***
За час до встречи с Ннано в мое окно влетела красивая сова пепельного цвета. Отвязав письмо от ее протянутой лапы, я почувствовала легкое раздражение. «Ты не забыла обо мне? Надеюсь, нет. Потому что у меня к тебе разговор. Жду ответ с этой же совой», — гласили сухие строчки без подписи. Решив, что это был тот самый Блэк, который отдал мне свою комнату, потому что кроме Тома и Йена присылать мне письма с совами было некому, я быстро настрочила ответ, в котором дала понять, что разговор ко мне у него, значит, и надо это в первую очередь исключительно ему, и в заключение предложила ему представиться в следующем письме, прежде чем требовать встречи. Привязав письмо к лапе совы, я стала собираться на встречу с Ннано. Водитель Ннано, встретивший меня в парке, отвез меня в район, прилегающий к Доклендсу с запада, остановился у хорошего такого особнячка и, проводив меня в гостиную, испарился с моего поля зрения. А после я абстрагировалась от всего, что произошло дальше, полностью отдавшись игре, той роли, в которую я должна была одеть себя, как во вторую кожу, чтобы нигде не проглядывало, не просачивалось то омерзение, которое я на самом деле испытывала. Я рассказывала и рассказывала, говорила и говорила о том, как мне плохо, как Лон жесток со мной, а я не знаю, что делать, как вырваться от него. Я плакала у Ннано на жирной груди, которая была больше моей, «не замечая», как, утешая меня, он ненавязчиво поглаживает мои колени. Я прижималась к нему в поисках «защиты», играла изголодавшуюся по ласке и нежности дурочку, которая настолько измучилась в руках у садиста, что готова прыгнуть в койку к первому, кто проявит сочувствие и подарит тепло, чувство защищенности. И он глотал. Послушно велся на эту блядскую игру, действуя именно так, как я от него ожидала. Я настолько сильно растворилась в игре, была настолько подавлена и надломлена морально, что даже не заметила, в какой момент мы с Ндеримом оказались в его комнате, в его постели. Когда он раздел меня и разделся сам. Когда успел нависнуть надо мной и начал вставлять свой полувялый член, шепча на ухо какую-то успокаивающую поебень. Я отдавалась ему и тихо плакала, выгибаясь, «наслаждаясь» его ласками и попытками в заботу и тепло, игнорируя шлепки обвисшего живота Ннано по моему худому, впалому животу при каждом движении, не обращая внимания на пот, стекавший с его висков, подбородка, носогубного треугольника и шеи на мое лицо, ключицы, плечи. Я отдавалась ему, настолько вжившись в роль, что он, ублюдок, так ни на секунду и не усомнился — Лон настолько ужасно со мной обращается, что я готова на все, лишь бы вырваться из лап двинувшегося мозгом китайца. Он хотел, чтобы я задержалась на весь остаток вечера и на всю ночь, и я осталась на положенные полчаса в его потных, душных объятиях после секса, обожающим тоном шепча благодарности за его нежность и внимательность, осторожно, медленно, ненавязчиво подводя его к мысли о том, что он мог бы воспользоваться моей близостью к Лону, мог уничтожить Лона и забрать меня себе. Ндерим был достаточно самовлюблен, и одного паршивого секса хватило на то, чтобы развеять большую часть его сомнений на мой счет. Из его дома я практически сбегала, отговорившись беспокойством, оправдываясь Лоном, который мог заметить мое отсутствие, словить на измене и избить. Я отказалась от душа, отказалась от ужина, мечтая о том самом миге, когда смогу очутиться в своей уютной квартире и уже там смыть пот и сперму Ндерима, смыть с себя всю эту грязь, которая, казалось, намертво прилипла к коже, пробралась под нее. Я чувствовала, как этот секс, который должен был стать обыденной работой, надломил во мне что-то, о существовании чего я раньше не подозревала. Я была сломлена, но еще не знала об этом. Водитель Ннано высадил меня в квартале от дома, и я с трудом дошла до своего подъезда на почему-то подкашивающихся ногах, чтобы наткнуться на Лина в дверях своей квартиры и понять — у меня нет ни шанса на отдых, нет права на приведение себя в порядок. Выслушав мой сухой, скупой рассказ о том, как именно прошло «свидание» с Ндеримом, Лон восторжествовал. Он жаждал победы, жаждал сокрушить албанца, который был берцовой костью поперек его горла последние несколько лет, и он ликовал — победа была как никогда близка. В тот