В логове льва

29 мая Ашаффенбург – Привет, Гунтрам, – робко сказал Конрад, удивленный собственным смущением и застенчивостью. Он не мог оторвать глаз от маленькой фигурки, сидящей на выцветшей деревянной скамейке, его руки, прежде усердно рисовавшие, застыли в воздухе, услышав его голос. Он не был таким! Гунтрам поднял глаза от бумаги на грани панической атаки и бросил взгляд на отца, сидевшего рядом с ним и читавшего какие-то документы по делу, к которому готовился. Он хотел сказать ему бежать, но сразу же заметил силуэт Горана в тридцати метрах от себя и гору в темном костюме еще в сорока метрах. На дороге через возвышенную зону парка был припаркован огромный лимузин «Мерседес». Он с явным отчаянием толкнул отца локтем, но мужчина только сказал: «Подожди, я должен закончить эту страницу». Конрад приблизился к Гунтраму, осознав, что юноша посерел, увидев его. – Добрый день, мой Грифон, – Лакруа остался безучастным к появлению Линторффа, пока собирал свои бумаги и складывал их обратно в свой кожаный портфель. – Гунтрам, где твои манеры? Ты хотя бы должен поприветствовать и поздравить его светлость с рождением детей. Надеюсь, все прошло удовлетворительно, сир. – Благодарю вас, мистер Лакруа. Дети здоровы, но все еще в Нью-Йорке, – вежливо ответил Конрад, и Гунтрам совершенно растерялся. Откуда Конрад узнал новое имя его отца? Неужели Константин предал его в качестве наказания? Если здесь Горан, ничего хорошего ожидать не стоит. Шум его сердца был оглушительным, и он почувствовал позыв вернуть свой ланч. – Мистер Лакруа, могу я поговорить с вашим сыном? – спросил Конрад, понимая, что, в точности как и предсказал этот человек, Гунтрам был на стороне отца и что он нуждается в поддержке Мишеля, если хочет, чтобы юноша вернулся. – Конечно, мой Грифон. Гунтрам, когда вы здесь закончите, пригласи своего супруга в дом на кофе, – Лакруа поднялся со своей стороны скамейки, изо всех сил стараясь не обращать внимания на паникующий вид Гунтрама и его рваное дыхание, и направился к выходу и затем по крутой дороге, ведущей к черному входу в его дом. – Могу я сесть? – спросил Конрад молчащего Гунтрама, все еще не сводившего с него глаз, «как испуганный котенок». – Между твоим отцом и мной нет никаких обид. Мы урегулировали наши разногласия и находимся в мире. Ему не причинят вреда. В этом я клянусь головами своих детей. Пожалуйста, позволь мне поговорить с тобой. Гунтрам мог только кивнуть и подвинуться на самый край скамейки, уставившись на воду своими голубыми глазами. Во время ночного перелета из Нью-Йорка Конрад много размышлял о том, что скажет, но четыре разных варианта речи, которые он приготовил, умерли в его мозгу, едва он увидел, что Гунтрам явно боится его. «И снова Жером, то есть Мишель Лакруа, прав. Лучше молчать». Он вытащил свой смартфон из нагрудного кармана и включил его, нашел папку с фотографиями своих детей, открыл ее и предложил Гунтраму. – Дети появились на свет 16-го. Они само совершенство. Хочешь взглянуть? Гунтрам нерешительно взял телефон, но увидел лишь большое размытое бело-розовое пятно, следующая фотография была не лучше, и третья тоже. – Я ничего не вижу, – сказал он очень робко. – Моя рука дрожала слишком сильно, чтобы получить четкий снимок. Следующие фото лучше. Их делали няни, – Конрад забрал телефон, явно смутившись собственной неуклюжести, но Гунтрам мягко улыбнулся, будучи уверенным, что мужчина не смотрит на него. Спустя двенадцать фотографий Конрад нашел удачные изображения. – Вот они. Гунтрам потерял дар речи, увидев первого из очень сморщенных и частично красных младенцев. Его глаза были яростно сощурены из-за света, на голове был пучок темно-каштановых волос, а его рот и подбородок выглядели точно так же, как у его отца. «Это Клаус Мария, на пятнадцать минут старше. Следующим должен быть Карл Мария, – очень мягко произнес Конрад и осторожно вторгся в пространство Гунтрама, чтобы выбрать фото другого ребенка, с более светлыми волосами, спящего и совершенно безразличного к миру. – Да, это он. Siebenschläfer – извини, соня. Он такой мирный по сравнению с братом. Клаус очень темпераментный, и у него ноль терпения, когда дело касается его бутылочки. Если попытаешься одурачить его пустышкой, он станет еще злее». Гунтрам нервно рассмеялся и продолжил смотреть фотографии, чувствуя, как внутри него что-то ломается. – Карл уже держит всех нянь в своем маленьком кулачке. Обе женщины пускают на него слюни, а Клаус отпугнул их менее чем через десять дней. – Яблоко от яблони недалеко падает, ваша светлость. Они прекрасные дети. Вы должны гордиться ими, – сказал Гунтрам и вернул смартфон Конраду, не желая больше смотреть, потому что знал, что находится в шаге от того, чтобы отбросить все и снова последовать за тем человеком, который уничтожил все в его прошлом, но хотел дать ему будущее. – Возвращайся к нам домой, пожалуйста, – взмолился Конрад и взял руку Гунтрама. – Я… – Пожалуйста, ты нужен нам всем. – Да. – Клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы компенсировать тебе причиненную мной боль. Я никогда не хотел лгать тебе, но у меня не хватило смелости рассказать об этом, а потом все запутывалось все больше и больше... Что ты сказал? – остановил он слова, льющиеся из его рта без чувства, порядка или метода. – Начни с того, чтобы лучше меня слушать, – нервно улыбнулся Гунтрам. – Я сказал да. Я вернусь домой к тебе и к детям. – Я никогда не любил никого так, как я люблю тебя. Никогда, клянусь. Ты изменил мою жизнь, и я не могу жить без тебя. За эти месяцы, что тебя не было, я почти сошел с ума. Я боялся, что Репин мог убить тебя или что ты сделал что-то очень глупое... – Тсс, сердечные приступы – это моя область знаний, Конрад, – пошутил Гунтрам, тронутый нервным срывом мужчины. – Я тоже люблю тебя, но больше никогда не лги мне. – Не буду, нет. – У тебя есть, что еще мне сказать? – Я достиг соглашения с твоим отцом. Он должен убедить тебя вернуться ко мне, а я назначу его президентом Фонда Линторффа через шесть месяцев, но он и вся организация должны переехать в Брюссель, Париж или Китай, потому что я не хочу, чтобы он был рядом с тобой или в моем доме, – признался Конрад, ожидая услышать, как взорвется Гунтрам. – Я также поместил для тебя деньги на счет, который он открыл в Базеле. Он не может касаться этих денег. Только ты. – Сегодня вечером я поговорю с отцом, – пробормотал Гунтрам, слегка сердитый на Мишеля за то, что тот устраивал его жизнь, не спросив его мнения. «Ему становится слишком комфортно в роли отца». – Гунтрам, нет. Я не хочу видеть его в Цюрихе. Он может навещать тебя или звонить тебе, но