человек под фонарём.

Неизвестно XX:XX PM Мигающий свет лампы фонарного столба тусклым свечением окутывает пространство в радиусе пяти метров белёсым пятном. Посреди этой просеки света в кромешной тьме стоит неподвижная тень. Задумчивый силуэт не шелохнётся — терпеливо стоит, будто ждёт кого-то. Вокруг лишь тишина, что отдаётся в ушах человека под фонарём оглушительным звоном. «Оглушительная тишина», — как читал однажды он в какой-то книжке. Только снег всё продолжает свой медленный вальс, изредка выдавая пируэты с дуновением пронизывающе ледяного ветра, мелкими огоньками отражаясь в холодном свете лампы. Вокруг ни души — только далёкие огни окон здания напротив еле-виднеются впереди. С неба сплошной стеной, медленно, лениво падают снежинки — все разные, узорчатые. Каждая из них обдаёт нестерпимым жаром лицо, обжигая своим безжизненным холодом. А фигура всё стоит, бессмысленно глядя перед собой пустым взглядом. Ледяной ужас сковал медовую бездну глаз, придавая им безразличный, стеклянный блеск, а правильные очертания бледного лица исказились в чуть вытянутой, напряжённой гримасе. По порозовевшим от холода щекам текли слёзы, сверкающие сотнями огней в холодном свете. Вишнёвого цвета обветрившиеся губы, искусанные в кровь, чуть приоткрыты в немом крике. Голос пробивался лишь в виде тихого хрипа, стараясь что-то отчаянно произнести. В руках человек держит мобильник безжизненно сильной хваткой, боясь разжать онемевшие пальцы. Рука безумно дрожит от возникшей паники и ещё от чего-то, что безжалостно некрасивыми осколками скребёт задворки души, вызывая ещё больший ужас. Щемящее чувство в области груди и ледяной холод сковывали каждое движение, только непроизвольная дрожь, переходящая в конвульсии, продолжала передёргивать обмякшее тело человека. Холодно чертовски, но уже плевать, ведь белая пустыня теперь внутри простирается на сотни километров. Прощальным подарком осталось лишь всепоглощающее ничего вместо сердца, которое будто выдернули голыми руками без анестезии, вставив какое-то его жалкое подобие, слабое и истерзанное. Пульс его ровный и медленный, ей-богу, можно поклясться — проверьте кардиографию. А раньше оно бешено билось, гулкими ударами норовя пробить грудную клетку. Похолодела кровь, замедляясь в венах. Протрезвел разум, до этого ослеплённый временной эйфорией, подаренной другим. Правда, нет теперь того «другого», которого так хотелось согреть объятиями, тепло улыбаясь. «Другой» уже больше ни о чём так страстно не мечтает, ведь его мечта разрушилась и превратилась в жалкие щепки у него на глазах, прямо как он сам. И «другой» больше не заглянет с непередаваемым обожанием в тёмные зрачки маленьких по-лисьи сощуренных глаз напротив, которые так смешно сужались в приливе хрипловатого смеха. «Другой» больше не захочет снова посмотреть какую-то дурацкую мелодраму. Не захочет заливисто посмеяться над каким-то дурацким анекдотом или сходить в любимый дешёвый кабаре, где в очередной раз с очевидной фальшью исполнят что-нибудь из Паганини или Венявского. Вмиг опустел мир в глазах человека под лампой, сменив на серые краски все цвета, что когда-либо принимал. Розовый, жёлтый, синий — теперь все они слились с цветом табака, что благополучно, порою пачками, выкуривался на балконе, выдыхаемый в атмосферу рассвета. Нет больше того маленького человека — его никогда и не было. Пропал, словно никогда не существовал. И это чистая правда, от которой они так отчаянно убегали. Теперь так адски холодно — холоднее даже, чем в то утро, когда они смеялись. Когда было хорошо, беззаботно. А теперь от «них» остался лишь один и жалкий прах второго. Призраки прошлого всегда находят упокой, но остаются в прошлом, навечно там застрявшие.

