Брикстонская петля

      Она задумчиво провела ногтем по клочку изоленты, наклеенному поверх пристального черного зрачка веб-камеры своего лэптопа. Как? Где отправная точка? Она снова сосредоточено перечитала сообщение:       /moriarty/: Хватит его перекатывать. Съешь!       Она перевела взгляд на зеленое яблоко на самом краю стола, отражающее в своем выпуклом блестящем боку единственный источник освещения в комнате — прямоугольник экрана. На нём в небольшом темном окошке нового анонимного чата повисла без ответа и предисловия одна единственная реплика от пользователя с ником, за три бессонных ночи успевшим болезненно отпечататься в её голове. Как он вышел на неё? В чём она дала осечку? Она судорожно перебирала в голове свои последние маршруты, протоколы, поисковые запросы и нигде не находила оплошной нити, ведущей к ней. Никто тут, в даркнете, не знал, что /sher_lock/ это она, и никто не знал там, в реальной жизни, что она — /sher_lock/. Никто не знал до позднего вечера понедельника, когда ей пришло первое сообщение:       /moriarty/: Я представлял тебя несколько иначе.       И вот теперь пришло второе. Между этими строчками было трое суток отчаянных попыток отследить пользователя, вычленить хоть что-то из выбранного ника, — ну что за напрасный труд? Очевидно же, что никаких плодов это не принесло бы! Разве не ей об этом знать? — разобрать его по буквам, использующим латиницу кодам, разложить его как акроним и разгадать, как шараду. Шутка, адресованная из ниоткуда в никуда, или блеф? Теперь это крайнее предположение было неоспоримо опровергнуто.       Она сосредоточено посмотрела в монитор, не понимая, что делать дальше. Первое приглашение к разговору она проигнорировала, и вот теперь последовала очевидная угроза: /moriarty/ видел её прямо сейчас и недвусмысленно об этом заявлял. Он обладал значительным преимуществом над ней, и состояло оно в знании. Он знал о ней непозволительно многое, она не знала совершенно ничего; она ненавидела собственную беспомощную слепоту, а он зашёл настолько далеко, что осознавал это и этим злорадно упивался.       Столкнув яблоко, — оно гулко ударилось о пол, по инерции коротко подскочило и покатилось в сторону — она торопливо набрала:       /sher_lock/: Кто ты?       /moriarty/: Поклонник.       /sher_lock/: Что тебе нужно?       /moriarty/: Уже ничего.       /moriarty/: Я получил, что хотел.       /moriarty/: Твоё внимание. ***       Пол был застелен вспузырившимся линолеумом отвратительного болотного цвета, хранящим черные тонкие полоски — сеченые следы подошв. Джон Ватсон, кряхтя, протянул ногу поперек пустынного коридора, уперся в подлокотники и поерзал на сидении, переваливаясь на левое бедро, пытаясь ослабить нарастающее саднящее давление на правое. Он покосился на свои наручные часы, — давно перевалило за полдень, а его так и не пригласили в кабинет — затем поднял взгляд на стену напротив и в очередной раз перечитал текст большого указательного табло.       «Больница Святого Варфоломея. Лондон. Государственная служба здравоохранения ЭнЭйчЭс.       Административное крыло.       Кафетерий→       Справочная→       Приемное отделение←       Операционные 4, 5, 6←       Первое реанимационное отделение←       Палаты 117 — 144←»       Под табло стояла урна, под её вращающейся крышкой застряла смятая бутылка из-под газировки. Джону казалось, за те сорок минут, что он провел в коридоре у двери кабинета первого заместителя главврача — судя по занятости нуждающегося в собственном заместителе — он выучил этот отрезок пространства до мельчайших деталей. Холодный яркий свет ламп на низком потолке отдавался резью в глазах, спина отекла, а нога онемела. Если бы Ватсон не нуждался в работе так остро или похожих вакансий было много, — удивительно, насколько