пусть никогда не останавливается под одной крышей со мной. Мы никогда не нравились друг другу и никогда не начнем. Кроме того, я поклялся ему, что никогда не позволю тебе участвовать в совете и не предоставлю тебе какую-либо власть. Еще он отдаст мне информацию, которая у него на нас есть. – Если он сделает это, то как сможет защитить себя? Константин убьет его, как только узнает, что он помог мне сбежать от его людей в Вене. Меня беспокоят люди, работающие с ним. – Сделавшись президентом моего фонда, он будет хорошо защищен. Горан позаботится об этом. В каком-то смысле если бы не он, ты, вероятно, находился бы в Санкт-Петербурге или на шесть футов под ним, поэтому я благодарен ему. – Я не могу потерять его снова, Конрад. – Клянусь, я сделаю все возможное, чтобы защищать его до тех пор, пока он не пойдет против меня. – Мой отец в Фонде? Разве это не новая работа твоей тети Элизабетты? – Проблема Фердинанда. Он должен сообщить ей новости. Надеюсь, он выживет, – нервно произнес Конрад, желая, чтобы его друг выпутался из ситуации относительно невредимым. «Если он хочет моей поддержки для своего развода, то должен заслужить это». – Бедная женщина! Ей нравится ее должность! Возможно, если я поговорю с ним, мой отец согласится на вице-президентство. – Нет, пусть он будет там, куда я его поместил. Он должен быть достаточно занят. Возможно, Элизабетте понравится заниматься связями с общественностью. Хочешь поздороваться с Гораном? Думаю, он скучал по тебе. – Да, конечно. Где он? – спросил Гунтрам, ища мужчину глазами, но тот, как обычно, растворился в воздухе, увидев, что его герцог на правильном пути. – И ты должен убрать эту собаку из моей комнаты! Животное заняло твой шкаф, и мы не можем ее выгнать! Она кусает всех, кто приближается к твоей одежде! Она даже пыталась укусить меня! И храпит она так громко, что мне пришлось перебраться в твою прежнюю спальню. Я правда подумывал о кардинальном решении проблемы! – Ты бы не посмел! – запротестовал Гунтрам. – Нет, не посмел бы. Присутствие этого монстра давало мне надежду, что ты вернешься за ней, и я смогу убедить себя, что ты просто уезжал на каникулы, – нервно признался Конрад. – Пожалуйста, возвращайся домой и избавься от нее. – Ни в коем случае, она остается, Конрад. – Хорошо, но не в нашей спальне, – сказал Конрад и заметил, как напряглось тело Гунтрама. – Если захочешь, конечно. Я не стану тебя ни к чему принуждать. Понимаю, тебе нужно время, чтобы снова принять меня. – Я возвращаюсь из-за твоих детей. Я все еще люблю тебя, но должен вновь начать тебе доверять. Для меня это не так просто. – Ты примешь наше кольцо еще раз? – спросил Конрад, доставая маленькую коробочку из кармана пиджака. – Это только на несколько лет, пока не женится Клаус. – Я с удовольствием передам его ему, – сказал Гунтрам и протянул свою правую руку Конраду, который быстро надел кольцо, пока его возлюбленный не передумал. – Мой отец сказал, что я должен пригласить тебя на чай, но еще слишком рано. Хочешь погулять? – Конечно, ему нужно больше времени, чтобы положить цианид в кофе. Твой отец ненавидит меня. – Нет, он говорил мне, что хотел тебя застрелить, – улыбнулся Гунтрам и протянул руку Конраду, чтобы он встал. – Хорошо, буду знать; я буду носить бронежилет, когда он рядом. – Он лучший отец, которого я бы мог пожелать. – Да, отец – но не тесть. Существует огромная разница, Maus. * * * Сидеть в саду среднего размера перед одним из самых коварных своих противников и притворяться, что все идет гладко, стало испытанием для Конрада, уже истощившего свои нервы. Дом подходил его супругу: старинная вилла с пятью спальнями, в хорошем районе, с садом, надежно защищенным высокой стеной и старыми деревьями. Приемлемая мебель и ничего вульгарного. Не этого он ожидал от «Жерома Красного» (намек на социалистические взгляды Жерома. – Прим. пер.), как того за глаза называл его старший брат: «теперь все молодые идеалисты думают о своих пенсионных планах». «Горничная» (если бы так можно было назвать властную женщину-иностранку средних лет) осмелилась пожаловаться, что Гунтрам оставил все свои кисти в воде и не убрал акварель с кухонного стола. «Еще раз так сделаешь – и найдешь свои вещи в мусорном ведре. Это моя кухня!» Конрад собрался было высказать ей все, что он думает, но Гунтрам лишь улыбнулся и обнял ее со словами: «Не сердись на меня, Файруза, пожалуйста». – Это твой парень? Он слишком стар для тебя! Брось его, и я поищу кого-нибудь получше, когда мы вернемся в Брюссель, – сказала она по-французски, – все немцы одинаковые, в их жилах нет крови. Позволь мне поискать среди моих людей. – Он нравится мне таким, какой он есть. Скучный и все прочее, – прошептал ей на ухо Гунтрам. – Мой отец дома? – Он работает, не беспокой его. Ты можешь пригласить эту «древность» в сад или в гостиную. Мистер Лакруа запрещает тебе вести его в свою спальню! «Слишком много любви со стороны шестидесятивосьмилетнего! – подумал Конрад, его начинала раздражать дерзость мужчины. – Я назвал Гунтрама моим супругом! Чего еще он хочет?» – Думаю, мы должны делать то, что она говорит, Конрад. Крики моего отца могут быть очень впечатляющими. Я несколько раз слышал, как он говорит по телефону, – Гунтрам поднял бровь и улыбнулся. – Подозреваю, что он становится все больше похож на моего деда, – прошептал он. – Да, ставлю сто евро, что он позволит мне выпить чашку кофе и выставит в семь, – улыбнулся Конрад, частично успокоившись. – Комендантский час с 7:30, Конрад. – Полезное знание. Они сидели в саду за столом под деревьями, Конрад рассказывал Гунтраму о рождении своих детей и о том, как он едва не потерял сознание, увидев их обоих спящими в своих кроватках в детской. – А мать? – Она не настоящая мать, лишь суррогатная. Я поблагодарил ее, и мы расстались. У нее есть другие дети, и психологи рекомендуют, чтобы у нас не было длительного контакта. Юристы позаботились обо всем. Она будет прекрасно обеспечена, не беспокойся, Гунтрам. – Что, если она захочет вернуть детей? – Она не может вернуть их: они не ее. Они мои и твои тоже. Я планировал привезти их в Швейцарию 5-го, и, возможно, ты мог бы встретить меня в Цюрихе, – предложил Конрад и взял маленькую руку в свои ладони. – Рисунки, которые ты нарисовал для них, вставлены в рамки и повешены в детской. Они очень хорошо смотрятся. Громкое покашливание заставило Конрада практически отскочить, выпустив руку Гунтрама. Проглотив свою ярость из-за того, что его прервали тогда, когда его котенок начал снова понемногу принимать его прикосновения, он посмотрел на старшего мужчину. – Это мой дом, и это мой ребенок. Буду признателен, если