В логове льва

3 мая 2006 г. Брюссель Четверо мужчин в кабинете, наставившие на адвоката полуавтоматическое оружие, не произвели на того особого эффекта. Он лишь поднял взгляд от бумаг, которые читал, и бесстрастно взглянул на них. – Мой секретарь не сообщал мне о встрече с вами, г-н Репин. Уберите своих людей из моего кабинета, пока я не вызвал свою службу безопасности. – Ты солгал мне! – Константин вышел на середину большого кабинета, стены которого украшали полки с книгами в кожаных переплетах и две картины Гунтрама, и встал перед большим столом. – Заверяю вас, мои люди имеют огромный опыт в выносе мусора. Это будет не в первый раз, – произнес низким голосом Мишель. – Они практиковались всего два дня назад, мистер Репин. Ваши люди не очень спортивны. – Твоим наемникам просто повезло. – Если можно, частные военные подрядчики. Они очень толковые, – мягко сказал Мишель. – Теперь выведите своих псов, если хотите поговорить со мной и уйти отсюда живым. Они недавно прибыли из Сомали. Полагаю, вы знаете о местных традициях, так как они тоже ваши клиенты. Четверо мужчин, заблокировавшие дверь, с оружием, нацеленным на трех его телохранителей, убедили Репина в том, насколько серьезен Лакруа. Они выглядели хорошо обученными и опасными, особенно двое черных очень высоких мужчин. Константин дернул головой, отзывая своих людей. Он уже потерял трех хороших солдат, пытавшихся привести к нему Лакруа. – Хорошо, сядьте, и мы сможем цивилизованно поговорить. Мне не нравится, когда люди вторгаются в мою собственность. – Ты отдал Гунтрама Линторффу! Я убью тебя только за это. Он живет в его доме во Франкфурте! – прошипел Константин. – Да, дети никогда не поступают так, как хотят родители. Он решил вернуться к Линторффу. Я недоволен его выбором, но все к лучшему, – вздохнул Мишель и откинулся на спинку мягкого кожаного кресла, выглядя полностью расслабленным и не впечатленным присутствием вооруженного Репина. – Это твоя вина! – Не так уж вы и подходите ему, как я думал. На мой вкус, попытка разрушить его карьеру была лишней, мистер Репин. Вы никогда не получите Гунтрама, пока я жив. – Долго ты не проживешь, – прорычал Константин. – Вы тоже, если я отправлю вас за решетку. Сколько вы протянете в тюрьме? Два дня? Неделю? Российские власти были бы рады увидеть все, что у меня есть на вас. Радуйтесь, что я не отдал это Линторффу. У меня тоже есть этические принципы по отношению к моим клиентам. – Здесь все не закончится. – Конечно, нет, но имейте в виду, что это я организовал большую часть юридических структур ваших компаний. Многие из ваших налоговых деклараций балансируют на грани законности, весь вопрос всего лишь в том, чтобы сложить два и два. Уходите и забудьте о существовании моего сына. Он сделает то же самое в отношении вас. – Он мой, и я верну его. – Ему немного осталось. Если вы его так любите, позвольте ему жить в мире и радости. Гунтрам все еще ценит вас; не разрушайте добрую память о себе и свою жизнь из-за детской прихоти, – устало сказал Мишель, указав на кресло для Репина. – Это не прихоть! Я люблю его, и он тоже меня любит! – повысил голос Константин, однако сел, куда было предложено, расстегнув пиджак. – Нет, он покончил с вами. Вы потеряли его два года назад. К моему раздражению, Гунтрам любит Линторффа, а тот любит его. Забрав его, вы его убьете. Я был вынужден вернуть его этому подонку, прежде чем он умрет от сердечного приступа. Его здоровье значительно ухудшилось, пока он со мной жил. Хорошо подумайте, хотите ли вы быть тем, кто его похоронит. Я похоронил его мать, и это сложнее, чем вы думаете. – Это не будет забыто, Лакруа. – Прошу вас, давайте вспомним, кто мы такие, сэр. Запугивание годится для толпы, а не для таких, как мы, – усмехнулся Мишель. – Как ваш советник, я бы рекомендовал вам прекратить эту войну с Линторффом. Вам ничего не выиграете от нее, но можете потерять все. Ваши проблемы с Морозовым