***
Пройдя стандартную для посетителей процедуру, нестандартно в сотый раз выслушав от уже знакомой медсестры причитания о непослушании больного и узнав немного о его общем состоянии, Эррор наконец смог встретиться с братом. Дверь в палату чуть скрипнула, и запах лекарств стал отчётливее, забиваясь жжением в нос. Длинная комната встретила вошедшего тихим эхом его шагов и привычным чуть слышным гулом вездесущих аппаратов. В белизне интерьера такой же бледный Гено смотрелся совсем неотделимо от окружения, и только яркие зрачки, искрами метавшиеся в тёмных глазницах, выдавали в нём живого монстра. Эррора всегда пугало то, как гармонично смотрелся его брат в больничной палате, он не мог сказать, было ли это из-за того, что он просто привык видеть его здесь, или по какой-то другой причине, факт был в том, что ему это совсем не нравилось. Больной недоверчиво уставился на Эррора, явно ожидая очередных наставлений. — Что, снова будешь отчитывать? — вместо приветствия кинул он, заранее зная, что брат уже успел выслушать все последние новости о его «свершениях». — А ты что, перестанешь сбегать, если я это сделаю? — ухмыльнулся Глюк, усаживаясь на стул. Что Эррор, что Фреш уже привыкли слушать недовольных их братом медсестёр и врачей. Дело было в том, что, даже находясь в достаточно нестабильном состоянии, Гено умудрялся сбегать из больницы. Первое время его отчитывали, потом усилили надзор за ним, а затем, когда и это не помогло, все просто оставили его в покое и смирились с тем, что его совсем не пугают ни угрозы персонала, ни вероятный вред, который он себе наносит, ни возможность словить приступ в момент, когда никого не окажется рядом. А объяснял он своё поведение крайне просто. — Я не виноват, что тут ужасно скучно, — почти капризно оправдался Гено, удобнее откидываясь на подушки, — а меня даже погулять не пускают. — И этот скелет старше меня, — закатил глаза Эррор. Его брат всегда вёл себя нарочито инфантильно, когда речь заходила о несерьёзных вещах, которые ему не нравились, именно поэтому Глюк не любил, когда он начинал так говорить о чём-то, касающемся его шаткого здоровья, — можешь хотя бы на недельку притвориться серьёзным и рассудительным? Чернокостный выудил плед, тут же скидывая его брату на колени, а пока тот разворачивал и ощупывал подарок, достал из портфеля несколько книг и заменил ими лежащие на ещё одном стуле рядом с кроватью. За долгое время братья уже приноровились к некоторым вещам, похожим на эту: Гено специально складывал прочитанные книги в одно и то же место, а потом Эррор, не задавая лишних вопросов, забирал их, оставляя новые. Среди страниц прочитанного Глюк периодически мог находить список продуктов, которые брат ожидает получить в следующий раз, или перечень каких-нибудь необходимых мелочей. Сложно было сказать, зачем они организовали всё так, чтобы им не требовалось лишний раз говорить об этом. Когда-то чернокостный думал, что, таким образом ограничивая количество вопросов, Гено пытался показать ему, насколько немногое можно будет с ним обсудить, пока он находится в больнице, и тем самым в очередной раз подчеркнуть, что ему тут скучно, но, когда каждое посещение показывало обратное и когда у них каждый раз находились темы для разговора, эта теория перестала иметь смысл. Однако они всё равно продолжали так делать. — Плед? Очень кстати, но меня скоро снова выпишут, — Гено развернул покрывало, накидывая его поверх одеяла и проводя рукой по пушистому ворсу. — Ты хотел сказать, что скоро снова сбежишь домой, никого не предупредив? — усмехнулся Глючный, отмечая, что бинтов на нём действительно убавилось, как и аппаратов вокруг. — Нет, я хотел сказать, что меня здесь больше терпеть не могут и отправляют