вы воздержитесь от ненадлежащих контактов с ним, пока он не окажется под вашей опекой, герцог, – пролаял по-немецки Лакруа голосом, который бы заставил позавидовать Фридриха или старого герцога. – Гунтрам, иди и скажи Файрузе, чтобы он подала кофе в саду, – сказал он по-французски, и его сын быстро повиновался ему. – На секунду я подумал, что слышу виконта, – ухмыльнулся Конрад. – Мой отец был суровым, но приземленным человеком. Он очень хорошо знал, как иметь дело с людьми, подобными вам. Вы должны проявлять некоторое уважение к моему сыну. Он еще молод и находится в доме своего отца, – свирепо посмотрел на него Лакруа. – Мистер Лакруа, будьте уверены, я проявляю высочайшее уважение к вашему сыну. Он мой Консорт, и он снова принял кольцо моей семьи, – запротестовал Конрад. – Я ожидал от вас гораздо большего, сэр. Вы попросили у его отца разрешения предложить кольцо? Позвать его с собой? Обстоятельства изменились за последние месяцы. Я не позволю тебе относиться к нему как к одной из своих интрижек. Я далек от снисходительности. Гунтрам – мой единственный ребенок, и только по одной причине я держался от него подальше, – из-за тебя. Если я и согласился уйти снова, то только потому что он любит тебя, а я сделаю все для его счастья, но отныне запомните, что вы будете относиться к нему с уважением и держать свои руки при себе, сэр, пока я не дам свое разрешение. Единственный раз в жизни, получив такую отповедь, которую произнес бы сам, если бы вокруг одного из его сыновей кружил стервятник, Конрад почувствовал себя так, словно получил нож в спину. В обычных обстоятельствах он уничтожил бы человека, посмевшего сказать такое, но это был отец его возлюбленного, и Конраду пришлось стерпеть. – Я буду уважать ваши пожелания, сэр. – Я прекрасно знаю тебя, Линторфф. Не пытайся провернуть с ним один из своих фокусов. – Я могу забрать твоего сына обратно в Цюрих 5 июня? В этот день из Америки прибудут мои дети. – Я отвезу Гунтрама в Цюрих 7-го. Тебе может понадобиться день, чтобы обустроиться, – прорычал Лакруа на пределе своего терпения к мужчине. Файруза громко поставила поднос с чаем и вздохнула, увидев, что блондин все еще сидит с ее давним работодателем, и накрыла на стол, бормоча по-арабски. Гунтрам появился следом за ней и оставил на столе выпечку, не глядя на двух мужчин, которые с ненавистью смотрели друг на друга. «Буду счастлив, если смогу помешать им за час разорвать друг друга на куски». * * * Мужчины решили вести беседу вежливо и на нейтральные темы, такие как экономика и то, как Мишель представляет свое будущее «управление» Фондом. Конрад слушал его и лишь скорчил гримасу, когда Мишель упомянул два проекта для женщин в Судане ввиду преобладания в стране мусульман. Гунтрам был поражен легкостью, с которой отец, похоже, разбирался во внутренней работе Фонда, людях внутри Ордена, его политике и различных системах налогообложения в странах ЕС и Соединенных Штатах. Гунтраму совсем не понравилось, когда оба мужчины решили заговорить о его будущем и карьере. – Меня беспокоит образование сына, мой Грифон. Он перестал посещать занятия, хоть и компенсировал часть потерянного времени. Возможно, ему следует вернуться в Лондон, чтобы закончить учебу. – Думаю, это решать Гунтраму. Я бы предпочел, чтобы он посещал университет в Цюрихе или сменил университет в Англии на Оксфорд. Думаю, я смог бы переехать в Англию на год или два, – согласился Конрад, вообще не спросив мальчика. – Оба варианта – отличный выбор, но лучше остановиться на Цюрихе или Базеле. К следующему семестру Гунтрам может выучить немецкий язык и возобновить занятия там. Насколько я знаю, его учитель рисования тоже оттуда. – Остерманн там – одна из главных фигур. Полагаю, у него учился их директор. На мой взгляд, научный подход у них гораздо лучше, чем в лондонском университете. – Так было бы лучше, Гунтрам, – вмешался Мишель, прежде чем молодой человек, уже разозленный на обоих мужчин, смог выразить свое мнение. – Цюрих располагается близко к твоему дому, и ты сможешь посещать занятия по утрам и быть с детьми днем. Мой герцог, я должен настоять на том, чтобы мой сын продолжал учебу и общался с людьми своего возраста. Он не ваша собственность и не няня ваших сыновей. – Да, я понимаю и разделяю ваши убеждения. Он начнет в Цюрихе со следующего сентября. Остерманн заверил меня, что его учеба в Лондоне будет учтена университетом. Я попрошу Монику подыскать для него подходящего учителя. Он должен изучать немецкий язык. – Абсолютно согласен, он частично немец – по матери и с моей стороны. – Я не хочу изучать немецкий язык! – Гунтрам сорвался на двух мужчин, решивших всю его оставшуюся жизнь, не утруждая себя спросить его мнение. – Глупости, – почти автоматически ответили Мишель и Конрад в унисон. Гунтрам уставился на них. Он заметил, что Конрад и Мишель посмотрели друг на друга в раздражении на то, что их реакция была одинаковой, но Конрад коротко кивнул, прежде чем отступить, и прислонился к стулу, готовый насладиться шоу. Если Лакруа хочет поиграть в «отца», ему придется убеждать Гунтрама учиться в Цюрихе, изучать немецкий язык и быть хорошим и послушным сыном. Возможно, он мог бы также получить урок или два на будущее. – Гунтрам, будет лучше, если ты станешь учиться в Цюрихе. Я не буду подчеркивать соображения безопасности моего решения, потому что верю, что ты понимаешь риски, связанные с твоими еженедельными отлучками в Лондон. Конечно, его светлость может ездить в Лондон, чтобы навещать тебя, но это злоупотребление его добротой. Ты несколько раз говорил мне, что предпочитаешь стиль Остермана, и я тоже думаю, что он лучше тебе подходит. Занятия с ним – это уникальная возможность для твоей карьеры, и ты не должен ее упускать. Если ты собираешься стать законным наставником для детей, ты должен как минимум говорить на их языке, особенно если хочешь жить в Цюрихе. Наконец, твоя мать была отчасти немкой, как и я. – Вы не можете решать, как мне жить! – Пока ты живешь под моей крышей и моей защитой, я решаю, как тебе жить, дитя. После того, как ты последуешь за своим… – Мишель вздохнул, прежде чем произнести отвратительное слово, – ...