Летопись Раскола

      Эрика размашисто шагала в сторону гостевых покоев, едва ли замечая бегущего за нею Керо — раскрасневшегося, с нервно подергивающимся хвостом. Лишь когда он схватил ее за плечо, вынудив остановиться, она услышала предостерегающие слова: — Не вздумай! Что бы ты ни собиралась сказать ей, не вздумай. — Оракул явилась мне, — заявила Эрика. — Лучшее доказательство тому, что Рут замешана во всем этом... — Тише, — шикнул Керо, озираясь по сторонам. — Не здесь же. Все вот-вот вернутся с закрытия. Да и вообще, уши есть даже у мух. — Очередная вариация человеческой поговорки? — недовольно поинтересовалась Эрика. — Мы обычно говорим, что уши есть у стен. — Нет, — ответил Керо с серьезностью. — Про мух — чистая правда. Подожди, я тебе все объясню.       Они поднялись в библиотеку, которая в отсутствие секретарей казалась больше и просторнее, чем обычно; многометровые потолки подпирались книжными шкафами, из которых не выбивался ни один корешок — все на своих местах, все безукоризненно ровно. Кресла-мешки пустовали, хотя и хранили очертания тех, кто сиживал на них в последний раз. День был облачный, поэтому зал освещался довольно тускло. Керошан зажег золоченую масляную лампу, украшавшую собой вытянутый секретер, и она разлила вокруг теплый рассеянный свет. Эрике сразу стало уютнее.       Керо обошел секретер, рассматривая растрепанную горку пергаментных листов — судя по всему, оставленных кем-то в спешке. На его лице отразилось глубокое возмущение. — Клянусь драконами, это опять Брэмли, — он поколебался с мгновение, потом, не удержавшись, принялся активно сортировать пергаменты, бормоча себе под нос: — Сколько раз я ему говорил, чтобы не захламлял библиотеку. А он каждый раз смотрит на меня, как крилязм на новые ворота, обещает исправиться, и все равно... — Может, поговорим о случившемся? Оракул явилась мне, значит, дело серьезное. Слова Оракула — лучшее доказательство причастности Рут. — И вовсе не лучшее, — Керо покачал головой. — Кто подтвердит, что ты действительно с ней говорила? Свидетелей нет. Ты — человек, со всеми вытекающими позициями. Наконец, однажды ты уже ввела общественность в заблуждение, когда скрыла, кем являешься. — Но вы так решили! — А это важно? — Керо нахмурился, и между его бровей пролегла характерная складка. — Послушай, Эрика. Я охотно верю, что Рут ведет какую-то двойную игру. Но чтобы убедить остальных, нужно что-то более существенное.       Эрика сжала руки в кулаки. — Боже, — выдавила она сквозь зубы. — Как можно сомневаться в том, что Рут на такое способна. Она ведь ударила Ласлегедхеля. Прилюдно! — Вот именно, что прилюдно, — воскликнул Керо. — Подсовывать кому-то усыпляющее зелье вместо раствора нидавеллирской валерианы, это... не в ее стиле. Совсем. Я понимаю твой гнев, Эрика, понимаю нетерпение. Но правители не пойдут против Рут. Даже если ее вина будет очевидна, они предпочтут не поверить тебе, а уж без весомых доказательств поднимать такую тему просто самоубийственно. — Керо, Мико меня теперь из своей комнаты не выпустит, — резко отозвалась Эрика. — Если бы не поездка в Меравас, я бы там и сидела, как... как... — она резко выдохнула. — Все усилия, которые я прикладывала, чтобы меня здесь приняли, пошли прахом в одно мгновение. Я оказалась в худшем положении из возможных. Доверие не восстановить. Думаешь, мне есть дело, насколько и что там самоубийственно?       Керо взглянул на нее с чрезвычайной серьезностью. — У тебя не совсем правильное представление о «худшем положении», — голос его приобрел строгие нотки. Прежде бы Эрике и в голову не пришло, что Керо может быть строгим. — Наберись терпения. Если ты поднимешь шум сейчас, то лишь усугубишь ситуацию. Ты же помнишь, что находишься под патронажем Эль? Формально ты с Эль, поэтому любые обвинения с твоей стороны — это наши обвинения. Да, не совсем корректно, но публика любит отождествлять, и поверь, другие государства не преминут этим воспользоваться. В лучшем случае репутация Эль будет раздавлена. В худшем — мы получим новую войну пострашнее тех, что ведутся на северо-восточном фронте или юге. — Значит, предлагаешь мне молчать? Игнорировать послания Оракула?       