стоили вам Гунтрама. В следующий раз это будет ваша голова. В вашей собственной структуре немало трещин, и многие готовы использовать их против вас. Еще раз переговорите с Линторффом; воспользуйтесь тем, что он находится в своего рода буколической (т. е. мирной, безмятежной, сентиментальной. – Прим. пер.) фазе из-за своих детей и пребывает в щедром настроении. Это редкое событие, почти как парад планет. Возможно, я мог бы ходатайствовать в вашу пользу, и Линторфф позволит вам увидеть Гунтрама – под наблюдением, конечно, если мальчик этого захочет. Мой сын тоже желает достичь соглашения с вами. – Я этого не приму! – Я предпочел бы вас немцу, но вынужден проглотить свою гордость и терпеть Линторффа. Вы не представляете, как тяжело мне сдерживаться, чтобы не пристрелить его или когда Гунтрам показывает мне фотографии его маленьких ублюдков. К сожалению, мой сын сделал свой выбор. Возможно, однажды он поймет, как ошибался, но до тех пор, пока этот день не наступит, ради него я вынужден нацепить свое лучшее выражение лица. Вы должны сделать то же самое, потому что ваша стратегия вообще не работает. – Я не откажусь от него. – Да, вы уже много раз говорили это, но скажите мне, почему вы так любите моего сына? – Он все, чего я желаю: добрый, вежливый, талантливый и красивый. – Без последней части вы описываете хорошего друга. Почему бы вам не удовлетвориться этим? Гунтрам относится к вам с глубочайшим уважением. Он несколько раз говорил мне, что без вас у него никогда не хватило бы смелости рисовать. Вы научили его всему, что он знает, и изменили его жизнь, как никто прежде. Даже я не смог так сильно затронуть его жизнь. Отпустите его, и, возможно, он вернется к вам. Линторфф никогда не мог повлиять на него так, как вы. Продолжив вашу войну, прибегая лишь к насилию, вы буквально разобьете ему сердце. Позвольте мне договориться с Линторффом от вашего имени. – Что я получу? Письмо в месяц? Картину на свой день рождения? – с огромным презрением произнес Константин. – Право видеть его и быть его другом. В настоящий момент Линторфф планирует упечь моего сына в свой замок, позволить ему играть с детьми и запереть дверь, пока он с чистой совестью уничтожает все, что у вас есть. Гунтрам никогда бы не стал бы заниматься сексом с вами по собственному желанию; вы пришлось бы заставить его, а это не то, чего вы хотите. Мое решение лучше: быть его другом и наперсником. – Если я соглашусь на это, какие гарантии от тебя получу? – Я не дам вам никаких гарантий. У меня есть преимущество, сэр. Я только хочу облегчить жизнь моему сыну. – Я не верю тебе. Ты боишься того, что я могу сделать с тобой. – Я уже одурачил весь Орден с меньшим количеством ресурсов, чем теперь. Не испытывайте мое терпение, сэр. Те, кого вы здесь видели, лучше людей Павичевича, и у меня есть доступ ко многим вашим делам. Я предлагаю вам честный обмен. Вы оставляете Гунтрама в покое и отказываетесь от любых своих романтических притязаний, а я убеждаю Линторффа и своего сына позволить вам приблизиться к нему. Небольшая конкуренция хороша для того, чтобы ставить немца на место. – Вы опасный человек, мистер Лакруа. – У меня есть ваше слово? – У меня есть ваше? – ответил Константин, ни на минуту не веря в искренность мужчины. «Это лазейка, лучше, чем ничего». – Да, я замолвлю словечко за вас перед своим сыном, если вы согласитесь прекратить свое преследование. – Я не буду принуждать Гунтрама, если он согласится возобновить нашу дружбу. Вы удержите Линторффа от нападения на меня. – Конечно. Я считаю, что вы были хорошими деловыми партнерами, до того как он увидел Гунтрама. К тому же мой сын любит ваших детей. Он всегда рассказывает мне о вашей девочке и младшем. – Хорошо, я надеюсь услышать о вас через неделю. – Через месяц. Это займет некоторое время, мистер Репин. И вы должны реорганизовать свой собственный задний двор, сэр. Думаю, что Линторфф играл там в