Сказка, рассказанная до конца

      – Ваше Высочество чувствует себя лучше?       – Нет, – честно признал Натаниэль. – Мне непременно полегчает, Микаель. Просто нужно подождать.       – Как скажете, Мой Принц.       Голос, механический и ровный, не выразил абсолютно никаких эмоций. Хотя Микаель непременно произнёс бы эту фразу с сочувствием, если бы был на это способен. И сделал бы только хуже. Невольно подтвердил бы, что наследный принц Шварцвальда лишь жалкая, бесполезная, глупая игрушка.       Не в силах до конца принять очевидное, Натаниэль сидел на краю невысокой плетёной скамьи посреди небольшого патио. Открытый внутренний дворик, с трёх сторон окружённый стеклянными панелями, тесно примыкал к восточному крылу школы Эвер Афтер Хай. Широкая односкатная крыша, собранная из таких же прозрачных отрезов стекла, пропускала сквозь себя мягкий рассеянный свет, идеально подходящий для комнатных растений. Именно поэтому небольшую площадку для отдыха и уединения было решено перестроить в полноценный зимний сад.       Почти всё свободное место занимало множество напольных стеллажей, шкафов, широких полок и подвесных кашпо, уставленных цветочными горшками. Большие и малые, широкие и узкие, гладкие и рельефные. Если постараться, здесь можно было найти сосуды из бетона, керамики, стекла и даже металла. Словно ордена за военные заслуги, все они гордо носили небольшие пластиковые таблички с научным и бытовым названиями отведенного им растения.       Сами же цветы, как и ученики школы Эвер Афтер Хай, прибыли сюда с самых разных уголков Союзных Сказочных Королевств. Наткреккер не слишком хорошо разбирался в ботанике, но без особых усилий узнал широкие раскидистые листья папоротника, привезённого с побережья Южной Валетарии. По стенам и крыше, цепляясь за выступы на металлической раме, вился фейский плющ, чьи пёстрые листья предупреждали о том, что в их жилах течёт яд. Здесь были и робкие саженцы северного можжевельника, и кричащие о своей утончённости орхидеи, и даже нежные ростки бело-лилового колокольчика, известного как «рапунцель».       Несмотря на то, что в патио почти не нашлось места для шварцвальдских растений, Натаниэль нередко приходил сюда на большом перерыве и после дополнительных занятий. В тяжкие минуты хандры, особенно участившейся во второй половине года, ему хотелось просто побыть одному, собраться с мыслями, обрести хотя бы временное чувство покоя. Быть может потому, что этот скромный зимний сад так сильно напоминал ему огромную оранжерею в Марципановом Дворце. Ту самую, где в канун каждого Конца Года созревает волшебный орех Кракатук, способный превратить Щелкунчика в Принца.       При мысли о своём проклятье, Наткреккер обречённо склонил голову и уставился на собственные руки. Широкие ладони с короткими неуклюжими пальцами покрывали белые атласные перчатки. Как глупо. Глупо делать вид, что почти не отличаешься от сверстников. Глупо притворяться самым обычным юношей, когда твой обман разрушится при первом же движении. В такт собственным мыслям, пальцами левой руки он ухватился за край правой перчатки и снял её.       Смуглая кожа оказалась твёрдой, испещрённой кривыми древесными прожилками. Фаланги пальцев заменяли скрипучие шарниры, а очертания ногтей больше походили на следы, оставленные столярными инструментами. На внутренней стороне ладони не осталось ни одной чёткой линии, словно по ним прошлись наждачной бумагой. При первой же попытке пошевелить только указательным пальцем, они с тихим скрипом согнулись все разом. Захлопнулись, словно створки охотничьего капкана. Неуклюже резко, без тени прежней гибкости.       До середины второго полугодия им ещё удавалось зашнуровывать ботинки и застёгивать пуговицы на мундире, а теперь… Теперь всё это приходилось делать Макаелю. Приходилось помогать в самых элементарных бытовых вещах. Всё потому… Потому что эти грубые, неловкие пальцы уже не могли удержать даже перьевую ручку. Ноги, короткие и неуклюжие, при каждом шаге касались пола с резким стуком, словно вколачивали туда гвозди. Спина, прямая и твёрдая, как доска, не оставляла и шанса на гибкость, вынуждала двигаться медленно и отрывисто.       