Чудной ребенок

POV Наруто

      «Нет, этого не может быть. Он не может нас бросить!» — эта мысль крутилась в моей голове, пока я пытался догнать Саске. Это ублюдок решил бросить нашу команду, нашу деревню только потому, что считает, будто мы все слабы. Засранец. Я так просто его не отпущу. Не только потому, что пообещал Сакуре. Ему не место рядом с этим змеем-извращенцем. Он достоин лучшего, чем эта сволочь в учителях.       Наконец-то я его догнал. Ублюдок даже не посмотрел на меня. Хотел просто уйти, оставив нас всех. Как будто кто-нибудь ему это позволит. Я что-то ему крикнул, он ответил мне в своей манере. После его слов с приказом о том, чтобы я отвалил от него, у меня перед глазами промелькнули воспоминания, как весело нам было в одной команде. Однако видимо, так было только для меня. А вот его слова, что это только наши проблемы, что мы пострадали из-за того, что хотим его вернуть, вывели меня из себя. Да как он смеет?! Саске один из нас, и ему этого не изменить, как бы он этого не хотел. Не хочет сам, значит я его силой верну. А после можно будет объяснить, почему быть такой неблагодарной сволочью — плохо.       После нескольких колких слов в адрес друг друга, я напал на него, не в силах сдерживать свою ярость. Конечно, в какой-то момент он не смог оставаться безучастным и ответил мне. Между нами завязалась драка, какой у нас еще никогда не было. Мы пытались сделать друг другу как можно больнее не только кулаками, но и словами. Именно поэтому бой был тяжелым, а не из-за того, что Саске силен. Он был для меня вдвойне тяжелее, потому что Саске — мой лучший друг — говорил, что мне его не понять. Как будто мне легче от того, что я никогда не знал, что такое семья! Как будто знать, что меня все ненавидят так легко и просто! Как будто то, что в лучшем случае ты невидимка — это предел мечтаний любого сироты! Ублюдок! И это первый человек, что стал мне дорог?! Первый человек, который так на меня похож, что мы могли бы стать не просто лучшими друзьями, а чем-то большим? Засранец! Я докажу ему, что могу его понять! Докажу, что он нужен Конохе! Что он нужен мне! И если для этого надо его побить до полусмерти, а после оттащить обратно в Коноху, то я это сделаю, чего бы мне это ни стоило!       Бой продолжался довольно большой промежуток времени. Нас уже должны были нагнать. Хоть кто-нибудь. Вот черт! Что за печать этот змей поставил Саске? Даже с чакрой Девятихвостого не могу победить Учиху. И бой не стоит затягивать. Я чувствую, как в глубине меня Кьюби пытается сломать печать, а кожу уже жжет от его чакры. Черт! Как же тяжело вести два боя сразу! Нельзя допустить проигрыша ни там, ни там. Я должен справиться ведь у меня нет выбора.       В какой-то момент Саске стал меняться. Его кожа стала серой, на носу появилось пятно в виде четырехконечной звезды, волосы стали темно-серыми, склера глаз почернела, из-за этого шаринган казался еще ярче, чем раньше, и цветом напоминал свежую кровь, а из спины выросли крылья в виде рук. Черт, как страшно.       «И это меня монстром зовут», — промелькнула в голове мысль и растворилась.       Мне пришлось быстро справиться со страхом и начать новую атаку. Я должен остановить Саске любой ценой. После в Конохе Саске избавят от этой проклятой печати, и все станет на свои места. Местным монстром и бездарем буду снова я, а гением и просто лапочкой — Саске. Осталось только вернуть Учиху домой.       Пока я размышлял о монстрах и одновременно с этим отражал атаку чакрой Кьюби внутри меня, Саске в мгновение прижал меня к земле, не давая и шевельнуться. Я лежал на животе и пытался вывернуться из захвата, как почувствовал тяжелое дыхание Саске на затылке. Волосы не только на голове, но и по всему телу встали дыбом. У меня появилось предчувствие чего-то страшного. А когда в зад уперлось что-то жесткое, интуиция просто взвыла. Это явно был не кунай.       Саске в это время тихо зарычал и перехватил мои запястья одной рукой. После этого я ощутил, как с меня пытаются стянуть штаны, не расстегивая пуговицу и ширинку. Узкий пояс штанов застрял на уровне паха и сильно надавливал на член, причиняя пока терпимую боль. Учиха еще сильнее зарычал и дернул особенно сильно. Ткань не выдержала и с глухим треском порвалась. Меня затопил ужас. Я не мог поверить, что Учиха действительно собирается это сделать.       — Саске, прекрати, — взвыл я, надеясь, что тот меня услышит. — Пожалуйста.       