течение последнего месяца, особенно на Украине. Он очень любит эту страну. – Благодарю вас, мистер Лакруа, – язвительно ответил Константин, но принял к сведению совет Мишеля. – Позвольте проводить вас к выходу, мистер Репин. Я последние дни в этом офисе. Я переезжаю в Цюрих и беру на себя Фонд Линторффа. Если мой сын согласится, вы сможете нанести ему визит в моем доме, – невозмутимо сказал Мишель, поднявшись из кресла. Услышав последние слова, Константин фыркнул. – Я вижу, что вы кое-что получили и от Линторффа. – Это и вам урок, сэр, – сухо ответил Мишель. – У меня нет симпатий ни к кому из вас. – Взаимно, – пробормотал Константин, подойдя к двери с адвокатом на буксире. – Вы услышите обо мне, – сказал Мишель и открыл для него дверь. – Гунтрам оставил дома много своих эскизов. Отправить их в Санкт-Петербург? – Я был бы очень признателен, – тихо сказал Константин. * * * Наблюдать, как русские садятся в большую машину, стало большим облегчением для Мишеля. Один монстр был задобрен, и теперь ему пришлось загонять в угол другого. «Невероятно, насколько ребячливыми могут быть эти двое! Тем не менее мне необходимо, чтобы он держал Линторффа под контролем. Ни на минуту ему не поверю. Я спасаю его шкуру, хотя поклялся его уничтожить! Невероятно! Время вернуть дурака на его место. Эта его полнокровная фаза очень опасна для всех нас. Теперь я уверен, что он действительно любит моего сына, но он социопат с деньгами. Если его предоставить собственным планам, он будет покупать картины и полотна для Гунтрама, запрет его в детской и развяжет войну с мафией или экономический кризис, чтобы сделать мир более безопасным для Гунтрама местом. Мир был бы более безопасным местом без них всех». * * * Дневник Гунтрама де Лиля 5 мая 2006 г. Франкфурт Завтра я еду обратно в Цюрих с Фридрихом и папой. Не могу поверить, что дети уже прибыли! Конрад позвонил мне несколько минут назад, чтобы рассказать об этом, и я абсолютно счастлив. Я бы поехал сейчас, но мой отец решил придерживаться своего графика. Иногда он может быть очень недогадливым и старомодным. Хуже, чем Конрад! Не могу поверить в то, что собираюсь написать: у меня было больше свободы с ним, чем с отцом. Теперь я припоминаю, как он усаживал меня делать мое домашнее задание. Гунтрам, какой же ты хороший, очень красивый, очень добрый мальчик, но ты не сдвинешь свою задницу со стула, пока не закончишь! Сядь прямо и доешь свои овощи! Я забыл обо всем этом. Клянусь, что не буду так поступать с Карлом и Клаусом! Кого я обманываю? Наверняка я буду поступать так же, как и он со мной. Этот суперреволюционер ведет себя, как мой дед, если верить его рассказам! Твой отец был суровым? А ты смотрелся в зеркало этим утром? Он почти выгнал Конрада из его собственного дома за то, что тот слишком близко ко мне подошел! Я не чертова невинная девица! Я жил с Конрадом и с Константином, не спрашивая его разрешения! Надеюсь, станет проще, когда мы окажемся в Цюрихе. По крайней мере, кажется, он нашел компромисс для всей этой ситуации. Вчера он говорил с Константином. Я едва не упал в обморок, когда за ужином он рассказал мне, что тот явился в его офис в Брюсселе со своими головорезами. – Не беспокойся, Гунтрам. Мои телохранители имели дело и с более непростыми людьми, чем его парни. Они котята по сравнению с тем, что видели мои люди в военное время. Мы долго говорили, и, возможно, смогли прийти к решению, но я должен посоветоваться с тобой, прежде чем переговорю с Линторффом. – Не думаю, что он послушает тебя. Ты очень не нравишься Конраду, – сказал я ему. – У меня тоже есть о нем свое мнение, Гунтрам. Дело в том, что Репин прекратит навязывать тебе свои требования, если взамен ты согласишься подарить ему свою дружбу и позволить время от времени видеться с тобой. Еще он хотел бы продолжать следить за твоими работами. Он также прекратит все нападки на Линторффа, – очень спокойно озвучил мне