Он покачал головой. — Предлагаю подождать. Нужно понять, что задумала Рут, и найти этому реальные подтверждения.       Эрика застонала, осознавая собственное бессилие: — Но ведь я уеду в Меравас! Бог знает на сколько! Как мне вывести Рут на чистую воду, если меня самой здесь не будет? — Это было бы слишком опасно для тебя, — возразил Керо. — Нет, этим займусь я.       Эрика уставилась на него с недоверием. Лицо Керо было бледнее обычного, когда он улыбнулся, подтверждая свои намерения, а хвост не переставал ходить ходуном. Похоже, сама мысль о шпионаже приводит его в ужас. — Все будет хорошо, — промолвил он, в большей степени, наверное, убеждая самого себя. Его пальцы нервно раскручивали пуговицу на парадном плаще, рискуя оторвать с концами. — Как член Гвардии Света и заведующий международным сообщением, я мог бы, наверное, проводить с ней больше времени. К тому же, у меня есть кое-какие связи в Цитадели. — Ну не знаю... — Все будет хорошо, — повторил Керо. — Мы, разумеется, должны выработать определенные меры предосторожности... Во-первых, никому ни слова о том, что происходит. Никаких обвинений в адрес Рут. Мы договорились?       Эрика послушно кивнула, и Керо продолжил: — Если я узнаю что-то новое, я буду передавать тебе послания. Уничтожай их сразу, как прочтешь. Сама мне не пиши — слишком рискованно. Из корреспонденции Гретхен я смогу узнавать, как у вас дела и где вы находитесь, этого пока хватит. И да... — он зачем-то оглянулся по сторонам. — Всегда проверяй, нет ли поблизости мух. — Прошу прощения? — Эрика посмотрела на него с настороженностью. Может, Керошан уже сходит с ума от тревоги? При чем здесь мухи? — Рут имеет кое-какие связи с демонами, — объяснил Керо. — Особенно тесные с Вельзевулом. Ты знаешь, кто это такой? — Вроде... повелитель мух? — Именно.       Эрика тоже невольно начала оглядываться по сторонам. Мухи, надо же! — Так что же, все мухи служат Рут? Только мухи или... — Мухи, мошки — все насекомые семейства muscidae, — сказал Керо, потом вдруг вспомнил о чем-то и подошел к одному из стеллажей, чтобы порыться на его полках. — Они попали в Элдарию через ортомагический коридор, возникший сразу после создания мира — погрешность заклинания, брешь размером с небольшой дом. Ее закрыли при первом эльфийском короле Тарагриэле. — Я думала, земные создания не приживаются в Элдарии. — Обычно нет, — подтвердил Керо. — Но мухи оказались на удивление живучими. Маны в воздухе не боятся, питаются за счет отходов нашей жизнедеятельности. Все-таки мы потребляем человеческую еду.       Он повернулся к ней и протянул толстую книгу в мягком кожаном переплете. Эрика на автомате приняла ее из его рук и рассмотрела. На обложке не находилось никаких надписей. Внутренние страницы были исписаны ровными размашистым почерком — французская речь, хоть и немного старомодная. — Что это? — Хроники Миросоздания, — поведал Керо. — В этой книге рассказывается о том, что происходило после Синего Жертвоприношения, но она не историческая, скорее... сборник интересных фактов и наблюдений. Ее написал один энтузиаст. — Почерк вроде бы твой.       Единорог смущенно улыбнулся. — Потому что я ее переписывал. Когда я был ребенком, то перечитал эту книгу раз тридцать, так что было нетрудно. Она написана довольно доступным языком. Можешь взять с собой в Меравас, если хочешь — у меня тут еще два экземпляра.       Эрику охватила тревога. Она отчаянно прижала книгу к груди, словно стремясь ею защититься. Керо был слишком мил, чтобы в одиночку заниматься этим расследованием. К тому же... — Керо, я не хочу, чтобы ты рисковал. Если Рут тебя раскусит, то Мико непременно узнает о том, что ты мне помогаешь, и тогда мы оба окажемся в беде. — Поверь, осведомленность Мико — последнее, чего стоит бояться, если Рут меня раскусит, — Керо хмыкнул. — Впрочем, не переживай. Не стоит думать, будто я рискую только из-за тебя. Если Цитадель действительно угрожает спокойствию в Эль, я должен что-то предпринять! Это мой долг.       