домой ещё на месяцок, рассчитывая, что навсегда. Примерно год Гено вот так кочевал из больницы домой и наоборот. Его отпускали на некоторое время, но потом всегда случался рецидив, и его приходилось возвращать обратно. Самым обидным было то, что он только-только успевал хоть немного повеселеть и насладиться свободой и нормальной жизнью. В эти «перерывы» он пытался успеть как можно больше времени провести с семьей и друзьями, ходил в школу и заставлял Фреша проводить с братьями вдвое больше времени, чем он это делал обычно. Каждый раз им всем хотелось верить, что Гено вскоре совсем придёт в норму и жизнь братьев наконец сможет вернуться в привычное русло, но рано или поздно всё вновь шло под откос, и он возвращался в больницу в состоянии ещё более плохом, чем был изначально. Благо, сейчас Гено не выглядел как кто-то, кто собирался в ближайшее время снова отправиться погулять по границе между жизнью и смертью. — Значит, мы сможем отпраздновать Рождество вместе? — задал риторический вопрос Глюк, стараясь не поддаваться гнетущим мыслям. — Надеюсь, что так, а то сидеть тут ещё и в праздник — уж увольте, — нахмурился Гено. Он задумчиво взглянул в окно, вероятно, понимая, что в такой мороз ему бы не удалось без серьёзных последствий снова сбежать, тем более добраться до дома. — Да ладно, тут не может быть настолько скучно, хотя бы потому, что… — начал Эррор, уже заслышав в коридоре какой-то нарастающий шум. Ему даже не пришлось заканчивать предложение, потому что события объяснили всё за него. Дверь с грохотом распахнулась, и в проходе показался запыхавшийся Рипер, машущий перед собой полосатой тряпкой и улыбающийся во все тридцать два. — Гено, я нашёл способ тебя согреть! — радостно заверил он, кажется, пока не замечая, что его приятель не один в палате. — Специально для тебя я стащил у своего соседа по палате свитер! Так вот, чем была эта тряпка. Правда, даже на глаз легко можно было определить, что вещица для Гено явно маловата и, если вообще налезет, сойдёт разве что за летний топ, навряд ли способный согреть и едва прикрывающий рёбра. Хотя, может, в этом и был замысел. Гено неодобрительно вперился взглядом сначала в свитер, очевидно по расцветке, принадлежавший кому-то из семейства Темми, затем в разгорячённого Рипера, который, наконец заметив Эррора, косо улыбнулся, презентабельно облокачиваясь о дверной косяк и медленно опуская предмет одежды, кажется, намереваясь спрятать его за спиной. — О, так у тебя посетители. Привет, Эррор, как поживаешь? — стараясь сгладить неловкий момент, Смерть сделал вид, что только что не делал ничего из ряда вон выходящего. — Неплохо. А ты, я погляжу, не очень-то и болен, — Эррор едва сдерживал накатывающую волну смеха, глядя на застывшего с неопределённой гримасой одноклассника, старающегося как можно более непринуждённо перевести тему. Кажется, для полной картины ему не хватало только начать насвистывать неразборчивую мелодию, чтобы наверняка собрать образ монстра, не замышлявшего ничего странного, но с точностью до наоборот. — Мне… Мне попался хороший врач. Вот, уже иду на поправку, — Смерть демонстративно развёл руками, пытаясь показать, насколько он здоров, вероятно, считая, что для этого достаточно показать, что все его конечности на месте, а вместе с тем вновь явил свету полосатую тряпку. — А ещё тут кормят хорошо. Правда, Гено? — Нет, — ни секунды не колеблясь, заверил скелет, недовольно хмурясь: — Последний раз нам давали безвкусную полу-холодную кашу. Рипер замялся, собираясь снова возразить, но стоило ему только открыть рот, как его перебила новая волна нарастающего грохота. Смерть сильно вздрогнул и с видом уличённого за воровством мальчишки оглянулся на источник шума, а поняв его