Дачес была права. Права во всём. Её холодный, полный презрения голос снова звучал в голове Натаниэля, словно отрывок заезженной пластинки. Глупо было обижаться на правду. Он ведь бесполезная деревяшка. Жалкая игрушка, которой прикрывается старик Дроссельмейер. Он в самом деле сын узурпатора, захватившего Рейнленд вскоре после того, как погиб принц Зигфрид и скончалась королева-мать. Вот только… что он мог сделать? Как он мог помешать? Семнадцать лет назад он сам только появился на свет и понятия не имел, что за пределами его колыбели существует целый мир. Мир, полный жестоких, несправедливых вещей. И если он не смог вмешаться тогда, то что может сделать сейчас? Как он может помириться с Дачес и помочь ей принять прошлое?       Ответа так и не нашлось. В глупую деревянную голову, будто в корзину с опилками, не приходило ни одной здравой мысли. Задача казалась нерешаемой, похожей на орех с самой твёрдой скорлупой. Даже простую попытку извинений за испорченный вальс Свон восприняла в штыки. Что бы Наткреккер ни делал, как бы ни пытался ей понравиться, она всегда находила повод выплеснуть накопившиеся обиды. Вынудить его сожалеть о поступках отца, в которых не было ничего дурного. Разве плохо, что в Рейнленде появились заводы и фабрики? Что у людей стало больше рабочих мест? Что самый опасный труд взяли на себя механические куклы?       Почти смирившись с безысходностью своего положения, Натаниэль опустил правую руку во внутренний карман мундира и вытащил оттуда плитку шоколада. Большую и прямоугольную, в обёртке из чёрной матовой бумаги с изящным рисунком посередине. Тонкие белые линии изображали раскидистую ветку миндального дерева, усыпанную розовыми цветами. По нижнему краю обёртки красовалась серебряная надпись: «Milchschokolade mit mandeln. Limitierte auflage».       Прекрасный экземпляр. Один из лучших в линейке шварцвальдского шоколада за последний год. Даже не заглядывая под обёртку, Наткреккер был готов поклясться собственным мундиром, что почти чувствует, как по языку растекается нежный сливочный вкус. Как напевно хрустит на зубах сладкий миндаль. Как его собственный язык скользит по губам, надеясь не упустить ни единой крошки. Юноша блаженно сощурил глаза и едва приподнял уголки губ, как в памяти его прозвучал резкий, язвительный голос Свон: «Сам ешь свой шоколад. Он отвратительный. Как и всё, что вы делаете. Приходите, забираете, а потом бросаете свои жалкие подачки».       Натаниэль испуганно вздрогнул, на языке выступила горечь. Странное чувство обиды кольнуло его сердце тонкой иглой. Взгляд тёплых янтарных глаз вновь задержался на обёртке. И вовсе он не отвратительный! Как Дачес может это утверждать, если даже не попробовала ни кусочка? К тому же во всех королевствах знают, что шварцвальдский шоколад самый лучший!       Наткреккер чуть сдвинул кисть правой руки и повернул плитку задней стороной к себе. Два края обёртки мягко смыкались посередине, словно отвороты чёрного фрака. С третьей попытки юноше удалось схватиться пальцами за уголок и потянуть его в сторону. Показался тонкий слой серебряной фольги с лёгким узором под винтажное кружево. Ну как перед этим устоять? Как можно просто взять и отказаться от самого вкусного лакомства во всех Союзных Сказочных королевствах? Дачес ведь даже не представляет, как много она потеряла. А значит, наверстать упущенное должен кто-то другой.       Юный принц осторожно покосился в сторону Микаеля. Тот, как и прежде, неподвижно стоял немного позади скамьи и не проявлял никакого интереса к растениям вокруг. Со стороны он выглядел, как высокий молодой мужчина с белой кожей, ярко-жёлтыми глазами и смолисто-чёрными волосами. Как и полагалось личному помощнику, он был облачён в чёрные брюки, чёрные туфли, белые перчатки и чёрный фрак на шести серебряных пуговицах. На каждой из них был отчеканен фамильный герб Наткреккеров.       На вид Микаелю можно было дать не больше тридцати, но, на самом деле, Стефан и дядюшка Дроссельмейер собрали его меньше десяти лет назад и с тех пор ежегодно модернизировали, добавляя всё новые и новые функции. Так помощник наследного принца научился говорить, читать, писать, танцевать и даже играть на фортепиано. Не говоря уже о всяких бытовых заботах, вроде ежедневной уборки. Непосильны ему оставались только эмоции, а значит, даже при всём желании, Микаель никогда бы не смог понять, как сильно Наткреккеру хотелось сладкого.       