укомплектованными оказывались больницы, тревожно голосящие в прессе об острой нехватке кадров — он бы давно встал и ушёл. Он растравлял раздражение внутри себя, распаляясь всё сильнее, постукивая пальцами по бумагам всё неспокойнее, но продолжал ждать. В конечном итоге, сержантская пенсия была весомым аргументом в пользу раздвижения границ терпения. Благодарность Королевства за четыре непрерывных года воинской службы и попадание под обстрел полевого госпиталя оценивалась в скромные тысячу фунтов стерлингов в месяц. А у Джона помимо рутинных потребностей в жилье и пропитании был ещё разбухающий процентами государственный долг за обучение. В первые годы в медицинском, потрясенный объемами необходимой к изучению информации, едва жизнеспособный от хронического недосыпа, но страдающий непреодолимым ничем — кроме времени — юношеским максимализмом, Джон думал, что в тридцать два будет вести успешную хирургическую практику в многоэтажной стеклянной коробке большой столичной клиники. А на самом деле оказался безработным ветераном, к своему отчаянию не принятым даже физиотерапевтом в военный госпиталь на отшибе Лондона. Больница Святого Варфоломея была его последним шансом — здесь предлагали полставки доктора в приемное отделение. Он снова скосил взгляд на наручные часы и ребром ладони потер ноющее тупой болью бедро.       Дверь напротив наконец открылась, и когда он вскинул взгляд и приготовился оттолкнуться от кресла, чтобы встать, рассмотрел на пороге не угловатую женщину в свитере и со строго поджатыми губами, которой была заместитель главврача, а тучного мужчину в белом халате и отблескивающих холодным свечением ламп очках.       — Джон? — удивленно вскинув брови, сказал тот. — Джон Ватсон, ты? Ну надо же, как тесен мир!       — Простите, мы…       — Я Стэмфорд, — мужчина одним грузным шагом переступил коридор и протянул Джону руку для пожатия. — Майк Стэмфорд, мы вместе учились в университете. Помнишь?       Джон поднялся, обхватил предложенную ладонь и заглянул в обрюзгшее лицо. В чертах он едва узнавал бывшего однокурсника, но имя помнил совершенно отчетливо.       — Привет… Майк. Как сам?       — Ну как видишь, — Стэмфорд повел округлыми плечами под смятым халатом и коротко засмеялся.       — Работаешь здесь?       — Да. В кардиологии, — он кивнул подбородком в сторону повисшего на кармане бейджа. — А ты… изменился: окреп, возмужал.       — Я…       — Доктор Ватсон? — раздалось сухое, недовольное из-за двери, и Джон, отступая в сторону, чтобы обогнуть Стэмфорда, отозвался:       — Да, мэм. Иду, — а затем бросил Майку: — Прости, у меня собеседование.       — О, так ты к нам переводишься?       — Пробую.       — Раз такое дело, может, пересечемся сегодня вечером? Выпьем пива, вспомним старые добрые времена?       Несколько часов спустя они втиснулись в переполненный паб, где вокруг липкой барной стойки столпилась обычная пятничная очередь. Было многолюдно и шумно, будто в бараках в увольнение, когда к Рождеству старшины переставали вдруг замечать, что солдаты протаскивали с собой ящики выпивки. Вместо выгоревших на солнце и запыленных песком тентов здесь были обклеенные разномастными обертками пива деревянные панели, вместо сколоченной из опустевших оружейных ящиков полки под приставку и набитых сеном походных рюкзаков, служащих креслами-мешками, здесь были твердые высокие табуреты и повисший под потолком плазменный телевизор. Он беззвучно показывал вечерний выпуск новостей. На экране рядом с ведущим возникло две фотографии молодых женщин, а на бегущей строке внизу было указано: «Полиция отрицает взаимосвязь между убийствами в боро Брикстон».       Майк Стэмфорд один за другим спешно опрокинул в себя два пенных бокала лагера и теперь прокручивал в руке третью порцию. Он раскраснелся и то и дело утирал выступающую под очками на переносице влагу. Он долго выведывал у Джона, как пошла его жизнь после окончания медицинского, где тот проходил интернатуру и почему вместо гражданской практики записался в медицинский полк ВВС, а когда Ватсон оговорился о том, что усиленно, но безрезультатно искал недорогое жилье в Лондоне, вдруг спохватился:       — Слушай! Одна моя постоянная пациентка — прекрасная женщина, но, после того, как овдовела, определенно мается от скуки и выдумывает себе новые диагнозы — сдает квартирку недалеко от Риджентс-Парка. Это в двадцати минутах от больницы.       Ватсон, подавшийся вперед к Майку, чтобы лучше его расслышать, нахмурился и снова откинулся назад. Жилье настолько близко к центру значительно превышало не только его допустимый лимит квартплаты, но и весь его месячный доход.       — Боюсь, ты не совсем правильно понял значение слова «недорогое», — ответил он и отпил из своего бокала.       — Да нет же, Джон! — отмахнулся Майк и по инерции пошатнулся на стуле. — Послушай. Это реально дельный вариант — за месяц она просит триста фунтов.       — Прости, я не расслышал. Сколько?       — Триста! Три и два нуля, представляешь?       — Это с чего вдруг?       — Ну, там квартирка довольно тесная, не в лучшем состоянии, но с двумя спальнями. Если снимать с сожителем, то в месяц выйдет триста фунтов, — Майк многозначительно вскинул брови. Ватсон помедлил с ответом.       Они с Стэмфордом никогда особо не общались в университете, после окончания отличник Майк получил распределение на интернатуру в столицу, а Джон остался в больнице Адденбрукс при Кембридже, и сейчас они виделись впервые за восемь лет. Джон толком никогда и не знал Стэмфорда и вот теперь, если ему правильно казалось, когда тот предлагал снять одну квартиру на двоих, задумался. С другой стороны, не всё ли ему равно? В студенчестве он жил в общежитии, в армии он разделял казарму с несколькими десятками солдат, и теперь, честно говоря, был готов сожительствовать даже с цыганским табором — капризничать он не привык.       В затянувшейся паузе Майк заметил его терзания и добавил:       — Если у тебя никого на примете нет, не беда. У миссис Хадсон уже есть один потенциальный желающий.       Так следующим утром Джон Ватсон расплатился с таксистом, хмуро окинул взглядом заметно поредевшую стопку мелких купюр в кармане и вышел на Бейкер-Стрит. Дом с номером 221Б на двери был втиснут в стройный ряд таунхаусов с черными металлическими оградками узких балконов на втором этаже и со строгими фасадами рыжего кирпича. Невысокое крыльцо тесно соседствовало с навесом кафе «У Спиди, сэндвичи и кофе навынос». Джон шагнул на ступеньку, вжал округлую кнопку звонка — тот не сработал, постучался старомодным медным молотком, повисшим под номером, и оглянулся. По другую сторону улицы, шумной и загруженной прохожими и толкающимся в тянучке транспортом, за витринными окнами растянулись просторные магазины дорогой одежды и престижные салоны красоты. Он не мог понять, как квартира в самом центре боро Мэрилебон, согласно Интернету — Ватсон проверял накануне — одном из самых зажиточных в Лондоне, могла стоить каких-то триста фунтов. Вечером, когда Майк Стэмфорд диктовал ему номер телефона, Джон был уверен, что наутро, позвонив, услышит совершенно другую цифру. Но миссис Хадсон бодро вторила своему кардиологу:       — Да-да, дорогой, триста фунтов в месяц плюс уплата за коммунальные услуги. Можете посмотреть прямо завтра. В одиннадцать Вам будет удобно? Приедет Мэл, и вы сможете познакомиться.       