***
Он приходит вечером на следующий день. — Фуюми, я здесь, открывай. Я тихонько подхожу к двери, прижимаюсь к ней лбом и ладонями. Мой сладкий морок, моё фантастическое забытье, мой Бог Хаоса, Такеши Кей…. — Прости, мне надо побыть одной, — говорю я. — Прости…. — Ну, как хочешь, — усмехается он. Судя по его интонациям, мне это ещё аукнется. В его голосе нет злости или обиды, только обещание ещё одной игры. — Мне не до игр, — говорю я тихо, но за дверью уже никого нет. Я слышу его шаги по лестнице вниз, как хлопает входная дверь. Тайком наблюдаю в окно, как он уходит, даже не обернувшись.52
11 октября 2018 г. в 09:26
Я отключаю телефон, потому что не могу ни с кем говорить. Долго-долго стою под душем, пытаюсь смыть ощущение от их взглядов. Потом беру одежду Хикару и понимаю, что больше не смогу её надеть на себя, это уже будет притворство. Плачу от злости. Я потеряла брата, опять.
Я собираюсь надеть что-то из своей старой одежды, но оказывается, что, во-первых, тогдашняя одежда слишком открытая для меня теперешней, а ещё мне почти всё коротковато. Я выросла за два года, Хикару был выше меня, с его одеждой проблем не было. Я ругаюсь сквозь зубы и беру то самое длинное платье в мелкий цветочек, которое Кей дал мне в тот день, когда узнал мой секрет. Секрет, который теперь известен всей школе.
Я натягиваю платье, невольно вспоминаю, как делала это прошлый раз, зная, что он смотрит. И как он помогал мне застегнуть молнию, сейчас я, помучившись немного, справляюсь сама.
Кей… надо бы, наверное, ему позвонить. Он ведь будет беспокоиться о своём побитом котёнке. Ладно, позвоню потом, когда-нибудь потом.
— Лисёнок! — восклицает тётя Мико, когда видит меня в платье.
— Я больше не буду притворяться Хикару, тётя, — говорю я и даже пытаюсь улыбнуться.
— Что случилось?
Она тут же сбрасывает с себя пальто и бросается ко мне.
— Ничего страшного, просто меня раскрыли, так что в школу я больше не пойду.
Тётя Мико растеряно кивает. Она беспокоится, но старается не подавать виду. Я помню это её выражение, в первые дни нашего с ней проживания только его и видела.
«Прости, тётя Мико, прости меня за то, что со мной столько проблем», — я бы сказала это вслух, но это только ещё больше её расстроит.
— Эм… хочешь встретиться с доктором Тсубаки? — осторожно спрашивает она и смотрит почти умоляюще.
Но я мягко и безжалостно отвечаю:
— Нет, пока не хочу. Давай, будем ужинать.
Когда мы садимся за стол, становится хуже. Я смотрю на еду, которую ещё вчера уплетала бы с удовольствием и понимаю, что не могу. Я вяло ковыряюсь в салате, и от мысли, что надо жевать и глотать становится тошно.
— Как… как это произошло? — спрашивает тётя Мико, с тревогой поглядывая на мою всё ещё полную тарелку.
Я понимаю, что она спрашивает про то, как меня раскрыли, но сказать правду, конечно же не могу, поэтому говорю почти правду:
— Я была неосторожна.
И добавляю, равнодушно пожав плечами:
— Рано или поздно это случилось бы.
— Ты в порядке? Ты ничего не съела.
— Всё хорошо, просто не хочется, — бессовестно вру я.
— Лисёнок, что мне сделать? — спрашивает она в отчаянии.
— Ничего не надо, — поспешно отвечаю я. — Просто мне нужно время, чтобы собраться с мыслями. Я лучше пойду к себе.
Я запираюсь в комнате, которую сделала подобием комнаты Хикару, и заваливаюсь на кровать. Это всё, что у меня осталось, последние декорации моего долгого спектакля.
Плакать не плачется, спать не спится, читать не читается, думать не думается. Опустошенность, как старая знакомая, садится рядом и накрывает меня своей рваной серой шалью. Ничего не изменилось. Доктор Тсубаки любит повторять, что лечит не время, а жизнь, хоть какая-нибудь. Надо будет ему сказать, что его теория — чушь полная!
— Лисёнок, — слышу я за дверью, — твой парень звонит мне и говорит, что у тебя отключен телефон.
— Скажи, что я сплю, — говорю я, отворачиваясь к стене.
Чтобы быть с человеком, надо хотя бы быть, а у меня сейчас с этим проблемы. Я сейчас похожа на мой отключенный телефон. Вроде бы есть всё, что нужно, а толку-то?