день я впервые пожелала Лону самой мучительной смерти из всех возможных. Я впервые захотела, чтобы он сдох, и красочно представила себе каждый миг его долгой, страшной кончины. Я поняла, что не сумею успокоиться, никогда не смогу переступить через то, что он со мной сотворил, когда последней каплей внезапно стало принуждение на… секс. Лон не позволил мне уйти, не позволил мне ни искупаться, ни отдохнуть. Он не дал мне необходимого времени, моральной разрядки, в которой я нуждалась после траха с Ндеримом. Сумасшедший ублюдок пожелал взять меня так — липкую от чужого пота, грязную от застывшей на бедрах спермы соперника. Он насиловал меня, а я могла лишь крепко жмуриться, кусать губы и мысленно желать ему смерти. Я не могла ходить, была обессилена настолько, что позеленевшему Лину пришлось внести меня в мою квартиру на руках. Он бережно положил меня на кровать и выскочил наружу, испарился, оставляя меня наедине с собой глотать слезы и выть от безысходности. Я была готова покончить со всем этим дерьмом раз и навсегда, перед этим поимев с Лона все, что только было возможно. Я собиралась уничтожить его и не испытывала ни капли сожалений. Я должна была… — Знаешь, милочка… Когда я решил проследить за тобой, чтобы понять, кто ты, черт возьми, такая… такого я не ожидал, — донесся до меня смутно знакомый голос, и, резко вскинув голову, развернувшись, я столкнулась со знакомым взглядом серых глаз. Это был Блэк. Это был чертов Блэк, еще сегодня утром приславший мне обещанное письмо. Это был Блэк, с которым я хотела сотрудничать, сыграв на том, что знаю его тайну. Блэк, который… следил за мной, будь он проклят. Это был человек, с которым я меньше всего была готова встретиться именно сейчас. В этот самый блядский момент. Я не могла выдавить из себя ни слова, какое-то время молча смотря в его полные превосходства глаза. Сил не осталось. Чего бы он от меня ни ожидал, я сделала то единственное, на что была способна в данных обстоятельствах. Плюнув и на него, и на весь мир вокруг себя, я уткнулась носом в подушку и зарыдала. Меня накрыла форменная истерика. Я ревела и не могла остановиться. Меня трясло, я дрожала, комкала в пальцах покрывало и выла, не заботясь о том, что этот хрен обо мне подумает. Стало просто наплевать. Будь они все прокляты! Я продолжила плакать и, запинаясь, проклинать его даже тогда, когда он, аккуратно присев рядом со мной, положил мне руку на плечо и застыл статуей, явно не зная, как себя правильнее повести. Когда, сбросив с себя его руку, я начала задыхаться, он отшатнулся от меня и достал палочку, но, без труда прочитав на моем лице животный ужас, с тяжким вздохом спрятал ее обратно в карман и, выйдя из комнаты ненадолго, вернулся обратно со стаканом воды. Промокая чуть позже разодранное, осипшее горло маленькими глоточками, я медленно заставляла себя успокоиться и понимала — не могу. И в какой-то момент просто отключилась, провалившись в вязкое, тягучее, страшное небытие, переполненное мутными кошмарами взамен долгожданного спокойствия.***
Пробуждение лишило меня смутных иллюзий на то, что все произошедшее прошлой ночью было лишь сном. С трудом повернув гудящую голову вправо, я наткнулась взглядом на лежащего рядом со мной Блэка, и с моих губ слетело очередное проклятье. — Мне это не приснилось, — прокаркала я жутким голосом, чем окончательно разбудила беспокойно хмурившегося даже в полудреме мужчину. Меня несказанно радовало одно — он был одет, хоть и сильно помят со сна, но полностью одет. Не снял даже свой узкий пиджак. С явной неохотой приоткрыв глаза, Блэк посмотрел на меня мутным, не совсем осознанным взглядом и, посверлив меня взглядом, тяжко вздохнул. А мне внезапно стало все равно. Плюнув на все, плюнув на него, выжидающе пялящегося на меня, я с усилием поднялась с постели и, стянув с себя платье, направилась в душ, игнорируя тянущую боль в мышцах и острую, саднящую в промежности. Мне было физически, морально необходимо принять ванну. Смыть с себя всю грязь, что, казалось, въелась в самое нутро, пачкая все, чего я касалась. Я провела в душе больше полутора часов, до красноты расчесывая кожу грубой мочалкой и с садистским удовольствием наблюдая за тем, как на ней появляются тонкие царапинки. Выходя из ванной комнаты, я надеялась, что не застану в своей