папа. Мои мысли спутались. Дружба с Константином? Не знаю. После истории с Клаудией я не могу относиться к нему так же, как раньше. Он напугал меня в Риме, а все, чего я хотел в России, – сбежать от него. Черт, я настолько отчаялся, что порезал запястья! – Это не самая хорошая идея, отец. – Как скажешь, Гунтрам. – Он очень жесток, и я не думаю, что он сдержит свое слово. Он похитил маленькую девочку, чтобы заставить меня поехать в Вену! Я бы никогда не стал с ним разговаривать! – Тогда почему ты поехал? – Убедить его оставить меня в покое! Боялся, что он пойдет против детей! Он одержим мной! Я любил его, но он лгал мне о своей жене и детях! Когда я был в Санкт-Петербурге, рядом со мной всегда был человек! – Я никогда и не говорил, что он для тебя лучший вариант, – ты сам это сказал. Тебе нужно убедить его оставить тебя в покое, а этого за один раз не достигнуть. Ты всегда хорошо отзывался о нем, скорее как о друге, чем как о любовнике. – Так и было, но после Рима многое изменилось. – Он был доведенным до отчаяния человеком. Мы совершаем много глупостей в состоянии стресса. Так ты будешь уверен, что он не пойдет против детей Линторффа. Если ты простил того за ложь о Роже, почему не можешь простить Репина? – Это разные вещи! Я люблю Конрада, но до сих пор не знаю, смогу ли возобновить наши отношения. Я еду только из-за детей. Мы не будем делить постель, так что сторожевого пса можешь оставить при себе. – Тебе не кажется, что ты несправедлив к Репину? – спросил он меня с пустым выражением лица, заботясь лишь о мясе на своей тарелке! – Что? Он гангстер! – Линторфф занимается тем же, но с большим классом, это правда, – он пожал плечами и попросил дворецкого подать ему больше соуса. – Что за игру ты ведешь на этот раз, отец? – спросил я, когда мы остались одни. Он уже не тот человек, что играл со мной в лошадки. Он может быть холодным и расчетливым до такой степени, которой, как мне кажется, Конраду никогда не достичь. Я уверен, что мой отец любит меня, но если у него появляется возможность сыграть в свою игру, он это делает. – Ничего подобного. Я лишь подыскиваю лучшее для тебя решение. То, при котором ты сможешь прожить свою жизнь, как независимый человек, – или ты предпочитаешь до конца своих дней прятаться за спиной Линторффа, зависеть от него даже в том, чтобы сесть в автобус или пойти выпить кофе? Ему бы это очень понравилось, уверен, но это плохая идея. Успокой русский фронт, так сказать. Если хочешь, я буду присутствовать. Я верю, что Репин любит тебя так, как умеет, и он изо всех сил старался ради тебя. Дай ему второй шанс стать твоим другом. Большего он не просит. Если ты позволил Линторффу снова приблизиться к тебе, логично было бы позволить и русскому, – сказал он мне своим логичным голосом. Я мог лишь в изумлении таращиться на него. – Если ты согласишься, я поговорю с Линторффом. Ему тоже будет полезно восстановить свою долю на российском рынке. Его ассоциаты давят на него из-за этого, Гунтрам. Ради всех нас нужно остановить то, что назревает. Это может закончиться плохо для всех нас, и могут пострадать невинные люди. Каждый раз, когда Линторфф нападает на Репина, как в 2005 году, он теряет свои компании, а люди – свою работу, и это если не учитывать «военные решения». Нравится тебе это или нет, на тебе огромная ответственность, Гунтрам. Я никогда не хотел для тебя такого, но ты как-то оказался втянут и теперь должен нести это бремя как можно лучше. Ты уже не ребенок. Ты дважды согласился стать супругом Линторффа, и твоя ответственность заключается в том, как ты поддерживаешь его. Слепое послушание ему не выход, сынок. У тебя есть возможность предотвратить долгий и кровопролитный конфликт. – Конрад не хочет, чтобы я был втянут в дела Ордена. – Конечно, не хочет! Этот сценарий я уже читал в 1985 году! – фыркнул папа. – Но ты втянут. Дай Репину шанс и останови то, что назревает. Это единственный способ контролировать Репина. – Константин будет поступать так, как ему заблагорассудится! Разве ты его не знаешь? – Репин будет уважать твои желания. Он прикасался к тебе в Риме? – Он накачал меня наркотиками! Он пытал и убил моих телохранителей! Он похитил маленькую девочку! – Зато у тебя не было сердечного приступа! А что касается похищения, Линторфф практически закинул тебя в свой самолет и запретил тебе покидать свой дом! Ты был не совсем свободным человеком! Ты мог просто взять и выйти наружу? – Нет, – признался я, – но это плохая идея. Конрад не позволит. – Ты хочешь поговорить с Репиным? Это могло бы спасти позицию немца. Он тоже исчерпал свой кредит. Ничто не порадовало бы меня больше, чем его падение, но я уверен, что ты будешь страдать из-за этого. – Да, буду. Он всю свою жизнь отдал этой организации. – Пустая трата, если хочешь знать мое мнение, но это его жизнь. Я беспокоюсь только о тебе, Гунтрам. Не Линторффу выбирать тебе друзей. Ты свободный человек, а не его игрушка. Мне было тяжело слышать сказанное отцом, но он был прав. Конрад направляет каждый мой шаг, как раньше это делал Константин. Он взорвался, едва я решил рискнуть своей шеей ради Клаудии. Это моя шея, а не его. – Если я соглашусь на его просьбу, Константин оставит тебя в покое, папа? – Да. – Тогда передай ему, что я увижусь с ним после того, как обустроюсь в Цюрихе, – очень вяло согласился я. Я совершенно свихнулся, но тоже не вижу другого выхода. – Не знаю, как это сделаю. Не знаю, как буду снова жить с Конрадом. Когда его нет рядом, меня терзают все эти сомнения, – признался я отцу. – Гунтрам, тебе не обязательно жить с ним. Я более чем в состоянии защитить тебя от Линторффа или от Репина. – Знаю, папа, но я хочу вернуться к нему и к детям. Я действительно хочу иметь детей. Я люблю их, возможно, больше, чем отец. – Я знаю, хоть и не понимаю этого. Если ты хочешь детей, почему не заведешь своих? Такое возможно. – Потому что осознаю, что долго не протяну. Когда Конрад рассказал мне о Клаусе и Карле, я подумал, что Бог дал мне шанс, и я воспользовался им. Я не смог бы оставить после себя ребенка. Кто будет заботиться о нем, когда я умру? Я хочу жить так долго, как смогу, ради этих детей, но не стану обманывать себя, ожидая, что мое здоровье улучшится. Доктор Вагеманн долго со мной беседовал, и мне нужно быть очень осторожным в течение следующих месяцев. – Ты поправишься, когда окажешься в менее напряженной обстановке. Ты увидишь младенцев и посетишь меня, как только я обживусь в Цюрихе. – Ты собираешься взять Файрузу в Цюрих? – хихикнул Гунтрам, уже представляя, в какой ярости будут Фридрих, Горан, Мирко, Ратко и Милан. Она начала кампанию против пяти мужчин, и, по мнению Гунтрама, побеждала. [Так у автора. Предполагается, что это дневник Гунтрама, но здесь о нем говорится в третьем лице. – Прим. пер.] – Конечно, ведь она моя экономка, – самодостаточно сказал мне папа. Когда об этом узнают немцы и сербы, может приключиться огромный и эпический взрыв. Почему-то они не любят ее, а она их. – Фридрих терпеть ее не может. Она целый день ругается с ним и с Конрадом! Представляешь, она выгнала его из собственной гостиной! Файруза несколько раз велела Фридриху убираться! Она не позволяет Мопси спать в моей комнате! – Хорошая и разумная женщина. Иногда тебе нужна твердая рука. Фридриху стоит быть любезным с ней, или она останется с ним в замке. Она уже выразила желание продолжать присматривать за тобой. – Отец, Конрад мог бы согласиться раз в год приглашать Константина на чай, но жить под кулаком Файрузы для него будет слишком! – засмеялся я. – Жизнь с Файрузой очень помогла бы ему, – рассмеялся мой отец. Могу представить, каково было бы Конраду – жить под командованием женщины! Наверное, его хватил бы удар меньше чем за месяц! В некотором смысле мне жаль Конрада. Если я соглашусь возобновить наши отношения, как прежде, он получит моего