Послышался тонкий, осторожный треск фольги. Хрупкое серебряное кружево плавно отступило в сторону, открыв идеальные прямые уголки плитки. Большая и прямоугольная, она была расчерчена на пятнадцать ровных квадратов, по три в ширину и пять в высоту. Под плотным, глянцевым слоем шоколада проступали вытянутые очертания миндальных орехов. Натаниэль склонил голову к плитке и принюхался. Поток воздуха осторожно пощекотал ноздри, но не принёс с собой никакого запаха. Вообще ничего. В сердце юноши закралась тревога, но здравый смысл тут же отринул сомнения. Ничего страшного. Ведь главное - это вкус. А запах мог стать таким слабым просто из-за слоёв обёртки.       Не оставляя себе шанса на раздумья, Наткреккер поднёс уголок плитки ко рту. Ровные ряды крепких зубов сомкнулись и с хрустом откусили неровный кусочек. Мягкий вытянутый язык тотчас ощутил на себе лёгкую тяжесть, но… на этом всё. Кончик языка быстро приподнялся вверх и попытался перевернуть шоколадный осколок. Челюсти сомкнулись вновь и начали старательно пережёвывать, дробить шоколад зубами, растирать в порошок кусочки миндаля. Ничего… Никакого вкуса… Будто жуешь древесную стружку.       Натаниэль заставил себя зажмуриться. Попытался вспомнить насыщенный сливочный вкус молочного шоколада. Сладкий, чуть терпкий привкус миндаля. Напряг все силы, чтобы внушить себе, что в самом деле может ощутить тот самый вкус... Челюсти сдвинулись вновь. Содержимое рта больше не лежало цельным куском. Оно рассыпалось на множество мелких осколков, острые края которых уже не впивались в поверхность языка, а медленно таяли в потоке слюны. Вот сейчас… Сейчас… Вкусовые рецепторы не отзывались. Ни один из них не смог уловить ничего. Ничего, что хоть немного напоминало бы вкус. Самый простой, примитивный вкус. Не говоря уже об оттенках и полутонах. Содержимое рта теперь напоминало размоченную глину. Густую и отвратительно вязкую.       – Мой Принц, вам не следует заталкивать в себя пищу. – Микаель, повернулся к юноше корпусом и скрестил руки на груди. – Вам прекрасно известно, что ваш одеревеневший желудок больше не в силах её переработать.       – Я знаю, Микаель… Я знаю… – юноша горестно вздохнул и зачем-то проглотил вязкую кашицу.       – В таком случае, прошу вас прекратить издевательства над собственным телом. Вы нужны Шварцвальду целым и невредимым. Подумайте о вашем отце, вашей матушке и…       Это была лучшая шоколадка. Одна из самых вкусных, что выпускали за последний год. Она пришла в посылке от матушки, вскоре после Дня Наследия, но так и не дождалась своего часа. Каждый раз Наткреккер зачем-то оттягивал возможность откусить хотя бы кусочек. Ждал какого-то подходящего момента. А когда, наконец, решил преподнести эту плитку Дачес в качестве примирительного подарка, всё окончилось неудачей. И теперь… Теперь этот прекрасный образец кондитерского искусства потерян навсегда. К тому времени, когда проклятье отступит, срок годности давно подойдёт к концу. Если оно вообще когда-нибудь отступит…       Короткий, осторожный звук приоткрывшейся двери заставил юношу вздрогнуть. Вскинуть голову так резко, будто кто-то дёрнул за невидимый шнурок, привязанный к затылку. В дверном проёме показалось круглое, смуглое лицо, обрамлённое целой копной длинных, тёмно-каштановых кудряшек. Ещё не до конца различив очертания вошедшей, Натаниэль инстинктивно поднялся со скамьи и ударил друг о друга низкими каблуками сапог. Как истинный рыцарь, он не имел права сидеть, когда входит дама.       – Оо-оу, похоже, кому-то грустно, – робко протянула она, придерживая дверь левой рукой. – Мне уйти? Я… обычно я тут рисую, но… если вдруг, я помешаю, то…       – Нет-нет, ну что ты! – Наткреккер быстро покачал головой и поднял руки перед собой в примирительном жесте. – Входи, конечно, Сидар. Ты никому не помешаешь.       – Оу, ну тогда ладно. Могу я занять вон тот край скамьи? – за словами последовал лёгкий кивок головы.       – Конечно! Я буду только рад. И Микаель тоже.       Вопреки словам юного принца, его личный помощник был настроен не так дружелюбно. Едва заметив открывающуюся дверь, он тут же повернул голову ко входу и сделал шаг вперёд. Чёрные зрачки, состоящие из множества крохотных сегментов, сперва расширились, а затем сузились до крохотных точек, словно объектив механического фотоаппарата. Лишь спустя короткий миг, руки его вытянулись вдоль тела, а ноги сделали плавный шаг назад, возвращаясь в исходную точку.       Сидар Вуд, дочь Пиноккио, плавно переступила порог застеклённого патио. Как и требовалось по сюжету Сказки, она была куклой. Подвижной деревянной марионеткой, выточенной из зачарованного кедра. И пусть её ноги и руки были свободны от верёвок и металлических прутьев, в движениях всё равно прослеживалась какая-то синхронность. Колени сгибались быстро и плавно, пальцы уверенно сжимали корешок небольшого альбома для рисования. Если не считать нескольких шарниров и кожи, покрытой трещинками, как на древесном стволе, она вполне могла сойти за настоящую девочку. Очень милую девочку, которую всегда хотелось разглядывать.       С опаской поглядывая на Микаеля, Вуд закрыла за собой входную дверь и уверенно прошла вперёд, прямиком к плетёной скамье. На фоне буйной зелёной растительности, издали, она сама была похожа на южный цветок. Вернее, не она сама, а её платье. Пёстрое розово-лиловое, длиной до самых колен. Её худые вытянутые икры скрывали высокие светлые гетры, а в волосах, среди мягких каштановых кудряшек, притаилась забавная заколка в виде зелёного сверчка.       Натаниэль как-то не сразу задумался о том, что смотрит на неё уже слишком долго. Это могло показаться невежливым, потому, пришлось неловко опустить голову и несколько мгновений разглядывать носки собственных сапог. Сидар, похоже, не придала этому жесту никакого значения. Лишь плавно опустилась на свободный край скамьи и раскрыла на коленях свой скетчбук.       Это был узкий, но пухлый альбом с плотными страницами цвета слоновой кости. С внешней стороны обложка оказалась кожаной и по цвету напоминала обожжённый в печи кирпич. В её нижнем правом углу, небольшим тиснением был нанесён логотип производителя: слово «Mytilidae» внутри открытой ракушки. В верхнем левом углу, рядом с небрежными кляксами, притаился небольшой, но вполне реалистичный сверчок, нарисованный какими-то красками. Внутренняя сторона обложки была тканевой, на несколько тонов темнее, чем сами страницы, но, даже сидя рядом, разглядеть её Натаниэль не успел. Перед его глазами пёстрым калейдоскопом начали сменяться рисунки. Чёрно-белые и цветные, законченные и брошенные на середине. Лишь слегка отвлекаясь на шелест страниц, он то и дело обращал внимание на широкие полоски скотча, приклеенные по линии корешка.       Наконец, Сидар остановилась на полупустом развороте. Лишь на левой его стороне, в тонких карандашных штрихах угадывались очертания какого-то цветка. Деталей для догадок было ещё слишком мало, но бутон явно был не один. Сразу несколько маленьких сердцевин-пестиков обрамляли по три или четыре лепестка с волнистыми краями.       Так и не проронив ни слова, Вуд ловко извлекла из-под резинки, что крепилась у края страниц, длинный простой карандаш. И хоть её пальцы также были сделаны из дерева, держали они его удивительно ровно. Вытянутый, чуть сточенный грифель принялся неспешно скользить по бумаге, оставляя за собой тонкие, уверенные линии. Штрих за штрихом, черта за чертой, все они выстраивались в единую композицию механически точно. Так, как рисовал бы Микаель, если его об этом попросить.       Наблюдать за этим волшебством, за каждым отточенным движением руки было просто… очарывательно.       – Это «Золушкин Сон», да? – шёпотом, боясь спугнуть вдохновение, спросил Натаниэль.       – Ну да. Мой любимый сорт фиалок, – Сидар кивнула и слегка повернула голову к собеседнику. – У нас во Флоринии очень много всяких цветов, но все такие яркие и вычурные. А эти милые и скромные. Не занимают много места.       – У нас в Чёрном лесу тоже растут фиалки. Бледно-жёлтые, совсем невыразительные. Но их не рвут. Только для изготовления порошков и разных припарок.       – Да ваш лес сам кого хочешь сорвёт, – без тени смущения ответила Вуд. – Говорят, там очень темно, а в чаще живут чудовища. И деревья чёрные, будто обгоревшие. Это правда?       – Вовсе нет, – с лёгкой улыбкой ответил Наткреккер. – А кто тебе про это рассказал?       – Да все говорят. А ещё говорят, что у вас там куклы вместо людей.       – Вовсе нет, – механически ровным тоном возразил Микаель, скрестив руки на груди.       Обычно он не имел привычки вмешиваться в чужие разговоры. Как минимум потому, что это было невежливо. Даже странно, что обычный диалог так быстро привлёк его внимание. Будто бы помощник и правда мог что-то почувствовать. Хотя бы изредка. При мысли об этом, Натаниэль даже не попытался сдержать искренней улыбки.       Сидар этот ответ почему-то смутил. Она снова уставилась в свой скетчбук, но продолжать работу не торопилась. Несколько долгих мгновений она задумчиво изучала взглядом тонкие страницы и зачем-то напрягала нижнюю челюсть. Губы её, окрашенные только посередине, слегка подрагивали, но вскоре приоткрылись сами собой.       – А Дачес говорит, что у вас там фабрики, где делают кукол, – неожиданно быстро протараторила она. – Как вы вообще с ними живете?       – Ну, они ведь хорошие. И добрые. Микаель, правда ведь?       – Да, Мой Принц, – помощник коснулся рукой собственной груди и склонил голову в почтительном поклоне. – Я и кукла, и друг Его Высочества.       – Ага, нашёл, кого спрашивать, – Вуд недоверчиво фыркнула и корпусом повернулась к юноше. – В смысле… Он же так собран, чтобы тебе служить. Он всегда и во всём будет с тобой соглашаться.       – Это не так! – Натаниэль оживлённо взмахнул руками. – Микаель часто со мной не согласен. Сегодня, например, он был недоволен, что я ел шоколад, и даже пытался меня остановить. Кстати, хочешь?       Увлёкшись оживлённым разговором, он только теперь вспомнил о том, что всё это время держал в правой руке надкусанную плитку шоколада. Пальцы, скованные проклятьем одеревенения, теперь не знали усталости и могли долгие часы сжимать какой-то предмет, даже если голова совсем про него забыла. Порой это было очень странно и даже неловко, но, как любил повторять Стефан: «Из всего можно извлечь пользу».       Наткреккер вновь приподнял уголки губ в тёплой, искренней улыбке. Он протянул вперёд правую руку и, синхронно разжав пальцы, позволил собственной ладони служить подставкой для распакованной плитки. Сидар принимать угощение не торопилась. Может, потому что стеснялась? Хотя черты лица её смягчились, в глазах застыло настоящее любопытство. А вдруг ей тоже нельзя есть сладкое? Или она брезгует, оттого, что плитка уже была надкусана?       – Давай, – наконец оживлённо ответила Вуд, опустив карандаш между страницами. – Вот только если я буду есть руками, то испачкаю свой скетчбук. Ещё сильнее.       – Тогда сделаем вот так…       С тихим скрипом шарниров короткие твёрдые пальцы Натаниэля вновь обхватили шоколадку. Слегка приминая чёрную матовую обёртку, они подняли плитку на уровень лица Сидар и задержали всего в паре дюймов от её рта.       Выразительные смуглые губы с тонкой вертикальной полоской помады разомкнулись. Раздался лёгкий приятный треск укуса и второй уголок шоколадной плитки скрылся во рту девушки.       – Ммм, как вкусно, – восторженно протянула она, ещё не успев до конца прожевать. – Там кусочки кешью?       – Миндаль! – голос Наткреккера подрагивал от радости. – Настоящий отборный миндаль и потрясающий молочный шоколад. В Шварцвальде делают только лучшие сладости.       И пусть прозвучало это нескромно. И пусть он теперь покажется хвастуном. Как тут можно было молчать, когда переполняешься гордостью за своё родное королевство? К тому же шоколадка и правда оказалась вкусной. Сидар вряд ли смогла бы солгать, даже в такой мелочи. Да и нос у неё по-прежнему оставался коротким и ровным.       – А почему твой… друг был недоволен? Тебе нельзя шоколад?       – Вроде того. Я же теперь почти весь деревянный и вообще ничего не ем, – Натаниэль слегка пожал плечами. – А вообще, эта плитка была для Дачес.       – Для Дачес Свон? Ей же не угодить! А она что, тебе нравится, да?       