квартирке никого, но, увы, сероглазый ублюдок меня разочаровал. С кухни тянуло густым, ароматным запахом свежесваренного кофе, и, смирившись с тем, что разговор провести нужно будет сейчас, я мешком рухнула на стул напротив Блэка, успевшего привести себя в порядок и явно освежившего одежду при помощи магии. Он протянул мне кружку с кофе и, дождавшись, пока я сделаю первый глоток, криво, совсем невесело усмехнулся: — Маггловская шлюха, значит. Я вскинула на него больные глаза и зеркально повторила кривую усмешку: — Очень приятно. А я — Элизабет, но ты можешь звать меня Лиззи, шлюшка. Было удовольствием наблюдать за тем, как его глаза широко распахиваются в немом удивлении. Покачав головой, он хмыкнул: — Только не говори, что не узнала меня. — На тебе бирка не висит, Блэк, — пожала плечами я. Он вскинул брови, явно не понимая, и я отстраненно пояснила, — Волосы, глаза, внешность — типичный представитель Блэков. Но я не знаю твоего имени, а ты не носишь именную бирку на груди. — Регулус, — наконец, представился на автомате он, явно сбитый с толку. Коротко кивнув, я отвела взгляд и уставилась в окно, продолжив пить кофе. Вчерашний день стал смутным, гадким воспоминанием, которое мозг торопился скрыть за сотней замков. Я все еще чувствовала себя… травмированной. И я не знала, что мне теперь делать. Впервые в жизни я не знала, что делать. — Ты — шлюха, — повторил Регулус, и мне захотелось закатить глаза. Не дождавшись от меня никакой реакции — ни яростных отрицаний, ни согласия, ни возмущений, он передернул плечами, будто чувствовал себя неуютно, и поспешил заговорить, словно старался заполнить чем-то тяжелую, давящую тишину, повисшую между нами. — Когда Мариус сообщил мне, что приходил ко мне в номер, но застал там тебя… — Ты решил проследить за мной, чтобы понять, кто я такая, — перебила его я, переводя на него напряженный взгляд. — Ты совершил оплошность, не предупредил его, ведь и подумать не мог, что твой кузен выдаст вас с потрохами. Ты захотел узнать, догадалась ли я, что он — сквиб. — Его лицо осталось непроницаемым, но пальцы Регулуса дрогнули и судорожно сжались на кружке, выдавая его чувства. Я прикрыла глаза и отвернулась. — Признаюсь честно — появись ты пару дней назад, да хоть вчера утром, и я бы сделала все, чтобы поиметь с тебя как можно больше за сохранение твоего грязного секретика. А сейчас мне просто поебать. Хочешь удостовериться, что я буду молчать? Отлично. Считай, что я все забыла. И если это все — уберись отсюда и никогда не возвращайся. На его лице проступила легкая тень облегчения, тут же сменившаяся настороженностью. Блэк откашлялся и впился в меня странным, нечитаемым взглядом, и у меня не было ни капли желания его расшифровывать. — Как ты до такого докатилась? — внезапно решился спросить он. А мне чертовски захотелось рассказать ему все. Выговориться и отпустить все это дерьмо. Хвала Богам, я еще немного дружила с головой, чтобы вовремя прикусить язык. — Посмотри вокруг и скажи, что ты видишь? — вместо этого ответила вопросом на вопрос я. Регулус чуть озадаченно нахмурился. — Твой дом? — Не мой, — проговорила я, не сводя с него глаз. Цветная и серая картинки как никогда сильно раздражали мозг, но я терпела, видя, сколь некомфортно он чувствует себя под моим взглядом. — Лона. Китайца, который подложил меня под своего врага, а потом отымел меня при тебе прошлой ночью. Эта квартира — китайца. Деньги мне дает он же. Содержит меня и племянника Лон. У меня нет ничего своего. Нет ни семьи, ни друзей, ни родни, ни знакомых. Ни-ко-го. У меня есть только несовершеннолетний ребенок, которого нужно как-то прокормить, и мое тело, которое мне не было жаль продавать, если это позволило мне забрать его из приюта и воспитать в нормальных условиях. Чтобы он не голодал, ни в чем не нуждался и был сосредоточен только на своем образовании. У меня нет ничего, господин Регулус Блэк, представитель Благородного, Древнейшего и Богатейшего рода Англии. А теперь убирайся отсюда к черту и никогда, никогда больше не появляйся на моих глазах. Отставив кружку с недопитым, остывшим кофе, Регулус медленно встал и, окинув меня странно блестящим взглядом, аппарировал прочь. Облегченно вздохнув, я вернулась в кровать и, закутавшись в одеяло, как в кокон, провалилась в спасительный сон.