Сказка, рассказанная до конца

      – Как спрятать дерево?       – Нужно вокруг него посадить лес! – ответил тот же голос на несколько тонов выше.       Сидар Вуд, дочь Пиноккио, сидела на высоком стуле в центре главной сцены Чармиториума. В свете потолочного прожектора древесные прожилки на её коже выделялись особенно отчётливо. Копна пышных каштановых кудрей как никогда походила на груду опилок. Лиловое платье с аккуратным белым воротничком едва прикрывало коленные шарниры.       Сидар была куклой. Милой деревянной марионеткой. И во всей школе Эвер Афтер Хай это ни для кого не было секретом. Но теперь… Теперь, когда она находилась на сцене и держала на коленях куклу чревовещателя, это выглядело так… абсурдно. Абсурдно и немного пугающе.       – Скажи-ка, Стружка, почему у механической куклы проблемы с парнями?       – Никто не может её завести! – кукла резво вскинула ручки и опустила нижнюю челюсть.       Должно быть на языке чревовещателей это означало улыбку, вот только вышла она очень неловкой. Впрочем, как и сама шутка. Эппл уже не в первый раз ловила себя на мысли, что покрывается мурашками от одного вида этой странной куклы. Хотя перед началом выступления Стружка ей даже понравилась.       Если не приглядываться к огромным, будто выпученным глазам и не обращать внимания на тонкие щели, спускавшиеся к подбородку от уголков губ, кукла вполне могла сойти за настоящую леди. На ней было надето чудесное небесно-голубое платье с подъюбником, белоснежные колготки, небольшие туфли в тон к платью и прелестнейшие кружевные перчатки. Волосы у Стружки были пышные и вьющиеся, темно-каштановые, как и у её хозяйки, а украшала их миниатюрная шляпка эннен с острой верхушкой, где был закреплен отрез полупрозрачной ткани. С виду настоящая принцесса, а позволяла себе подобные шутки. К счастью, эта была последней.       Уайт коротко выдохнула и плавно поднялась с мягкого кресла в первом ряду. Стараясь не выдать разочарования, она вскинула перед собой обе руки и зааплодировала. Негромко, но выразительно, постукивая по левой ладони пальцами правой руки.       – Замечательное выступление, Сидар! Огромное спасибо за номер тебе и твоей помощнице. Стружка, ты просто очарывательна! – Эппл вежливо улыбнулась, демонстрируя ряды жемчужно-белых зубов. – В целом, мне понравился ваш номер, но, на мой взгляд, он немного затянут, а на Конкурс Талантов отведено не так много времени. Потому, с огромным сожалением, я вынуждена сказать нет.       Уайт выдержала короткую паузу и выразительно взглянула по сторонам. В соседнем кресле, по левую руку от неё, расположилась Блонди Локс, дочь Златовласки. К счастью, она понемногу оправлялась после того инцидента и всё-таки вернулась к своим обязанностям школьного журналиста и ведущего новостных выпусков. Разумеется, Эппл не могла оставаться в стороне, ведь несмотря на все разногласия, Локс была и остаётся её хорошей подругой. Её помощником и главным посредником в изучении общественного мнения. Прежнее место в Студенческом Совете – это меньшее, что она могла сделать, чтобы хоть немного подбодрить свою несчастную подругу. Впрочем, выглядела Локс на удивление бодро и приступила к работе почти с тем же былым энтузиазмом. Её худые, слегка загорелые руки крепко держали на весу широкий миррорпад, а указательный палец правой руки снова и снова касался значка фотокамеры.       – Твои шутки просто деревянные! – громче, чем следовало, высказалась Блонди. – Однозначно, нет.       Надеясь хоть немного смягчить ситуацию, Эппл старалась смотреть на Сидар с сочувствием. И пусть по деревянному лицу были не очень ясны её чувства, но ведь слушать критику неприятно всем, даже ожившей кукле. Выдержав ещё одну короткую паузу, Уайт повернула голову вправо и задержала взгляд на последнем оставшемся члене жюри – Маррейн Леруа.       Дочь Крёстной Феи слегка наклонилась вперед, словно пыталась получше рассмотреть происходящее на сцене. Хотя ни Вуд, ни её деревянная собеседница не меняли своего местоположения. И всё же карие глаза феи задумчиво сощурились, а край указательного пальца коснулся округлого подбородка.       – Пожалуй, я соглашусь с Эппл, – заявила Маррейн, слегка повысив тон голоса. – Номер точно нужно доработать, сделать его более… утонченным. На этот раз точно нет, прости, Сидар.       Вуд слегка приоткрыла рот и, ни разу не моргнув, растерянно смотрела в зрительный зал. Кисть её правой руки уходила куда-то за спину Стружки, и, видимо случайно, пальцы зацепили какой-то рычажок. Нижняя челюсть куклы резко опустилась, а круглые подвижные глаза сместились немного вниз, сдвинув яркие зрачки.       