отца в качестве тестя. Полагаю, он понятия не имеет, во что ввязывается. Если подумать, никто из них не знает, чего ожидать от другого. Им обоим не помешала бы жизнь с Файрузой. * * * Гунтрам перепробовал несколько методов, но так и не смог заснуть. Он считал овец, рисовал до изнурения, смотрел телевизор, но все это привело лишь к головной боли. Он беспокоился и переживал из-за грядущего дня и своего возвращения в Цюрих. Сумка и одежда на стуле, готовые на завтра, служили болезненным напоминанием о том, что последует дальше. «Я должен сделать это сейчас, иначе, как только я окажусь там, это станет невозможным. Почему я такой трус? Это всего лишь разговор, и он находится за несколько тысяч километров отсюда». Гунтрам открыл свой мобильный телефон и долго смотрел на фотографию Конрада с Карлом, крепко спящим у него на руках; он улыбнулся, когда вспомнил, что «невозможно сделать хоть одну с Клаусом. Он был в ярости, потому что настало время для его бутылочки. Он слишком темпераментный!» «Ты тоже, Конрад, ты тоже», – шептал Гунтрам, прослеживая пальцем контуры их лиц, и наконец решился. Все еще находясь в своей большой кровати, в надежде, что одеяло защитит его от зла, он быстро набрал по памяти номер, надеясь, что он все еще действителен. Гунтрам колебался, прежде чем нажать кнопку вызова, но закрыл глаза и сделал это, затаив дыхание на гудках. При звуке хорошо знакомого баритона, пролаявшего “skazhite mne”, его сердце заколотилось, и он сглотнул, чтобы заглушить вкус желчи во рту. – Это я, Константин, – прошептал он хриплым голосом. – Гунтрам? – Прости, что беспокою тебя в такой час, должно быть, очень рано. Я... – пробормотал Гунтрам, не в силах остановить поток слов. – Все в порядке. 9 часов. Я уже на работе в своем офисе, – ответил Константин и махнул рукой, отпуская секретаря. Пожилая женщина повиновалась, не сказав ни слова, и закрыла за собой дверь. – Теперь я могу говорить. – Это мобильный телефон Конрада. Он дал мне его, – сказал Гунтрам, чтобы собеседник понял, что это не безопасная линия. – У тебя не будет проблем? – Скорее всего, но я знаю, что ты беседовал с моим адвокатом, и мне нужно поговорить с тобой. – Это очень неожиданно, Гунтрам. Не знаю, что и сказать. – Мозг Константина подыскивал план, но его разум был пуст. – Я и не думал, что ты снова позвонишь мне после Вены. Не следовало мне рассказывать тебе. – Все равно однажды бы все всплыло, – вздохнул Гунтрам. – Это не твоих рук дело, Константин. Мне не понравилось, что ты использовал это в свою пользу и что ты угрожал маленькой девочке. – Гунтрам, ты понятия не имеешь, что я пережил с тех пор, как ты покинул Россию. Я надеялся вернуть тебя и сделал все, что мог, чтобы собрать деньги, но ты отказался от меня в июне. Ты меня выбросил! В полном смысле этого слова! Мало того, ты позволил Линторффу обмануть себя и начал с ним жить! Как, ты думаешь, я это воспринял? – под конец Константин уже кричал. – Это было ужасно с моей стороны, знаю! – крикнул Гунтрам. – Но ты довел меня до безумия в Санкт-Петербурге. Между нами давно ничего не было! Думаю, я уже не любил тебя задолго до Ольги! Ты тоже не любил меня! Я был для тебя просто удобной игрушкой! Я почти запрыгнул в самолет Конрада! – Я люблю тебя больше всего в жизни. Больше, чем своих собственных детей! – Константин, ты любишь только себя. Ты обращался со мной, как с домашним животным! – крикнул ему Гунтрам. – Мне было восемнадцать, когда я встретил тебя, я был почти ребенком. Я рос и менялся, но ты не хотел это принимать. Я уже никогда не стану снова тем мальчиком! – Ты позвонил мне, чтобы поссориться? – вздохнул Константин и почувствовал, как после взрыва к нему вернулась холодность. – Нет, я просто хотел сказать тебе, что возвращаюсь к Конраду и что хочу все прояснить между нами. Ты сказал: безо всяких условий. – Я хочу, чтобы ты был со мной, Гунтрам. – Но мы не можем быть вместе! Я не люблю