Сказка о Дьяволе

По земле неистово хлещет дождь. Сквозь стену мглы и сплошной пелены серого тумана различимы лишь очертания высоких крон деревьев по краям грунтовых дорог. Не видно луны, так же, как и не видно неба — то затянуто плотными тяжелыми тучами. Кругом нескончаемая и непроглядная темнота. Под ногами бегут ручьями дождевые капли, собираясь в большие мутные лужи. Не слышно ни единого звука, кроме беснующегося ветра, склоняющего стволы деревьев, и падающего на землю целый день ливня, который, казалось, даже после полуночи не думал заканчиваться. В месте, где четыре дороги пересекаются между собой, растерянно останавливается юноша, поворачивая голову то в одном направлении, то в другом. Перед ним располагается небольшое и полуразрушенное деревянное здание, похожее чем-то на обычный амбар. Мелькает мысль укрыться от дождя там, но он понимает, что пришёл сюда ненадолго и уже очень скоро покинет это место. С крон срываются пожухлые и сухие листья — впереди не такой уж и долгожданный сезон листопада. Гремит гром. Атмосфера не просто угнетает, а заставляет постоянно оглядываться по сторонам и нервно вжимать голову в плечи. Этого юношу давно охватило слепое отчаяние. Он не любил выходить за город ночью, тем более, когда на улице господствует такая погода, но сегодня стало для него исключением. Нужно было немедленно принимать решение. И не важно, правильное ли оно, — главное просто его сделать и постараться двигаться дальше, не взирая на свои страхи. Он боялся своих назойливых мыслей и глупых наваждений, боялся, что жуткие сказки могут стать явью, и все те чудища, жившие в детстве под кроватью, сбегутся в эту ночь сюда, едва заслышав бешеный стук юного сердца. Он клянётся, что буквально несколько шагов назад видел огромные и горящие красные глаза между тонких стволов деревьев, хоть и упорно продолжал идти вперёд. Ему нельзя показывать страх или нерешительность; только не сейчас. Тьма давит и заставляет исчезать из мыслей самому светлому. Она твёрдо идёт по пятам, шумно дышит в затылок, а сто́ит испуганно оглянуться — спокойно исчезает, но по-прежнему неспешно бродит кругами и ни в какую не хочет отпускать дрожащую душу. И не прогнать эту тьму ни чистым словом, ни святой молитвой. Она неумолимо сопровождает всех отчаявшихся прийти сюда. Сама Смерть, богиня мёртвых, притаилась в призрачном тумане, кротко ожидая несчастного, осмелившегося заблудиться в таком проклятом месте. Кто вообще бродит по таким потёмкам? Возможно те, кто ищут помощи у нечистой силы; обессилевшие, запутавшиеся в колючих лозах жизненных дилемм и уже опустившие тяжелые головы от безысходности странники, бродяги и бездомные. На этот перекрёсток приходят единожды, получают то, что хотят, и больше никогда сюда не возвращаются. И с того момента тьма крадётся за ними, неслышно ходит следом, беззвучно наблюдает, кому-то становится другом, а кого-то заставляет забиваться в пыльный угол и ждать своего конца. Забытые самой жизнью и отвергнутые обществом поднимаются на самые верха и, гордо задрав подбородок, плюют в лицо тем, кого считали друзьями, а когда сроки, наконец, исходят, слёзно извиняются и падают на колени, вымаливая прощенье. Но умирают непрощёнными, захлёбываясь собственной кровью где-то в тёмном городском переулке и со вспоротым чьими-то острыми зубами животом. Многие говорят, что это их кара за сокрытие истины, другие удивляются отметинам на коже — волк? в городе? — а третьи просто пожимают плечами — не повезло ему. Не все горожане заостряют внимание на тех, кто рассказывает о странных, редких явлениях, следах необычных зверей на земле, горящих красных глазах в темноте или иных чересчур мистических событиях и происшествиях. Многие или боятся это обсуждать или просто списывают все незнакомые случаи на божью волю, хотя, что удивительно, с самого рождения в бога не верят. Они вселяют свои же потаённые страхи в разумы своих маленьких ещё несмышлёных детей: запугивают чудовищами, мирно храпящими под их кроватью или в их шкафу, рассказывают о морских глубинных монстрах, топящих с бурями корабли, о том, что это вовсе не ветки скрежетают окно, это сами черти повыползали из своих грязных нор, чтобы утащить с собой на дно не желавшего ложиться спать мальчика. Но… это ведь всё просто сказки, не так ли? Почему-то все детские страхи выплёскиваются наружу именно сейчас, чётко в эту секунду, когда вновь грохочет гроза и усиливается ветер. Внутри ещё теплится слабый лучик надежды. Но молиться бесполезно, юноша сам не очень-то и верит в существование Всевышнего. Не верит, потому что совсем недавно разочаровался в его иллюзорном присутствии. Он нервно сглатывает и, игнорируя спадающие на лоб пряди, едва слышно произносит: — Есть тут кто-нибудь? Юноша топчется на месте, осматривая призрачные очертания деревьев и кустарников вокруг. Его одежда промокла насквозь, как и его ноги. Тело сильно знобит, а осознание, что, возможно, завтра он сляжет с высокой температурой, приходит не сразу. Он надеется, что всё делает правильно и ему больше не придётся возвращаться сюда, поэтому делает глубокий вдох, чтобы позвать снова, но… — Редко встретишь здесь такую молодую душу. По спине взбираются мурашки. Раздаётся