А вот это и правда вышло забавно. Эппл почти готова была поверить, что кукла и её хозяйка независимо друг от друга пережили одно и то же чувство. Чувство досады. Но вердикт есть вердикт, и с мнением жюри не поспоришь. Сидар, к счастью, осознала это довольно быстро и поднялась со стула уже с улыбкой. Её деревянное тело гнулось лишь благодаря подвижным шарнирам, оттого поклон вышел выразительным, но недостаточно плавным. Стружка также склонилась, разведя в стороны обе руки, будто делала реверанс. Лишь с этого ракурса стало отчётливо видно, что платье куклы имело небольшой разрез, а в спине находилось круглое отверстие, где рука Вуд скрывалась почти по локоть.       Эппл поспешила проводить обеих аплодисментами. Всё-таки чревовещание хоть и выглядело довольно жутко, но всё-таки оставалось искусством. Национальным искусством Флоринии, становившимся особенно популярным во время уличных карнавалов.       Сидар выпрямилась и повернулась вполоборота, уже устремив свой взгляд в сторону узких кулис. Стружка последовала её примеру, но покидать сцену будто бы не спешила. На несколько долгих секунд большие, шарообразные глаза куклы уставились точно на Уайт, а широкая нижняя челюсть опустилась вниз.       – Как хорошо уметь лгать, мисс Яблоко! – Стружка слегка запрокинула голову и принялась хлопать в ладоши.       Откуда-то со стороны, всего в паре дюймов от куклы, раздался писклявый звук. Похожий то ли на перезвон колокольчика, то ли на звук пересыпающихся монет. Эппл догадалась спустя миг. Осознала, что этот неловкий звук на самом деле был смехом. Вот только Сидар по-прежнему оставалась спокойной. Ни один мускул на её деревянном лице не сдвинулся с места. Лишь после того, как этот неприятный звук прервался, в глазах Вуд отразилось смущение. Она стыдливо прикрыла лицо свободной рукой, а с её губ сорвалось неловкое: «Упс…» Стружка же больше ничем не походила на живую собеседницу и теперь беспомощно висела на руке, будто сломанная кукла.       Уайт медленно опустилась в кресло и приоткрыла было рот, собираясь что-то возразить, но Сидар со своей помощницей уже успели скрыться за кулисами. Что ж, это и к лучшему. Не к чему устраивать здесь перепалку, особенно когда знаешь, что своей очереди ждёт множество талантливых претендентов.       Смех раздался снова. Заставил Эппл вздрогнуть и невольно дернуться в сторону. К счастью, на этот раз он принадлежал не какой-то глупой кукле, а всего лишь Блонди. Такой приглушенный, немного нестройный. Трудно сказать, что послужило его причиной, но было отрадно видеть её весёлой. Даже несмотря на необходимость носить шейный платок, чтобы скрыть синяки.       Как и подобает хорошей подруге, Уайт улыбнулась в ответ и нащупала правой рукой тонкую перьевую ручку. В левой уже находилась плотная стопка листов, соединённых аккуратной скрепкой. Категории, названия, данные. Множество имён и фамилий всех желающих принять участие в конкурсе талантов Белого Фестиваля. В этом году их оказалось так много, что пришлось устраивать предварительный отбор, иначе попросту не останется времени на рыцарский турнир, бал и, конечно же, спектакль.       Взгляд Эппл внимательно скользил по строчкам списка, спускаясь вниз, будто по ступенькам невидимой лестницы. Жаль, что на этот раз среди множества имён и фамилий не так уж и много знакомых. Даже Рейвен отказалась участвовать из-за ожогов на руках, хотя могла бы подготовить потрясающе-злобное выступление с гитарой, как в прошлый раз. Всё из-за Лаваля. Что бы между ними не произошло той ночью, он явно повёл себя как мерзавец, иного быть не могло. Если бы только Рейвен призналась. Если бы сказала хоть что-то, кроме клятвы, что он не сделал с ней ничего плохого. Ничего непоправимого.       – Эппл, стул уже унесли, – Маррейн мягко коснулась её плеча и качнула головой в сторону опустевшей сцены. – Кто у нас следующий?       – Сейчас посмотрим, – взгляд Уайт торопливо скользил по строчкам списка. – Сидар Вуд отбор не прошла…       Острый позолоченный наконечник перьевой ручки коснулся пустого квадрата с надписью: «Нет», точно стрела, попавшая в центр мишени. Лёгким отточенным движением он вписал в его границы изящную галочку, и Уайт перевела взгляд на соседнюю строчку.       – Следующий участник – Долорес Крамб, – Эппл изумлённо распахнула глаза и огляделось по сторонам. – Крамб? Девочки, вы знаете, кто это?       – Не-а, понятия не имею, – Блонди перегнулась через подлокотник кресла и заглянула в список. – Может, кто-то из родственников кузенов?       – Гаса и Хельги Крамб? Быть того не может! – Уайт осторожно провела кончиком пера, вдоль нужной графы. – Смотри, у неё заявлен балетный номер: «Танец Феи».       – Гас и Хельга, танцующие балет? – Локс насмешливо фыркнула. – Просто абсурд!       – Так я о том и говорю, – Эппл опустила список на колени и повернула голову правее. – Мари, ты знаешь кто это?       Несмотря на прямой вопрос, всё внимание дочери Крёстной Феи оставалось приковано к её экземпляру списка участников. Весь ответ заключался лишь в том, что она отрицательно покачала головой. Ну да, разумеется, так ей все и поверили. К счастью, Эппл не раз замечала за собой, что прекрасно умеет чувствовать чужую ложь. Весь вид Маррейн буквально кричал о том, что она знает ответ. Знает, кто эта таинственная незнакомка. И разгадать эту загадку можно только одним способом.       – Следующий участник – Долорес Крамб! – громко и выразительно объявила Эппл, поглядывая в список. – И её балетный номер: «Танец Феи».       Чармиториум накрыла тишина. Такая неожиданная и плотная, что сердце невольно замирало в груди. Сколько бы Уайт ни напрягала слух, она почему-то не слышала отчётливых шагов. Ни сбивчивых и частых, ни твёрдых и уверенных. В голову закралась было мысль о том, что участница могла и не услышать, что её объявили. Как вдруг из-за кулис показался стройный силуэт балерины.       Она ступала по сцене лёгкими, почти невесомыми шагами, касаясь её лишь кончиками пальцев. Так уверенно и спокойно, не проронив даже намёка на то, какой ценой приходится держать равновесие. Будто она всю жизнь передвигалась только так. Но если отточенную походку можно было списать на мастерство, то как объяснить её внешность?       Долорес Крамб оказалась высокой и стройной. Глядя со стороны, её можно было назвать даже хрупкой, всё из-за бледной, будто фарфоровой кожи и длинных белокурых волос, убранных под тонкую сеточку. Почти таких же, как у Эппл Уайт. На этом очевидное сходство, вроде бы, заканчивалось, но оставалось что-то ещё. Что-то едва уловимое. Быть может, дело было в больших небесно-голубых глазах, обрамлённых пышными ресницами? Или в аккуратном прямом носе? А может, всё дело в губах? Вернее, в оттенке помады, хотя у Долорес он скорее карминовый, чем ярко-алый.       Нет, дело в другом. Дело в самом лице. Изящном, овальном лице. С первого взгляда на участницу, Уайт не могла избавиться от мысли, что смотрит на кого-то… идеального. Настолько, что не удавалось найти ни единого изъяна, ничего, что выбивалось бы из общепринятых стандартов женской красоты. Разве что её одежда… но Крамб ведь готовила балетный номер. Потому и балетная пачка смотрелась на ней весьма уместно, хотя была сшита из золотой ткани и украшена россыпью пайеток. Милых маленьких звёздочек, мерцавших в свете прожектора. Длинные стройные ноги обтягивали белые колготки. До самых локтей руки скрывали перчатки, подобранные точно в тон, а на шее красовалась белая бархотка. Завершением образа служили золотистые пуанты и милая заколка в форме звездочки у левого виска.       Наконец, остановившись в центре сцены, Долорес почему-то не проронила ни слова. Даже не улыбнулась. Должно быть, просто не хотела выходить из образа или всё-таки волновалась. Хотя бы немного. Если это и было правдой, то тревога больше не проявилась ни в одном её движении. Вместо приветствия Крамб плавно отвела правую ногу назад, а левую согнула в колене, приседая в изящном балетном реверансе.       В тот же миг из-за кулис раздалась музыка. Лёгкая и удивительно нежная, будто робкие капельки дождя. Каждая нота доносилась до слуха кристально чистой. Челеста. Ну разумеется, это челеста. Никакой другой музыкальный инструмент не мог издавать такие прекрасные звуки. Даже на записи они умудрялись вызывать мурашки на теле. Невидимыми пальцами касаться тонких струн души.       Долорес изящно выгнула спину, выставив вперёд небольшую грудь, и начала двигаться с правой ноги. Широкий, но уверенный шаг напоминал горделивую походку длинноногой цапли. Крамб отводила в сторону то левую, то правую ногу, но всякий раз касалась сцены точно в сыгранную ноту. Будто это её шаги отдавались кристальным звучанием. Руки в длинных белых перчатках слегка согнулись в локтях, отчего напоминали незавершённый овал. Затем начали расходиться в стороны всё шире и шире, словно стенки растущего мыльного пузыря, пока, наконец, не поднялись над головой.       Ноги описали на сцене небольшую окружность и вернулись в её центр точно к концу вступления. Левая нога сделалась опорной, а правая была отведена назад и поднялась над сценой точно на девяносто градусов. Руки выгнулись над головой, вписав лицо Долорес в незавершённый овал. Застыв в арабеске, она выглядела точно, как балерина из музыкальной шкатулки.       Темп музыки нарастал. Повинуясь ему, словно под властью заклинания, Крамб выставила руки перед собой, но так и не позволила ладоням коснуться друг друга. Она двигалась к краю сцены, скользя по ней частыми, крохотными шажками, словно рисовала на полу звенья длинной цепочки. Оказавшись всего в нескольких футах от края, она вновь остановилась и отвела правую ногу в сторону, так и не позволив пятке коснуться сцены. Левую же ногу согнула в колене и исполнила короткий поклон. Затем выпрямилась и принялась отступать назад частыми, короткими прыжками, ухитряясь менять опорную ногу точно через каждые три такта. Руки Долорес развела в стороны и чуть покачивала предплечьями, делая их почти невесомыми. Ладони и пальцы теперь напоминали кисти художника, скользили по воздуху, оставляя в нём нежные невидимые мазки.       