***
Месяц тренировок изменил многое в жизни Ацуши, потому что, как ему кажется, держать мужчину за руку, прижимать его талию к своей и неловко мимолетно встречаться с ним глазами — это лучшее, что можно ощутить. А то смятение в сердце, что заставляет задыхаться, совершенно сбивает с толку. Накаджиме никогда не нравились партнерши в танцах так, да и он предположить не мог, что... мужчина... Накаджима останавливается, задумчиво уперев взгляд в пол, и мужчина отпускает его руку, чуть отойдя. — Ты в порядке? Ты последнее время очень тревожный. — Я... а? — парень поворачивается к Накахаре и после секунды соображений мотает головой, улыбаясь скромно. — Просто волнуюсь. У меня... я, я... — Все получится, Ацуши, ну. — Я не из-за танцев волнуюсь, — совсем мягко произносит юноша и поднимает неуверенно глаза. Щеки рдеют от смущения, он скрещивает кончики пальцев и трется ими неловко друг о друга. — Думаю, мы можем поговорить об этом позже. Не против зайти после тренировки в кафе? — понимая все по взгляду, предлагает Чуя, и мальчик сияет тут же благодарно, кивая. — Вот и хорошо, а пока не забивай этим голову, у меня только начало получаться! Они смеются вместе и начинают все сначала.***
Ацуши признался. Чуя ожидал это и, честно, был невероятно рад, что мальчишка осмелился. О том, что они встречаются, знают только они сами и страсть танго, которая с каждым шагом вспыхивает все ярче между их запястьями, между щиколотками и их глазами. Тренировок стало еще больше, они занимались почти каждый день, одни, и это было чем-то сокровенно-ласковым, потому что то, сколько любви они вкладывали в каждое движение, не сосчитать и не знать никому. А вечера после ужина проводились в теплых постелях, в которых всегда пахло чем-то сладко-свежим и шепталось все самое-самое, что так умилительно смущало мальчишку. Чуе нравился он, кажется, с первой встречи. Только стоило заметить его утонченную и чересчур элегантную фигуру, что почти всегда парень прячет под свободной и даже малость бесформенной одеждой, его сердце взволнованно екнуло.***
Сегодня их выступление. Чуе подкручивают ресницы, которые и от природы довольно пышные, с медно-рыжим блеском, нежно подкрашивают тонкие губы, и все выглядит настолько естественно, что, не знай, что это мужчина, не догадались бы. — Волнуешься? — спрашивает Накахара мальчика, оставшись с ним наедине в гримерной. Поднимается с места и, едва слышно стуча каблуками по плитке, приобнимает Ацуши со спины. — Немного. Все же пойдет хорошо, да? — Да, определенно, Ацуши, — Накахара ведет ладонью по плечу и, доползши пальцами до щеки, мягко поворачивает голову парня к себе, заставляет посмотреть на себя вживую, а не в отражении. — Золото наше, я уверен. — Чу- Выдох запирается сладким поцелуем, что так кстати успокаивает. Чуя ласково сминает губы парниши и улыбается, чувствуя объятия любимого. Мужчина сам ощущает, как нервный ком в горле сплывает куда-то ниже и растворяется, стоит Ацуши разгореться и скользнуть кончиком языка по чужой губе. — Тише-тише, — с усмешкой шепчет Чуя, отстранившись, и, замечая красный смазанный след, смеется. — У тебя помада осталась. — А у тебя стерлась, — тихо смеясь, отвечает Накаджима, и их руки тянутся к лицам друг друга, ласково и осторожно стирая отпечатки их поцелуя.***
