясь точно не здравым смыслом, продолжила пить. В общем, все закончилось тем, что после тридцати оборотов вокруг своей оси на спор, она извергла все съеденное-выпитое обратно, прямо на дорогущий, вроде-бы персидский, ковер. А учитывая голодные сутки до этого и состояние, в котором Дом пребывала во время последней трапезы, на полу в гостиной Майклсонов, аккурат возле мраморного камина, лежала целая россыпь, порой даже целой, клубники. Уайт никогда в жизни не было так стыдно, как в тот вечер — она готова была вбежать головой в ближайшие оленьи рога, висящие на стене, но вот Кол считал иначе: древний смеялся так истерично и долго, что чуть не отбросил коньки. Ребекка же пообещала, что это будет их секретом во имя всех неловких ситуаций на земле. Кол же, в память об этом незабываемом вечере, придумал Уайт прозвище, которое использует по сей день, загадочно улыбаясь на вопросы о его происхождении. Чтоб его черти драли. — Мы взяли билеты на завтра до Марокко, — медленно тянет Бекка, смакуя краешек хрустящего тоста, а Уайт опять заглядывается на первородную, поражаясь, как в ее движениях может быть столько грации и ленцы одновременно. — Да, хочется сменить картинку перед глазами, — согласно хмыкает Кол, — мне кажется, что если я проведу здесь больше суток, тем более с возможностью выбраться из этого чертового дома, то сам всажу себе кол из белого дуба в сердечную мышцу. — Доминик еле заметно вздрагивает от стальных ноток, что звучат в его вроде-бы смешливом тоне, но не удивляется. Кол всегда был свободолюбивым. — Дом, ты с нами? Или твой гибрид тебя не отпустит? — первородный наклоняется ближе к девчонке и многозначительно играет бровями, кривляясь как ребенок. Уайт цокает на словосочетание «твой гибрид», но не находит, что ответить. Вместо нее к брату обращается Клаус. — Она объездит с вами хоть все бары Испании, когда вы поедете туда на отдых, а не в логово ведьм, вероятно «сменивших вероисповедание», — укоризненно произносит гибрид, поддевая тем самым младшего Майклсона. Тот картинно закатывает глаза и откидывается в кресле. — Я же говорил, — ворчит он, но древнего перебивает уже Уайт. — Что за логово ведьм? Заглядывает в глаза присутствующих в поисках ответа, но все отводят взгляд, будто знают то, что ей знать не стоит. Первым сдается Элайджа. — Когда мы узнали о пророчестве, нам нужно было больше информации, и мы решили обратиться к потомкам Белого ковена. Магических следов было только два — один в Марокко, другой в Коннектикуте. — Нехотя произносит первородный, смотря на девчонку с какой-то виной во взгляде. В сердце будто ударяют тоненькой иглой — все это было просто случайностью. Понятное дело, Уайт никогда не считала себя особенной, но было приятно думать, что это судьба — оказаться последней и единственной носительницей гена Белого ковена, не случайно встретить Майклсонов и не случайно пережить все, что Уайт пережила. Но оказывается, на ее месте вполне могла оказаться другая. Просто Коннектикут ближе. Уайт старается подавить горькую усмешку и чувствует, как Клаус мягко целует ее в висок, наматывая на палец прядь волос. Становится чуточку легче — в конце концов, это жизнь. Надо смириться, тем более, что это информация в ее настоящем ничего не меняет. Уайт на это надеется, по крайней мере. — Ясно. — Как можно натуральнее, беззаботно хмыкает она. — А моя принадлежность к этому шабашу уже просрочена или что? — Нет, с этим все нормально, — подаёт голос Фрея с другого конца стола, отвечая на ее вопрос, — но для ритуала усиления нужно два представителя вашего рода. Это условие было под сноской, так сказать, поэтому первоначальный обряд прошел… не так, как планировалось. Да уж, красиво сказано «не как планировалось». Лучшего названия для всего сумасшествия, что творилось с ними в последнее время, и не подберешь. На мгновение Уайт чувствует волну обиды и гнева, поднимающуюся вверх по трахее, но тут же осаживает себя, заедая ком в горле блинчиком со сгущенкой. Фрея не виновата, вообще никто не виноват в этой ситуации кроме шутницы-судьбы, пора бы уже смириться с этим и не искать виноватых. Почему-то «там» жить с такой психологией было легче — здесь же все воспринимается острее. И обида в том числе. Старшую Майклсон, на самом деле, надо бы пожалеть: она тысячу лет (Уайт до сих пор сложно нормально воспринимать такие измерения времени) искала свою семью, живя надеждой на воссоединение, а когда нашла, всеми силами доказывала, что предана им. И доказала, потом и кровью выскребла себе доверие первородных и полноправное место в семье Майклсон. Они нуждались в ней, они приняли ее, но все равно, какой-то пары месяцев было недостаточно для их любви. И тут появляется какая-то девчонка, которую древние собираются использовать для достижения своих целей и зажить счастливо. Всего-то нужно — провести небольшой ритуал, связав всех первородных, чтобы четче увидеть пророчество и опередить своих врагов. Пустяковый обряд, длящийся минут двадцать — они были почти у цели. Но что-то, как выразилась ведьма Майклсон, пошло «не так, как планировалось». Доминик никогда не забудет ее глаза, полные непонимания и боли, когда они вернулись. — Слава богу, вы здесь. У меня получилось, — сияет счастьем Фрея, стараясь сдерживаться и оставаться невозмутимой, под стать своей фамилии. Но она все равно бесконечно рада возвращению братьев и сестры, — эти три дня были реально тяжелыми без вас. А я повидала много дерьма, — хмыкает она, помогая Ребекке подняться с пола. Уайт оглядывается, с удивлением обнаруживая себя и Майклсонов на чердаке какой-то церквушки, вероятно, внутри круга из соли и каких-то трав. Тело ломит нещадно, и она еще не до конца осознает, что произошло. Неужели они вернулись? — Три дня? — не своим голосом произносит Кол, с трудом поднимаясь на ноги. — Нас не было три дня? — уже с большим напором бормочет он, переполненный радостью и злостью одновременно. Боже правый, что происходит-то? — Черт, я подозревала это, — с досадой выплевывает Фрея, — из-за недостающего компонента, о котором умолчал гримуар Белого ковена, — она кидает еле заметный злой взгляд в сторону Уайт, но той сейчас все равно, — заклинание дало сбой и вы могли оказаться во временной петле. Сколько вы там были? Шесть дней? Восемь? — хмурит брови она, обращаясь к старшим братьям. Клаус как-то горько хмыкает, рывком поднимая Доминик с пола, и переводит многозначительный взгляд на Элайджу, наделяя его возможностью побыть общим спикером в этой шоу-программе. Первородный тяжело вздыхает, оттряхивая рукава пиджака от пыли, и устремляет нечитаемый взгляд на сестру. — Двадцать четыре года, Фрея. Мы пробыли там двадцать четыре года.