причину, не мешкаясь, рванул с места в противоположную сторону, начиная вопить нечто, похожее на извинения. Секундой позже в дверном проёме мелькнула маленькая серая тень с ярко блестящими, агрессивными огоньками глаз и умчалась прямиком за сбежавшим, ненароком захлопывая дверь. — Весело у вас тут, — подытожил Глючный, — как ты только умудряешься называть это скукотой? Он всё-таки старается, был бы благодарнее. — Если бы ты был на моём месте, понял бы, что весёлого тут мало, — вздохнул Гено, вслушиваясь в затихающее за дверью «Прости, Боб, я больше никогда не буду трогать твои вещи!» и возобновляющиеся причитания персонала, которому не повезло оказаться поблизости. Больной затих, начиная уходить в тревожащие его мысли, но быстро опомнился, возвращаясь в реальность. — Как там в школе? Что-нибудь поменялось? Эррор рассказал ему обо всех последних событиях: каких-то мероприятиях, некоторых слухах, которые дошли даже до незаинтересованного него, и о пополнении в классе. — То есть ты хочешь сказать, что к нам перевёлся скелет с огромной дырой в черепе? — как-то недоверчиво кашлянул Гено. — Я знаю, не мне об этом говорить, но как он ещё жив? — Живее всех живых и даже спокойно лезет в драки. Относительно недавно пришлось их с Кроссом перед Маффет выгораживать, — Глючному пришлось объяснить некоторые детали, связанные с этим, — а вот другие держатся менее уверенно. Сейчас сезон болезней, недавно Дрим и Найтмер чем-то переболели, выглядело, как что-то серьёзное, но оба вышли буквально через пару дней. Эррор рассказал об этом ровно то, что ему когда-то ранее передал Инк. Он мало интересовался состоянием Дрима, да и Найтмер, с которым он проводил немного больше времени, не подавал каких-то явных признаков болезни и занятия особо не пропускал. Так что всё это в итоге тоже больше походило на слух, нежели на проверенную информацию. — Дрим — это тот новенький, да? — уточнил Гено, пытаясь припомнить, как выглядят его одноклассники. — Нет. То есть, — Глючный замялся, тихо вздыхая, — ну, для тебя да. Постоянно забываю, что он перевёлся только год назад. Эррор заёрзал на стуле, пытаясь найти более удобное положение, словно это могло унять его беспокойство. Каждый раз, когда в их разговорах Глюк натыкался на неосведомлённость брата, связанную с его пребыванием в больнице, чернокостный невольно начинал чувствовать свою вину, пусть причин для неё и не было. Из-за болезни Гено практически перестал посещать школу, сильно отстал по программе и вынужден был остаться на второй год, попадая в один класс с Глючным. Но и здесь ему не удалось толком познакомиться с новыми одноклассниками по той же причине — ухудшающееся состояние. А с учётом того, что в школу, не отличавшуюся большим числом учащихся, постоянно переводились новенькие, было просто нереально в его положении помнить всех. В этом не было ничьей вины, но, не имея другой цели, она привязывалась к тому, кто был ближе всего, — к Эррору. Больной, заметив его беспокойство, практически инстинктивно опустил свою руку на красно-жёлтые пальцы, к своему удивлению обнаруживая, что брат не торопился отшатнуться, даже как-то излишне спокойно для гаптофоба реагируя на прикосновение. — Ого, а ты далеко продвинулся со своей фобией, в прошлый раз ты ещё с минуту не отвечал после такого. Тренировки дают результаты, да? — похвала прозвучала настолько оптимистично, что выдавала всю неуклюжесть попытки перевести тему или привлечь внимание. Но начатый вопрос так просто оставлять не хотелось. — Насколько я помню, Дрим — это тот маленький скелет с жёлтыми глазами, друг твоего парня, да? — Да. Нет. То есть, — Глючный, едва отойдя от нахлынувшего поганого чувства обиды, вновь с головой окунулся в раздражение, — почему вы