***

Вторник 08:11 АМ — Доброе утро! — с нотками непередаваемой и кажущейся от того наигранной радости оповещает низенький паренёк-официант. Юнги поднимает на него немного растерянный взгляд, отложив для вида читаемое меню. Быстро опомнившись, он произносит свой «контрольный» заказ, который, словно скороговорку, отчеканивает обыденно и привычно. После односложного «мне как всегда», парень с бейджиком «Чимин» быстро кивает, удаляясь за барную стойку. Спустя минуту перед сосредоточенным на неаккуратных записях в блокноте Мином оказывается излюбленный им ристретто без молока и мелкой пенкой по краям. Чимин стоит, не шелохнувшись, ждёт фразы, обозначающей хорошо выполненную работу и отличное начало дня. — Спасибо, — хрипловатым басом произносит Мин, улыбаясь своей коронной «сахарной» улыбкой, которую не дождёшься, как луча солнца в бушующем шторме. Но Чимину это совсем необязательно знать. Кивнув, Пак ставит на стол Юнги ещё один поднос, уже с несколькими пышными круассанами, начинёнными вишнёвым джемом и припудренными сверху мелкой сахарной крошкой, от которых веет аппетитным запахом. Рядом с серебряным блюдом парень кладёт узорчатую салфетку, мудрёно обёрнутую вокруг чайной ложки и маленькой вилки. Мин лишь кивает, освобождая один прибор из «конвертика», а парень, поклонившись, по золотому стандарту желает «приятного аппетита» с вежливой интонацией. В маленьком помещении кафе царила атмосфера приближающегося рождества — на панорамных окнах были развешаны венки из еловых веток, а на деревянной раме красовалась светящаяся разноцветными огоньками гирлянда. Вокруг суетились сотрудники заведения в смешных красных шапках с белым помпоном на конце, бегали туда-сюда, украшая столы замысловато сложенными в форме оленя салфетками. Посетители мило болтали друг с другом, видимо, обсуждая темы «ни о чём», впрочем, как и всегда в подобных заведениях. Юнги нравилась эта беззаботная атмосфера. Она позволяла расслабиться и ненадолго забыть о предстоящем тягостном дне в типографии или ещё где-нибудь, куда его потащит редактор. «Ну чем не повод написать о чём-то этаком, праздничном!», — пронеслось в голове Юнги неопределённой мыслью, больше похожей на какой-то бред счастливого человека. — «Мечтать не вредно, вредно не мечтать», — пробормотал Юнги себе под нос так, что в этой непонятной какофонии предпраздничной суеты его услышать не мог никто. Хотя мечтать о прежнем успехе ему как бы уже и не приходилось. Куда-то девалось вдохновение, а вместе с тем и желание. Впрочем, они исчезли так же внезапно, как и появились, что в принципе всё объясняет. Пытаясь вновь сосредоточиться на исписанном листе в маленькой записной книжке, Мин раздражённо перечёркивал очередную свою глупую идею. «Допустим, что есть гипотетический человек, потерявший в жизни всё. Он пытается найти того, кто мог бы быть виновен во всех его бедах, однако никого не находит потому что…» Фраза так и остаётся незаконченной, а Юнги в который раз шумно выдыхает, недоумевая, почему в голове нет ни одной сносной идеи. В последнее время он не может написать ни строчки — всё кажется дешевизной, не достойной широкой публики, в то время как его друг и по совместительству редактор восхищённо ахает, читая новую главу романа. Обманывает или нет — для Юнги не имеет значения. Джун бесконечно хвалит его, хотя тот уже который месяц не пишет ничего путного для издательства — только жалкие зарисовки да наброски. Детский лепет и только. Ещё буквально несколько месяцев назад ни у кого бы не возникло мысли, что «великий писатель нового поколения» на пике своей популярности решит залечь на дно литературного бизнеса без единой идеи и даже мысли о новом романе. Если всё продолжится и дальше катиться по наклонной, то его скоро вышвырнут и найдут «нового гения, восходящую звезду мировой литературы», а Джуну придётся уже в который раз подыскивать новое издательство. Так бывает всегда здесь, в суровой среде книжного бизнеса, где всякая слава может потерпеть крах, как только привередливым читателям надоест какая-то залежавшаяся на прилавках писанина. Этот момент уже очень скоро настанет, Мин уверен, но, тем не менее, продолжает с упоением потягивать горячий напиток из белоснежной керамической чашки, без единой мысли об очень скором завершении его карьеры. Внезапно в голову ударяет несвойственная его и без того экстравагантному разуму идея пообщаться с этим официантом. Тот постоянно крутится вокруг Юнги — вон, даже кофе ему каждый день исправно, как заведённый, поставляет, хотя Мин давно заметил на бейджике названого официанта слово «Бариста», выведенное мелким шрифтом. Странно ли это? Юнги на этот вопрос односложно ответить не может. Паренёк выглядит