Играя в бога

Аврора светит дырой внутри размером с космос на всю Бурбон-стрит и удивляется, как туда не затягивает образовавшейся гравитацией небольшие предметы. Внутри графини де Мартель кладбище самых лучших воспоминаний, лавандовых полей и сильных рук первородного. Девятисотлетней вампирше хочется, чтобы ее пожалели. Но сломанным и пропащим девочкам не соболезнуют — побитое сердце рано или поздно срастается, и все возвращается на круги своя — на орбиты лазуревых (как его глаза) вселенных. Только в ее случае не помогает даже сверхъестественная регенерация: как и с расколотым сознанием, с ее сердцем чудо исцеления не происходит — оно ноет, колется, скребется облезлой кошкой в груди и напоминает мерзко каждую ночь «он забыл тебя, ты ему не нужна». Аврора с детства боялась высоты и разбитого сердца. Первый страх победила сама, шагнув с карниза фамильной башни в лавандовую ночь, со вторым живет по сей день. Оказывается, ничего непоправимого не произошло — небеса не рухнули на землю, моря не поглотили сушу, все осталось на своих местах. Но иногда, по ночам, становится тоскливо и страшно до скрежета зубов — так одиноко, что кажется, что и петля не спасет. Легче б было, если бы небеса рухнули, право слово. — Как он вообще может? Так неуважительно! — ударяет кулачком по барной стойке де Мартель, обращаясь ко всем и ни к кому одновременно, — три дня игнорировал мои звонки, а теперь везде таскается с этой девчонкой. Я последовала совету, дала ему время, но кажется, ему это только и нужно, — обиженно кривит губы она и махом осушает бокал белого. В последнее время ее заказы здесь, похоже, составляют треть всей выручки бара. — Вы вроде недавно помирились? Ты же для этого приехала в город, что изменилось? — недоуменно поднимает брови Ками, отвлекаясь от бухгалтерии. Вообще, с Авророй ей нравится общаться — в последнее время у Майклсонов появилась уйма неотложных дел, так что к «Руссо» они практически не заглядывают, а ее в сверхъестественные проблемы упорно не посвящают. Марсель заходит только чтобы сказать «привет-с-тобой-все-в-порядке-пока» и так же быстро исчезнуть. О’коннелл не знает — личная это инициатива, или же Клаус попросил друга приглядывать за ней, пока сам ходит непонятно где, но все равно, это в равной мере странно и приятно одновременно. Узнать, конечно, что происходит в городе очень хочется, но ни Винсент, ни Жерар ничего вразумительного ей за всю неделю сказать не смогли, поэтому ей приходится все время уделять учебе и работе в «Руссо», так что регулярная болтовня с новой подругой, которая приехала в город для того, чтобы помириться со своим парнем Клеем, вполне неплохая человеческая альтернатива сверхъестественным апокалипсисам по средам. — Именно, что я не знаю! У нас все было просто прекрасно, когда я рассказала про предательство его брата и то, как он заставил нас расстаться. Клей был зол, но понял, что я не виновата в нашем разрыве и мы очень жарко помирились. Несколько раз. От праведного гнева Рори не остается и следа — она кокетливо стреляет глазками и томно вздыхает, явно представляя не самые приличные моменты того самого примирения. Ками улыбается — ее новая знакомая не самая простая девушка, но все же О’коннелл получает особенное наслаждение о таких житейских человеческих разговоров про то, кто кого бросил и чей парень козел. Хоть от Авроры ее иногда и передергивает, особенно при такой резкой смене полярных эмоций, Камилла старается засунуть свою паранойю подальше и не думать о том, что где-то рядом может таиться опасность. Правда, из-за старательного притупления своей интуиции, Ками не прибегает и к простой наблюдательности психиатра. А очень зря. — Уверена, ничего серьезного, — успокаивающе улыбается Камилла, беря руку девушки в свою. Она кажется такой ранимой, что ее хочется пожалеть. — Дай своему Клею еще немного времени. Уверена, он сможет все объяснить. Вы же любите друг друга. — Точно, — согласно кивает Аврора, — все у нас будет хорошо. Вампирша даже рада, что последовала совету брата и завела дружбу с барменшей-психологом вместо того, чтобы сразу пытать ее на глазах у Ника. Тем более, в последнее время де Мартель даже не уверена, что гибрид так уж дорожит этим человеческим знакомством. Помимо того, что графиня осторожно выведывала у добродушной Ками всевозможную информацию, она поведала ей свою историю любви с Клаусом, разумеется, адаптировав рассказ под образ обычной девчонки из Флориды, бросившей псих-фак, чтобы восстановить справедливость и помириться с любимым. Ей всегда нравилось имя «Клей», плюс, оказалось, что если заменить «тысячу лет назад» на «очень давно» и «обращение в вампира» на «полностью изменить свою жизнь», то история даже не теряет деталей и остается вполне сносной для понимания барменшей. В редкие моменты откровений, когда де Мартель на секунду забывала о мести и осторожности, которые ей нужно проявлять с Камиллой — дорогой сердцу Клауса блондинкой, — доброта и сочувствие О’Коннел даже дейсвовали успокаивающе на красноволосую — ее давно не жалели и не выслушивали просто так, без угрозы быть съеденным, так что это доставляло отдельное удовольствие. Как и то, что потом, когда игра закончится, она увидит в глазах Камиллы неподдельный страх и недоумение из-за того, что она так быстро прониклась симпатией к ней — Авроре де Мартель. К женщине, у которой лучше не вставать на пути. — Мне пора — встречаюсь с братом, — опоминается вампирша и растягивает губы в сожалеющей улыбке, — поболтаем завтра. — Конечно, — машет ей Камилла и возвращает свое внимание к бухгалтерии. Что-то с ее новой знакомой определенно точно не так. Осталось понять только, что: привязанность к засранцу-парню, который ее ни во что не ставит, или нездоровая любовь к не очень идущему ее светлой коже черному цвету. Одно из двух. Хорошо, что проблема только в этом — Ками расслабленно выдыхает. Целая неделя без сверхъестественного — прямо подарок судьбы.