Эрика невольно улыбнулась. На Керошана и прежде можно было положиться, в его инициативе и бескорыстии нет ничего из ряда вон выходящего, и все же... трудно было поверить, Керо — скромный библиотекарь, законопослушный гвардеец, большой любитель строгого протокола — пойдет на такой риск. Конечно, он упомянул долг перед Гвардиями, однако в большей степени, чем чувство долга — Эрика была совершенно в этом уверена! — его вел несгибаемый альтруизм и симпатия, которую он до сих пор ухитрялся испытывать к ней, простой человеческой девушке, вечно попадающей в неприятности.       Это было несравненно больше того, на что она могла рассчитывать. Сомневаясь в своем праве принимать подобную помощь, Эрика, однако, не посмела от нее отказаться. Полагаясь исключительно на себя, долго в Элдарии не проживешь — теперь она окончательно примирилась с этой мыслью. Чего стоит любовь Рут к вербованию подопечных...       Чего стоит Мико, которая каждый раз пропускает ее через дисциплинарную мясорубку, прекрасно осознавая, что у человеческого существа нет и быть не может реальной поддержки в Штабе, как, впрочем, и за его пределами. — Ты хороший, Керо, — сказала Эрика, вздохнув. — Знаешь, каждый раз я думаю, что твоя доброта ко мне должна когда-нибудь иссякнуть. Однажды ты взглянешь на меня так же, как и остальные — как на человеческую шпионку, вечную проблему и вообще... неприятную личность. — Ну, не преувеличивай, — мягко возразил он. — Никто на тебя так не смотрит.       На душе у Эрики потеплело, как теплеет отчий дом накануне всякого семейного праздника. Она хотела поблагодарить Керо, но не успела: грохот, донесшийся откуда-то снизу, с первого этажа, заставил их одновременно подскочить. — Это что, звон посуды? — взволнованно спросила Эрика. — Я думала, Каруто на площади вместе с остальными. — Он должен быть, — пробормотал Керо. — Похоже, у нас незваный гость. Возможно, тот, о котором я думаю. — Человек в маске? — Сейчас проверю, — Керошан старался казаться невозмутимым, но голос у него был неровный, а грудь поднималась слишком часто. — Нельзя позволить ему обокрасть наш склад, пока тут правители. Это будет позор. — Я тебя одного не пущу, — сказала Эрика с вызовом, хотя, говоря по правде, ей попросту было страшно оставаться одной, когда по Штабу разгуливает мятежник.       Они с Керо спустились вниз и подкрались к столовой, из которой доносились незатихающие звуки — звон чугунных кастрюль, стук ложек, падающих на дно тазиков с водой, шум воды, бьющей под напором. — Вроде не похоже на грабеж, — заметил Керо. — Но странно, что Каруто решил оставить кого-то на кухне в свое отсутствие. Он обычно запирает все на замок.       Они вошли, чтобы убедиться, что внутри не происходит ничего незаконного, и застыли на пороге, во все глаза вытаращившись на престранную картину: вместо ожидаемого прислужника — или преступника — по залу взад-вперед рассекало облако черного дыма, тронутое красноватыми искрами. В воздухе сами собою кружились сковородки, чашки и прочая посуда; разбиваясь на несколько рядов, они друг за дружкой уплывали в сторону кухни. Скатерти срывались со столешниц и ныряли в чан с водой и барахтались, смешиваясь с мыльной пеной — до тех пор, пока не становились белоснежными, а затем вновь взмывали, отжимались и отправлялись сушиться на веревку, натянутую между деревянных балок под потолком. По залу гуляли две бодрые метлы — ну точно как в мультфильме!       И в просветах этого хаоса то и дело вспыхивала черная тень — мимолетная, невесомая, но пугающая до чертиков. Эрика взвизгнула, когда тень пронеслась в сантиметре от её лица, обдав ветерком и запахом хлорки, и быстро спряталась за спину Керо. — Что это такое, черт возьми?! — Это Дагон, — пояснил знакомый голос. — Он убирается.       Позади обнаружился Аластор собственной персоной: его рослая фигура, заостренная в плечах, прислонялась к стене, а руки расслабленно покоились на груди. Он смотрел искоса и без смущения, и видя этот взгляд, Эрика мгновенно вспомнила о своем гневе. — Ты! Ты что здесь забыл?       