***
Лон не звал меня к себе вот уже две недели — с тех самых пор, как мы с Томом взяли досуг и развлечение его племянника на себя. Мне мелочно хотелось, чтобы так продолжалось до самого отъезда Йена обратно в Китай в конце лета, ведь примерно в этот же период Том отправлялся в Хогвартс, а это… развязывало Лону руки до рождественских каникул. Если Том вообще решит на них приезжать, а не останется в школе. В противном случае я буду в полной власти китайского босса мафии вплоть до летних каникул. К сожалению, Лон мои надежды не оправдал, и по прошествии двух недель, забирая от нас Йена в шесть часов вечера, мерзкий Хун Вэй доложил, что Лон ждет меня у себя. — Опять? — нахмурился Том, недоверчиво оглядывая Хуна. — Это по делу, — как можно более непринужденно сказала я, погладив его по волосам. Йен молча рассматривал нас, но промолчал. Стоило нам сесть в машину, как он все же спросил: — Что у Вас за дела с дядей? Покосившись на него, я осторожно выдавила: — Я… иногда помогаю ему. — С чем? — тут же властно выпалил мальчишка. Заметив мой недоуменный взгляд, он немного смутился своего порыва. — Простите, сяодзе… Вы же знаете, чем занимается моя семья? — я кивнула. — Вы… как-то связаны с… наркотиками? Взгляд черных глаз ребенка был непривычно холоден, несмотря на то, что он пытался смягчить тон своего голоса. — Нет, — закатила глаза я. Только малолетки меня не допрашивали. К сожалению, вот этот вот малолетка был крайне полезен и обещал в будущем стать достаточно могущественным человеком. — Нет, я не связана с наркотой. Я иногда служу твоему дядюшке алиби перед копами. — Ах, вот как, — тут же просиял Йен и моментально расслабился. — Наркотики — часть семейного бизнеса, но я их терпеть не могу. Как и тех, кто этим занимается. Дядя Лон их тут распространяет, и я понимаю, что через десяток лет возглавлю все это, но… мне не нравятся наркотики, — тихо-тихо, доверительно признался мне мальчишка. — Мне тоже, — заверила его я. Остаток пути мы провели в молчании. Все это время Хун таращился на нас в зеркало заднего вида и корчил мерзкие, брезгливые рожи. Боже, как же я его ненавидела! — Босс ждет наверху, у себя, — с отвращением бросил мне Хун и, поклонившись Йену, удалился. Йен смотрел на меня с недоумением. — У себя? Не в кабинете? — пытливо спросил он. Вымученно пожав плечами, я поспешила подняться по лестнице. Постучавшись, вошла в уже знакомую мне спальню и тут же оказалась под прицелом прищуренных, острых глаз своего любовника. — Ты звал меня, котик? — нежно пропела я, включая режим молоденькой дурочки. Летящей походкой преодолев разделявшее нас расстояние, я встала за мужчиной и прильнула к его спине. Ладони нежно огладили его грудь и замерли на железном прессе. — Звал, — хмыкнул Лон. Его громадная ладонь вальяжно похлопала меня по бедру и задрала легкий летний сарафан. — Думаю, объяснять зачем не нужно. — Разумеется, мой господин, — выдохнула я и, медленно спустив одну руку ниже, просунув ее под пояс его штанов, начала оглаживать его уже наполовину вставший член, наливающийся кровью, твердеющий прямо у меня в руке. — Вижу, Вы мне рады, хозяин… Схватив меня за запястье настолько сильно, что пальцы непроизвольно разжались, ладонь онемела, а с губ сорвался болезненный вскрик, Лон вытащил мою руку из своих трусов и, грубо дернув меня от себя, толкнул на кровать. Я без труда прочла по его глазам, что легко и просто я сегодня не отделаюсь. Медленно выдохнув, я начала расстегивать свой сарафан, чтобы избежать его порчи. Лон любил время от времени рвать на мне вещи. Было удобно, что крупные пуговицы цепочкой располагались спереди сарафана — начинаясь на декольте и доходя до самого края. Чуть приоткрыв рот, я провела по губам языком и прикусила нижнюю губу, расстегнув все верхние пуговицы. Лямки съехали с плеч от плавного, эротичного движения, оголяя грудь, и я тут же сжала ее, поигрывая пальцами с сосками. Дыхание Лона стало глубже, и я продолжила расстегивать платье одной рукой, второй сминая свою левую грудь. Стянув с себя майку через спину, Лон опрокинул меня обратно на матрас и завалился сверху, больно кусая мои губы. Его руки содрали с меня трусики, ткань которых больно, неприятно впилась в промежность, пока он их рвал. Я вскрикнула, заметалась под ним, но он накрыл ладонью мой рот и раздраженно рыкнул: — Сегодня придется вести себя