Но мольба осталась не услышанной. На глаза наворачивались слезы боли, злости, обиды и ужаса. Я не мог поверить, что это действительно происходит. Саске слегка отстранился, все так же до боли сдавливая мои запястья одной рукой так, что я даже пошевелить ими не мог, не говоря уже о том, чтобы высвободиться.       Сзади послышался повторный треск ткани, после чего я почувствовал, как в меня резко вошли пальцы Саске. Было невероятно больно, я не стал сдерживаться и закричал. Когти на его руках разрывали меня внутри. Я ощутил, как между ног, к яичкам, поползла капля крови. От боли я сжался, но так стало только еще больнее. Мне не верилось, что Учиха остановится только на этом. И я оказался прав.       — Пожалуйста, хватит, — еще раз попытался я умолять Саске, желая, чтобы этот кошмар прекратился, но тот только начал двигать пальцами внутри меня, сильнее разрывая и причиняя новую порцию боли. Я не смог сдержать крик.       Внезапно Саске резко выдернул пальцы из меня, и я вздохнул с облегчением, но тут мне в анус уперлось что-то неимоверно горячее и большое. Мне стало дико страшно. Учиха резко толкнулся, и я почувствовал, как его член разрывает меня пополам. Мой крик разнесся на всю Долину, постепенно перейдя в хрип. Саске стал быстро во мне двигаться, не жалея меня и набирая бешеный темп.       Боль из острой и невыносимой постепенно переросла в постоянную и терпимую. В какое-то мгновение мне показалось, что я смогу спокойно перетерпеть это. Но Саске заметил, что мне стало легче. Он впился мне в шею, кусая так, что по плечу потекла кровь. Он кусал меня вновь и вновь, куда дотягивался, и двигался все быстрее и быстрее. Его толчки стали какими-то резкими, без ритма, и в какой-то момент Саске застыл, толкнувшись особенно глубоко. Я почувствовал, как внутри разливается обжигающее тепло, а сам Учиха содрогается от рыка, звучащего над моей головой.       «Все закончилось», — подумалось мне, но я ошибся. Это было только начало. Саске рывком перевернул меня на спину и с размаху зашел, вызывая взрыв боли в заду, отдающую в пах. Я заскулил, не имея сил кричать и хоть как-то сопротивляться. Саске сейчас разрушал не только мое тело, но и душу. Я не мог поверить, что он способен на такое, и в душе было невероятно больно. Хорошо, что Кьюби прекратил попытки вырваться. Я бы не смог сдерживать и его, настолько плохо мне было в тот момент.       Учиха тем временем с рыком врывался в меня раз за разом и, сорвав с меня куртку и майку, оставлял кровоточащие укусы там, где мог дотянуться, а где не мог — просто царапал до крови. Я чувствовал, как она стекает по плечам и пояснице. Каждый толчок Саске ощущался так, будто меня пронзает раскаленный прут. И опять Саске кончил в меня. Было противно от ощущения липкой жидкости внутри меня, но сил хоть как-то сопротивляться не осталось. Я сам себе напоминал куклу.       Мне хотелось умереть здесь и сейчас, но что-то удерживало меня в сознании. Все то время, что Саске насиловал, я был в сознании. Я прекрасно запомнил все то, что он со мной сотворил, мне невероятно больно и стыдно, но все имеет свойство заканчиваться. Так и Саске в какой-то момент кончил и вышел из меня, становясь самим собой. Внешне, по крайней мере.       — Больше не смей меня преследовать, — проронил Учиха и исчез, не бросив на меня и лишнего взгляда. Мне же хотелось умереть здесь и сейчас, чтобы отряд, который шел за мной, нашел мой труп, но все, на что я был способен — это потерять сознание, напоследок замечая, что ко мне кто-то приближается.       Очнулся я уже в палате больницы Конохи. Все тело было в бинтах и ныло так, что не хотелось двигаться лишний раз, но в туалет хотелось неимоверно, поэтому я, пересиливая себя и свою боль в теле, слез с кровати и, не прикрывая свою наготу, прошел в санузел, примыкавший к палате. После того, как я вновь лег, я повернулся к окну и стал смотреть на небо. Оно было все в облаках. Судя по наклону тени, было где-то около четырех часов вечера. Скоро будет вечерний обход — следовательно обнаружат, что я очнулся и даже не попытался сбежать. Я хихикнул, представив выражение лица ирьенина, когда тот поймет, что я остался в больнице по собственному желанию. Хихиканье перешло сначала в тихий, а после в более громкий смех, который в свою очередь превратился в истерику. Я смеялся и плакал одновременно. Не знаю, сколько времени прошло, но я сумел успокоиться. Все закончилось. Ублюдок ушел из деревни. Я не буду пытаться его вернуть. Это его выбор. Пусть подохнет у змея, мне плевать. Теперь надо научиться жить с тем, что эта сволочь со мной сотворила.       