Аластор слегка сощурил глаза, но сохранил тот же уровень сдержанного пофигизма, что и обычно. — У Каруто и Рут уговор. Каждый раз, когда она приезжает сюда, он позволяет ей есть столько хлеба с маслом и сахаром, сколько она пожелает. В обмен Дагон убирает кухню и столовую после правительственных трапез. — Хлеба с маслом и сахаром? — Переспросила Эрика.       Он кивнул. Эрика продолжила таращиться, силясь понять, издевается он так или шутит. Воспользовавшись ее замешательством, Керо деликатно обратился к Аластору: — Значит, вы одолжили Каруто Дагона? Мико будет не в восторге. — Ты ничего ей не расскажешь, — сказал Аластор — без угрозы или давления, но словно излагая прописную истину. — У тебя кишка тонка, Керошан. Ты не подставишь Каруто, даже если от этого будет зависеть насиженное тобою место в библиотеке.       Керо мрачно посмотрел на него, открыл было рот, желая возразить, и вместо возмущения разразился беспомощным вздохом: — Ты прав. Я этого не сделаю.       Аластор снова кивнул, как будто это было ожидаемо. Перевел взгляд на Эрику, которая по-прежнему буравила его убийственным взглядом, и несколько озадачился: — Интересно. На меня так многие смотрят, но не люди. — Значит, я буду первой, — процедила Эрика. — Возможно, я стану первым человеком, который всыплет тебе под первое число. — Эрика, — предостерег Керо. — Не надо.       Она и сама знала, что не надо, нельзя, недопустимо. Аластор не должен знать, что его в чем-то подозревают, в противном случае замысел Керо рискует пойти прахом. Но ведь злиться никто не запрещает! И Эрика позволила себе позлиться — стиснуть зубы до скрипа, сжать руки в кулаки, покрыть безразличного прихвостня Цитадели изощренными ругательствами. Мысленно, разумеется. Буря, разразившаяся внутри нее, уже начинала затихать.       Аластор смотрел неотрывно, но не выказал интереса до тех пор. Эрика спрятала руки в карманы кардиган, отвернулась и еще раз взглянула на некого Дагона — часть странной договоренности между Каруто и главой Цитадели. Потом спросила, как ни в чем не бывало: — Дагон. Кто он такой? — Демон, ответственный за пиры. В данный момент, демон-дворецкий. Он готовит, сервирует, убирает — делает все, что прикажет его господин... — слова Аластора потонули в продолжительном зевке. Он приложил пальца к вискам, массируя их. — Думаю, вам уже пора. — Разумеется, — воскликнул Керо. — Мы уже... — Уйдем, когда сами посчитаем нужным, — заявила Эрика. Она встала напротив Аластора, скрестив руки на груди. Чтобы посмотреть ему в глаза, прошлось задрать голову, хотя это обстоятельство легко компенсировалось решительностью — сейчас Эрика имела ее при себе больше, чем когда-либо. — Послушай сюда, демон-как-там тебя зовут. Что бы ты против меня не имел, у тебя ничего не выйдет. — Чего не выйдет? — Ты знаешь.       Угроза смазалась. Эрика поняла это, когда все они стали частью продолжительного неловкого молчания. Брови Аластора чуть приподнялись, придавая лицу удивленный вид — самую малость, но уже, наверное, достаточно для того, чтобы начинать отплясывать победный танец, ведь прежде удивления от него не исходило ни в каком виде.       «Да как он может оставаться таким спокойным, — подумала Эрика со злостью. — У него просто совести нет! Хотя чего я ожидала...»       Аластор вдруг выбросил вперед руку. Эрика пугливо дернулась, решив, что он собирается ударить, но он лишь отвадил ее в сторону. В том месте, где Эрика стояла мгновение назад, вихрем промелькнул силуэт Дагона. — Вам пора, — Аластор уже не спрашивал, а неприкрыто настаивал. — Если не поспешите, то столкнетесь с Мико в коридоре.       Эрика в последний раз зыкнула на Аластора, давая понять: она не сдастся так легко и в новую ловушку не попадется. Демон ответил тем же вызывающим взглядом. — Если собиралась отравить меня или еще чего, — сказал он, взирая на нее сверху вниз. — То не затягивай. — Не стану. — Пообещала Эрика.