***

— Как поживает твоя новая подруга барменша? — Тристан заглядывает в глаза сестре, учтиво отодвигая для нее стул. Понятное дело, его не интересуют интриги младшей де Мартель против пассий Клауса, но наводящие вопросы никогда не помешают — просто чтобы удостовериться в достаточно ровном психическом состоянии сестры. Еще недавно она перебила дюжину монахов даже не перекусив — просто наслаждалась смертями, так что с ней надо держать ухо востро. — Интересуешься Камиллой? — с вызовом выгибает бровь Аврора, принимаясь за стейк. Брат выбрал хорошее место для обеда — дорогой ресторан с вип-зонами предоставляет прекрасную возможность поговорить наедине. И вдоволь наесться.  — Опять подбираешь за Майклсонами? — ехидно улыбается она и отмахивается от хмурого брата.  — Да ладно тебе, я же просто шучу. Меня только мучает вопрос: если по всем источникам — и твоим и моим — Клаус был увлечен милой, прелестной девушкой-с-трагичным-прошлым Камиллой, — кривляется де Мартель, накалывая кусок мяса на вилку, но вмиг становится серьезной.  — То кто эта девчонка, что трется возле Майклсонов последнюю неделю? Ведьма? Или опять какая-то нашедшаяся сестра? Потому что даже это не объясняет то, почему он не отвечает на мои звонки, — оскорбленно восклицает вампирша, со звоном кидая приборы в тарелку.  — Иди сюда, — она подзывает рядом стоящую загипнотизированную официантку, которая, как кукла, безэмоционально протягивает де Мартель запястье, и та с наслаждением впивается в человеческую артерию. Тристан окидывает открывшуюся картину безучастным взглядом и поправляет салфетку на коленях, принимаясь за свой обед. — Мы тоже теряемся в догадках, — поджимает губы он, кидая озадаченный взгляд на сестру, — они пропали на три дня — все. Никаких следов, никто их не видел, мои частные сыщики — живые и неживые — разводят руками. Про девчонку тоже ничего неизвестно — никакой информации. В городе раньше ее не видели, в компании древних не замечали. Эта ситуация меня напрягает. А когда меня что-то напрягает, я становлюсь очень злым, — подытоживает старший де Мартель, подзывая к себе вторую официантку. Обескровленное тело быстро падает к ногам первообращённого и он уже более расслабленно оглядывает зал, встречаясь взглядом с сестрой. — Я подумал, может с ней поболтаешь ты, сестренка? Чисто по-дружески, как девочка с девочкой, — хмыкает Тристан, выгибая бровь. — Ты мне разрешаешь? — воодушевляется Аврора и даже привстает на месте. Предвкушение в виде расправы над жалкой девчонкой, занявшей внимание Никлауса, подогревает кровь в жилах. — Только оставь ее в живых — это обязательное условие, — жестко предупреждает старший де Мартель, — нам не нужна война с первородными раньше времени. — Предостерегающе смотрит он на сестру. — Ну, это на случай, если она важна для древних. — Ты расстраиваешь меня, брат, — картинно-обиженно надувает губки Аврора, — в чем же тогда веселье? — В пытках и лечащей все недуги вампирской крови, — будто бы глупому ребенку напоминает Тристан, и вампирша расплывается в кровожадной улыбке. — Ты всегда знал, как сделать меня счастливой. Де Мартель целует брата в щеку и машет на прощанье, прежде чем скрыться за тяжелыми портьерами вип-комнаты. Что ж, Никлаус. Похоже тебе придется еще раз объяснить, почему рыжих нельзя обижать.