Сейчас было 11:07 и за дверью не слышалось ни голоса, ни шагов. Джон вскинул руку, ещё раз сверился с часами, снова постучал и прислушался — ничего. Он отошел от крыльца и запрокинул голову, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в окнах. В высоком французском окне второго этажа он различил какое-то движение, и почти сразу черная дверь 221Б перед ним распахнулась, а на пороге возникла миловидная пожилая женщина. Она широко улыбнулась Джону и кокетливо поправила завиток коротких седых волос, сползший на её румяную щеку.       — Доктор Ватсон? — осведомилась она тем же энергичным голосом, что и в телефонном разговоре. — Заходите, дорогой.       — Добрый день, миссис Хадсон. Спасибо.       В прихожей оказалось тесно и мрачно — единственным источником света было полукруглое окошко над входной дверью. Напротив той находилась ещё одна дверь — квартира самой хозяйки, а рядом — узкий проход к лестнице.       — В коридоре проводка перегорела, — запричитала миссис Хадсон, поднимаясь по устало поскрипывающим ступеням с протоптанными в краске пятнами. — Уже второй день не работают звонок и лампочка, а мастера всё не дождешься. Но это исправят, не беспокойтесь.       — Да я…       — Квартира занимает второй и третий этажи, — вдруг сменив досаду в голосе на бодрую жизнерадостность, продолжила миссис Хадсон. — На втором общая кухня, гостиная и одна из спален. На третьем — ещё одна спальня. В каждой, конечно, собственные ванные комнаты. Да Вы, дорогой, и сами всё увидите.       Она провела его к распахнутой двери в пролете между этажами. За той оказалась небольшая комната, тесно заставленная мебелью: два разномастных кресла, вплотную придвинутые к дивану, боком водруженный на него журнальный столик, два пустующих массивных книжных шкафа, обеденный стол с поднятыми на него вверх ножками стульями, два тугих свертка ковров у камина, горстка пепла в нём и пыльное овальное зеркало в резной раме над ним. Дощатый рассохшийся пол и неравномерно выгоревшие узорчатые обои, хранящие темные прямоугольники следов прежде висевших там картин. Джон тихо удивленно хмыкнул себе под нос. У среднего из трёх не зашторенных французских окон стояла невысокая худая девушка, почти потерявшаяся в объемной серой толстовке с капюшоном и натянутом сверху длинном черном пальто. Волосы у неё были такие же насыщенно черные, собранные в неряшливый пучок; лицо узкое с острым носом, болезненно-светлой кожей, тонкими бледными губами и словно выгоревшими серо-голубыми глазами. Она держала руки в карманах и отбивала пяткой грубых ботинок нетерпеливый сбивчивый такт. Её цепкий взгляд торопливо исследовал Ватсона с головы до ног, а затем с вызовом уперся ему в лицо. Так Мэл — это она?       — Это проблема? — заговорила она, и голос у неё оказался тихим и с бархатистой хрипотцой.       — Простите? — стряхивая с себя оцепенение и пытаясь понять, в самом ли деле он произнес свои мысли вслух, выдохнул Джон.       — Мой гендер является для Вас проблемой?       — Вовсе нет.       Её тонкие губы сложились во что-то остроконечное, лишь отдаленно напоминающее улыбку. Она шагнула ему навстречу и протянула узкую горячую ладонь.       — Мелинда Холмс. Можно Мэл. Лучше — Холмс.       — Джон Ватсон, — ответил он, коротко встряхнул её руку в пожатии и отпустил. — Можно как хотите: Джон, Ватсон.       — Капрал? — выстрелила она неожиданным вопросом, пристально вглядываясь прямо в глаза. Ватсон настороженно нахмурился. Мелинда повела бровью и углы её рта снова заломились во что-то холодное, острое. — Ну конечно же нет. Сержант! — И едва скосив взгляд в сторону: — Миссис Хадсон, нам придется заново проводить Интернет.       — Но уже проведен…       — Этот не подходит. Я не доверяю Вашему провайдеру — раз, мне нужна значительно более высокая скорость — два. Джон, как Вы относитесь к сигаретному дыму?       — Мэл, дорогая, здесь не курят, — мягко возразила хозяйка. Мелинда Холмс разочаровано закатила глаза и снова переметнула их колкий взгляд на Ватсона. Тот пытался вспомнить, говорил ли вчера он Стэмфорду своё звание, и даже если говорил, то как его узнала эта Мэл, а ещё взвешивал, настолько ли диковинной ему казалась сложившаяся ситуация, чтобы упустить комнату за триста фунтов в самом центре.       — Миссис Хадсон, и Вы туда же? Джон, скажите, эта участь тотального угнетения никотинозависимых коснулась Вашего родного городка тоже или это исключительно лондонское проклятие? К слову, Норфолк или Линкольншир? Покойный супруг миссис Хадсон был родом из графства Норфолк.       — Славный был человек, трудящий, — скорбно потупив взгляд, подхватила та. — Без его хозяйской руки всё в этом доме постоянно ломается.       Ватсон растеряно перевел взгляд с миссис Хадсон на низкорослую щуплую Мелинду Холмс. Последние четыре года и три месяца он провёл в преимущественно мужской компании военных. Почти не прерываемая отпусками в Англию служба на передовой и лечение и реабилитация в военном госпитале в Олдершоте, вероятно, очень разрушительно повлияли на его социальные навыки, особенно касающиеся общения с женщинами. Ярким примером тому было полное непонимание, подшучивали над ним хозяйка дома и потенциальная квартирантка или вежливо намекали на то, что тщательно постарались разузнать о Ватсоне всё то немногое, что им был способен выведать Стэмфорд. Он коротко прокашлялся и спросил:       — Это всё Вам Майк рассказал?       — Кто такой Майк? — очевидно развеселившись, с чем-то ехидным в голосе и хищным во взгляде поинтересовалась Холмс. Джон оглянулся на замершую в пороге миссис Хадсон.       — Навели обо мне справки у доктора Стэмофрда, да? Почему Вы не спросили этого всего у меня во время телефонного разговора? Я бы Вам честно ответил.       Растерянно моргнув, та покачала головой.       — Но дорогой Ватсон, я…       — Никто о Вас никакого тайного досье не собирал, успокойтесь, — прервала его Холмс, и он снова повернулся к ней. Ему трудно было определить её возраст. В хрупкости своего телосложения она казалась подростком, но у глаз и на переносице собрались различимые мимические морщины. А выражение было каким-то одновременно по-детски озорным и по-мужски, по-взрослому решительным.       — Тогда откуда Вы узнали о моем звании и происхождении?       — Сержант из Норфолка?       Ватсон не сдержался и протяжно, с присвистом выдохнул.       — Из Линкольншира, — поправил он. — Город Мейблторп. Как Вы узнали?       — Так же, как и узнала, что ездите Вы, вероятно, на мотоцикле-классике вроде «Триумф-Бонневиль» второй половины восьмидесятых, что для Вашей матушки после пережитого потрясения в связи с Вашим ранением тяжело смириться с тем, что, едва вернувшись из Ирака, Вы снова уезжаете. Хотя Вы пока окончательного решения не приняли. Полагаю, это зависит от того, получите ли Вы работу в больнице Святого Варфоломея.       Миссис Хадсон в двери невнятно приглушенно крякнула — не то хохотнула, не то поперхнулась, не то пробормотала что-то. Джон открыл рот, но не нашел, что сказать в ответ на этот вывалившийся на него комок информации, отчасти недоступной даже Стэмфорду, а потому сомкнул губы и с силой сжал челюсти.       — К слову о больнице, — безо всякой паузы продолжила Холмс. Она заложила руки за спину, крутнулась на пятках и прошлась вдоль гостиной. — Я часто играю на скрипке, — в любое время дня и ночи — когда погружаюсь в размышления о чем-то. Считаю своим долгом Вас предупредить, ведь это может порядком нарушать сон после изнурительных смен в приемном.       — Какого черта? — выпалил Ватсон и сам удивился своей резкой несдержанности. Он оглянулся на выразительно округлившую глаза миссис Хадсон и добавил: — Прошу прощения. — А затем спросил измеряющую шагами расстояние от дивана до камина Холмс: — Как Вы всё это узнали?       