супругом, вы оба вместе выберете лучший план действий. До того момента ты остаешься под моей опекой. – Я не хочу учиться в Цюрихе! – Хорошо, возвращайся в Лондон. В случае необходимости ты всегда сможешь попросить стакан сахара у Репина. Он живет всего в трехстах метрах от... как называется улица, мой герцог? – Мелбери Роуд. – А, она в двухстах метрах, – поправил себя Мишель. – Ладно, отец, я понял, к чему ты клонишь! – Хорошо. Я создам попечительский фонд для обучения Гунтрама в вашем банке, герцог. Все его расходы должны оплачиваться оттуда. – Мистер Лакруа, уверяю вас, мне будет приятно позаботиться о вашем сыне. – Я предпочитаю, чтобы он больше не чувствовал себя обязанным вам. Для любых отношений плохо, если один из партнеров находится в явно невыгодном положении по сравнению с другим. Не в нашей власти преодолеть разницу в возрасте, но мы можем смягчить другие аспекты. – Гунтрам – мой супруг! Я поклялся заботиться о нем! – Гунтрам – мой сын. Его воспитание и благосостояние – единственная моя забота. – Как пожелаете, но я позабочусь о его медицинских расходах и буду обеспечивать его в своем доме. – Я вынужден настаивать на том, чтобы он подыскивал работу, пока его здоровье позволяет. Гунтрам сказал мне, что у него есть предложение проиллюстрировать кое-какие книги, и я думаю, что он должен принять его. Разве ты так не считаешь, сынок? – Да, отец. – Если на его сторону встанет Мишель, он сможет принять предложение Коко ван Бреда, сделанное ею в прошлом январе, то самое, которое Конрад запретил ему принимать только потому, что она была «представителем низших слоев нашего окружения». Он мог видеть, как дымится Конрад, с ненавистью глядя на его отца. – Мой сын получил образование, чтобы быть независимым человеком, сир, – уточнил тот, готовясь к диалектической битве с Линторффом. «Когда мы решили возобновить переговоры? Этот человек вмешивается все больше и больше!» – Я буду уважать ваши пожелания. – Отлично. Когда улетает ваш самолет? – Завтра ночью, в одиннадцать, – ответил Конрад. – Вы можете посетить моего сына завтра, если хотите. – Я хотел бы спросить, согласитесь ли вы пообедать со мной во Франкфурте, сэр. В моем доме, и позвольте Гунтраму остаться со мной до моего отъезда, если он того захочет. – Для него это слишком поздно, а я улетаю в Париж на следующий день. – Вы окажете мне честь, если согласитесь стать моими гостями. Утром мой водитель мог бы отвезти вас в аэропорт. Сегодня днем в город прибыл мой наставник, с собакой Гунтрама. Он мог бы повидаться с ним. – Нет, он останется здесь. – Я настаиваю, потому что вас не будет рядом, чтобы защитить своего сына. Мой дом во Франкфурте для него совершенно безопасен. В ту минуту, как Репин узнает, что я был здесь, он проверит, что интересного для меня может найтись в Ашаффенбурге. – Вы даете мне слово, что Гунтрама не потревожат? – Конечно. Он может оставаться в доме столько, сколько вы сочтете необходимым, и мой наставник будет контролировать его пребывание во Франкфурте, – Конрад был готов взорваться. Все оказалось намного хуже, чем он вообще предполагал. «Дважды в месяц? Я должен был сказать дважды в год!» – Что ж, Грифон. Уже поздно, а вам еще возвращаться во Франкфурт. Гунтрам может проводить вас до двери. – До свидания, сэр, – сказал Конрад, едва сдерживаясь. – Через десять минут домой, дитя, – сказал своему сыну Мишель, и Конрад едва не взорвался, успокоившись лишь благодаря застенчивой и обнадеживающей улыбке, полученной им от Гунтрама. Путь к двери помог ему растерять часть своей ярости и успокоиться, прежде чем он начнет кричать или ссориться с мужчиной. «Вот тебе и любовь хиппи! Все они одинаковы: свободная любовь, пока это не ваш сын или дочь. Лицемеры!» – Ты должен понять моего отца, Конрад. Это очень сложно для него. У меня все не так, как он себе представлял. Он думал, что я буду нормальным и женюсь, понимаешь? – Ты женат на мне! Мы что, должны пойти в проклятую Ратушу во Франкфурте и зарегистрировать наш союз? Если хочешь, мы поженимся в Испании или Голландии! Это был самый унизительный момент во всей моей жизни! В сорок семь лет меня воспитывали, словно озабоченного подростка, и отправили домой, прежде чем я начну пускать на тебя слюни! – рычал он, впрочем, не повышая голоса. Гунтрам молча смотрел на него. – Прости, котенок. Твой отец сводит меня с ума. Видишь, почему мы не можем находиться под одной крышей? Я сделаю все возможное, чтобы выполнить его условия, но всякий раз, как он видит меня, он сдвигает границы на сантиметр дальше! – Я тоже не люблю, когда он указывает мне, что делать, но пойми, он был вынужден на долгие годы отказаться от меня. Он просто хочет для меня лучшего. – Не уверен, смогу ли его выдержать. – Я не брошу его. Даже ради тебя, Конрад. Честно говоря, не знаю, хорошая ли это идея вообще. То, что я люблю тебя, не означает, что мы сможем жить вместе, – серьезно сказал Гунтрам, и Конрад ощутил, как его мир снова рухнул. – Мы сможем жить вместе, если ты простишь меня. Мы жили так, и это было самое счастливое время в моей жизни. Пожалуйста, Maus, возвращайся домой. Я буду улетать в Австралию, чтобы находиться подальше во время его визитов к тебе! – Не нужно так экстремально. Берлина было бы достаточно, – усмехнулся Гунтрам, и Конрад тоже рассмеялся, все еще не удовлетворенный, но обрадованный тем, что его любовь опускала свои щиты. Отсмеявшись, Гунтрам произнес с озорным блеском в глазах: «Знаешь, что лучше всего во властном отце?» – Когда он уходит? – Когда дети не слушаются папу, – прошептал Гунтрам и очень быстро поцеловал Конрада в губы, не дав ему времени отреагировать и поймать своего котенка еще разок. – До завтра; уходи, пока он не появился и не пристрелил тебя. – Наверное, он уже занял удобную огневую позицию и ждет лишь того, что ты отступишь в сторону, – проворчал Конрад, когда Гунтрам открыл ворота и отошел в сторону, чтобы позволить ему пройти. – Точно. До завтра. – В десять машина будет здесь. Иди в дом. * * * Масаев удивился, когда поздно вечером прочитал отчет. Какого черта Линторфф забыл в таком жалком месте, как Ашаффенбург, день назад? Уж точно не притворялся туристом и не навещал родственников! Почему Павичевич тоже поехал? Пора поговорить с Репиным и молиться, чтобы это, наконец, оказалось настоящим следом, потому что целый месяц, проведенный в Буэнос-Айресе в марте, был потрачен впустую. Их люди даже заглянули в эти ужасные трущобы и в поисках мальчика были вынуждены преподать несколько уроков. Репин сдался к апрелю в основном из-за того, что у Линторффа были те же результаты: Ничего. Ни один из его друзей не связывался с Гунтрамом и не знал о его местонахождении. В течение первых двух недель они получили несколько зацепок из разных уголков Аргентины через кредитную карту, оформленную на его имя, но после этого больше ничего не появлялось. Полная тишина, словно Гунтрам умер. «Наверное, так и есть. Мальчик был очень болен, и стресс, должно быть, убил его. Бедный ребенок! Он не заслужил такого жалкого конца. Он ни разу не причинил боли ни единой душе, кроме босса, и то скорее