оба называете Инка моим парнем?! — Ну, вы выглядите, как пара, да ещё и времени столько вместе проводите, по крайней мере, исходя из твоих рассказов, — хихикнул Гено, сильнее вгоняя брата в краску. — Да ладно тебе, не стесняйся. Мы с Фрешем давно уже приняли твою ориентацию, — подмигнул он, шире растягивая улыбку. — О, кто бы говорил, — ехидно протянул Глюк. Кажется, где-то в коридоре снова послышался крик Рипера. Гено сделал вид, будто намёк не понял. — Ладно, вернёмся к теме. Да, Дрим — низкий друг Инка с, эм, — Эррор остановился, задумчиво хмурясь, — с жёлтыми глазами, — что-то в этом утверждении ему казалось неправильным. В принципе, раньше он особо не обращал внимания на детали, так что незнание цвета глаз одноклассника, с которым он толком не общался, было абсолютно нормальным, но с недавнего времени пристрастное отношение к мелочам стало привычкой, и, если бы с того момента ему доводилось хоть раз перекидываться с Дримом парой слов, что было вполне вероятно, подсознательно он бы запомнил цвет его зрачков. Но сейчас это было совсем неважно, он не стал придавать никакого значения секундному замешательству. — Тогда могу сказать, что недавно был тут один такой. Так вот почему он показался мне знакомым, — кивнул сам себе Гено, — но, кажется, он тут не оставался, иначе я бы заметил. Значит, либо инфекционное, либо действительно что-то несерьёзное, а раз его преспокойно вернули в школу, то второе, — подытожил он. — Как бы там ни было, скоро ты в любом случае со всеми ними повидаешься. А ещё очень надеюсь, что ты готов к экзаменам, — напомнил Глючный. — Об этом можешь не волноваться, по-твоему, вот это мне зачем? — он похлопал по новым принесенным книгам, среди которых помимо литературы было несколько учебников и толстых тетрадей, страницы которых топорщились от сложенных между ними распечаток с заданиями или разъяснениями к ним. Да и прошлая подборка книг, сейчас покоившаяся у Эррора в портфеле, не была обделена учебными пособиями. — От скуки и к экзаменам готовиться не так уж утомительно. Как же всё-таки замечательно, что скоро я смогу самозабвенно забить на учебу, — усмехнулся больной, намекая на своё скорое освобождение. Они успели обсудить приближающиеся праздники, наметить кое-какие планы на зимние каникулы и перекинуться парой слов о впечатлениях после прочтения одной из книг, прежде чем время посещения подошло к концу и Эррора попросили уйти. Когда он выходил из больницы, зародившееся во время диалога недоумение стало сильнее, подогреваемое мыслями, которые мгновенно засели у Эррора в голове, стоило ему остаться наедине с собой.***
Наивное, почти детское пение, оплетая свинцовыми лозами пространство, становилось угрожающим рыком, пляшущим меж серых стен. Довольная улыбка, разрезающая лицо от уха до уха, обнажает острые клыки. В костистых пальцах с содранными ногтями что-то блестит. Щёлк-Щёлк. Его собственное дыхание, давно сбившееся в сип, готово оборваться в очередной беззвучный крик. Он дёргается, пытаясь высвободиться, но ей от этого только веселее. Это не улыбка, это оскал. Она нежно, успокаивающе оглаживает его руку, и по костям от этих прикосновений расползается липкий холод, забивающий горло невыраженным ужасом, стаи паразитов, грызущих его надкостницу. Щёлк-щёлк. Он ничего не может сделать, всё, что ему остаётся, — это смотреть. Наблюдать в ярчайших деталях и вопить осипшим от крика голосом. Она пересчитывает его пальцы, оставаясь довольной своими подсчётами. Инструмент ослепляет его отражающимся светом лампы. Он успевает почувствовать холод металла на одной из фаланг. Щёлк.***
