Милые Игры или Десять Свиданий с Фуюми

Когда вижу сцену, я непроизвольно начинаю улыбаться. Да, я действительно люблю театр, люблю настоящую игру, когда притворство вдруг становится самой что ни на есть правдой, и хоть на мгновение можно обрести то, чего у тебя никогда не было. Например, любовь или смерть, хотя смерть у меня была, то ещё удовольствие. Любовь, по слухам, не лучше. Но на сцене и то, и другое может стать прекрасным. С игрой лишь одна проблема: рано или поздно она заканчивается. В общем, как вы понимаете, в театральный клуб я не просто так записался. Жаль, что таких, как я, тут единицы, а может, и вовсе нет. Это же всего лишь маленький школьный театр. Я вижу, как переигрывает Азука (слишком много страсти и совсем нет нежности), и как недоигрывает Кимура (он столько сил тратит на каждую реплику, что кажется, будто топором пытается настрогать спичек). И это, вроде как, лучшие из нас. Я тоже не идеален, всего лишь до ужаса хорошо чувствую фальшь, и свою собственную в первую очередь. Это не делает меня лучше, это делает меня несчастным. Но с другой стороны, боль, которую я испытываю, когда вижу игру Азуки хоть немного, но компенсирует другую мою боль. И, очень может быть, это и есть настоящая причина того, что я здесь. Да, я занятный уродец…. Вскоре появляются парни, и Такеши представляется всем ещё раз. После разминки и нескольких упражнений на расслабление и дикцию наш режиссер Миямото предлагает начать с первой сцены третьего акта, чтобы Такеши смог попробовать себя в роли. Я надеваю перевязь с бутафорской шпагой, остальные участвующие тоже вооружаются. Одна из девчонок приносит Такеши текст, он благодарит её, девчонка плавится от счастья. Начинаем я и Сото, который играет Бенволио. Он хватает меня за рукав и говорит с тревогой: — Прошу тебя, Меркуцио, уйдём. Сегодня жарко. Всюду Капулетти. Нам неприятностей не избежать, И в жилах закипает кровь от зноя. Я насмешливо изгибаю бровь, высвобождаю свою руку и отвечаю: — Ты похож на тех, кто, входя в трактир… И далее по тексту. Мне становится жарко, безбашенная удаль Меркуцио ударяет в голову. Я иду играть со Смертью, и я доиграюсь, потому что мой язык острее шпаги. — Ручаюсь головой, вот Капулетти, — говорит Сото, когда приходит время появиться Тибальту. — Ручаюсь пяткой, мне и дела нет, — презрительно фыркаю я и отворачиваюсь. Такеши отбрасывает листы с текстом и говорит своей свите: — За мной, друзья! Я потолкую с ними. Словечко-два, не больше, господа! — Словечко-два? Скажите, какая важность! Я думал, удар-другой, — притворно удивляюсь я, хотя, на самом деле удивлён. Неужели он всё так быстро выучил? Такеши усмехается и смотрит на меня с холодной враждебностью: — Я всегда готов к вашим услугам, дайте мне только повод. Забавно, но мои чувства к нему сейчас очень похожи на чувства Меркуцио к Тибальту, мне тоже хочется его посильнее задеть. — Его ещё надо давать? Но Тибальт не ведётся, у него другая цель: — Меркуцио, ты в компании с Ромео? — В компании? Это ещё что за выражение! — мой голос звенит от возмущения, и от радости, что можно продолжить спор, — Что мы, в артели бродячих музыкантов? Если так, то не прогневайтесь. Вот мой смычок, которым я вас заставлю попрыгать. Это мне нравится! В компании! По пьесе вроде как рано, но по чувствам пора нападать. Такеши делает еле заметный приглашающий жест, на его лице настоящая тёмная радость от предвкушения схватки, и тяну из ножен шпагу. — Рано, Йошида! — кричит Миямото. Сото бросается ко мне и задерживает мою руку: — Напрасно мы шумим среди толпы. Одно из двух: уединимся — либо Обсудим спор с холодною душой И разойдёмся. Отовсюду смотрят. Я говорю зло: — И на здоровье. Для того глаза. Пускай их смотрят. Я не сдвинусь с места. Теперь выходит Кимура. Такеши отмахивается от нас таким величественным жестом, что я застываю поражённый. От его движений невозможно оторвать взгляд, его голос невозможно не слушать. Он просто пришёл и затмил всех: — Отстаньте! Вот мне нужный человек. Он отворачивается от меня, обращается к Кимуре. И я чувствую, что от меня отвернулось солнце, и я кричу, заменяя отчаяние возмущением: — Ваш человек? К чему же он приставлен? По-видимому, состоять при вас Противником на вашем поединке. Но солнце уже не вернуть, весь его свет теперь направлен на Кимуру: — Ромео, сущность чувств моих к тебе Вся выразима в слове: ты мерзавец. Кимура отвечает по тексту: — Тибальт, природа чувств моих к тебе Велит простить твою слепую злобу. Я вовсе не мерзавец. Будь здоров. Я вижу, ты меня совсем не знаешь. Я мысленно добавляю в его интонации больше тихого счастья и нежности, и той самой любви ко всему живому, что познал Ромео к этому моменту. — Словами раздраженья не унять, Которое всегда ты возбуждаешь. Такеши недобро усмехается, говоря это, в его голосе мне слышится неотвратимость Судьбы. Его Тибальт собирается не играть со Смертью, а принести ей в жертву свою или чужую жизнь. И принесёт. И свою, и чужую. Кимура отвечает: — Неправда, я тебя не обижал. А скоро до тебя дойдет известье, Которое нас близко породнит. Расстанемся друзьями, Капулетти! Едва ли знаешь ты, как дорог мне. И мне хочется крикнуть: «Ну не будь таким пафосным и постным! Улыбнись! Ты же влюблён!». И всё это отчаяние и возмущение я вкладываю в свой голос: — Трусливая, презренная покорность! Я кровью должен смыть её позор! Я выхватываю, наконец, шпагу, и почти счастлив, теперь Такеши снова посмотрит на меня. — Как, крысолов Тибальт, ты прочь уходишь? И он поворачивается ко мне и спрашивает надменно: — Что, собственно, ты хочешь от меня? «Что угодно, лишь бы от тебя», рождается в моей голове безумный ответ, но я использую слова Шекспира: — Одну из твоих девяти жизней, кошачий царь, — я отвешиваю шуточный поклон, — в ожидании восьми остальных, которые я выколочу следом. Тащи за уши свою шпагу, пока я не схватил тебя за твои собственные! Такеши кланяется мне безо всякого кривляния, в его холодном голосе мне слышатся нотки удовольствия: — С готовностью! Он обнажает шпагу, но подраться нам не дают. — Достаточно! — говорит Миямото, видно, что он очень доволен. — Просто отлично! Такеши, у тебя талант. Я рад, что ты к нам присоединился. —Да, Такеши—семпай! Это было здорово! Ты так быстро запомнил текст! Ты раньше играл в театре? — тут же начинают галдеть все вокруг. — Нет, не играл, но мне нравится Шекспир, — отвечает Такеши. А я отхожу в сторонку и пытаюсь сообразить, что это я сейчас такое чувствовал? Это магия сцены? Или шекспировского гения? Или я просто схожу с ума?