из-за его упрямства, чем по вине Гунтрама». Он покинул свой кабинет и пошел к кабинету Константина, чтобы подождать его у двери, припоминая, что его работодатель может быть со своими детьми. «Из этого вышло кое-что хорошее. Репин больше заботится о них, даже о Ване, который был не более чем бродячей собакой, пока не появился Гунтрам. Они почти сразу поладили, и Ваня всегда о нем спрашивает, хотя остальные начали его забывать. Гунтрам писал мальчику, а его отец читал эти письма даже после их разрыва. Три книги, созданные им для него, прекрасны, и Репин прав, что держит их подальше от ребенка и показывает только в особых случаях. Настоящая потеря». – Что теперь, Масаев? – спросил Репин у мужчины, гордо встав перед дверью. Месяцы неопределенности сказались и на нем, и он перешел от убийственной ярости на мальчика за то, что тот его отверг, к неподдельной тревоге за Гунтрама. Без денег, лекарств, друзей и поддержки у него было мало шансов выжить в Латинской Америке. Это – и его характер, склонный к депрессии, заставляли Репина готовиться к худшему, и теперь он ожидал лишь новостей о смерти Гунтрама. – Я не уверен в этом, мистер Репин. Это как минимум сбивает с толку. – Говори. – Вчера Линторфф отправился в небольшой городок в Баварии с Павичевичем. Это место называется Ашаффенбург. – Что он там делал? – Мы не знаем. Наши люди пытались следовать за ним, но несколько сербов их едва не прикончили. Им пришлось отступить, пока их не пристрелили. Люди Линторффа были более агрессивными, чем обычно. – Все не может быть так просто, – пробормотал Константин. – Немедленно найди Лакруа и привези его сюда. * * * 30 мая 2006 г. Женщина все еще была на ногах после беготни со вчерашнего дня. Ей пришлось упаковывать все вещи своего работодателя – как всегда, бесполезного во всем, что касается домашних дел, – и его сына, слишком взволнованного и счастливого, чтобы вспомнить самые простые вещи. Парень просто сгреб свои бумаги в беспорядке и набил их в полиэтиленовый пакет – и вуаля! К переезду готов! Файруза накричала на него, и его вкладом стало... поместить свою обувь поверх отглаженных рубашек! «Во всем виновата "древность"! Ничего хорошего не выйдет! Как мог отец позволить этому мужчине приблизиться к его собственному сыну? Даже если Морис не любит девушек, а это грех, отец должен найти ему ровесника! Он ему в отцы годится! Морису бы встретиться с одной из моих племянниц, и он передумает». Все еще расстроенная, она закрыла сумку мальчика, решив побыть с ним, пока его отец в Париже. «Ни в коем случае не оставлю Мориса-Гунтрама там одного во Франкфурте! Этот его проклятый герцог смотрел на меня, как на грязь!» Уставившись на высокого мужчину, ожидающего в дверном проеме сумки, она рыкнула. – Это в машину, и зайди на кухню за моими вещами. Если чего-то не досчитаемся, тебе не понравится то, что с тобой будет! Мирко Брегович просто посмотрел на нее с бесконечным презрением: «Эти животные никуда не годятся. Даже прикоснуться к одному из них отвратительно» – прежде чем взять вещи и отправиться с ними в машину. * * * Большой «Мерседес» припарковался перед старым домом, похожим на дом отца Гунтрама, но гораздо большего размера, на узкой улочке, заканчивающейся тупиком возле Кеннедиштрассе. У главного входа ждал Фридрих Эльзассер, когда шофер поспешил открыть дверцу машины. Из нее вышел Жером де Лиль, изрядно постаревший, но все такой же, с пренебрежительным, аристократическим и гордым видом, что всегда был ему свойственен. Хотя Фридриху было известно о его появлении несколько недель назад, он не был готов увидеть восставшего из могилы мужчину, как всегда надменного и энергичного. Только широкая улыбка Гунтрама и то, как мальчик с искренней симпатией обнял его, нарушив все правила протокола, вывели его из летаргического состояния. – Привет, Гунтрам, – поздоровался с мальчиком пожилой мужчина и похлопал его по щеке. – Я очень беспокоился о тебе. – Привет, Фридрих. Я был в Ашаффенбурге у мистера Лакруа, – мягко произнес Гунтрам урок, выученный от своего отца. – Я рад, что он присматривал за тобой, пока ты обдумывал произошедшее. У тебя всегда было прекрасное умение прощать, дитя мое, – сказал Фридрих и заметил, как застыл Мишель, услышав его обращение к Гунтраму. – Входите, герцог скоро вернется со своих совещаний. Из кухни раздался вой Мопси, стоило ей почуять или услышать Гунтрама, и она примчалась, оставляя следы на безупречном полу и сдвигая коврики. Гунтрам опустился вниз и приласкал свою собаку, взъерошивая уши, как она обожала. Мопси почти запрыгнула на него, чтобы вылизать его лицо, когда Фридрих заметил стоявшую рядом с Лакруа женщину в темной одежде, с шарфом на голове. При виде ее его сердце едва не остановилось. – Это Файруза бен Али. Она здесь, чтобы присматривать за Гунтрамом, пока меня не будет рядом, – просто объявил Мишель. – Боюсь, меня не проинформировали, сэр, – очень напряженно сказал Фридрих. – Теперь проинформировали. Покажите мне его комнату и мою. Я должна проверить, все ли в порядке. Морис, не позволяй этому мерзкому животному касаться твоего лица! Это грязно! Как ты можешь это терпеть? – сказала она и пробежала мимо австрийца, который был все еще не в силах поверить, что один из «тех людей» ступил на порог дома. – Где его обед? Он должен находиться под моим контролем. Врач оставил очень строгие рекомендации! – Файруза, это Мопси, и она очень чистоплотная! «Пропал мой Schweinbraten (жаркое из свинины (нем.))», – Гунтрам смирился со своей судьбой. Она собиралась остаться с ним и заставить его есть отварную курицу или рыбу. – Проблема не в гигиене, а в животном. От нее никакой пользы: не защищает дом и не охотится! – От собаки есть польза, Файруза, – Мишель вмешался, прежде чем Фридрих вышвырнет женщину из дома. – Она помогает Гунтраму снять стресс, в точности как велел ему врач. Животные в этом хороши. Ты права, что он не должен позволять животному напрыгивать на него. – Если только так, – уступила она и взглянула на старого дворецкого, но тот решил не обращать на нее внимания и проводил в гостиную Гунтрама и Мишеля, поскольку это был его долг, с Мопси, которая виляла хвостом перед адвокатом просто потому, что он пах очень похоже на ее хозяина, а также прекрасно знал, как правильно ее приласкать. Одна из горничных любезно попросила Файрузу проследовать за ней на кухню и в зону обслуживания. Г-ну Эльзассеру придется решить эту проблему позже, потому что в тот момент он был занят парнем герцога. «Он так молод! Почти как ребенок! Должно быть моложе, чем господин Армин». Гунтрам сел на диван рядом с отцом, и собака по привычке запрыгнула ему