Милые Игры или Десять Свиданий с Фуюми

Мы занимаем столик в самом дальнем углу. Здесь тепло и уютно, и я снимаю плащ. Кей смотрит на меня так, будто бы я разворачиваю подарок. — Не обольщайся, это push-up, — сообщаю я, проследив направление его взгляда. — Вот и я думаю, что они должны быть поменьше, — задумчиво произносит он, продолжая меня разглядывать. — Ну, так не обращай внимания на всякую мелочь, — настойчиво рекомендую я. — Я просто радуюсь, что твои малышки выбрались, наконец, из жёсткого плена и пребывают в более комфортных условиях. Я досадливо морщусь и присаживаюсь на предупредительно отодвинутый моим кавалером стул. — Так это всё ради меня? — проводит он пальцами по рукавам моего прелестного платья, когда я сажусь. — Это всё ради тёти Мико, она была так счастлива, что я одеваюсь как девочка, что потратила на меня всю свою зарплату. Если бы не она, я пришла бы в джинсах и футболке. — Тогда я повёл бы тебя по магазинам. Даже немного жаль, что этого не произошло. Я опять морщусь. Ещё девять свиданий в том же духе, лучше бы я ушла из школы. А ещё было бы лучше распрощаться у фонтана, вряд ли получится нормальный разговор. — Как твоя рука? — вдруг спрашивает Кей. — Лучше, чем твоё лицо, — усмехаюсь я. — Я рад, — искренне говорит он, берёт мою правую руку и целует костяшки пальцев, при этом смотрит на меня насмешливо. Ему что, правда, хорошо со мной? Я как всегда теряюсь от его прикосновений. Он дотрагивается моими пальцами до своей пострадавшей скулы и говорит, хитро улыбаясь: — Если поцелуешь, заживёт быстрее. Я раздумываю немного, а потом отвечаю: — Ладно, я поцелую тебя, если ты честно и серьёзно ответишь на мои вопросы. Без пошлых шуточек, заигрываний, подначек и всего такого. — Хорошо, я согласен. Он вмиг становится серьёзным, откидывается на спинку стула, но руку мою не выпускает. К нам подходит официант, предлагает меню, и я пользуюсь этим, чтобы освободить свою ладонь. — Травяной чай, — говорю я. Вообще-то, мне ничего не хочется, плохой признак. Но так будет, куда деть руки и отвести взгляд. Кей заказывает американо. — Возьми ещё что-нибудь, здесь прекрасные десерты. Ты такая сердитая и напряженная, тебе точно нужно съесть что-то сладкое. — Если девушка не заказывает сладкое, ей говорят, что она слишком злая. Если заказывает — что слишком толстая, — говорю я с усмешкой. — Ну, это не про тебя. Мне кажется, твою талию можно обхватить двумя ладонями. Надо, кстати, проверить при случае, — Кей подмигивает мне и говорит официанту: — Принесите для моей невесты тирамису. Я молчу, собираясь с мыслями, он тоже молчит, но красноречиво пялится. Странный человек, он же видел, что у меня под платьем, откуда такой восторг? Причуды богатенького мальчика, которому надоели нормальные красивые девочки? Как же это противно! Возвращается официант с нашим заказом. Тирамису пахнет изумительно, я решаюсь поковырять его ложечкой. — Что-то ты притихла, моя строптивая Катарина, — говорит Кей, когда мы снова остаёмся одни. У Фуюми много проблем, и одна из них — это жизнь в чёрном цвете, когда из всех вариантов наиболее вероятным кажется самый худший. У Хикару такой ерунды нет, он просто живёт и радуется. Если бы он сидел сейчас здесь, всё было бы легко и весело: фривольные разговоры, милые игры, прикосновения как бы невзначай. Но этот идиот Такеши Кей выбрал Фуюми. Выяснить всё и сразу, несмотря на страх. Ладно, я тоже так могу. Наверное. — Ты любил Ньёко? — спрашиваю я, решившись. О да! Мне удаётся его удивить, но он быстро справляется с собой. — А почему ты спрашиваешь? — Ты несколько раз сказал, что любишь меня, хочу понять, понимаешь ли ты, о чём говоришь. Коварный вопрос. Если он скажет, что любил, я спрошу, как он смог так быстро полюбить меня. А если скажет, что не любил, я спрошу, почему они так долго встречались. Но Кей не говорит ни того, ни другого, он спрашивает: — А ты любила кого-нибудь? Хороший ход, хочет приравнять меня к себе, что ж, добавим красок. — Я всю жизнь любила только своего брата, — говорю я и, чтобы скрыть волнение, пробую десерт. — И какая же это была любовь? — интересуется Кей, не сводя с меня глаз. — А что, если это была очень странная любовь? — говорю я и задумчиво слизываю с ложечки кофейный крем. — Что, если больше ни для кого в моей жизни места просто не было? Что, если я испытываю некое не совсем нормальное удовольствие, когда ношу его одежду? А что, если я связалась с тобой только потому, что ты похож на него? — Занятно, — говорит Кей, протягивает руку и убирает капельку крема с моей нижней губы, затем слизывает её со своего пальца, — продолжай. — Так и знала, что тебя привлекает всякая мерзость! — я усмехаюсь и откидываюсь на спинку стула. А он начинает говорить: — У нас с Ньёко были замечательные