I hate everything about you

ER, смерть второстепенного персонажа Загорается небо рыжим и алым. Вспыхивает, словно пламенем объятое, горит и плавится, подожжённое откуда-то изнутри. Отблески потухающего солнца скачут по пиджаку причудливыми пятнами, высвечивают алым нить, туго стягивающую волосы, цепляются мягким светом на татуированные ладони, прямо поверх красно-бордовой крови. Фрэнк Арчер сдавленно всхлипывает, когда майор Кимбли тянет к нему свои руки — они у него по локоть изгвазданы, по самые закатанные рукава бордового пиджака. Это не страх; безотчётно и беспомощно он только смотрит, как стекает и капает вниз, на сухую землю, кровища, застывает в песке. Зольф ухмыляется. Руки у него не дрожат, только зрачок скачет, словно бешеный, а на лице выражение какое-то странное, дикое. Словно он — пёс, которому нужно одобрение хозяина, словно он та ещё псина, которая своему охотнику-хозяина притащила затравленную дичь и ждёт теперь, когда ей кинут заслуженный лакомый кусок мяса. Вместо этого Фрэнк Арчер хмурится. Он протягивает ладонь вперёд, ближе к Кимбли и тот намеренно делает шаг, становясь вплотную к полковнику. Фрэнк несмело пробегается пальцами по подсыхающим бурым разводам, а затем чуть наклоняется — и собирает металлический вкус с ладони, лижет коротко языком, ведёт длинную долгую линию, чувствуя смешивающийся кисловатый привкус на губах. Кимбли смотрит на него так голодно, что, не удержавшись, Арчер притирается ближе, вжимается в горячую кожу, глубоко вдыхает упоительный запах. Зольф гладит его по щеке, пробегается пальцами по линии скулы, прежде чем рука его не спускается ниже, ниже, крепко сжимаясь на беззащитно-подставленном горле. Фрэнк хрипит, но не пытается выбраться. Он только ладонью сжимает чужую кисть, мягко поглаживает, насколько его хватает, пока Кимбли, чуть разжав стальную хватку, не подтаскивает его к себе и не кусает за губы, коротко проходится по ним языком, стонет едва слышно и отпускает уже окончательно, только притискивает к себе ближе, ухватившись за бёдра, притирается, шумно выдыхая уже в шею. Закат плавится у него за спиной, но всё, что видит Арчер — плавящийся янтарь в глазах напротив. Он чувствует сильные руки, которые совсем недавно подарили кому-то смерть, руки, до сих пор измазанные в крови, руки, которые принесли столько боли и страдания, а теперь — теперь эти руки так правильно лежат на его бёдрах, оглаживают едва ли не нежно, вжимают крепче, плотнее. Небо тухнет, темнеет, становится грязно-синим, и Фрэнк думает — то, что я вижу сейчас, то, что я чувствую, никогда не станет таким же. Никогда не погаснет.