на колени, все еще принюхиваясь к незнакомцу. Фридрих остался стоять и смотрел на Мишеля, все еще шокированный. «В конце концов, он спас Конрада», – в десятый раз повторил он. – Ты уже видел детей, Фридрих? – спросил Гунтрам. – Я видел только фотографии. Я все время находился в Цюрихе на случай, если ты вернешься. Его светлость очень беспокоился о тебе. Мы все беспокоились. – Я был у отца, Фридрих. – Гунтрам! – Я не могу лгать Фридриху, папа. – Спасибо, дитя мое. Вот твой мобильный телефон. Антонов принес его сегодня утром. Думаю, здесь есть новые фотографии, сделанные нянями, – Фридрих вынул из кармана маленький телефон и визитницу и протянул оба предмета Гунтраму, который пробормотал «спасибо». – Я должен позаботиться о вашей домашней прислуге, но заверяю вас, мистер Лакруа, что я более чем способен присмотреть за вашим сыном. – Я бы предпочел, чтобы Гунтрам познакомился с более космополитической средой, чем та, в которой он обычно живет, – таков был ответ Мишеля. – Файруза заботилась о нем почти как мать – очень властная, – пояснил он, и Гунтрам усмехнулся, – но очень преданная. Она со мной семь лет и уедет обратно в Брюссель, как только Гунтрам решит вернуться к Грифону. – Очень хорошо, сэр, – пробормотал Фридрих и вышел из комнаты, оставив Гунтрама показывать фото своему отцу, пока адвокату не надоели дети и он не попросил сына помолчать, потому что ему нужно было поработать над делом. * * * Шофер был достаточно умен, чтобы отойти в сторону, прежде чем его герцог ударит его дверью, в то время как Хартик изо всех сил поспешил открыть другую дверь для Горана. Не дожидаясь его, Конрад очень быстро взлетел по ступеням у входа, торопясь увидеть Гунтрама. – Он здесь? – спросил он Фридриха, более мрачного, чем когда-либо, стоявшего у входной двери. – Мистер де Лиль в гостиной с мистером Лакруа, сир. – Отлично, – но Фридрих продолжал блокировать дверь. Конрад кашлянул, но мужчина все еще очень сердито смотрел на него. – Что-то не так, Фридрих? – В этом доме мусульманка, сир, и она планирует остаться. Она говорит, что заботится о молодом господине. У меня нет места ни для кого из ее рода. – Конечно, нет! – прорычал Горан, готовый вывести женщину из дома. – Минуту, пожалуйста. Зачем она здесь? – вздохнул Конрад, вспоминая вчерашний день, ее и то, насколько она нравилась Гунтраму. – Ее привел мистер Лакруа. Он говорит, что она заботилась о молодом господине, пока он жил с ним, почти как мать, – сказал Фридрих, и Горана едва не стошнило. – Я ее выставлю! – сказал Горан. – Рядом с Гунтрамом не будет ни одного мусульманина, мой Грифон. – Нет, сейчас мне меньше всего нужно, чтобы Лакруа заорал, что мы кучка фанатиков, и забрал его. Пусть она останется, но снимите ей комнату в соседней гостинице. Я не буду спать под одной крышей с мусульманкой, – Конрад снова пришел в ярость из-за того человека. «В том, что с одним из них разговаривает Гунтрам, можно обвинить его неадекватное образование, но то, что это делает Лакруа, непростительно! Он прекрасно знает правила!» Он ворвался в гостиную и распахнул дверь, по-настоящему разозлившись на мужчину, снова творившего что пожелает, теперь уже под его собственной крышей. – Привет, Конрад, – застенчиво улыбнулся со своего места на диване Гунтрам, поднимаясь, чтобы поприветствовать его, и ярость Конрада исчезла, когда он вновь увидел своего котенка, который ждал его. Он улыбнулся Гунтраму в ответ, не заботясь о присутствии Лакруа в комнате. – Вы хорошо добрались?? – Конрад лишь взял руки Гунтрама в свои и коротко пожал, поборов желание поцеловать их, когда увидел, что Мишель стоит за сыном и смотрит на него. – Да, спасибо, – Гунтрам покраснел под пристальным взглядом Конрада и радостно вскрикнул: «Горан!» – увидев темноволосого мужчину, стоявшего у входа. К большому ужасу отца, его собственный ребенок бросился обнимать убийцу, который с братской привязанностью обнял его в ответ и отвесил Гунтраму слабый подзатыльник со словами: «В следующий раз, когда сделаешь что-то настолько глупое, братик, тебе не понравится твое наказание. Если поссоришься с Грифоном, приходи ко мне. Русские искали тебя и до сих пор ищут. – Я знаю, Горан. Я вообще не думал. Я просто хотел уйти, – пробормотал Гунтрам, очень стыдясь своей глупости. – Я дважды сказал Репину «нет». – Гунтрам, это его не остановит. Он понимает лишь один язык. Теперь представь меня человеку, который защищал тебя все это время, – сказал Горан и отпустил мальчика. – Это Мишель Лакруа. Крестный отец. Ты не встречал его еще в 80-х, – пренебрежительно сказал Конрад, и Мишель бросил на него грозный взгляд. – Ой, я имел в виду крестный отец Гунтрама, – поправил он себя с ухмылкой. – Как поживаете, мистер Лакруа? – сказал Горан, протягивая руку: в конце концов, этот человек не был частью группы, которая убила его отца, а по старым счетам было оплачено кем-то его крови в декабре. – Рад познакомиться с вами, мистер Павичевич, – пожал руку Мишель. – Я буду отвечать за вашу безопасность, поскольку вы новый президент Фонда Линторффа. – Еще нет, через несколько месяцев. – В любом случае мы должны обсудить вашу новую резиденцию и персонал. Чем скорее это будет решено, тем лучше для Гунтрама. – Понимаю. – Кажется, вы уже привели свою собственную прислугу для Гунтрама. Будьте уверены, сэр, Фридрих может прекрасно позаботиться о нем, как он это делал в прошлом. Не нужно оставлять здесь свою служанку. Завтра она может улететь обратно в Брюссель, – сказал Конрад. – Файруза остается до 6-го, мой Грифон. Она будет следить за тем, чтобы Гунтрам принимал все свои лекарства, и она очень привязалась к нему. – Мой собственный врач оценит его состояние завтра. Все должно быть хорошо. «Это хуже бракоразводного процесса, – подумал Гунтрам. – Сейчас они будут составлять график посещений?» – У Гунтрама есть свой собственный врач в Ашаффенбурге. – Но он будет жить в Цюрихе. Далеко от Баварии. Завтра его посетит доктор Вагеманн, –слегка повысил голос Конрад, но француз, похоже, ничуть не испугался и лишь поднял бровь, приглашая продолжить. «Ну, наконец-то герцог встретил себе ровню. К слову об адских тестях! – размышлял очень позабавленный Горан. – Десять к одному, что этот человек не позволяет герцогу коснуться ни одного волоса Гунтрама, пока он не в Цюрихе, и пятьдесят к одному, что он переедет в замок в течение двух месяцев, независимо от того, что там думает герцог. Мне не нужно беспокоиться о том, чтобы переводить людей в Брюссель». – Д-р Вагеманн – отличный врач, Мишель, – сказал Гунтрам, надеясь остановить назревающее столкновение, и его отец отступил, пробормотав, что он не против его