нормальные отношения. Я признался ей в средней школе, она сказала, что чувствует то же самое. Мы стали встречаться, кучу времени проводили вместе, были друг у друга первыми. Хорошо знали друг друга, старались друг для друга, или мне так казалось. Всё было так славно и безоблачно, я знал, что однажды сделаю ей предложение, что она согласится, и мы вместе проживём всю жизнь. А потом она разбила мне сердце, используя пенис моего брата. Причём использовала она его так, как никогда не использовала мой. Я приподнимаю бровь, но вслух не уточняю. — Я покажу тебе как-нибудь, — обещает он, ухмыльнувшись, и продолжает: — И, наверное, во мне что-то сломалось тогда. Я стал встречаться с другими девчонками, ну как встречаться, просто спать. Как мой дорогой братец. А потом появилась ты с этой своей улыбкой и издевательством над Шекспиром. И я подумал, да какая разница, какого ты пола, если я снова могу смеяться. — Всегда пожалуйста, — вставляю я. — И тебе не интересно, любил ли я Ньёко, тебе интересно, люблю ли я тебя, и чего стоит эта моя любовь. — Точнее не скажешь, — подтверждаю я. — Ты ведь влюбился в Хикару, а я, как ни прискорбно, всё-таки не Хикару. — Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет, — пожимает плечами Кей. Опять Шекспир… — Я не роза. — Роза, не роза, но пахнешь восхитительно! — смеётся он. — И я люблю тебя, не важно, мальчик ты или девочка, плачешь ты или смеёшься, нежна ты или жестока, целуешь ты меня или бьёшь. Я качаю головой, чтобы выбросить из неё его слова, и говорю: — Слушай, в мире столько замечательных девушек с красивой кожей, с нормальным характером, и которые не носят одежду своих мёртвых братьев. Зачем тебе я? — А ещё ты западаешь на волосы, — донельзя довольный собой, добавляет он. — Что?! — тут же вспыхиваю я. Как давно он заметил? Кей наклоняется ко мне через стол и опускает голову: — Ну, давай, не стесняйся, ты же этого хочешь. И моя рука сама собой тянется к его голове. Чёрт! Кого я обману, если не сделаю этого? Я запускаю пальцы в его волосы и сжимаю ладонь в кулак, немного стягивая пряди. — Не надо издеваться надо мной, — произношу я жестко. — Я не издеваюсь. — Быть того не может! — я отпускаю его волосы и отталкиваю голову. — Ты думаешь, что не можешь по-настоящему нравиться? — спрашивает он хмуро. — Ну, если только какому-нибудь извращенцу. — Что ж, возможно, у меня и правда извращённый ум, — говорит он холодно. — Мне кажется странным, что девушку, которая изменяет тебе с тем, кто перспективнее и богаче, считают нормальной, а ту, которая изображает своего погибшего брата, нет. Да, я тот ещё извращенец! — Ладно, — говорю я, исчерпав все доводы. — Тогда скажи, чего ты всё-таки от меня хочешь, богатенький избалованный мальчик? Экзотического секса с невестой Франкенштейна? Кей смеётся. — Кстати об этом, — говорит он, в то время как его палец скользит по тыльной стороне моей ладони, — ты действительно не терпишь, когда на тебя смотрят и когда тебя трогают? Или это было враньё, чтобы сберечь твой секрет? — Я много могу вытерпеть, — отвечаю я тихо, — но всё же предпочитаю, чтобы меня не трогали и не рассматривали. — Ты разделась передо мной вчера. — Я думала, что это тебя отпугнёт, — невесело усмехаюсь я, на глаза наворачиваются слёзы. — И потом, ты видел меня в зеркале, а это не так, как лицом к лицу. Ну, и что скажешь? Тебе понравилось? Я спрашиваю с издёвкой, он всерьёз смущается и говорит: — Я видел твою боль, а не тело. И, если честно, почти ничего не помню. Он смотрит на меня так же, как тогда, это невыносимо. — С тобой действительно что-то не так, — говорю я надменно, чтобы скрыть свои чувства. — Ты для меня не тело, Фуюми, — объясняет он. — Ты для меня — ты. Я не знаю, что сказать на это, поэтому просто смотрю в свою пустую тарелку, будто ничего не слышала. — Заказать тебе ещё что-нибудь? — спрашивает Кей, — Глядишь, и грудь больше станет, и характер мягче, и жизнь счастливее. — И задница толще, — добавляю я, не сдержавшись. — Тоже можно, — соглашается Кей, подумав. Я почти улыбаюсь. Слава Богу, тон нашего разговора снова стал шутливым. — Жаль, что на самом деле жизнь нельзя исправить ещё одним десертом. Или ещё одним свиданием. — Но ты согласилась на десять. Почему? На что-то надеешься, или так не хочешь бросать школу? — Нет, просто я хочу сыграть Меркуцио, — отвечаю я и чувствую, что время моё на исходе. — С меня хватит, Кей. Я от себя устала, свидание окончено, мне пора домой. — Я подвезу тебя. Кей тут же достаёт телефон и набирает своего водителя. — Нет, не нужно, я лучше сама. Я поспешно встаю из-за стола и чувствую, что мои ноги против. Я мучительно выбираю из двух зол, но Кей решает быстрее, бросает на стол какие-то купюры, подхватывает мой плащ и меня, и направляется к выходу.