***

Люсьен никогда не переставал удивляться, как Майклсонам удавалось завоевывать внимание таких роскошных женщин: Аврора, Хейли, Камилла — все они в какой-то момент времени были без ума от этих первородных выскочек, забывая обо всем на свете. Чем он хуже? Почему Аврора не может так же смотреть на него? Они же в тысячу раз больше времени провели вместе, и он никогда ее не бросал. Но нет, ей подавай этого полуволка с багажом в виде психованных мамаши с папашей. Остается только грешить на женскую логику. Радовало его только общество Фреи — хотя бы это прекрасное (но от этого ничуть не хрупкое) создание не истекало слюной при виде первородных братьев. Она всего лишь была их сестрой. И Касл пока не понял — хорошо это или плохо. Фрея и к нему особой симпатии не питала, но Люсьен определенно чувствовал между ними искры, которыми наэлектризовывался воздух, когда они начинали выяснять отношения, и был от этого без ума. Вот и сейчас, пока Клаус общается с провидицей Касла (недоверчивый-параноидальный-сукин-сын-что-еще-нужно-чтобы-ты-поверил-что-скоро-сдохнешь-и-только-я-могу-этому-помешать), Люсьен переступает порог имения Майклсонов в надежде застать в особняке Фрею и под предлогом выяснения подлинности какого-то артефакта, опять, как говорят не-джентльмены, подкатить шары. Ведьмы-Майклсон, к глубочайшему сожалению Касла, дома не оказывается, и он решает подождать любого из семейства в гостиной, с целью выпытать любыми методами местонахождение очаровательной дерзкой блондинки. Разложив свои кости на диване, вампир, не скромничая, льет себе в стакан бурбон, но не успев полностью расслабиться, дергается на месте от пронзительного требовательного крика с первого этажа: — Никлаус! Касл недоуменно прислушивается и выходит на балкон, разглядывая вопрошающую. — Никлаус, черт тебя дери! Тащи свою тушу сюда, я буду орать! Люсьен закашливается от такого фривольного обращения незнакомки и решает выяснить, кто же это смеет так обращаться к гибриду и до сих пор ходить с головой на плечах. — Он сейчас в моем лофте на другом конце города, — кивает Касл, спускаясь по лестнице, — я сейчас туда поеду. Если что важное — можешь передать через меня. — Оплеуху, пожалуйста. Бесстрашная особа оказывается молодой девушкой лет двадцати двух, и она явно чувствует себя как дома. Девчонка зло топает ногой, ворча себе под нос очень не-девичьи ругательства, и обессиленно падает на диван, насупившись смотря в стену. — Он вряд ли поймет такое сообщение, если его передам я, — хмыкает Люсьен, подходя к незнакомке, — может я смогу быть чем-то полезен? Люсьен Касл, — протягивает он руку девушке, и та отвлекается от своих мыслей, подскакивая с дивана. — Что? Ах, да. Доминик, — уверенно жмет руку вампира она и вдруг щурится, сосредоточенно смотря на мужчину, — Мы где-то встречались? — озадаченно хмурится девчонка, беспардонно рассматривая Касла, от чего Люсьену на секунду становится не по себе. — Сомневаюсь. Я бы запомнил, — очаровательно улыбается он и в довершении своего образа очаровательного парня целует тыльную сторону ладони брюнетки. — Да-да, — закатывает глаза девчонка, очевидно, считая слова и действия Касла слишком показушными и опять плюхается на диван. — Откуда ты знаешь Ника? — с места в карьер спрашивает она, устремляя внимательный взгляд на вампира. Мужчина нарочито-расслабленно улыбается и садится напротив девушки, думая над тем, откуда же она взялась, такая, очевидно, неприкасаемая. — Старые знакомые, — туманно отвечает Люсьен и следит за реакцией незнакомки. — У него других не водится, — хмыкает брюнетка и берет из блюда, стоящего на столике между диванами, несколько виноградин, с ногами забираясь на дорогущий диван из крокодиловой кожи. — Ну тут да, — пожимает плечами Касл понимая, что эта Доминик еще и обо всем осведомлена. По крайней мере, не пребывает в глухом неведении об их сущности. — Значит ты знаешь, кто я, — утвердительно-вопросительно обращается к девчонке вампир. — Это сложно не заметить, — весело щерится она и удовлетворенно прикрывает глаза после того, как раскусывает очередную виноградину. — Опыт в глазах и самодовольство из жо… в жестах. Таких персонажей сложно спутать со смертными. — усмехается брюнетка, кивая на вампира. На ней белый летний сарафан с кружевным пояском и обыкновенные тенниски на ногах — девчонка не тянет