⎲⎳⎲⎳⎲

      Фиолетовые ботинки колдуньи с тихим шелестом ступали по лепесткам сакуры, что высоким ковром укрывали газон. Они были всюду — под ногами, на поребриках, на крышах разузоренных беседок и окружавших рантидных кустов. Вишневое дерево круглогодично цвело розовым цветом, лишь обновляя наряд с приходом новой поры. Один из моментов такого цикла и наблюдала Гретхен. Порывы ветра, ласково гуляющие среди зелени, подхватывали лепестки и кружили игривым вихрем вокруг арахны — одинокой и недвижимой, как изваяние. Гретхен то и дело стряхивала их с плеч и волос. Касаясь шелковой ткани платья, она вспоминала, как впервые ступила в мастерскую швеи, создавшей этот изысканный образ. Платье обошлось в годовое штабское жалование.       «Ты теперь не в гвардии Эль, — наставляла Мико. — Не забывай об этом. Твой внешний вид, одежда, украшения — все отражает состояние Шеререта, колыбели элдарийского золота. Нельзя позволять другим господам думать о ней с пренебрежением.»       Гретхен тяжело вздохнула. Благо, костюм ей шили с учетом пожеланий — ткань взяли легкую, немнущуюся и такую плотную, что не всякое лезвие возьмет. Разрезы по бокам не сковывают движения. Позолоченный нагрудник зачарован шаманами Айзенхайма — защитит от физических и магических атак. Однако привыкать к новому отражению в зеркале пришлось еще долго.       Гретхен села на мраморный парапет, с комфортом закинув ногу на ногу, и вперила взгляд вдаль, на городские массивы Эль, молочно-белые и покатые, будто выструганные из козьего сыра. На занятиях в библиотеке ей частенько рассказывали легенду о первых переселенцах: когда племена моноконтинента еще не жили порознь, группа фейри возвела поселение вокруг вечноцветущей вишни. Они верили, что древо обладает мощной магической силой, способной отгонять злых духов. Так и зародился Штаб — паломники и изгои стекались к дереву, ища защиту от невзгод и трудностей внешнего мира. Было ли так на самом деле, Гретхен сомневалось.       Солнце нерешительно выглянуло из-за линии крыш, касаясь лица. Гретхен зажмурилась и прикрылась рукой, отмечая про себя, что воздух порядочно иссушен — верно, из-за обилия маны, которой город пышет с тех пор, как прибыли чужеземные делегации. Среди них — представители всех социальных классов: дворяне и клерки, купцы и перевозчики, маги и ученые. И в каком количестве! Неудивительно, что мана плещется в стенах Эль, словно дрожащий синеватый суп. Гретхен хоть и не видела его, как видят спиритисты, но ощущала отчетливо, вплоть до излучаемого ею призрачного света и вибрации.       Она отрешенно осматривала засыпающий сад: цветы и кустарники, сомлевшие от летнего зноя, все как один понурились, склонились к земле, и на фоне подступающей осени красавица-вишня казалась еще краше. Подле вышагивала тонконогая птица с пестрым оперением — фамильяр, дикий или принадлежащий пришлым существам.       «Опаздывает, — подумала Гретхен, взглянув на солнечные часы, втиснутые меж двух тропических клумб. — Мы даже не отбыли, а она уже показывает, как худо дисциплинирована...»       Это раздражало больше бессмысленных речей Алажеи или вечной спешки Икар. Гретхен терпеть не могла ждать, как и заставлять ждать других. Не то чтобы сама она никогда не опаздывала, нет, могла задержаться перед запланированной встречей, однако в таком случае всегда отправляла фамильяра с предупреждением. — Хотя откуда человеку вообще об этом знать? — Спросила Гретхен саму себя. — Знать о чем, Гретхен?       Металлический скрежет возвещал о его приходе издали. Валькион уселся рядом, грохоча доспехами — совсем близко, почти касаясь ее плеча, демонстративно вторгаясь в личное пространство. — Ты не пришла.       