Он чувствует фантомную боль. А вот крик вполне реальный. Эррор хватается за руку, не сразу понимая, что его тело на самом деле невредимо. Расплывающимся взглядом он смотрит на силуэт ладони, выискивая несуществующие повреждения, но жёлтые пятна последних фаланг чуть успокаивают его разбушевавшуюся фантазию. Все пять на месте. На всякий случай Глючный всё равно сгибает каждый палец по отдельности, а затем, видя дёрганность и натянутость своих движений, разминает запястье и трёт другой рукой по разноцветным костям, пытаясь избавиться от онемения. — Приснится же, — пробормотал он, отрываясь от своего занятия и оглядываясь вокруг, — задремал?.. Ответом ему послужило окружение: во всей полупустой комнате только вокруг него, усевшегося на полу, под лампой на тумбочке царил беспорядок из ниток, недоделанных игрушек, каких-то схем вязания, рядом с ногой примостились ножницы, чуть поодаль — коробка со спицами, а прямо на коленях лежали чудом уцелевшие очки. Одним словом, уснул за работой. Глючный устало вздохнул и с нажимом помассировал виски, стараясь избавить мысли от привидевшегося. Он кинул взгляд на часы, а после секундного недоумения догадался поднять очки к глазницам. Уже было за полночь. Тишина дома подсказала, что своим криком он никого не потревожил: Фреш ещё не вернулся. Как-то инстинктивно Эррор потянулся к телефону, открыл список недавних вызовов и занёс палец над одним из них, но помешкав немного, пролистал чуть ниже и щёлкнул на совсем другой. Мерные гудки резали слух и слишком шумно раздавались в просторной комнате. Звук малость трещал, забиваясь в верхние углы комнаты, и у Глючного было достаточно времени, чтобы усомниться в своём выборе. Щелчок оповестил о том, что его слушают. — Че как, бро? Что-то случилось? — раздался бодрый голос по ту сторону провода. На удивление даже не заглушаемый музыкой. — Да так, решил проверить, жив ли ты ещё, — уклончиво сообщил Глючный, свободной рукой почти вслепую нащупывая в комоде блокнот и карандаш. — Я супер жив, ощущаю себя фрешово, — в местах, где обитал Фреш, всегда царила оживлённость, если не хаос, так что он не сбавлял громкость, даже разговаривая по телефону, позднее время его тоже не смущало. И сейчас его речь звучала среди теней даже отчетливей, чем слова Эррора. — Ты что-то хотел спросить, не? Глюк покачал головой, словно его собеседник мог это увидеть. Он услышал, что там Фреша, кажется, позвали, так что не стал задерживать его. — Просто считай это случайным звонком, — кинул он, принимаясь что-то черкать на чистом листе. — Пока. — Звони, если понадоблюсь, — успел услышать Эррор, сбрасывая вызов. Он задумчиво окинул взглядом телефон, спрашивая себя самого, зачем вообще нужен был этот звонок. Наверное, для спокойствия. Остатки сна как рукой сняло, а всегда гипертрофированно хорошее настроение брата помогло разогнать приставшее после кошмара «послевкусие». Ну, смысл у его действий определённо был, хотя и прятался скорее в подсознании. Глюк, быстро набрав короткий текст, отправил какое-то сообщение, после чего снова позвонил. В этот раз ответили намного быстрее. — Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? — Даже по голосу могу сказать, что ты не спал, так что не надо этого недовольного тона, — постепенно чёрточки в блокноте начали складываться в какой-то рисунок, но Эррор не особо был в этом заинтересован. — Ла-адно, но ты мог оторвать меня от работы, не думал об этом? — Инк не звучал раздражённым, так что, даже если Глюк таки помешал ему, не похоже было, чтобы художника это расстроило. Эррор был благодарен чернильному за то, что он мог позвонить ему в любое время и застать его бодрствующим или по крайней мере готовым выслушать. Хотя, возможно, причиной этому было не врожденное добродушие и отзывчивость, а проблемы с режимом сна, или просто со сном, или ещё с чем-то?.. Глючный не стремился