Ацуши стоит посредине сцены. Чуя — чуть поодаль, но только стоит музыке, медленной и такой обжигающей, заиграть, он делает аккуратные шаги к парню. На носках, как он его учил, приостанавливается рядом и, смотря чуть вверх сощуренными по-плутовски глазами, протягивает тонкую лодыжку между ног Накаджимы, ведет боком стопы по внутренней части, и, не будь они на сцене, нога поползла бы выше, колено уперлось бы в пах, и! Чуя держит себя, Ацуши тоже — он, кажется, сейчас губу до крови прокусит; останавливает мужчину справа от себя, кладя руку на бок. Основная часть танца начинается, Ацуши здесь держится серьезно, пока Накахара не смотрит в его глаза. Носки туфель шуршат по полу в такт друг другу и музыке, бедра мимолетно касаются чужих, и мальчишке особенно тяжело держать жар в животе, чтобы он не скатился огненным шаром вниз. Накахара легко обводит круг носком в воздухе и вновь жмется к мальчишке, повиснув у него на шее и, кажется, вспомнив сонные вечера в обнимку, но ласковая рука, скользящая к пояснице по оголенной спине, заставляет покрыться мурашками. Ноги спутываются, пальцы крепче сжимают ладонь, и Чуя снова водит ногами круги по разным плоскостям. Элегантно и невероятно красиво, что, кажется, это профессионалка в танго. Он идет спиной вперед, и теперь ведет Ацуши, мельком оглядывая всех зрителей. — Слышишь, как пищат? — Даже не верится. Чуя усмехается и захлестывает ноги с особой четкостью и грацией, выученной в своем старом танце. Поворот, шаг, и они кружатся медленно-медленно, горячая ладонь Накаджимы снова нетерпеливо тянется в низ спины, но крепко сжимает бок мужчины, что сейчас жмется всем телом к мальчишке и вздрагивает незаметно. Ладонь кладется на едва исцарапанную лопатку, и Накахара перешагивает подставляющиеся под него ноги юноши в свободных наглаженных брюках с чертовски высоким поясом. И прямо в этот же миг к этому шелковому поясу прижимается выглянувшее из-за разреза бедро, каблук игриво проходится по икре, и Ацуши сжимает ладонь любимого, тихо и до безобразия довольно скуля. Чуя замахивается и вторым бедром, садясь на колено мальчишки, и почти незаметно целует его в линию челюсти, оставляя теплый розовый след. Он спрыгивает на пол красиво, точно и не весит ничего, Ацуши кружит его разок и обнимает; крепкая рука держит под талией, Накаджима наклоняет любимого и ткнется носом в грудь, ведет кончиком к шее, и тот прогибается еще выразительней, чувствуя всем телом загоревшиеся взгляды зрителей. Пара шагов, их ноги вновь запутываются друг с другом, они смеются сами себе, смотря сосредоточенно в пол, и внутри так паточно расплывается радость. Еще совсем чуть-чуть, еще самая главная часть. Накахара показывает теперь всем свои худые бедра, скрывающиеся за темно-алой тканью юбки, водит коленями так быстро, словно режет ими воздух. Но стоит Ацуши начать те же движения, они вдвоем замедляются и смотрят в глаза напротив, ничего больше вокруг не видя. Свет прожекторов искрится где-то сверху и неприятно слепит, отчего им приходится опустить глаза обратно в пол и наблюдать на своими ногами. Мужчина обнимает своего мальчика за шею и ложится на его бедро, пока он делает пару плавных шагов в сторону, а Чуя поправляет воротник черной атласной рубашки, прикрывая багровый отпечаток его губ, оставшийся еще прошлой ночью. Ацуши усмехается — его рубашка расстегнута почти до середины груди, и как бы Накахара не пытался прикрыть один, ненужным глазам попадутся еще с десяток сине-маковых цветков. Чуя поднимается, они продолжают переступать друг друга, словно играя, касаются коленями бедер, икрами щиколоток, а носками туфель ерзают по полу, поглядывая в зал. Чуя отстукивает ритм, делая новые шаги, и парниша удивляется, как в первый раз, их невероятной изящности, и думает невольно, что мужчина изящен не только в танцах перед людьми, но и оставаясь один на один со своим мальчиком. Плавные движения в миг становятся резкими и четкими, они неожиданно приседают, изящно вытягивая правые носки назад, и жмутся щеками друг к другу, прикрывая томные глаза. Медленно, мучительно долго поднимаются, крепко обнявшись и, расставшись на мгновение, снова обнимаются. Чуя вздыхает тяжело в плечо парниши, сам Ацуши прижимает его к себе за талию и сжимает губы. Они взяли золото.