Вернувшись к центру сцены, Крамб неожиданно позволила себе широкий шаг, впервые за весь номер опустив стопы целиком. Медленный поворот, с отведёнными в стороны руками, напомнил Эппл движение из белоснежного вальса. Вот только партнера у Долорес не было, хотя она и не особо в нём нуждалась. Скользя по сцене будто нежная бабочка, она с удивительной точностью повторила собственные движения, отзеркалив их на правой части сцены, и вновь вернулась в центр.       Мелодия, исполняемая челестой, ускорилась. С каждой нотой она всё больше походила на порыв ветра. Начинавшийся с лёгкого бриза, с каждой секундой он набирал силы, становился резким, порывистым. Словно чувствуя это, Долорес подняла руки над головой и позволила музыке закружить себя в пируэте. Правая нога поднялась на носочки и сделалась опорной, а левая послушно отступила в сторону и согнулась в колене. Даже вращение вышло быстрым и уверенным. Каждое па было отточено до совершенства. Эппл с замиранием сердца следила за тем, как Крамб всего за миг меняла опорную ногу и продолжала кружиться в волшебном ритме музыки. Отзвучали последние ноты, и Долорес застыла в центре сцены в изящном реверансе.       Уайт в ту же секунду вскочила со своего кресла и принялась аплодировать, громко стуча друг о друга внутренними сторонами ладоней. Впервые за весь отбор она увидела что-то стоящее, что-то по-настоящему достойное развлекать всех гостей Белого Фестиваля. Оставалось только узнать, из какой же Сказки загадочная Долорес Крамб? Ответ на этот вопрос Эппл могла только предположить, да и то наугад выбирая между «Стойким оловянным солдатиком» и историей «Двенадцати танцующих принцесс». Единственной, кто знал наверняка, была Маррейн, но за всё выступление Крамб она не проронила ни слова и теперь продолжала лишь тепло улыбаться. Если они и правда близкие подруги, то Долорес, выходит, тоже фея? Такая же бескрылая, как и Маррейн. Может это не единичный дефект, а целый отдельный вид фей?       – Браво! Браво! – Уайт неспешно сбавила громкость хлопков. – Это было просто чудесно. Очарывательное выступление, Долорес. Уверена, не одна я так считаю.       Блонди от аплодисментов воздержалась. Вместо них она торопливо кивнула и, будто зачарованная, продолжила водить пальцем по экрану миррорпада. Одна за другой, в нём отражались самые свежие фотографии выступления. Удивительно, но на них Крамб выглядела гораздо живее, чем теперь на сцене. Так и не проронив ни слова, она просто стояла, опустив руки вдоль тела. Не пыталась улыбнуться, моргнуть или смахнуть со лба мелкие капельки пота.       – Что ж, а теперь я… мы все, просим тебя представиться, – с губ Эппл сорвался неловкий смешок, а кончики пальцев легко коснулись уголка рта. – Расскажи нам, пожалуйста, из какой ты Сказки? Ты ведь Наследница?       Долорес продолжала молчать. На её бледном вытянутом лице по-прежнему не дрогнул ни один мускул. Оно оставалось спокойным и пугающе безразличным ко всему происходящему. Настолько, что по спине Уайт пробежал тревожный холодок. Если это и было какой-то шуткой, то вышла она совершенно не уместной.       – Эй, ты вообще слышишь нас? – Блонди призывно махнула ей правой рукой. – Мы все хотим знать, кто ты такая!       Словно по взмаху волшебной палочки, Долорес наконец-то пошевелилась. Плавным отточенным движением она вскинула вперёд правую руку и направила указательный палец куда-то в зрительный зал. Раздались одинокие аплодисменты. Такие чёткие, что каждый хлопок напоминал ритмичное сердцебиение. Эппл встревоженно обернулась и, к своему изумлению, заметила на заднем ряду высокого юношу.       Стефан Дроссельмейер учился на четвёртом курсе факультета светлой магии и был довольно заметной персоной в школе Эвер Афтер Хай. И дело не только в звучной фамилии, хотя репутация отца отчасти затмевала его собственную. Первым, что бросалось в глаза при взгляде на юношу, был его рост. Стефан точно был не ниже шести футов, а вкупе с общей худобой выглядел довольно… странным. То же Эппл хотелось сказать и о его лице. Узкое и бледное, с мягкими располагающими чертами, оно довольно выгодно смотрелось в обрамлении длинных смолисто-чёрных волос, перевязанных красной лентой. Весь вид портил латунный монакуляр, закрывавший собой правый глаз. В полумраке Чармиториума и вовсе казалось, будто это жуткое устройство из цилиндров и линз росло прямо из его головы.       Не удостоив Уайт даже толикой объяснений, Дроссельмейер поднялся со своего кресла и широким уверенным шагом направился к сцене. По мере того, как его стройная фигура проступала в свете потолочных проекторов, взгляд Эппл невольно цеплялся за детали одежды. Белую рубашку, короткий жилет, чёрный приталенный фрак, придававший его фигуре ещё большей худобы. В несколько быстрых шагов юноша поднялся по боковым ступеням и оказался на сцене. Долорес тотчас опустила руку и присела перед ним в уже знакомом реверансе, но голову склонила ещё ниже.       – Уважаемые члены жюри, перед вами незаконнорождённая дочь искусства и науки! – жестом руки Стефан заставил Крамб выпрямиться. – Современное чудо инженерии, часовой механизм, приближенный к природному естеству. Другими словами – крошка Долли.       – Так она… – Эппл торопливо сглотнула, прогоняя сухость во рту. – Она кукла?       – Да, очевидно же.       Юноша вновь взмахнул кистью руки и описал в воздухе дугу. Долорес в тот же миг послушно повернулась по часовой стрелке, демонстрируя присутствующим ровную бледную спину. Длинные пальцы Дроссельмейера ухватились за края балетной пачки и ловко вытолкнули из петель несколько мелких прозрачных пуговиц. Приспустив золотистую ткань, он плавно провёл указательным пальцем вдоль линии позвоночника. От поясницы к основанию шеи.       Уайт не могла поверить своим глазам. Если бы она знала, хотя бы догадывалась о том, что её ждёт, то непременно захватила бы с собой очки. Кто знает, может быть именно близорукость не позволила ей разглядеть тонкий, едва заметный шов на спине Долорес Крамб. Вернее, Крошки Долли, как назвал её сам создатель. Лёгким нажимом пальцев он смог открыть небольшую дверцу, за которой скрывался непрерывный механизм. Множество мелких пружин, поршней и шестеренок, как ни в чем не бывало, продолжали цикл своей работы. Будто органы в теле живого человека.       – Представленная перед вами модель прекрасно танцует благодаря набору бесшумных прорезиненных шарниров, – Стефан закрыл дверцу и с отеческой лаской провел ладонью по спине. – Помимо этого Долли умеет распознавать около тридцати эмоций и очень любит музыку.       – Музыку? – с недоумением спросила Блонди, приподнимая в руках миррорпад. – Что значит – любит музыку? Она же кукла!       Дроссельмейер снисходительно улыбнулся и осторожно повернул Долли лицом к зрительному залу.       – А кто сказал, что куклы не могут любить?       – Я люблю тебя, Мастер, – тёплым женским голосом отозвалась Крамб, слегка опустив нижнюю челюсть.       – Вот видишь, – Стефан заботливо пригладил белокурую прядь волос куклы. – Крошка Долли всё чувствует.       К Эппл постепенно возвращался дар речи. Увиденное сегодня на сцене было тем самым приятным потрясением, ради которого и устраиваются конкурсы. Даже теперь, когда секрет фокуса был раскрыт, это нисколько не портило общее впечатление. Даже наоборот. Осознание того, что перед ней всё это время была кукла, даже успокаивало. В конце концов, не бывает настолько идеальных людей.       – О, как же это мило! И как трогательно. Сразу видно, что творения отвечают мастеру взаимностью, – Эппл аккуратно прокашлялась и заставила себя подняться с кресла. – Должна признаться, я всегда восхищалась мастерами из Шварцвальда и счастлива, что наши королевства остаются добрыми друзьями.       Она выдержала небольшую театральную паузу, привлекая на себя всеобщее внимание. Приятно было осознавать, что в эти несколько мгновений от её решения зависело всё. Долгие часы кропотливой работы, в которую вложена частичка души. Разумеется, её ответ был очевиден.       – И у меня не остается иного выбора, кроме как пригласить тебя, Стефан, и твою очаровательную Долли в финальный этап конкурса талантов, – Уайт позволила себе порцию громких аплодисментов. Как никогда заслуженных.       Юноша и его творение синхронно поклонились. Только теперь Эппл заметила, что он согнул одну руку в локте и позволил кукле держаться с ним на равных.       – Мы благодарны вам, мисс Уайт, – Дроссельмейер мягко улыбнулся и обвёл взглядом пустующий зрительный зал. – И также весьма признательны остальным членам жюри.       Как и полагается негласному победителю, юноша удалился за кулисы под громкие аплодисменты. Разумеется, на финальном отборе его и Крошку Долли ждали куда более сильные конкуренты, но интуиция подсказывала Эппл, что кубок победителя в этом году всё-таки отправится в Шварцвальд.       Заметно приободрившись, она вновь взяла в руки список участников и нащупала на сидении холодный металлический корпус перьевой ручки. Пристальный взгляд её небесно-голубых глаз начал было скользить по колонке с именами, но кто-то осторожно коснулся её правого плеча.       – Эппл, справишься дальше без меня? – Маррейн едва удавалось скрыть улыбку. – Помнишь, я говорила, что мне нужно будет уйти? После одного из номеров.       Уайт взглянула на неё с недоумением, но спустя уже секунду, кусочек паззла наконец-то встал на своё место. Ну конечно. Стефан Дроссельмейер, тот самый юноша со старших курсов, о котором Маррейн могла болтать, не умолкая. Эппл готова была поспорить на собственное Долго и Счастливо, что фея и не собиралась сидеть здесь до самого вечера. По сути, она пришла сюда только для того, чтобы поддержать своего друга.       – Конечно, Мари, без проблем. Иди и ни о чём не беспокойся, я позвоню, когда мы всё закончим.       – Спасибо, Эппл, я твоя должница, – Леруа торопливо поднялась с кресла. – Если хочешь, подготовлю отчёт об итогах отбора.       – О, было бы чудесно!       