Я оказался прав. Выражение лица ирьенина, заставшего меня в сознании и в палате, было достаточно комичным, но не смогло вызвать у меня и тени улыбки. Жаль, но тот быстро взял себя в руки и быстро скрылся где-то. Еще через какое-то время пришла баа-чан. Она обследовала меня, утвердив, что мне необходимо некоторое время на восстановление, но заживление ран идет в нормальном для меня темпе. Все это она говорила отведя глаза в сторону, словно заведомо не хотела встречаться со мной взглядом. Я ее прекрасно понимал. Как врач, она прекрасно знала все мои раны, прекрасно знала, что сотворил со мной Саске. В груди что-то сжалось.       — Наруто, я никому не говорила про все твои повреждения. Если ты сам захочешь, то расскажешь, — напоследок сказала баа-чан, прежде чем хлопнуть дверью.       Время в больнице текло невероятно медленно. Я постоянно пребывал в своих мыслях, стараясь не думать о том, что произошло в Долине Завершения. Однако ночью было невозможно противостоять снам, в которых я переживал изнасилование раз за разом, не имея возможности прекратить, как не имел возможности сделать это, когда все происходило в реальности. Но я мог проснуться, и просыпался я в холодном поту и беззвучным криком, застывшим на губах, но так и не срывавшимся с них. Ирьенины пытались колоть мне снотворное, но в таком случае я не мог проснуться и переживал эту боль и предательство несколько раз за ночь, пока действие лекарства не заканчивалось и меня не выталкивало из сна.       Спустя пару недель меня выписали из госпиталя. За время пребывания там ко мне приходили только три человека: баа-чан, извращенный отшельник и Какаши-сенсей. Джирайя предлагал отправиться с ним в путешествие, но я отказался. Я не хотел сейчас ничего, кроме того, чтобы забыть то, что сделал Саске. Увы, ничего не получалось. Физические раны зажили, но не душевные.       Первые несколько дней после выписки мне пришлось провести дома. Пятая приказала мне не появляться в Резиденции Хокаге ради миссий. Мне было все равно, потому я сидел дома, выходя только ради покупки продуктов. Каждый раз меня сопровождали взгляды, полные ненависти, и презрительные смешки.       — Шлюха, — шептали мне в спину гражданские женщины.       — Подстилка! — кричали пьяные гражданские мужчины.       Шиноби же старались просто меня не замечать. Мне было больно от того, что никто не понимал, что я этого не хотел, что я пытался сопротивляться. Но еще больнее было от того, что кто-то все рассказал. Я не знал, кто именно обо всем рассказал, но то, что случившееся со мной стало достоянием общественности, было очень неприятно. Однако еще большим ударом для меня стало презрение одноклассников и, как я раньше считал, друзей. Если я случайно с кем-то пересекался, то тот моментально старался куда-нибудь уйти, лишь бы не говорить со мной. И почему все презрение за изнасилование выливается на меня, а не на Саске?       Когда баа-чан разрешила мне выйти из временного отпуска, она назначила нашей команде тренировку, чтобы ребята могли вновь сработаться, а я — размяться. Какаши-сенсей смотрел на меня как обычно, но на дне глаз затаились грусть и жалость, а вот Сакура смотрела на меня так, словно я украл у нее нечто жизненно важное.       Во время совместной тренировки Харуно постоянно пыталась задеть меня каким-либо образом, хоть Какаши-сенсей иногда делал ей замечания. Мне даже показалось, что ее целью было вывести меня из себя, но все было напрасно. Я чувствовал только боль в душе от ее действий. Мне было неловко находиться в обществе тех, с кем раньше было легко и беззаботно. Нас связывало слишком многое. Тем больнее было выслушивать от Сакуры после тренировки о том, какая я сволочь, что посмел забрать первый раз Саске-куна, и еще чем-то недоволен. Все мои попытки возразить она отбивала, еще больше злясь. В какой-то момент она замахнулась и ударила меня по лицу, но моральных сил сопротивляться ей у меня не осталось. От последующего удара меня спас Какаши-сенсей, схватив руку Харуно и кивнув мне, чтобы я уходил. Горло перехватило, и я, развернувшись на пятках, убежал как можно дальше от остатков некогда своей команды.       На следующий день, когда нам давали миссию, Сакура попыталась возразить, что не хочет быть со мной в одной команде. Это был удар ниже пояса. Я не ожидал, что Сакура способна на такое предательство. Одно дело, когда она обзывается, но совсем другое дело, когда она на полном серьезе заявляет, что не хочет находиться рядом со мной в одной команде, потому что я шлюха и предатель в одном лице.       