визита. – Большое спасибо, Конрад, за то, что привез сюда Мопси. Я действительно скучал по ней, – он повел высокого немца в другую сторону гостиной, и собака пошла с ними. – Жан-Жак тоже здесь? * * * К тайной радости Конрада Горан был достаточно умен, чтобы увести от него Лакруа под предлогом того, что он хочет обсудить некоторые проблемы безопасности. Оба мужчины пошли в библиотеку, где адвокат объявил, что собирается остаться работать. «Странно, что он так легко сдается. Должно быть, припрятал какую-то пакость в рукаве», – подумал Конрад, но решил использовать возможность провести какое-то время наедине с Гунтрамом и, возможно, повысить свои акции в глазах мальчика. Он вынул свой мобильный телефон из кармана и поискал новые фото детей. «Опять проклятый де Лиль прав: показывать фотографии и молчать! Чертовы адвокаты!» – Гунтрам, хочешь увидеть новые снимки? Они теперь не такие красные, – спросил Конрад, сев на большой диван возле окна под предлогом того, что свет там лучше, и Гунтраму придется сесть рядом с ним и очень близко, если он хочет увидеть их. – Было бы здорово, спасибо, – ответил Гунтрам и сел точно туда, куда хотел Конрад, взяв телефон из его руки и начав смотреть на них. Теперь Конрад мог ощущать, как мальчик постепенно становится все более восприимчивым к нему (не только к детям), и решил сделать шаг. «Боже, это хуже, чем когда мне было 16 лет, и я хотел поразвлечься! Что дальше?» – коротко подумал он, прежде чем обнять своего котенка за плечи. Дверь распахнулась, и Конрад вознамерился было наорать на того нахала, который посмел прервать его в его личной библиотеке. – Гунтрам! Время для твоего сна! Поторопись, мальчик! – крикнула Файруза от двери, яростно глядя на «древность», которая уже что-то предприняла, потому что почти забралась на ее ребенка. – Файруза, не нужно, правда! – пожаловался по-французски Гунтрам, не поднимая голоса, но разозлившись на то, что его снова «отправили в постель», еще и перед Конрадом. Он не ребенок! – Так сказал твой врач. Иди сейчас же, или я скажу твоему отцу! – Файруза скрестила руки на груди и вызывающе на него посмотрела. – Пошевеливайся! – Молодой человек уже выразил желание остаться здесь, – очень низким голосом произнес по-французски Конрад. «Уясни, сука, я понимаю каждое слово, которое ты произносишь». – Я забочусь о нем. Не вы. Гунтрам идет в постель! Вы отправляетесь куда-то еще! – Файрузу было не так-то легко напугать, тем более если это был «неверный» (т. е. «не мусульманин». – Прим. пер.). Конрад уже вознамерился высказать все, что о ней думает, и объяснить, как его предки поступали с ее «родом», но тут вмешался Гунтрам, чтобы предотвратить столкновение. – Да, Конрад. Так велел доктор. Мое сердце не очень хорошо работало в течение последнего месяца, и после времени, проведенного в больнице, я воспринимаю это более серьезно. Прошу меня простить. Увидимся за чаем, если ты еще будешь здесь, – он встал с дивана и вернул телефон. – У тебя очень милые дети. – Спасибо, – механически ответил Конрад, все еще сражаясь взглядами с женщиной. Он мог лишь наблюдать, как только что рухнули его планы на день с Гунтрамом. «Проклятый Лакруа! Вот почему он оставил меня наедине с Гунтрамом!» После того, как Гунтрам последовал за женщиной и закрыл за собой дверь, оставив позади разъяренного мужчину, Конраду потребовалось сосчитать до тридцати, прежде чем вылететь из гостиной в сторону библиотеки. Не утруждая себя стуком, он ворвался в комнату, чтобы обнаружить Горана и Мишеля, сидевших за его столом. Лакруа, конечно же, занял его место, а Горан делал заметки. Конрад громко кашлянул, ожидая, что Лакруа освободит место, но тот только поднял бровь и остался там, где был. – Хорошо, что ты, наконец, присоединился к нам, мой Грифон, – сказал Мишель, слегка кивнув головой на пустое место рядом с сербом. – Когда была сделана эта фотография? – он взял серебряную рамку со стола и показал ее герцогу. – Похоже на Италию. – Это Сан-Капистрано, семейная резиденция. Снимок сделан во дворе, – пробормотал Конрад, садясь и с ненавистью глядя на мужчину. «Два месяца? Нет, месяц, прежде чем он водворится в замке. Мне действительно не нужно беспокоиться о том, чтобы перевести людей в Брюссель. Возможно, пошлю Мирко для видимости. Он всегда хотел посетить это место», – подумал Горан, слушая короткий обмен репликами. – Ах да. Гунтрам рассказывал мне, когда вы были там вместе. Ему очень понравилось. Я имею в виду твою коллекцию. Он долго говорил о ней. – Действительно, – прорычал Конрад, уже злясь на мужчину. – Мы с мистером Павичевичем начали обсуждать мою безопасность после того, как Гунтрам ушел с тобой. Я рассказывал о своих собственных ресурсах. – Мне было бы интересно услышать это, если вы не возражаете, мистер Лакруа. – Нет, конечно, нет. Честность имеет решающее значение среди... как бы ты назвал это? Деловых партнеров, мой герцог? – Гунтрам – мой супруг и наставник моих детей. Сейчас он является частью моей семьи и принят большинством из них, – сказал Конрад, чувствуя себя очень несчастным, потому что... – По закону транзитивности мы тоже должны являться родственниками, – усмехнулся Мишель и вернул фотографию на стол. – Нет, это было бы слишком для нас обоих. Деловые партнеры подойдет. То, что Гунтрам любит тебя, – это тайна за пределами разумного. Это испытание моей веры. – Вы рассказывали Павичевичу о своих делах. – Конечно. У меня есть юридическая фирма совместно со старым товарищем Николя Лефебром. Возможно, вы слышали о нас: «Вулфенсон и партнеры». Мы с Николя купили ее в 1994 году, и наши офисы есть в Брюсселе, Париже и Женеве. Старый Вулфенсон стал слишком старым и решил продать ее. Мы наняли более ста пятидесяти человек и специализируемся на корпоративном праве. Среди наших клиентов есть несколько банков и предприятий. В прошлом году наш счет мистеру Репину составил более сорока миллионов, а людям, связанным с Орденом, еще... – Вы обошлись мне в семьдесят четыре миллиона евро! У вас абсолютно ничего не было! Вы подкупили судью? – крикнул Конрад, заставив вздрогнуть Горана, глубоко погруженного в разговор с адвокатом, пришедшего в ужас от мысли, что «наши партнеры тоже его клиенты?». – Мне льстит, что ты все еще помнишь дело Бански, – просто ответил Мишель. – Как я говорил перед тем, как меня прервали, есть несколько членов Ордена среди наших... – Это были евреи! У тебя еврейская фирма! – взревел Конрад, ударив кулаком по столу. – У закона нет религии, сэр. Мадам Бански только заявляла о своей законной наследственности. До войны ее семья поместила несколько ценных картин в ваше хранилище. Почему-то вы