эстетично и Мин, как «человек искусства», этого не отметить не мог, каждый раз пялясь на него как идиот. Кажется, только слово «эстетично» может объективно описать выкрашенные в розовый волосы и естественные изъяны на смуглом лице, что так удачно гармонируют с длинным, прямо до носков, скучным серым фартуком. Этот резкий контраст в нём и придавал чего-то такого, чего, наверное, не хватает тем дорогущим «шедеврам» на арт-аукционе. За то творчество современных художников, которое Юнги там увидел, он не заплатил бы ни гроша. Наверное, Мин написал бы поэму в нескольких томах, описывая одни только глаза Чимина, а что уж говорить об остальном. Как жаль, подумал он, что никому не будет интересно это читать. «Но что мешает мне это сделать просто так?» — закончил минову мысль хитрый голос желания, похотливой интонацией кривя каждое слово. Сквозь болтовню, неясным шумом заполняющую небольшой, освещённый мягким светом зал, Чимин услышал доносящееся из-за его спины собственное имя. Короткое «Чимин!» ласкало слух, заставляя обернуться на зов, забывая о неприготовленной порции макиато, которую ожидает посетитель в другом конце кафе. — Чимин… Чимин, вас же так зовут? — вскочив с излюбленного места возле окна, запинаясь, быстро спросил Юнги, не дожидаясь ответа. Зачем спросил? Да он и сам не знает, может, просто для приличия, чтобы не прогнали за открытое домогательство до работников персонала. — Вы сейчас не заняты? — Можно и на «ты»… — начал лепетать бессвязно в ответ Пак, косясь в сторону барной стойки, давая коллеге знак, чтобы тот его ненадолго подменил. Одобрительный кивок и усмешка, чего ещё ожидать от мистера «неуместные шутки» — Чонгука. — А что-то случилось? Вы чем-то не довольны? — забеспокоившись, быстро произнёс Чимин, жалобно уставившись на недоумевающее лицо Юнги. Помолчав секунду, Мин, замявшись, ответил: — О, нет-нет, с чего ты взял… — в этот момент, когда он окликнул Чимина, Мину захотелось сквозь землю провалиться. А у парня-то глаза действительно как кукольные… Боже, а кожа-то, кожа! Вот кто ж его за язык-то тянул, что теперь сказать этому пареньку? Что у Юнги творческий кризис и Пак его, говоря по-простому, без прелюдий, просто пиздец как вдохновляет или что ему невтерпёж написать роман о чиминовых глазах? Выбор, конечно, небольшой, но сказать что-то надо сейчас, иначе придётся снова менять любимое кафе. Один раз в очередной попытке поиска вдохновения Юнги два часа подряд просидел в одном кафе, но как только прочёл то, что написал, разбил две тарелки и кружку с кофе в порыве негодования и самокритики, испачкав официанта и дорогую кожаную обивку кресла. Разумеется, в чёрном списке той кафешки он красуется на первом месте, несмотря на то, что сразу же расплатился с лихвой за принесённый ущерб. Не хватало, чтобы его вышвырнули за дверь, потому что их персонал и заведение наводит на мысли о чём-то, кроме самобичевания или сна. Особенно вдохновляет, конечно, персонал. — Я хотел бы получить счёт, — нервно сглотнув, тушуется Юнги, возвращаясь на своё прежнее место. Поражение без боя. Круассан уже не казался таким вкусным — стыд и разочарование вызывали смешанные чувства, заглушая весь колорит сладкого привкуса сахарной посыпки на пышном запечённом тесте. Была единственная надежда на шедевр — вот и нет её. — Принеси его. Быстрее, — тихое «блять» было достаточно резким, чтобы Чимин его услышал. Из-за неудачной попытки знакомства Мин теперь весь день будет ходить угрюмым — это точно не понравится его редактору, ну да плевать. «Просто это мешает рабочему процессу, дружище, а смотреть на твою недовольную рожу никто не намерен. Без обид, но даже я». Он в качестве извинения купит ему пару бутылок «Мартини», который наверняка у него ещё остался. Джун его поглощает шотами, тем не менее, от него ещё ни разу не тянуло перегаром, сколько бы бутылок выпито не было. Правда, он начинал рассуждать о смысле жизни и цитировать какого-нибудь актёра, удачно выразившегося о современном обществе и искусстве, но это было скорее побочным эффектом тяжкой недели, чем похмельем. Ким Намджуну всегда всё не нравится, кроме, разве что, всякой всячины, которую исправно поставляет ему Мин, когда вдохновение то позволяет, естественно. Юнги это прекрасно знает, именно поэтому мысленно отмечает не забыть купить ему и «Джека Дениэлза» тоже исключительно по старой дружбе. «Надо же, умудрился нагрубить даже этому милому пареньку», — сокрушался про себя он, совсем позабыв о всё ещё не остывшем кофе, заедая разочарование последним лакомым кусочком круассана. Пожалуй, сегодня он больше не сядет писать, поэтому маленькая записная книжка яркого жёлтого цвета успешно остаётся незамеченной рассеянным взглядом