Последней каплей для меня стало то, что история с отказом повторилась и с другой командой. Шиноби отказывались работать со мной, каждый раз называя меня по-разному, но каждый раз имея в виду, что я — человек с пониженной социальной ответственностью — подстилка, другими словами. Это больно било по мне.       Через некоторое время я стал чувствовать себя не очень хорошо. Я постоянно чувствовал усталость, сколько бы я не спал, я не мог выспаться. Настроение прыгало постоянно, но добила меня тошнота по утрам. Спустя неделю такого самочувствия я обратился к баа-чан. После моего полного обследования она, полностью бледная, сказала, что я забеременел.       — Но это же невозможно?!       — Увы, но внутри тебя действительно развивается плод. Я не понимаю, как это возможно, но у тебя есть женские органы, которые окружены смесью твоей чакры и чакры Девятихвостого.       — И что мне теперь делать? — поинтересовался я у баа-чан, впрочем, будучи твердо уверен в том, что не собираюсь избавляться от ребенка.       — Аборт, — твердо ответила Цунаде.       — Нет! — Вспыхнул я на мгновение, после чего, не слушая возражения Пятой, покинул ее кабинет.       В тот же день я встретил на улице Кибу. Тот куда-то шел вместе с Акамару. Инузука явно случайно со мной столкнулся, но это не помешало ему начать смеяться надо мной.       — Что, шлюшка? Ищешь себе нового клиента? — заржал этот ублюдок. У меня только кулаки от злости сжались. Сейчас я был в слишком сильном эмоциональном раздрае, чтобы что-то сделать. — Не хочешь меня обслужить? Хотя не надо. Еще подцеплю от тебя что-нибудь.       Внезапно Киба замолчал и стал как-то странно ко мне принюхиваться. Я сделал шаг назад, чтобы сбежать, как Инузука подскочил ко мне и, больно схватив меня за плечо, втянул воздух у моей шеи.       — О, кто-то еще и понес, — мерзко заржал ублюдок. — Что же ты не говорил, что ты баба? Наруто-чан? Еще и имя у тебя довольно женское. Знал бы, еще давно трахнул, но второсортное дерьмо мне не надо. Тем более брюхатое.       После этих слов Киба отпустил мое плечо и ушел в неизвестном мне направлении. Мне вдруг стало так горько на душе, что я еле сдержал слезы. Только один раз всхлипнув, я убежал домой, где заперся, не желая выходить куда-либо.       Спустя несколько дней новость о том, что я беременен разнеслась по всей Конохе. Теперь каждый считал нужным сообщить мне о том, какой я монстр, чудовище, как все меня ненавидят, что мне надо было бы уже давным-давно сдохнуть.       В то же время тошнота меня преследовала не только по утрам. Многие запахи стали противными до рвоты, а некогда любимый рамен вызывал такое отвращение одним лишь своим видом, что мне пришлось выкинуть все пачки быстрого приготовления из дома, а Теучи-сану объяснить, почему я больше не буду к нему приходить. Усталость и сонливость никуда не пропадали, как и перепады настроения. Как-то раз я заметил, что реву только от того, что кончик листика моего домашнего растения засох. Это было странно, но мне было плевать.       В какой-то момент я не выдержал и решил уйти из Конохи. Шел второй месяц моей неожиданной беременности, мне стало тяжелее совладать с чакрой, но контроль я еще не утратил. Я возвращался домой с продуктами, купленными на рынке, как дорогу загородили мои бывшие одноклассники. Их было пятеро. Ни один из них не прошел проверку джонинов после выпуска, а потому они оставались на второй год выпускного класса.       Будь я в форме, с легкостью мог бы постоять за себя, но не сейчас. Били меня они долго и со вкусом. Моей единственной мыслью было защитить живот любой ценой. С ребенком не должно ничего произойти. Не смотря на то, как он был зачат, я уже его любил, ведь это был мой ребенок, моя семья. Я не мог допустить, чтобы моя семья пострадала, потому просто лежал на земле в позе эмбриона, закрывая живот, как мог.       Когда парням надоело меня избивать, они плюнули на меня и ушли. Я же решил, что оставаться в Конохе опасно. Такая ситуация может повториться еще не единожды. А значит, мне здесь делать нечего. Вернувшись домой, я собрал вещи и, под покровом ночи, сбежал из деревни. В квартире я оставил записку с объяснением, почему я ушел, и с просьбой меня не искать. Я оставил в Конохе не только нескольких человек, что продолжали хорошо относиться ко мне, не смотря на мое положение, но и свою прошлую жизнь. Своим уходом из Конохи я заканчивал старую жизнь и начинал новую, в которой главным смыслом станет мой ребенок. Я смогу защитить его и воспитать так, что никто и ничто не сможет причинить ему боли. Уж я об этом позабочусь.