Гретхен повела бровью. Она догадывалась, почему он здесь, и радостно от этого не становилось. — Сейчас делаешь вид, словно так и должно быть, — продолжал Валькион. — Будто пренебрегать запланированными встречами само собой разумеющееся, а я, как порядочный мальчик, съем это и приму как должное.       Гретхен встала, чтобы уйти. Валькион повысил голос: — Сбегаешь?       Его брови нахмурились — отмалчивание Гретхен злило до скрежета зубов. В порыве негодования он рванул вперед, схватил ее руку и сжал. Слишком сильно, до боли в пальцах. Гретхен немедленно отпрянула. — Избавь мой слух от зарождающейся истерики, — велела она. Любой другой на месте Валькиона уже искал бы лекаря, способного исцелить язык, пораженный леденящим заклинанием. — Не думал, что констатация фактов приравнивается к истерике. — Валькион, наш разговор с самого начала был далек от конструктивного обсуждения.       Гретхен отошла к лавочке недалеко от парапета, вытащила воткнутый в землю золотой скипетр, сверкающий в солнечных лучах, и слегка покрутила им в воздухе, привыкая к его весу. — Будешь подбирать слова с умом — есть вероятность, что проблема, какой бы она ни была, решится быстрее.       Валькион помрачнел. Он не желал ссориться, но не ведал, когда Гретхен доведется вернуться в Штаб, потому и надеялся расстаться с ней на положительной ноте. Однако слова, брошенные свысока, стали последней каплей. — Говоришь, мне следует выбирать выражения, — ладони сжались так сильно, что под кожей проступили жилы. — С моими чувствами ты обычно не считаешься. Назначаешь время и место, а затем забываешь. Играешься со мной, главой Обсидиана, как вздумается. Мне-то чего с тобой церемониться, Гретхен? — Хотя бы потому, что ты стоишь перед наместницей Шеререта, достопочтенный глава. Я не обязана перед тобой отчитываться, ровно как и делиться дневным расписанием.       Обида, подобная смоле вязкой, чернющей, поднималась по дыхательным путям наверх, перекрывая горло. Валькион пытался отчитать ее, словно провинившегося котенка, и это страшно злило. — Раз уж мы заговорили о титулах, он у меня повыше будет, — низко продолжала она. — И тебе придется с этим считаться.       Валькион удивленно вскинул брови. — Неожиданно. Мое почтение, — он отвесил легкий поклон, затем подошел, оценивая её с головы до ног. — Не прошло и года, как ты переняла образцовые качества правителей — гордыню, заносчивость, пренебрежение... О тебе и прежде всякое говорили, Гретхен, но я не обращал внимания. Мне, деревенскому дурню, казалось, что знаю тебя куда лучше остальных. Но я был опрометчив.       Гретхен стояла, будто скованная льдом — не двигалась, не моргала. Валькиону только и оставалось, что нападать. — Ты не считаешь нужным объясниться. Полагаю, таково твое наместничье право, — он с особым чувством произнес «наместничье», прекрасно зная, на что следует надавить, чтобы разъярить девушку. Ему и хотелось разъярить ее, задеть, уязвить. Очень.       Гретхен не упустила случая намекнуть на свое происхождение — из спины с костлявым треском вырвались восемь сверкающих золотом паучьих лап, и они, длинные, изогнутые, мелко зашевелились, разминаясь перед нападением. Резко запахло кровью. Кровь струилась по спине Гретхен вниз, плечи дрожали от напряжения. Взбудораженная, она смотрела на Валькиона широко распахнутыми глазами. Вокруг нее сгущалась мана — это было ясно и без измерительного прибора. — Если хочешь разрушить Штаб — самое время. В твою беспросветную тупость я верить отказываюсь. Быть не может, чтобы ты не догадался, что я не приду. Считай, я принимаю это за вызов. — Я догадался, — Валькион не отступил ни на шаг — все так же стоял, сложив руки на груди. — Прождав до первых звезд, я решил вернуться в Штаб. Представь себе мое удивление, когда я увидал Валериана, выходящим в поздний час из твоих покоев. Лыбился, как пес. Думается, это тоже предусмотрено твоим правом наместника?       