Уайт ещё какое-то время наблюдала за тем, как невысокий силуэт Маррейн мелькает вдоль стройного ряда бархатных кресел. Как она спешно поднимается на сцену, едва не споткнувшись на широких боковых ступенях, и быстро исчезает в глубине левой кулисы.       Такими темпами Эппл рисковала остаться в гордом одиночестве, что сосем не радовало. Со стороны и вовсе могло создаться впечатление, что отбор на конкурс талантов Белого Фестиваля интересен только ей. Браер уснула после первого десятка номеров. Розабелла отпросилась ещё в первой трети отбора, сославшись на подготовку к благотворительной акции. Мэдди и вовсе не пришла. Наверняка решила потратить своё свободное время на какие-то глупости. И вот теперь ушла Маррейн.       – Кажется в жюри остались только самые ответственные, – язвительно протянула Блонди, будто угадав её мысли. – Как обычно, всё самое трудное достаётся нам.       – Ничего страшного, – мягко успокоила её Уайт и опустила список на колени. – У всех могут возникнуть срочные дела, а мы с тобой прекрасная команда.       Острый наконечник перьевой ручки замер точно над квадратом, что находился рядом с фамилией последней участницы – Долорес Крамб. Если уж придираться к мелочам, то Стефану следовало бы указать своё имя, но… тогда бы не удался главный сюрприз. В любом случае, он полностью заслужил своё право на участие в финале. Одно размашистое движение руки, и пустую клеточку с надписью «Да» заполнила широкая галочка. Прекрасное завершение очередной страницы списка.       – Кто у нас следующий? – поинтересовалась Блонди, опустив миррорпад на колени.       – Сейчас узнаем. Дальше продолжается блок танцевальных номеров и следующий по списку…       С лёгким хрустом верхний бумажный лист отогнулся назад, уступив первенство другому. Ровному и ещё чистому от чернильных следов перьевой ручки. В самой верхней строке широкой таблицы находились данные следующей участницы отбора. То самое имя, при одном звуке которого Эппл приходилось всеми силами сдерживать гнев. Строка гласила: «Дачес Свон, балетный номер «Вариация Одиллии»».       – Мы её пропустим? – осторожно поинтересовалась Блонди, слегка понизив громкость голоса.       Несколько долгих секунд Уайт сосредоточенно постукивала по листу остриём перьевой ручки, будто собиралась проткнуть его насквозь. Дачес Свон. Ну, разумеется. Ни один конкурс с танцевальной номинацией не мог пройти без этой самодовольной дивы. Жалкой интриганки, только и способной на то, чтобы мешать другим обрести своё Долго и Счастливо. Ведь именно из-за неё они поссорились с Дэрингом. Именно из-за неё он так и не извинился. Пусть сколько угодно бегает за ним, болеет за него на матчах по букболу, пусть. Знала бы она, какой жалкой выглядит в глазах сокурсников, надеясь выдать себя за его девушку. Все знают, что она всего лишь глупая, навязчивая поклонница и никогда не займёт место в его сердце. Придёт время, и Сказка всё расставит на свои места.       – Почему бы и нет, – Эппл взглянула на подругу и постаралась невозмутимо улыбнуться. – Всё зависит от её выступления.       Да, так будет правильно. Никто, ни одна живая душа не должна и подумать, что наследная принцесса Мидланда, дочь самой Белоснежки бывает необъективной. Как бы сильно ей того не хотелось. Нет, она никогда не опустится до такой подлости. Любому было ясно, что после фееричного выступления Долорес Крамб у Свон не было ни единого шанса пройти в финал. В самом деле, что она могла противопоставить танцу, где каждое па исполнено точно в ноту, без единого изъяна?       Наконец собравшись с мыслями, Уайт улыбнулась увереннее и быстро поднялась со своего кресла. Громким, поставленным голосом она смогла объявить следующую участницу и её номер: «Вариация Одиллии».       Дачес показалась на сцене спустя миг. Под лёгкий, игривый проигрыш фортепиано она ступала вперёд, словно лебедь, плывущий по водной глади. Первым, что бросилось в глаза, была вовсе не её фигура, не длинные стройные ноги и даже не бледное лицо с непривычно острыми скулами. Осанка. Горделивая, царственная осанка. Будто весь Чармиториум был построен специально для неё.       Вопреки привычному стилю, на этот раз Свон решила примерить на себя вполне конкретный образ. Её длинные чёрно-белые волосы с нежными лиловыми прядями были стянуты в тугой пучок у затылка, а макушку украшала ажурная диадема. Все детали костюма, от чёрной балетной пачки, расшитой длинными острыми перьями до атласных пуант того же цвета, буквально кричали о том, что на сцене стояла Одиллия. Коварная разлучница, укравшая сердце принца Зигфрида.       Что она хотела этим сказать? К чему этот глупый намёк? Неужели даже сейчас, даже на конкурсе, Дачес не гнушалась возможностью напомнить о том, что именно она пыталась разбить самую красивую пару школы Эвер Афтер Хай?! Да, именно пыталась, ведь битва ещё не окончена! Стоит только дождаться спектакля. Как только все займут отведённые им роли, вся школа наконец удивит, на что способен Поцелуй Истинной Любви.       