недовольного Мина. Через минуту показался и понурый Чимин, держа в руке поднос с крышкой, прикрывавшей маленький конвертик со счётом. Былая отработанная улыбочка уже теперь превратилась в некое подобие кривой ухмылки, которую, как считал Юнги, выдавал частенько он сам. Аккуратно поставив на стол серебристый поднос, Чимин терпеливо дожидался, пока клиент найдёт свой портмоне в недрах несколько потрёпанного портфеля. Теперь у него нет и шанса узнать имя этого незнакомца и прочесть, что же всё он пишет в своём блокноте забавного жёлтого цвета. Где-то на подсознательном уровне Чимину казалось, что подобные яркие предметы совсем бы не нравились такому серьёзному на вид человеку, как этот посетитель. — Вы остались недовольны обслуживанием, господин? — уважительно обратился Пак к копошащемуся Юнги, в ответ на что тот перевёл вопрошающий взгляд на официанта. — А… Нет, я доволен, просто сегодня не очень удачный выдался денёк, — сипло усмехнувшись, пояснил Юнги. Ему вовсе не хотелось снова обидеть этого ни в чём неповинного парня. На сегодня Мин насиделся в кафе, пора идти обратно в коморку к любимой кровати, отрекаться от мира сего, раз дела не идут нормально, хотя названивать и без того занятому коллеге Мин не хотел. Поэтому сразу вычеркнул пункт «пропустить работу» из своего примерного графика, который «примерным» остаётся практически неизменно. Не дождавшись продолжения тихой речи клиента, Пак поклонился в пол и громче, чем хотел, отчеканил фразу, заставившую Юнги нервно вздрогнуть, резким движением опрокинув стоящую на краешке белой скатерти чашку. — Простите, что доставил вам неудобства, господин, — отчеканил Чимин, тут же пожалев о своём действии. Некоторые посетители обернулись на шум, но тут же разочарованно выдохнули, не обнаружив ничего интереснее, чем пролитый на штаны темноволосого посетителя горячий кофе и одной разбитой единицы сервиза. Юнги тихо зашипел и потянулся за салфетками, тут же утирая ими тёмное пятно на дешёвых штанах классического покроя. Обеспокоенный Чимин сразу выпрямился, ошарашенно глядя на клиента, что с недовольным выражением лица пытался вывести тёмное пятно на штанах. — Простите, боже мой, простите, — залепетал парень, игнорируя любопытный взгляд напарника, просверливающий в прикрытом розовой шевелюрой затылке дыру. — Не извиняйся. Я сам его пролил, — начал успокаивать официанта Юнги, по-доброму посмеиваясь. Сегодня Юнги определённо хватит прохлаждаться тут, так что пора бы пойти получать подзатыльники от их гипер-спокойного шефа. — Я… я могу вам заплатить. Шеф может вычесть из моей зарплаты нужную сумму. Сколько стоят ваши брюки? — Чимин будто не слышал, о чём говорил Юнги, продолжая извиняться, принимая всю вину на себя. «Забавный малый, ведь это мне сейчас извиняться нужно», — подумал Мин. Тем временем лицо Чимина исказилось в озабоченной гримасе. Белые зубы до крови прокусывали пухлые губы, а тёмные зрачки бегали туда-сюда обеспокоенно, создавая весьма колоритный образец персонажа. Сам этот «персонаж» сейчас аккуратно собирал с пола белые осколки разбившейся керамической чашки, лепеча что-то себе под нос. — Они не стоят нисколько. Подарили мне их, — не давая Чимину ни секунды опомниться, Юнги быстро положил несколько наобум вытянутых из портмоне купюр рядом с подносом, бросив наскоро «сдачу оставь себе и купи ещё с десяток чашек», даже не удосужившись взглянуть на указанную в счёте сумму. Сейчас хотелось убраться отсюда как можно быстрее, лишь бы не ляпнуть ничего ещё более странного, чем он уже успел. Захватив портфель, Мин начал быстро продвигаться в сторону выхода и, улыбнувшись Паку вслед, прихватил с вешалки чёрное пальто с длинным шарфом. — Ещё увидимся, — достаточно громко, чтобы Пак его услышал, попрощался Юнги, облегчённо выдыхая уже на улице, чувствуя на лице холодок медленно падающего с неба снега. Сзади послышалось бренчание колокольчиков, украшавших входную дверь. Из-за витрины панорамных окон Чимин пристально наблюдал за быстро удаляющейся фигурой завсегдатая, уже окончательно уверившись в своей беспомощности. Он даже старательно отработанное «удачного дня, приходите ещё» сказать не успел. «Может, подождать его после работы?», — пронеслось в голове навязчивой мыслью, волю которой исполнить было бы великой глупостью, но этот мальчишка — единственный, рядом с кем в голове возникают самые красочные сюжеты. Сейчас только восемь утра, так что ближе к вечеру и заявится, а пока можно и стресс спокойно снять на работе, как следует отыгравшись в перепалке с пуленепробиваемым терпением начальника. Но противно гудящий с другой стороны улицы мотор чёрного «Форда», модели девяностых, заставляет быстро усомниться в своих планах.