на рекламный продукт масс-маркета, но и надменного пафоса в ней, как во всех приближенных к Майклсонам, нет. Только во взгляде, это да. Хотя, возможно, Касл путает это с недоверием в глазах брюнетки. Она так без смущения его изучает, проходясь по одежде, волосам, лицу острым взглядом, что вампир не знает — льстит ему такое внимание или настораживает. Все же в особняке древних на чеку надо быть даже с дворниками. — И зная все это ты не особо боишься, — констатирует Касл, пробегаясь цепким взглядом по девичьей фигурке. — Ты не особо пугаешь, — отмахивается брюнетка. Между ними несколько минут идет война взглядами: Люсьен пытается понять, где просчитался и почему ничего не знает о Доминик, ведь его подготовка перед прибытием в Новый Орлеан была более, чем тщательной. Девчонка в свою очередь прислушивается к своей интуиции, выуживая из памяти факты о первообщаренном — первый в линии Клауса, юркий тип, что провел столетие под внушением Элайджи. Эта информация ей мало что говорит, что все же, было бы неплохо узнать подробнее о человеке, вернее вампире, вхожим в дом Майклсонов. Ничего нового ей наверняка не расскажут, но спросить стоит. Тем более, на свежую ситуацию факты ложатся лучше, чем на сухую болтовню от скуки. Их гляделки прерывает сухой вопрос Элайджи, озвученный буквально над ухом девчонки, от чего она еле заметно подпрыгивает на месте. Люсьен улыбается — он слышал приближение древнего. — Доминик. Что ты делаешь в обществе этого… конюха? — мрачно проговаривает Элайджа, опираясь одной рукой на спинку дивана за головой Уайт. Она картинно хмурит брови. — Уф, как грубо. Мы просто болтаем, Элайджа. Мистер Касл пришел… кстати, а зачем ты пришел? — вдруг осекается Доминик, понимая, что застала вампира уже шарящимся на втором этаже. — Да, Люсьен, зачем? — цепляется за удобный повод Майклсон, и патетично заинтересованно поднимает брови в ожидании наверняка лживого ответа вампира. — У меня было дело к Фрее, но я уже ухожу, — в примирительном жесте поднимает руки Касл, не обращая внимания на враждебные выпады древнего. — И впредь, Люсьен, если имеешь дела с моим братом, то решай вопросы в своем… заведении. Не выноси сор из избы, так сказать. Дом готова поклясться, что первородный еле сдержался, чтобы не употребить слово «блядюшник», но манеры на то и манеры, чтобы сдерживаться, когда хочешь сказать подобное. Об этикете Уайт знает достаточно, если не все и чуточку больше. Было когда, и у кого поучиться. — Конечно, Элайджа, — растягивает губы в приторной улыбке Касл, — я учту твое мнение. Или нет. Я не обязан перед тобой отчитываться. Было приятно познакомиться, Доминик, — Стреляет он пронзительным взглядом в Уайт.  — Я очень надеюсь, что мы еще встретимся. И скривив губы в презрительной усмешке, удаляется. Древний провожает его враждебным взглядом и тяжело вздыхает, поворачиваясь к Уайт. — Не стоит водить с ним дружбу, Доминик. Никлаус имеет с ним какие-то дела, но я считаю, что он может быть опасен, — внимательно заглядывает в глаза Дом первородный, чтобы удостовериться, что девчонка его внимательно слушает. — Я и не собиралась с ним, как ты выразился, «дружить», Элайджа. — фыркает Уайт, — тем более он вряд ли решился был использовать свои вампирские штуки на вашей территории, — пожимает плечами она, опять возвращаясь к поеданию винограда, но древний не ставит на этом точку — осторожно берет Дом за предплечье и поворачивает к себе, заглядывая в глаза. — Может как вампир он для тебя сейчас и не опасен, но как мужчина… он тот еще ловелас. — Что? Элайджа! — возмущенно восклицает Уайт, поражаясь в принципе такому повороту в разговоре, — на дворе двадцать первый век — время патриархального беспредела прошло, успокойся. Общество шагнуло… — В окно оно шагнуло, — жестко и угрюмо перебивает ее древний  — Просто держись от него подальше. — Господи, ладно. Только не бурчи, — недоуменно соглашается Уайт с первородным. Смотрит на удаляющегося в свой кабинет на втором этаже мужчину и пытается вспомнить, когда он последний раз был так зол и обеспокоен одновременно. Сложно привыкнуть к реальному времени и эмоциям окружающих, от нее не зависящих. А также к тому, что история, рассказанная полвека назад, превращается в настоящее. Отсюда возникает вопрос: если она уже успела познакомиться со старыми друзьями Клауса — когда объявятся бывшие?..