забыли их вернуть. Мне было приятно работать над ее делом pro bono (оказание профессиональной помощи на безвозмездной основе (см. примечание в гл. 29). – Прим. пер.). Лично. Я передал многих других клиентов в руки других адвокатов. Это не имеет ничего общего с религией, чего нельзя сказать о правосудии. – У вас не было ничего, кроме нескольких старых фотографий! Ни одного документа, подтверждающего ее владение картинами! Думаешь, я открою сейф для первого, кто придет ко мне со слезливой историей? Из-за этого дела вы совершили налет на мой офис! – Я – нет! Постановление суда исполняла полиция. Просто немного надавили на вас, чтобы договориться. Ваши адвокаты вели себя очень неприятно по отношению к нам и отказывались разговаривать. Ей было почти восемьдесят, а процесс мог затянуться более чем на десять лет. Бедная женщина заслужила получить свои деньги. Что касается документов, когда люди убегают, спасая свою жизнь, они не собирают чемоданы. Не жалуйся так сильно. Для всех нас это стало хорошим урегулированием вопроса. Через 15 лет вы можете проверить, что находится внутри ее сейфа, и продать содержимое как собственное. Если я правильно помню, оценки составляли более тридцати пяти миллионов. – Ты нарушил одно из наших правил! Ты встал на сторону врага! Мы не контактируем с подобными людьми! Ты помог одному из них пойти против меня! – Я не часть Ордена и волен выбирать своих клиентов. Бедная женщина находилась в доме престарелых без поддержки своих детей. Теперь она очень счастлива благодаря своим деньгам. – И ты тоже, – очень раздраженно сказал Конрад. – Конечно, мой Грифон. Мы поделили: тридцать пять процентов, хотя она хотела дать мне пятьдесят процентов и не оставить ничего своим детям. Она купила очень красивую виллу в Каннах. Она приглашала меня несколько раз, и думаю, она доживет до своих 90 лет. – Де Лиль, это… – Лакруа, если позволишь, – резко прервал тираду герцога Мишель. – Как я уже говорил во время нашей предыдущей встречи, у меня есть доступ к новому грязному белью многих твоих братьев и к кое-чему из твоего тоже. Не испытывай мое терпение, потому что если ты схлестнешься со мной, то эти семьдесят четыре миллиона, законно принадлежавшие кому-то другому, покажутся ничем по сравнению с тем, что я могу сделать с твоими финансами. Мы договорились о том, чтобы разоружиться ради Гунтрама, но я не потерплю от тебя ни одного неуместного слова. Ты все еще должен мне жизни всей моей семьи. – Вся твоя семья – предатели! – Даже мои племянницы? Даже мой сын? Будь осторожен с тем, что говоришь, мой герцог, потому что это всего лишь перемирие ради Гунтрама. Я дал тебе слово, что больше и пальцем не шевельну против тебя, но ты по-прежнему упорствуешь в своей вендетте против нас. Вспомни, кто первым начал нас искать. В моем возрасте я не стану принимать приказы от такого испорченного ребенка, как ты. – Я очень рад, что твой род прервется на тебе, – Конрад почувствовал, что его ненависть к этому человеку снова всплыла на поверхность. – Возможно, прервется, сэр. Возможно. – Я сомневаюсь, что Гунтрам твой сын. Он не похож на тебя. – Ты закончил? – сухо сказал Мишель. – Прекрасно. У тебя есть что еще сказать? – У «Вулфенсона и партнеров» отличная репутация. Даже вы доверяете нам свои дела, несмотря на то, что мы не являемся частью Ордена, – Конрад лишь оскорблено фыркнул, все еще в ярости. – У меня есть своя служба безопасности, и мне совсем не нужна твоя. Было бы очень глупо с моей стороны доверять твоим людям. – Как только ты выйдешь за эту дверь, Репин убьет тебя. – Он не настолько глуп. Убить меня – подписать себе смертный приговор, и он знает это. Я могу позаботиться о себе. Завтра я продам мою часть юридической фирмы инвесторам. – Какова твоя доля? – Около шестидесяти девяти процентов, у Николя пятнадцать процентов, остальное – в руках других партнеров. Он тоже продаст все и уйдет на пенсию, потому что устал от всего. Он не будет помогать мне в Фонде. – Он станет одной из первых целей Репина. – Николя думает иначе, и он покидает Европу. Он предпочитает что-то более солнечное. Я останусь в Брюсселе. – Со всем уважением, мой герцог. Перенос Фонда в Брюссель принесет всем нам много проблем, – сказал Горан, и Конрад сверкнул на него глазами. – Я согласен с вами, мистер Павичевич, но мы не выносим друг друга, – любезно сказал Мишель. – Я не уеду из Цюриха, и ты не переедешь ко мне, – прорычал Конрад, свирепо глядя на Горана. – Это большой город. Ты останешься в своем углу, а я в своем. Цолликон – тихое место, и мне не нужно многого. Я на десять лет старше тебя и откровенно устал от самолетов. – Мы не об этом договаривались! – Я и шагу не ступлю на твою территорию после 7-го, но я отказываюсь снова покидать своего сына. Ему осталось не так много лет, и если ты думаешь, что я их пропущу, то очень сильно ошибаешься. Я согласился с тем, что наши разговоры будут отслеживаться. Чего еще ты хочешь? Хочешь снова отнять у него отца? – Если мистер Лакруа переедет в Цолликон, нам будет намного легче, сир, – предположил Горан. – Это наша земля – русские там никогда ничего не предпримут. – И ты сможешь держать около меня своих людей. Разве ты не хотел бы лучше «контролировать» меня? Гунтрам может навещать меня после занятий или на выходных, если ты будешь в отъезде, – Мишель слегка издевался над Конрадом. – Мы не об этом договаривались. Когда ты намерен остановиться? – Сейчас, прямо сейчас. Я переезжаю в Цюрих, управляю твоим Фондом в меру своих способностей и вижусь со своим сыном дважды в месяц или сколько он захочет. Я не запрещу ему навещать меня. Твои люди могут шпионить за всем, чем хотят. Я не заинтересован в том, чтобы Гунтрам оказался в эпицентре твоего... окружения. – Ты забыл ту часть, где передаешь мне весь материал, который у тебя на нас есть. – Ты перевел деньги на имя Гунтрама? – Часть денег. – Заверши начатое, и получишь все. То, что есть у меня на компании Репина, у меня и остается. – Орден мог бы это использовать, что стало бы доказательством твоей верности нам, особенно после работы на другую сторону. – Нет, делайте сами свою грязную работу. – Хорошо. Горан позаботится о деталях. – Нет необходимости. Я буду использовать своих людей. – Прошу, мои люди лучше, и русские уважают их. Они присматривают и за Гунтрамом, – вмешался Горан. – Мои люди уважают его. – Оставьте всех своих людей ему, мистер Павичевич. – Если Репин убьет вас, он убьет и Гунтрама, мистер Лакруа, – тихо сказал Горан. Мишель надолго задумался о том, что люди Ордена рядом с ним, конечно, создали бы ему неудобства. – Хорошо, я возьму не более трех ваших людей. И оставлю своих.