Aufzeichnungen eines Wahnsinnigen

***

      Ньютон Гайзлер больше не боится темноты. Все чудовища, которые, как он думал в детстве, прячутся в ней, теперь здесь — в его черепной коробке. Ньютон Гайзлер улыбается им, мозгу Остроголова и чужому отражению в собственном зеркале. Он знает: когда дядя выключит в его комнате свет, он не будет бояться.       Главное — не заглядывать под кровать, не заглядывать, не заглядывать.       Но они ближе, чем кожа, они — в ней, под ней, въевшиеся, словно чернильные вязи его татуировок. Они ждут его за закрытыми веками, когда он ложится спать. И тьма в его снах глубже, опаснее, чем дно Тихого океана. Живая, дышащая, она зовёт его, и эхо этого зова звучит в голове нескончаемой реверберацией.       Иногда Ньютону кажется, что он так и не вышел из того дрифта. Иногда Ньютону кажется, что вместе с ним оттуда вышел кто-то другой. Этот кто-то не отвечает на письма Германна и называет фрагмент мозга убитого десятилетия назад кайдзю ласковым «Элис».       И иногда — очень редко, пробиваясь сквозь токсично-синее, словно радиопомехи — ему снится Германн, в мягком полумраке лаборатории цепляющийся пальцами за его волосы и шепчущий надрывно-нежное «Mein Herz». Наверное, это было признание. Но он больше не уверен, что может быть чьим-либо сердцем. Не уверен, что вообще может быть.       Ньютон проводит по голове дрожащими руками. Лобная, клиновидная, теменная. Он точно знает, куда надо ударить, чтобы… замолчи, замолчи, замолчи.       Он не знает, почему эти мысли звучат голосом Германна. Каждая грёбанная причина, чтобы не       влезть в петлю (пусть она обернётся вокруг его шеи, как пуповина вокруг шеи детёныша Отачи)       проглотить 40 таблеток парацетамола и запить их дорогущим пижонским виски (в инструкции написано, что препарат избавляет от боли, а ему больно, ему так чертовски больно)       выйти в окно из этого блядского пентхауса (он всегда хотел жить в маленьком доме у моря, что он забыл здесь, что что что)       или взять лезвие (почему-то в этом доме слишком много скальпелей и совсем нет ножей)       звучит голосом Германна. Другие голоса говорят, что уничтожить мир — это чертовски, просто ахуенно классная идея. Ведь, в конце концов, монстры всегда нравились ему больше, чем люди. Ведь, в конце концов, он всегда нравился монстрам больше, чем людям.       Ньютон думает о том, что в последнее время в его голове звучит слишком много чужих голосов. И, к сожалению, голос Германна Готтлиба далеко не самый громкий из них.       Поэтому Ньютон впервые за несколько месяцев берёт в руки диктофон и кричит кричит кричит