вникать в эту тему, ему достаточно было знать, что Инк спит от силы часа три в день, и то, если повезёт, — в большем он просто не нуждался. Сейчас чернокостному нужно было с кем-то поговорить, потому что подобные сегодняшнему кошмары хоть и были редки в последнее время, но по-прежнему удручали и вселяли беспокойство, что, в свою очередь, грозило психическому состоянию Эррора, жизнь которого только-только начала налаживаться. Не хотелось потерять весь прогресс, которого он достиг тяжким трудом, из-за обычных сновидений. Так что сейчас он пытался поговорить с чернильным о чём-нибудь, но атмосфера не располагала, поэтому большую часть времени оба просто молчали в трубку, занимаясь своими делами. Впрочем, даже мнимое присутствие кого-то рядом, создаваемое этим звонком, успокаивало: если задашь вопрос, тебе ответят, если заговоришь, будешь знать, что мысли уходят не в пустоту. Этого было достаточно. Рисунок в блокноте приобретал всё больше деталей, объединяющихся в единое изображение. Рисование было замечательным хобби, привитым Инком, тот практически постоянно что-то набрасывал в скетчбуках, блокнотах, на полях тетрадей, хотя и площадью за тонкой красной линией он не пренебрегал и рисовал даже на своих руках. Порой это раздражало, раздражало настолько, что со временем у Эррора появилось настойчивое желание уничтожать все эти маленькие произведения искусства, что он, собственно, и начал делать. Разрывая попадавшиеся ему в руки клочки бумаги с изображениями, Глючный начинал чувствовать необъяснимое удовлетворение, спокойствие и облегчение, подобное тому, что испытывают люди, избавляясь от мелкой, но назойливой, сильно беспокоящей проблемы, будь то крошечная заноза или постоянно гудящий над ухом комар. Это быстро стало привычкой, которой Инк потворствовал, он вообще не расстраивался, когда очередное его творение исчезало под пальцами Эррора, он просто начинал новое. Не подпускал он чернокостного только к самым серьёзным работам, на которые тратилось больше всего времени и сил. Ну и конечно, однажды Инк предложил дать Эррору пару уроков рисования, так, для разнообразия. И Эррор для разнообразия согласился. И теперь он рисует так же охотно, как и уничтожает свои и чужие рисунки. Просто привычка и ничего более. Но в последнее время из-за холода это давалось сложнее, чем обычно: пальцы не слушались, надкостница едва ощущала карандаш, руки быстро уставали сильно сжимать его, чтобы хоть как-то осознавать его наличие. Всё это очень мешало не только его навязанному хобби, но и учёбе: порой из-за подобных проблем ведение конспекта превращалась в пытку, другим словом это просто нельзя было назвать. — Хей, Эррор, — отвлёк от размышлений Инк. — Чего тебе? — Что ты сейчас рисуешь? Глючный посмотрел на рисунок и недоверчиво взглянул на телефон, явно что-то обдумывая. — Ничего, — ответил чернокостный, — с чего ты вообще взял, что я что-то рисую? — Просто показалось, — усмехнулся художник, — мне послышалось, что я слышал шелест бумаги. С той стороны раздался металлический грохот и недовольный возглас чернильного. Кажется, Инк опрокинул что-то и, судя по звукам, задел уйму вещей, так что теперь Эррор мог слышать отборные ругательства, потому что, скорее всего, из-за неосторожности художника могли пострадать и холст, над которым тот работал уже долгое время, и рядом стоящая мебель, если он опрокинул краску или что-то подобное. В любом случае, пока Инк был «занят», Глюк вырвал листок из блокнота, уже собираясь бесцеремонно от него избавиться, но тут кое-что осознал. — Инк? — М? — ругательства стихли, художник насторожился. — Почему ты только что матерился? — абсолютно спокойный голос Эррора не предвещал ничего хорошего. — Потому что я только что одним