тебя и думаю, что никогда не любил, – признался юноша. – Я неправильно понял и перепутал многие вещи. Я восхищался тобой и нуждался в твоей любви и поддержке. Без тебя я бы все еще оставался в Буэнос-Айресе, рисуя и выбрасывая свои работы в мусорную корзину, глубоко расстроенный и озлобленный. Ты показал мне другой мир, и я полюбил тебя за это – как друга или брата. Я отдал тебе все, что имел, чтобы просто отблагодарить за твою доброту, но мне следовало уйти гораздо раньше, задолго до вмешательства Ольги. Я испортил твой брак и свою жизнь из-за собственной трусости. – Чего, черт возьми, ты хочешь от меня? Чтобы я оставил тебя в покое, чтобы ты мог как угодно трахаться с Линторффом? Неужели этого, Гунтрам? – крикнул Константин на пределе своего терпения, отбросив все свои стратегии. – Не знаю, вернусь ли я к Конраду, Константин. Можешь быть уверен, ты уничтожил это. Не думаю, что мы сможем снова стать любовниками, – очень медленно признал Гунтрам. – Он спал с твоим дядей! Не я! – взревел русский. – Я всего лишь сказал тебе правду! Не понимаю, почему ты не любишь меня! Меня, который сделал для тебя все, что мог, но ты трахаешься с человеком, который убил твою семью и трахался с твоим собственным дядей! Он взял тебя только потому, что ты похож на него и уже приручен! Красивая кукла! – снова взревел Константин, позволив свободно изливаться всей ярости и напряженности, что накопились за последние месяцы. Гунтрам закрыл глаза и почувствовал, как по щекам побежали слезы бессилия, но не издал ни звука, пока Константин продолжал оскорблять его. «Хуже всего то, что он прав». – Ты был милым очаровательным ребенком, а Линторфф превратил тебя в свою шлюху! Вот что ты! Его зомби-шлюха! Как ты можешь позволять ему касаться тебя? Разве у тебя нет хоть какой-то гордости? Ты для него только замена! – А для тебя я был игрушкой, – очень тихо сказал Гунтрам, прерывая тираду. – Я люблю его, Константин. Я в этом уверен. Я люблю его, как никогда не любил тебя. Я простил его ложь, потому что люблю его. – Ты спятил! – Чего ты хочешь от меня, Константин? Вендетты за то, что я оставил тебя? Чтобы я вернулся к тебе? Что бы изменилось? Ничего. Ты всегда будешь на грани, думая о том, что я был с Конрадом или что я могу вернуться к нему. Ты хочешь, чтобы я рисовал для тебя? Скажи мне, потому что я больше не знаю. – Возвращайся домой. – Нет, зачем мне это делать? Мы оба были бы несчастны, потому что Гунтрам, которого ты знал, мертв. – Чего ты хочешь от меня? Ты знаешь мои условия. – Твои условия? Мы обсуждаем договор? – ухмыльнулся Гунтрам, и из-за насмешки гнев Константина снова усилился. – Я был искренен, когда предлагал тебе свою дружбу, но для нас будет лучше все прекратить. Ты не понимаешь, что все кончено. – Дружба? Какая дружба может быть у двух человек, которые разделили свои жизни? Гунтрам, ты очень ошибаешься, если думаешь, что я на это соглашусь. – Признаю, это будет не обычная дружба. Почему ты все еще любишь меня, если говоришь, что я чокнутая шлюха? – Не говори о себе так! Ты мой ангел! – крикнул Константин. – Ангелом я никогда не был. Я такой же человек, как и ты. Думаю, ты идеализировал меня и теперь не хочешь отпустить свою мечту. Мне тоже было трудно отпустить тебя, но я это сделал. Ты должен сделать то же самое ради самого себя. Я боюсь за тебя, друг мой. – Не лги мне! Тебе до меня нет дела! – Константин видел игру в словах молодого человека. Он сам делал точно так же бесчисленное количество раз. «Он научился этому от меня». – Ты не прав. Я все еще забочусь о тебе, и я обеспокоен. На этот раз Конрад готов вцепиться тебе в горло. Раньше ты был для него просто конкурентом, теперь же ты враг. У него есть гораздо больше, чем у тебя, Константин, и он использует это против тебя. Его люди свирепы, как твои собственные, – сказал Гунтрам, чувствуя, что его бывший любовник немного расслабился, наорав на него. – Не знаю, смогу