Свон остановилась в самом центре сцены, касаясь её лишь кончиками пальцев. Ноги послушно встали одна перед другой, так близко, что боковые стороны стоп прилегали друг к другу почти вплотную. Руки стремительно взмыли вверх, согнувшись в кистях и слегка расставив длинные пальцы. Она смотрела в зрительный зал, гордо и величественно, как огромная хищная птица, следившая за своей добычей. Эппл буквально кожей ощущала на себе его прикосновение. Чувствовала, как по телу разливается необъяснимый жар.       Дачес коварно улыбнулась и едва заметно сощурила глаза. Увлекая за собой мелодию фортепиано, она короткими лёгкими шагами повернулась точно вокруг своей оси. Каждым движением беззвучно призывала смотреть на неё. Любоваться её стройной фигурой в форме песочных часов. Восхищаться длиной её изящных ног и гибкостью тонких рук.       Вернувшись в исходную позицию, Свон резко отвела левую ногу назад, словно собиралась присесть в реверансе, но вместо этого изящно отклонилась. Руки, словно чёрные крылья, плавно рассекали воздух и опускались на край балетной пачки. Одна поверх другой, пересекаясь точно у основания ладоней.       Игриво запела флейта. Дачес мгновенно отвела правую ногу назад и подняла ровно на девяносто градусов. Руки вытянулись точно в стороны, отчего казались ещё длиннее, чем прежде. Левая нога сделалась опорной и опустилась на сцену всей стопой. На каждую сыгранную ноту Свон слегка напрягала пальцы, а затем снова и снова приподнимала пятку от пола. Смещалась в сторону всем телом, кружилась в неспешном озорном фуете.       Темп движений нарастал, музыка едва поспевала за ним вслед. Опорная стопа напряглась сильнее и, не сбавляя скорости, резво поднялась на кончики пальцев. Правая нога, всё это время отведённая назад, изящно согнулась и коснулась левого колена кончиками пальцев. Руки вытянулись вперёд и сомкнулись в кольцо, крепко сцепив длинные пальцы. Темп вращения нарастал. Фуете превратилось в стремительный пирует.       У Эппл перехватило дыхание. Каждое па, каждый жест в этом порывистом танце был словно пропитан… напряжением? Яростью? Страстью? Чем угодно, но воздух от этого сделался таким плотным, что начинала кружиться голова, а по телу снова и снова пробегали мурашки. Дачес не просто исполняла номер, она будто полностью растворилась в нём. Выпустила на волю часть своей души. Такой тёмной и такой… красивой.       Свон кружилась всё быстрее и быстрее. То опускаясь на целую стопу и вытягивала другую ногу перпендикулярно телу, то вновь сгибала её в колене и ловко поднималась на кончики пальцев. Руки то смыкались в замок, то резко разводились в стороны, помогая контролировать темп вращения. Постепенно он начал замедляться, левая нога вновь опустилась на сцену всей стопой, а правая устроилась рядом, касаясь её боковой стороной.       Громко ударили барабаны. Не оставив на отдых ни секунды, Дачес стремительно шагнула в сторону с правой ноги, а левую быстро вскинула вверх, так высоко, что стопа, обёрнутая атласной пуантой, оказалась выше уровня лица. Несколько волнительных мгновений она стояла в идеальном а ля згонд, но затем повернулась и мягко проскользила в сторону. Причудливый мотив флейты повторился, раздался грохот барабанов. Ровно в тот же миг Свон шагнула с правой ноги, а левую вскинула вертикально вверх. Словно хвастаясь длиной и стройностью ног, она подняла левую руку вверх и едва сдержалась, чтобы не коснуться края стопы.       Темп музыки ускорялся, капризная флейта сердилась всё сильнее, снова грозясь перерасти в раскаты барабанного грома. Дачес же невозмутимо скользила по сцене, снова и снова вскидывая ноги высоко вверх. Остановившись точно в центре, она рассчитала шаги так, чтобы опорной оказалась именно правая нога. Левая отклонилась назад и замерла под углом на девяносто градусов.       Уже знакомое фуете. Гибкая подвижная стопа снова и снова отрывает пятку от пола, помогая телу повернуться и набрать скорость для вращения. Неужели это всё? Всё, чем может похвастаться несравненная Дачес Свон? Та, что была рождена для балета, впитала его вместе с молоком матери. Приёмной матери. В памяти Эппл внезапно промелькнула мысль о том, что после падения Рейнленда и гибели Одетты, заботу о новорожденной Свон взяла на себя Одиллия. Та самая женщина, чью любимую партию так старательно исполняла её приёмная дочь. Может, здесь и не было никакого намёка на отношения с Дэрингом? Может быть, Дачес всего лишь хотела порадовать свою матушку? Или верила, что именно эта партия принесёт ей удачу на конкурсе?       Фуете стремительно сменилось пируэтом, а пируэт снова и снова описывал на сцене идеальную окружность. Руки длинные и гибкие, слегка округлились в локтях, а тонкие кисти почти касались друг друга над головой Свон. Звуки флейты становились яростными, резкими, будто завывания ветра перед проливным дождём. Барабан ударил раскатами грома и заставил Дачес открыться. Развести руки в стороны и оторваться от сцены в широком, размашистом прыжке. В несколько секунд полёта ноги её раскинулись так широко, что исполнили шпагат, а затем мягко приземлились на сцену.       