тихо, девочка… Йен не должен услышать тебя. Дождавшись кивка, он убрал с моего лица свою лапу, и я выдохнула ему в губы, призывно разводя ноги шире: — Все, что прикажет мне мой папочка… Лон замер на мгновение, пристально вглядываясь в мое лицо. Я никогда прежде так его не называла. Это вырвалось непроизвольно — многие клиенты с прошлой жизни буквально спускали в штаны, когда я называла их своими «папочками», чертовы извращенцы. Неизвестно, какая реакция на это будет у китайца, реально годившегося мне в отцы. Его глаза вспыхнули диким блеском, приоткрывая тщательно скрываемое за маской хладнокровия безумие. Щеку обожгла несильная пощечина, от которой не останется следа. Лон перевернул меня на живот и поставил раком. Ухо пощекотало влажное дыхание: — Ты была плохой девочкой, детка. Папочка тебя отшлепает… Мой зад обожгло первым звонким шлепком, и я прогнулась в пояснице, простонав в зажатую в зубах простынь. Если по лицу он бил слабо, чтобы не оставить следов, то сейчас этот садист себя не сдерживал. Когда он вошел в меня, я практически не чувствовала свою пятую точку, онемевшую от боли и при этом горящую огнем. Комнату наполнили пошлые звуки шлепков его бедер и мошонки о мою кожу. Лон имел меня, грубо насаживая на свой член под неудобным, болезненным, чертовски неприятным для меня углом, а я грызла простынь, лишь бы не кричать в голос. Когда его ладонь легла на мое горло, пальцы сомкнулись вокруг шеи, ограничивая доступ к кислороду, я попыталась содрать с себя его руку, с трудом делая короткие, рваные, очень маленькие вдохи. Голова закружилась от недостатка кислорода, и в какой-то момент я начала терять сознание, все еще чувствуя его грубые, приносящие боль толчки.***
Когда я пришла в себя, за окном успело стемнеть. Со стоном перевернувшись с живота на спину, я с трудом свела ноги и поморщилась, чувствуя липкую, застывшую сперму на бедрах, стягивающую кожу. Шумно выдохнув, я приподнялась на локтях и наткнулась на взгляд Лона, сидящего в кресле у окна и перебирающего бумаги. Судя по ощущениям, этот проклятый, больной на всю голову извращенец продолжил иметь меня даже после того, как я потеряла сознание. Нахмурившись, я потрогала свое горло и поморщилась. Лон лениво прикрыл один глаз. — Следов быть не должно, я разжал пальцы, как только ты потеряла сознание. Коротко кивнув ему, я откинула голову обратно на измятую простынь. — Мне не понравилось трахать бревно. Больше не теряй сознание, — неприятно усмехнулся мужчина. Я возмущенно уставилась на него и прошипела: — Больше не души меня, и не потеряю! Лон недовольно свел брови и поднялся с кресла, отбрасывая от себя бумаги. — Не дерзи мне, девочка, — предостерегающе рыкнул он, склоняясь надо мной. Страх невольно затопил мой мозг. Я не имела права возмущаться. Он мог делать со мной все, чего пожелает. Не сдержав всхлип, я отвернула от него свое лицо и прошептала: — Ты мог убить меня… — один раз меня уже убили во время секса. Я задрожала, представив, что это может произойти еще раз. Что я лишусь второй жизни, которую каким-то чудом обрела. Жизни, которая мне нравилась намного больше той, первой, даже если я и была вынуждена, как и тогда, продавать свое тело. Ведь в той жизни у меня не было никого. А в этой был Том. — Не убил же. Посмотри на меня, — Лон мягко, но настойчиво развернул мое лицо к себе за подбородок. Я упрямо сжала подрагивающие губы и обиженно, настороженно посмотрела на его довольное лицо моментально повлажневшими глазами. — Не плачь, — губы разомкнул его язык, и я была втянута в жадный, мокрый поцелуй. Я слишком ослабла, чтобы ответить на него, поэтому просто позволяла мужчине делать с собой все, что ему заблагорассудится. Он отстранился довольно скоро, недовольный отсутствием ответа. Но, взглянув внимательнее на мой усталый, измученный вид, не стал никак это комментировать. Его язык медленно прошелся по моей щеке, оставляя на ней мокрый след, и замер прямо на нижнем веке. Я крепко зажмурилась, и Лон со смешком отстранился. — Можешь принять душ и ехать к себе. Мужчина поднялся с кровати и вновь вернулся к изучению бумаг. — Который час? — быстро спросила я, с трудом сползая с матраса и направляясь в прилегающую к комнате ванную. — Полдевятого, — коротко глянув на карманные часы, ответил Лон. — Хун довезет тебя. Прощаюсь сейчас, девочка, мне нужно отъехать по делам. Не ищи меня, можешь сразу же ехать домой. Облегченно вздохнув, я поспешила побыстрее принять душ.***