неловким движением убил картину и ковёр, за который меня может убить Кросс, — раздражённо пояснил чернильный, принимаясь «спасать положение», как можно было понять по последующему шуму. — Ты прекрасно понял, что я не про это, — строгий тон Глюка заставил Инка снова остановиться. Повисла неловкая пауза. Эррор ждал, что в любой момент художник забьёт на всё и просто бросит трубку, но с той стороны послышался усталый вздох. — Я… всего немного, — виновато оправдался Инк, хотя и знал, что подобное оправдание его не спасёт. — Инк, в который уже раз ты мне обещал, что прекратишь пользоваться этой дрянью? — сорвался на недовольный шёпот Глюк. — «Краски» — не дрянь, кроме того, мне нужно было немного вдохновения, чтобы закончить картину. Как, по-твоему, я сделал бы это без эмоций? Считай их чем-то вроде лекарства. Эррор замолчал, и это молчание очень пугало художника. Тишина повисла в этом тёмном пространстве, соединённом сотовой связью, буря за окном завыла сильнее, сквозняки стонали в полом доме и грохотали оконной рамой. Было непонятно, что творилось в голове чернокостного, и Инк невольно начал чувствовать себя виноватым: в его планы никак не входило обижать Эррора, всё, чего он хотел, — заниматься любимым делом, вполне логично с его стороны было искать новые методы, пробовать разные техники и использовать различные пути поиска вдохновения. Эмоции — поразительная штука, являющаяся исходной точкой очень многого, начиная с открытия творческого потенциала и создания шедевров, заканчивая необдуманными поступками с громадными последствиями. И когда бездушному, с рождения ограниченному в эмоциях Инку наконец удалось найти способ узнать всю прелесть способности чувствовать, по-новому воспринимать привычный остальным мир, стало понятно, что просто так отказаться от такого «подарка судьбы» будет очень сложно. Это было ясно как день, но сейчас это оправдание казалось совсем несущественным по сравнению с ценностью компании чернокостного. Инк видел, как злился на него за подобные выходки Эррор, и постоянно убеждал себя, что он готов отказаться от эмоций, лишь бы не довести их с Глючным отношения до точки невозврата, когда терпение чернокостного иссякнет окончательно, но стоило вернуться «пустоте», как желание вновь ощутить хоть что-то, даже самую плохую эмоцию, становилось сильнее, и художник вновь возвращался к «краскам». У всего есть своя цена, и за способность чувствовать тоже приходилось платить. Инка не беспокоила реальная цена «красок», деньги не были проблемой, да и Эррора тревожило совсем другое. — Инк, это наркотик, — сложно было сказать по сдавленному шёпоту, что именно чувствовал Глюк, да и интонация, словно находясь на перекрестке выборов эмоциональной окраски, рвалась во все стороны, из-за этого оставаясь на одном месте: жалость, раздражение, печаль, злость, обида, обречённость, обвинение — всё и ничего одновременно. Но почему-то художника задело. Теперь пришла очередь Инка неопределённо молчать. Тени за окном неприветливо сгущались, стремясь заполнить всё пространство улиц и протиснуться в дома сквозь щели в рамах и дверях. Стрелки на часах показывали неприлично позднее время, таймер разговора на телефоне уже переваливал за час. Где-то с той стороны послышался звук закрывающейся двери. Должно быть, Кросс пришёл. Может, не так уж и поздно? — Могу я прийти к тебе? — отозвался чернильный. Не похоже было, чтобы он собирался перевести тему, поэтому Эррор почти не разозлился. — Можешь, — сухо ответил он. Значит, предъявлять обвинения и аргументы «за» и «против» он будет лично. У Инка будет время всё обдумать. Звонок завершился. Глюк тяжело вздохнул и вновь скептически оглядел рисунок в своих руках. А после безжалостно разорвал его.