Она коротко остановилась, на мгновенье замерев с занесенной для шага ногой, окинула его каким-то невнятно смешливым взглядом, скомкала в усмешке губы и снова пошла.       — Да Вы элементарный случай, Джон. Даже скучный. На Ваших часах гравировка ВВС Объединенного Королевства, у Вас военная выправка, осанка и даже стрижка сохранилась. Вы похожи на кадрового офицера, но миссис Хадсон обратилась к Вам «доктор» — то есть Вы служили в медицинском полку. Чтобы в нём получить офицерское звание, нужно окончить военную медицинскую академию, но та не готовит специалистов, потенциально подходящих на должность хирурга — Вы получали образование в гражданском университете. Отслужили в Ираке несколько лет, возможно, с самого повторного вторжения в 2014-м, были ранены в правую ногу — Вы сильно хромали, поднимаясь по ступенькам, и, войдя и осматриваясь, переносили вес тела на левую ногу. Но сейчас, забывшись, стоите на двух ногах сразу, не испытывая боли. Это психосоматическое. Впрочем, именно из-за этого ранения около месяца назад Вы и подали в отставку — у Вас сохранился довольно сильный загар, и Ваши ботинки не новые, но стоптаны равномерно, в предыдущие пребывания на гражданке Вы не хромали, начали только сейчас. К слову о ботинках. На внешней их стороне есть засохшие брызги грязи, а на внутренней стороне пяток множественные потертости и царапины — это следы езды на мотоцикле. Причём именно на нём Вы два дня назад приехали в Лондон, но сам город не знаете, здесь едва не впервые — чтобы сюда приехать, не воспользовались своим транспортом, а взяли такси. Судя по едва уловимым остаткам акцента Вы из восточных прибрежных графств, согласно прогнозу погоды два дня назад дождило только в Норфолке и Линкольншире — оттуда грязь на носках Ваших ботинок. Ваша одежда опрятная и выглаженная, на джинсах проступает горизонтальный залом возле колен — Вы каждый день вешаете их на спинку стула или перекладину, Вы чистоплотный и аккуратный, но вымыть обувь пока не успели. Сменной пары у Вас с собой тоже нет, Вы приехали налегке, ничего с собой не брали — даже бритвенные принадлежности. У Вас двухдневная щетина, но под ней следы постоянного раздражения — Вы регулярно тщательно бреетесь, пусть и не очень осторожно, часто режетесь затупившимся лезвием — сильно экономите. На Ваших джинсах возле икр едва заметные брызги масла — мотоцикл старый с шлангами, нуждающимися в замене, а не в постоянном залатывании. Судя по местонахождению потертостей на внутренней стороне джинсов выше колен и на бедрах — это классика с узким бензобаком и высокой, вероятно, одноместной посадкой. В одежде Вы предпочитаете традиционный консерватизм, а что может быть консервативнее в транспорте, чем старый добрый британский «Триумф-Бонневиль». В начале восьмидесятых их выпуск временно прекратился, возобновился только с 86-го по 88-й, а затем до 2011-го завод снова стоял без дела. На Вашей куртке возле воротника и на плече мазки помады и черная точка потекшей туши для глаз — кто-то сильно Вас обнимал и даже плакал. Вряд ли сестра, точно не Ваша девушка — мама.       Она говорила быстро, выстреливая словами, как автоматной очередью, подстраивая под ритм своего голоса порывистые шаги, а когда закончила, резко остановилась прямо перед Ватсоном и ликующе вскинула подбородок. Мелинда Холмс не спрашивала и не ждала подтверждения, она сама очевидно знала, что везде попадала прицельно точно. Джон безотчетно поежился.       — А как… — хрипло заговорил он, коротким кашлем прочистил горло и продолжил: — Вы узнали про ставку хирурга в больнице Святого Варфоломея?       — Это мне сообщила миссис Хадсон, — ответила Мэл в преувеличенной невинной манере вздымая брови и изгибая тонкий разлом губ. — И ей, допускаю, сказал именно доктор Майк Стэмфорд. Если Вы не против, я заняла бы спальню здесь, на втором, рядом с кухней.