Не сбавляя бешеного темпа, Дачес снова и снова поднималась в пируэт, вращалась и парила над полом в стремительном жете ан турнант. Кружилась по сцене в безумном вихре страсти, словно от этого зависела её жизнь. А ведь в этом и была вся её жизнь. Её одержимость сценой, балетом. Желанием доказать, что она – лучшая. И достойна большего, чем имеет сейчас. Хоть это и не отменяет всех её мерзких выходок, Свон и вправду было за что уважать.       Эппл растерянно моргнула и впервые за весь номер позволила себе нормально вдохнуть. Раскаты музыки достигли своей кульминации и, наконец, плавно затихли. Дачес уверенно застыла посреди сцены в царственном круазе, скрестив обе ноги и подняв правую руку над головой. Или она только казалась уверенной? Её пышная грудь, стянутая тугим корсетом, отчаянно боролась с тяжестью балетной пачки. Тонкие пальцы на руках подрагивали, а на лице, особенно в глазах, застыло какое-то сложное чувство. Усталость? Печаль? Смирение.       Ответ пришёл к Уайт сам собой. Дачес будто знала. Чувствовала, что проиграет. Понимала, что оказалась в заведомо невыгодном положении, когда её номер поставили сразу после выступления Крошки Долли. И заранее смирилась с поражением. Люди и куклы. Рейнленд и Шварцвальд. Живое сердце и часовой механизм. Их всегда будут сравнивать, противопоставлять одно другому. И выбирать. Но разве это правильно? Разве это справедливо?       – Не пропускай её, – вкрадчивый шепот Блонди коснулся левого уха Уайт. – Всем будет спокойнее. Да и зачем нам два балетных номера?       В словах Локс действительно была толика истины. Директор Гримм точно будет не в восторге, если заметит два одинаковых номера в финале. Но они ведь были разные. Абсолютно разные! Можно даже сказать, противоположные друг другу. А что об этом думает Мари? Эппл повернула голову вправо, но кресло рядом с ней оказалась пустым. В самом деле, Маррейн ведь ушла. Ушла за кулисы, чтобы первой поздравить Стефана Дроссельмейера с блестящим выступлением. Можно ли этим сказать, что она тоже была на стороне шварцвальдской куклы и сейчас предложила бы не пропускать Дачес?       Сердце Эппл разрывали сомнения. Ещё в самом начале вариации она была уверена, что видит на сцене Дачес Свон. Злостную разлучницу и интриганку. Её самого злейшего врага, если таковой вообще мог появиться в школе Эвер Афтер Хай. А теперь… Теперь же на неё смотрела гордая и изящная птица. Прекрасный чёрный лебедь, вложивший в танец все силы, будто он мог стать для неё последним. Он и был для неё таковым. Последним перед осознанием унизительного факта, что человеческой душе и фанатичному трудолюбию никогда не превзойти совершенство часового механизма. Пауза слишком затянулась. Нужно оглашать вердикт.       – Ох, это было очень... проникновенное выступление, – Уайт плавно поднялась со своего кресла, слегка опираясь на подлокотники. – Не только ты обронила несколько перьев.       Шутка, по-видимому, вышла неудачной. Свон позволила себе лишь криво усмехнуться, слегка изогнув тонкий уголок рта. На её бледном лице по-прежнему держалась холодная маска надменности. Да, именно маска, у Эппл не осталось в этом никаких сомнений. Ведь её глаза горели, как раскалённые угли, а тело оставалось напряжено, как натянутая до предела струна. Ещё немного, ещё совсем чуть-чуть, и огромный стержень воли внутри оборвётся, как тонкая шёлковая нить.       – Должна признаться, я не ожидала увидеть от тебя такой… отдачи. Такой страсти к своему искусству. Это всегда подкупает, – Эппл напряжённо сглотнула и аккуратно смахнула со лба несколько капелек пота. – Это то, ради чего мы и ходим на балетные постановки. Ради эмоций…       Дачес тревожно покачнулась. Всего на один короткий миг она слегка отклонилась назад, будто собиралась упасть в обморок. Прямо на сцене. Что было бы вполне в её стиле и даже под стать моменту, но она держалась. Держалась из последних сил, как настоящая воительница перед смертельным ударом.       – И ты сегодня сумела показать всё. Всё, на что может быть способен по-настоящему живой человек. Этого никогда не смогут показать даже самые точные механизмы, ведь это идёт изнутри, от самого сердца, – Уайт поймала себя на мысли, что невольно коснулась ладонью собственной груди. – Дачес Свон, от имени всех заявленных членов жюри, я считаю, что ты достойна повторить этот номер в финале конкурса талантов Белого Фестиваля.       Повисло напряжённое молчание. Нить терпения оборвалась. Дачес, словно поражённая током, стояла на сцене почти без движения, позволяя себе лишь недоумённо моргать. А затем маска холодной надменности будто соскользнула с её лица и с треском разбилась о край сцены. Осознав это, Свон резко вскинула руки к лицу, но не сумела закрыть глаза. В её взгляде отчётливо читалось изумление.