Хун встретил меня с таким ебалом, будто все это время ждал меня в коридоре первого этажа, подпирая спиной стену у выхода. Стоило мне спуститься по лестнице, как он неприязненно оскалился и брезгливо сплюнул себе под ноги. Как бы недружелюбно он ни вел себя раньше, такого хамства этот урод себе прежде не позволял, что сильно покоробило меня. С него сталось бы вякнуть что-нибудь лишнее при Томе. Разумеется, Лон бы его за это по голове не погладил, ведь у нас с ним была договоренность — мой «племянник» не должен ничего узнать, но сделанное было бы уже не исправить никакими наказаниями. Хун был опасен, и мне стоило поставить его на место. — Следует ли мне сказать в следующий раз Лону, что его собачонка харкает на пол его дома перед гостями? — ядовито прошипела я, складывая руки на талии. Узкие глаза Хуна налились бешенством. — Думаешь, босс что-то мне сделает? За неуважение к тебе? Что ты о себе возомнила, шлюха? Когда это ты стала здесь гостем? Я заскрипела зубами и гневно выдохнула. Я примерно догадывалась, что китайцы, не особо жаловавшие белых, вытиравших по большей части об них ноги и относившихся к узкоглазым с брезгливым презрением, крайне недовольны решением своего босса завести себе белую шлюху. Они не имели бы ничего против, будь я оборванкой, с которой босс развлекается время от времени где-нибудь подальше от этого дома, но я жила в предоставленной квартире, Лон выплачивал мне неплохую сумму денег, я была вхожа в его дом и теперь еще ежедневно проводила время с их будущим маленьким боссом, наследником семьи. Все это не добавляло мне любви китайцев, и я остро чувствовала разницу между ними и малышом Сяо, который питал ко мне искреннюю симпатию. — Лону вы об этом говорили? — едко спросила я и довольно усмехнулась, без труда прочитав на лице Хуна острую неприязнь и легкий страх. — Заткнись! Ты всего лишь дешевая, грязная подстилка! Ты не имеешь права проводить время рядом с нашим молодым господином! — взбешенно взревел Хун. Вот и выяснилась причина его сегодняшнего срыва — китаец кипел от негодования из-за того, что какая-то блядь смеет общаться с юным наследником. За моей спиной раздался громкий хлопок двери. Развернувшись, я испуганно охнула, уставившись на ошарашенного Йена, медленно вышедшего из столовой. Лицо Хуна потеряло все краски, он сильно побледнел, со страхом глядя на впившегося в него яростным взглядом подростка. Йен больше не был веселым, непоседливым мальчишкой, литрами глушащим лимонад и смешно обнюхивающим фрукты. Не был краснеющим, смущенным ребенком. Он на моих глазах превращался в холодного, высокомерного, жестокого наследника китайской мафии, гневно взирающего на одного из своих подчиненных. — Это правда? — спросил он, даже не глядя в мою сторону. — Да, — неохотно выдохнула я, поежившись. Теперь можно было забыть обо всех планах на мальчишку. Жаль… Том будет расстроен. Едва нашел нового друга и тут же потерял его… — Хун Вэй, — ледяным тоном проговорил имя китайца Йен, и тот, сжавшись, рухнул на колени перед ребенком. — Ты посмел сомневаться в решениях своего босса, полить грязью гостя в его доме и… имел наглость решать, с кем мне, твоему господину, следует проводить время. Губы Хуна побелели от страха. Он что-то быстро лепетал на китайском в оправдание. Йен оборвал его взмахом руки и, бросив на меня короткий взгляд, заговорил на английском, видимо, чтобы мне было понятно. — Чжу, Лин, Джен! — громко позвал он, и из одной из комнат тут же выскочили трое китайцев. Они быстро оценили ситуацию и выжидательно уставились на своего господина. — Хун Вэй решил, что имеет право оскорблять гостей дядюшки и… знает лучше меня, что мне следует делать. Надо его наказать… — губы мальчишки растянулись в злой, жестокой усмешке, и я поежилась. Это выглядело слишком жутко. — Двадцать ударов плетью научат его держать язык за зубами. Заприте его в подвале на три дня. Еду не давать. Стакан воды — раз в сутки. Уведите. Лин, останься. Отвезешь сяодзе домой, когда мы поговорим. Двое мужчин подхватили, судя по всему, вымаливающего прощение на китайском Хуна и потащили его… в подвал, полагаю. Лин низко поклонился и скрылся за дверью, ведущей на улицу. Йен развернулся ко мне и приглашающе махнул рукой в сторону столовой. — Думаю, нам надо поговорить.