ли снова жить с ним. Я просто еду к детям. Вот и все, – признался Гунтрам. – Знаю. – Во время нашей встречи в Вене я лишь хотел предложить тебе свою дружбу, потому что скучаю по тебе, – сказал Гунтрам, но быстро поправил себя. – Не так. Я скучаю по нашим беседам, по твоим советам и по тому, что ты не судил и не критиковал меня. – Потому что ты был идеален для меня. В каждой детали. – Но больше нет. – Верно. Он разрушил тебя. Теперь ты холодный, ожесточенный и расчетливый. Раньше ты был добр и щедр ко всем. Гунтрам хотел было возразить, но предпочел позволить другому выиграть эту битву. – Да, это правда. Я уже не тот, но мне все еще хотелось бы, чтобы мы снова стали друзьями, как в прошлом. – Теперь ты делаешь свое предложение? – вздохнул Константин. – Я не делаю никаких предложений, Константин. Я просто хочу, чтобы мы встретились друг с другом в Цюрихе. В доме моего отца или где-нибудь еще, – напряженно сказал Гунтрам, начиная терять терпение с этим упрямым мужчиной. – Разве тебе не нужно сначала получить разрешение Линторффа? – усмехнулся Константин, не в силах поверить, что теперь его ангел начал вести с ним переговоры, в точности как его отец. «Сначала он показывает хлыст, а теперь успокаивает меня и предлагает второсортную ставку, чтобы заставить меня понизить свои ожидания». – Мне не нужно разрешение Конрада. На самом деле, мне не нужно ничье разрешение, чтобы выбирать себе друзей, – произнес Гунтрам голосом, который Константин никогда раньше не слышал, и дрожь пробежала по его спине. «В каком-то смысле он гораздо больше похож на своего отца, чем я когда-либо замечал. Возможно, история о том, что он едва не убил юного Линторффа за оскорбление, правда. Он хорошо стреляет и выжил в руках Степанова. Он не такой человек, как я думал, совсем нет. Он болен, а не слаб». Русский слегка кашлянул, прежде чем сказать: «Напиши мне, когда устроишься, и мы увидимся, Гунтрам». – Хорошо, – хотел было ответить Гунтрам, но Константин повесил трубку без дальнейших вопросов. Русский встал со своего стула и вздохнул, ужасно уставший, уставший больше, чем когда-либо, полностью истощенный. «Линторффу приходится сложнее, чем мне, – размышлял Константин, наливая водку в стакан. – Ни секса, ни милого послушного голубка, дети громко орут и гадят повсюду, и Лакруа в качестве тестя! Гунтрам будет делать то, что ему вздумается, и в тот момент, когда он устанет от немца, переедет вместе с папой и своей Хуту, Тутси, или как их там, теперь уже посреди территории Ордена! Он тихонько хихикнул над иронией жизни и прикончил свою выпивку. «Отчеты разведки об этих наемниках впечатляют. Интересно, сможет ли Лакруа использовать одного из них в качестве офицера связи в Сомали. Там много клиентов, а мне нужна диверсификация бизнеса. Американцы слишком сильно давят на Центральную Азию, и моя прибыль сократилась на шестнадцать процентов, я должен восполнить потери. По крайней мере, немец вычистил мой задний двор и сохранил мне расходы на развод». Его взгляд блуждал по комнате и снова остановился на картине с его детьми, и он кое-что заметил впервые за более чем год. «Тычинки цветка Софьи плохо прорисованы. Интересно, почему Гунтрам так сделал. Обычно он более точен. Я спрошу его в следующий раз, когда увижу. Это не срочно. На самом деле, это не имеет никакого значения. С чего я взял, что Гунтрам был милым ребенком? Такие заблуждения могут стоить мне головы!» * * * Гунтрам был потрясен. Неужели Константин действительно бросил трубку? Похоже на то. Он выключил мобильный телефон и посмотрел на часы: 4 утра. «Может быть, теперь я смогу поспать хоть несколько часов. Конрад завтра взорвется, когда я расскажу ему о Константине, но он должен знать, что не может меня контролировать. Мне это надоело. Я устал от них всех, включая отца». Он выключил прикроватный светильник и перевернулся в постели. «Рисовать портреты на площади было бы не так уж и плохо».