Сам того не ожидая, юноша опустил обе руки на колени, а следом даже склонил голову. Вопрос был слишком сложным, чтобы ответить на него честно. Вернее, ответ был не так прост, чтобы мог соответствовать вопросу. Рэтт в таких случаях предлагал говорить полуправду. Чтобы и не солгать, но и не выдать собеседнику сразу всё.       – Если честно, Дачес она… – начал он осторожно, снова обхватив пальцами плитку шоколада. – Она очень красивая. Она словно балерина из музыкальной шкатулки. У меня была в детстве такая. Открываешь, а она танцует. Такая белая, красивая, пачка в звездочках, руки тонкие. Ты любуешься, а ей на тебя все равно.       – Ну да, Дачес такая… – Сидар понимающе кивнула и вновь взяла в руку карандаш.       – Она еще сердится. На меня. Из-за отношений между Шварцвальдом и Рейнландом. Думает, что мы захватили её королевство и выкачиваем из него ресурсы.       – А это разве не так?       – Ну конечно же нет! – громче обычного возразил Наткреккер, неловко взмахнув руками. – Рейнланд был в упадке, а мы взяли его под свой контроль. Принесли туда прогресс и процветание. Решили проблему с безработицей, наладили образовательную систему, подняли уровень медицины и… и ещё много чего!       – Это твои слова или чьи-то ещё? – с сомнением спросила Вуд, чуть склонив голову на бок.       – Конечно, мои!       Повисло странное молчание. Предполагаемый ответ Сидар почему-то так и не прозвучал. Вместо того, чтобы обрести словесную форму, он растворился в тишине, будто камень летящий в бездонном колодце. От этого становилось неловко. В сердце Натаниэля закрались сомнения, будто он только что допустил досадную ошибку. Но ведь… ошибки не было. Он всего-навсего сказал правду. Именно такую, какой её видят в королевстве Шварцвальд. Может, для соседей всё выглядит совсем иначе?       – А можно мне… – Вуд первой нарушила молчание. – Ещё кусочек шоколадки?       – Конечно! Угощайся, пожалуйста.       Заметно приободрившись, юноша принялся торопливо сминать края кружевной фольги. Отгибать их поверх обёртки так, чтобы освободить как можно большую часть сладкой плитки. Широкая и глянцевая, бугристая от нескольких десятков миндальных орешков. Спустя несколько мгновений крепкие зубы Сидар откусили ещё один шоколадный осколок.       – Да уж, Дачес действительно многое потеряла, – сказала она, причмокивая от удовольствия.       – Понимаешь, я хочу доказать, что она ошибается. Насчёт Шварцвальда и моей семьи.       – Ну так женись на ней, и всё. Разве не так решают дела короли?       – Жениться? – глаза Натаниэля округлились, а нижняя челюсть слегка опустилась. – Нет-нет, я не хочу на ней жениться! Я просто… просто хочу поговорить. Хочу объяснить, что мы ценим и любим Рейнланд.       – Ну, ты конечно можешь попробовать… – Сидар провела указательным пальцем у рта, стирая следы шоколада. – Только она не будет слушать. Поговори с ней, как принц, а не как однокурсник. Может, если дашь понять, что ты…       Дверь на застеклённое патио приоткрылась с тихим скрипом. Звук этот показался Наткреккеру удивительно знакомым. Но не потому, что он сегодня его уже слышал. Вовсе нет. Когда входила Сидар, он был совершенно другим. Был… обычным. А теперь казался осторожным, пугающе-вкрадчивым. В дверном проёме показалось бледное девичье лицо, обрамлённое длинными светлыми волосами, что мягкими волнами спускались вдоль спины. Лиловые глаза смотрели с прищуром, а губы были растянуты в озорной улыбке. Юноша без труда узнал Сенди Коппелиус, дочь Песочного Человека, и тут же поспешил подняться со скамьи.       – Туки-туки, Натанчик. Я тебя нашла, – она дважды постучала по двери сгибом указательного пальца и уверенно переступила порог. – Ты же знаешь, как я люблю прятки, особенно водить… Стой! Что это у тебя в руках?!       В тот же миг, Наткреккер попытался согнуть правую руку в локте и отвести её за спину. Слишком медленно, слишком неловко. Нужно быть просто трухлявым пнём, чтобы не заметить полупустую обёртку от молочного шоколада... Взгляд его янтарных глаз испуганно заметался по сторонам, а рот слегка приоткрылся, но так и не смог произнести ни одной связной фразы.       