мужской и совершенно бесцветный голос. Совсем близко. Будто стоит вытянуть руку и коснёшься его обладателя. Перед юношей, словно из воздуха, вырастает высокая тёмная фигура. Ветер резко успокаивается, перестаёт клонить деревья к земле, петь скрипучие песни и ерошить волосы. Молодому взору является человек, тело и черты лица которого едва различимы в такой темноте; из-за неё кажется, что кожа появившегося действительно чёрная. Хорошо заметны лишь яркие красные глаза. У юноши перехватывает дыхание, он немо открывает рот, не в силах начать говорить, и глупо хлопает глазами, изо всех сил пытаясь рассмотреть чёрного человека в двух шагах от себя. Тот хмыкает, явно улыбаясь, и, не обращая никакого внимания на любопытство своей новоявленной жертвы, начинает первым: — Чего ты желаешь? Юноша мнётся, теребя дрожащими пальцами края длинной рубашки, запачканной дождевой грязью. Капли стекают по бледному лицу, без носящегося ветра спутанные волосы противно липнут к коже. Сердце отдаёт глухие удары прямо в виски. Нужно собраться. Нельзя показывать страх, тварям теней нужно отвечать решительно и неуклонно, а говорить настойчиво и убедительно. Поэтому он делает глубокий вдох, морщась от попадающих на лицо небесных капель и приподнимает голову. — Излечи мою сестру. Чёрный человек напротив молчит, щурится, как-то скептически оглядывая переминающегося с ноги на ногу юнца. Он знает, как ему страшно, он это чувствует, но, почему-то, не насмехается над его робостью, пускай и невесомой, и испугом, пускай и лёгким. — И ты готов отдать свою душу за неё? — Готов, — твёрдый кивок в ответ. — Похвально, — рокочуще смеётся тот. — И сколько ты хочешь? — Чего? — недоумённо хмурится юноша. — Время. Вновь слышны раскаты грома. Небо за тучами освещают несколько ярких синих вспышек, и ливень усиливается. Ветра всё ещё нет, на уши давит только белый шум льющегося сверху дождя. Небесные прозрачные капли огибают ручьями острые скулы и беспрерывно летят вниз. Юноша сейчас ассоциирует себя с каким-то бродячим псом; потерянным, заблудившимся, без надежды на светлый исход сегодняшних мрачных событий. — Ну, я читал… — неуверенно начинает юноша, щуря глаза. — …Что дают десять лет. — Отлично, я даю тебе пять. — Что? — Пять лет. — Почему? — он в панике распахивает глаза и сжимает правую руку в кулак. Это несправедливо! Почему всем дают десять, а ему вдруг пять? — Ты споришь? — чёрный человек сомнительно выгибает бровь. Юноша досадно цыкает, топая ногой. В стороны летят мутные брызги из скопившихся в ямах луж, благополучно пачкая брюки обоим встретившимся, правда, чёрному человеку на это плевать, — он искренне поражается внезапной переменчивости настроения своей жертвы. Ветер вновь усиливается и клонит деревья к земле, треплет волосы и продувает промокшее тело насквозь. Юноше зябко и жутко холодно. Он невольно дёргает плечами и, видимо, никак не решается просто так соглашаться и завершать оговоренный контракт. Чёрный человек же задумчиво наклоняет голову вбок, продолжая щуриться: — Мы можем скрепить сделку? — Поцелуем? Тот медленно и серьёзно кивает. — Тогда у меня ещё одна просьба. — Я весь во внимании, — тень наклоняется ближе, наигранно растягивая слова, и уже предвкушает самый обычный конец самого обычного контракта. Юноша что-то сбивчиво бормочет, опустив голову и не желая заострять внимание на рассмотрении чужой и вправду чёрной, как смоль, кожи. Вой беспощадного ветра и неугомонный шум дождя не позволяют расслышать столь тихо сказанные слова, но чёрный человек без лишних слов позволяет закончить эту неясную для кого-либо другого фразу. — Ты уверен? — Да. Раздаётся внезапный щелчок пальцев, разрезающий даже свистящий на безлюдном пустыре ветер. — Сделано, — красные глаза напротив озорно блестят. — Тогда целуй быстрее, — бурчит юноша, потупив взгляд, и вновь принимается оттягивать пальцами края уже давно измятой рубашки. Чёрный человек без лишних слов наклоняется ещё ближе, аккуратно касается юношеских губ своими и, не закрывая век, наблюдает за чужой реакцией. Поцелуй лёгкий и совсем невесомый. У мальчика губы плотно сомкнуты, он жмурится и явно отчаянно ждёт, когда эта злосчастная сделка будет окончена. На мгновение красные глаза теряют свой привычный оттенок и отливают карим. Веки распахиваются, словно чёрный человек чего-то пугается, а зрачки сужаются до тонкой щёлки. Поцелуй внезапно обрывается, и взгляд забравшего душу снова становится холодным и непроницаемым. Но теперь на его смольном лице играет странное подобие улыбки. Юноша не двинулся с места с тех пор, как к нему наклонились, но как только отступили обратно, поспешил отпрянуть назад и сам. Противно. Ещё и целовал долго, нелюдь. Почему все сделки скрепляются поцелуями? Он смущён и сейчас трёт запястьем губы, напряжённо глядя куда-то в сторону. Кто это вообще придумал, чёрт возьми? — Отсчёт пошёл, малыш. В тучах сверкает молния, на какие-то доли секунд озаряя мёртвый перекрёсток и являя растерянному взору двуногое и высокое чёрное существо — закрепивший сделку замечает только его согнутую в локте и занесённую вверх руку.

Щелчок. И юноша снова остаётся на погибшем перекрёстке один, слушая завывающий и перепутанный с дождём ветер.