Сенди же решительно приближалась. Двигалась она мягко, почти бесшумно, совершенно не касаясь напольной плитки. Благодаря волшебному песку, она скользила в воздухе всего в нескольких дюймах от пола, слегка приподнимая фигурный край серого плаща. Спустилась она лишь после того, как оказалась точно напротив Натаниэля. Длинными бледными пальцами схватила его за обе щеки и принялась растягивать мягкую, ещё не поражённую проклятьем кожу.       – Я плохой мальчик, я опять ел шоколад! А мне нельзя… – её тихий, хрипловатый голос напоминал шуршание песка.       – Сенди, перестань… Мне неловко… – с трудом пропыхтел юноша, пытаясь отвести от себя её запасться.       – Мне стыдно за то, что я навредил сам себе! А ещё мне будет стыдно на балу, когда при всех меня начнёт тошнить!       Наткреккер готов был провалиться сквозь землю. Или загореться прямо здесь, от собственного стыда, и стать огромной деревянной спичкой. Как бы он ни старался, оттолкнуть Коппелиус от себя ему не удавалось, а любая попытка отступить назад только сильнее вынуждала его упереться в край плетёной скамьи. Какой позор. Какой стыд. Сидар ведь этого не… Боковым зрением он успел заметить, что она видела всё. И слышала тоже. Хоть и старательно делала вид, что целиком ушла в работу над своим рисунком.       В дверном проёме показалась ещё одна фигура, на этот раз мужская. Худая и очень высокая. Глядя на вход через плечо Сенди, Натаниэль почти сразу узнал приталенный фрак с узкими полами и длинные чёрные волосы, перевязанные красной лентой. Правый глаз вошедшего закрывал круглый латунный монокуляр на металлическом ремешке.       – Стефан! Я не виноват! – сдавленно прокричал юноша, неловко размахивая левой рукой. – Стефан, ну скажи же ей!       Ещё в детстве крёстный казался Натаниэлю таким высоким, что смог бы достать рукой до самого солнца. Сделать этого он, конечно, не мог, но разница в их росте не переставала удивлять и по сей день. В свои неполные двадцать лет Стефан Дроссельмейер мог без труда коснуться самых верхних листьев домашнего бобового стебля, но куда с большим интересом принялся бы чинить потолочный светильник.       Всего за несколько широких шагов он оказался за спиной Сенди и спокойно опустил ладонь на её плечо. Будто по взмаху волшебной палочки, тонкие пальцы девушки синхронно отпустили смуглые щеки, заставив юного принца поморщиться и поднести ладонь к лицу.       – Я так полагаю, у нас опять срыв на почве сладкого? – мягким, ласковым тоном уточнил Стефан.       – Именно, уже второй раз за месяц, – Коппеллиус недовольно упёрла руки в бока. – Натанчик всё никак не усвоит, что желудок его де-ре-вян-ный. И останется таким до Конца Года.       Юноша стыдливо склонил голову и резко разжал сразу все пять пальцев правой руки. Уцелевшая половина шоколадной плитки беспомощно рухнула на сидение скамьи, рядом с белой атласной перчаткой. Ноги его стояли вместе, тесно прижавшись друг к другу внутренними сторонами сапог, а спина оставалась абсолютно прямой.       – Натаниэль, прошу, послушай меня, – голос крёстного по-прежнему забирался в его мысли липким текучим сиропом. – Пережёванный кусочек шоколада и орехов сейчас лежит в твоём желудке, как на дне закупоренного бочонка. С течением времени на нём появится плесень, начнёт разрастаться, перекинется на стенки желудка и…       – Эта шоколадка была для меня, – робко вмешалась Сидар, заставив всех обратить на себя внимание. – Ну то есть не совсем для меня… Сначала она предназначалась Дачес, потом Нат укусил её сам, а потом предложил попробовать мне.       – Вот же мерзость… – Сенди состроила брезгливую гримасу. – Микаель, а ты вообще куда смотрел?!       – Применять физическую силу в отношении Моего Принца строжайше запрещено, – ровным механическим голосом ответил он, почтительно склонив голову. – Только наставления и уговоры.       Стефан тяжело вздохнул. Его гибкие, чересчур длинные пальцы со стороны порой напоминали паучьи лапы. Особенно это было заметно в разгар работы над каким-нибудь проектом, когда будущий мастер Дроссельмейер с завидной ловкостью манипулировал сразу дюжиной инструментов. А теперь, когда обе руки его были свободны, Натаниэль ловил себя на мысли, что видит, как две половинки паучьего тела никак не могли соединиться в одно целое.       – Мы все благодарим тебя за информацию, Сидар, – Стефан тепло улыбнулся ей, но единственный открытый глаз не выражал никаких чувств. – Теперь ты можешь идти.       – И-идти? Прямо сейчас?       – Верно. Можешь идти и продолжить свой рисунок где-нибудь ещё, – улыбка Дроссельмейера сделалась чуть шире. – Я видел похожие фиалки в комнате Эшлин Эллы.       – Л-ладно, – растерянно протянула Вуд и быстро поднялась с края скамьи. – Тогда… до встречи всем. Пока, Нат!       Натаниэль собирался было попрощаться в ответ и даже начал вскидывать руку, чтобы помахать вслед, но Сидар скрылась за дверью слишком быстро. Быстрее, чем он мог бы от неё ожидать, но разве стоило на это обижаться? Она ведь всегда очень боялась показаться невежливой из-за проклятья, что мешает ей лгать. А лучший способ не попасть впросак – как можно быстрее удалиться.       – Ну и что ты молчишь? – Коппелиус коснулась его лба кончиком указательного пальца. – Просто скажи, что хотел бы извиниться, что осознал свою ошибку и больше не будешь забивать свой желудок всем подряд.       – Я хотел бы извиниться. Извиниться перед… – Наткреккер попытался собрать всю волю в кулак и невольно согнул пальцы на обеих руках. – Перед Дачес Свон.       На лицах Сенди и Стефана в один и тот же миг застыло недоумение. Впервые за всю жизнь они так сильно походили друг на друга. Бледные, узколицые с широко распахнутыми глазами и приподнятыми бровями. В порыве изумления, они даже двигались синхронно, то глядя друг на друга, то пытаясь прочесть невидимый ответ на лице Натаниэля.       – Нет-нет-нет! Давай-ка попробуем ещё раз, – Коппелиус недовольно покачала указательным пальцем, будто строгий учитель. – Натанчик хочет…       – Хочет подойти к Дачес Свон и объясниться, – продолжил за неё юноша и решительно шагнул вперёд. – Хочет доказать, что мы друг другу не враги. Что Рейнленд теперь часть Шварцвальда. Он не в плену, а под надёжной опекой своего… крёстного. Мудрого защитника и покровителя.       Девушка театрально закатила глаза и без малейших раздумий щёлкнула Натаниэля по носу. Юноша испуганно сощурился и коротко вскрикнул.       – Сенди, я серьёзно! – юный принц потёр кончик носа краешком атласной перчатки. – Я не хочу ни с кем враждовать. Тем более, с Дачес у нас просто небольшое недопонимание.       – Да она и слушать тебя не станет! Одиллия отказалась от сотрудничества с самого начала. И из Дачес вырастила такую же обиженную. Всё это бесполезно, как пересыпать песок сквозь пальцы! Верно, Стеф? Стеф?!       Натаниэль повернул голову прямо и тут же заметил, что крёстный по-прежнему стоял неподалеку, всего в нескольких шагах. Всё его внимание было приковано к широкому экрану миррорфона. В стенах небольшого застеклённого патио раздался телефонный гудок. Вот уж не лучшее время для звонков. А может быть это что-то срочное? Или Стефан просто решил отвлечь всех от неприятного разговора?       Длинный гудок повторился вновь. На другом конце явно не торопились брать трубку. Но и сбрасывать звонок отчего-то не решались. В предвкушении интересной загадки Наткреккер собирался было подойти ближе, но жест крёстного дал понять, что ему стоит оставаться на месте.       Гудок оборвался на середине. Короткий звуковой сигнал тотчас выдал момент, когда человек на другом конце наконец решился ответить на звонок. Вот только приветствия не последовало. Ни стандартного «алло», ни делового «слушаю». Даже коротким «да» собеседник делиться был не настроен, потому Стефан решил брать дело в свои ловкие руки. Он поднёс трубку к уху и заговорил сам. Мягко и учтиво, но твёрдо и настойчиво.       – Добрый вечер, мисс Свон! Вас смеет беспокоить сын Мастера Дроссельмейера. От лица королевского рода Наткреккеров, я счастлив пригласить вас и вашу приёмную матушку на бал в честь Конца Года, что состоится в Марципановом Дворце королевства Шварцвальд…       Натаниэль вздрогнул и, отступив назад на несколько шагов, опустился на сидение скамьи. Он смотрел на крёстного расширенными глазами, чуть приоткрыв рот. Пока тот говорил, юный принц не двигался, хотя в эти мгновения он совсем не чувствовал себя деревянным.