Паучьи лапы живо втянулись обратно.       «Святые Драконы!» — устало подумала она. Нет, подобная мелочь явно не стоит того, чтобы разрушать драгоценный сад Мико — весь штаб будет успокаивать её истерику.       Причины возмущения Валькиона оказались просты до безобразия. — Ясно, — заключила Гретхен. — Набрасываешься на меня из-за своих фантазий. Валериан — моя правая рука и доверенное лицо. Заместитель главы Шеререта. Какое тебе дело, что за вопросы я с ним решала?       Внутри Валькиона вновь вскипела злость: — Рад, что ты наслаждаешься своим положением. Но не позабыла ли ты, кому им обязана? С каким трудом Мико склоняла Совет к тому, чтобы даровать тебе титул наместника? Благодаря кому ты можешь руководить целой страной, восстанавливая ее из пепла? Узы Шеререта и Штаба сплетены в одно целое. В моих вопросах нет ничего странного, Гретхен. Выпрямленные плечи стало потряхивать — давно арахна не была на таком взводе. — Довольно! — Рявкнула Гретхен. — Во второй раз я не опущу оружие. Ты думаешь, я там отдыхаю, валяюсь на перинах, набитым гагачьим пухом да жру казенную провизию? Я восстановила тридцать четыре процента инфраструктуры Шершета за год, хотя Гвардии не прогнозировали больше пятнадцати. И восстановлю еще больше, не сомневайся. Я родилась арахной, — добавила она напористо. — И как единственной достойной из оставшихся, мне было воздано по способностям. Гвардии убеждены, что я считаю наместничество великой честью, что я буду чувствовать себя обязанной за это до самой смерти, но они заблуждаются. Шершет не ваша провинция, а моя. И я — союзник, а не чей-то вассал.       Лицо Валькиона вытянулось. — Я не говорил о подчинении. — Тогда к чему эти дешевые манипуляции? — Гретхен с силой всадила скипетр в землю и подошла почти вплотную, выжигая глазами его собственные. — Не говори, что не понимаешь, почему Мико так расстаралась. Каждый ее шаг был рассчитан. Что случилось бы с Эль, заполучи власть над Шершетом Гардеон, погрязший в коррупции, или Бренвуд, помешанный на милом междусобойчике с вампирами? Она действовала исключительно в своих интересах. Раскрой глаза, Валькион. Выращенная в Штабе арахна должна была стать самой покладистой фигурой на игровой доске. Не в пример вспыльчивым оборотням и коварным вампирам, мир между которыми — случайно затянувшееся перемирие, уж спасибо Шеререту за это. Но как долго они бы раздирали мою страну, будь на моем месте другой, ведомый правитель? Куда уходило бы золото? Вы дали мне символическую власть, но я не сказала, что принимаю ваши условия!       Лицо Гретхен исказилось от обиды. Валькион следил за ним оторопело, силясь понять, как же так вышло, что он перестал понимать своего самого близкого товарища. Руки непроизвольно протянулись к ее плечам, устланным шелком и золотом. Он хотел прижать Гретхен к себе, утешить, но не мог. Не теперь, когда вновь наломал дров.       Молчание затянулось. Гретхен смотрела выжидающе и неумолимо. — Я уверен, что ты ошибаешься, — сказал Валькион, собираясь с мыслями. — Мико властная, но справедливая. Она всегда... — Он замялся, подумывал сказать, что Мико её жалела, но лестного в этом было мало, — ...ценила и уважала тебя, как гвардейца. Выбивая наместничество, она надеялась помочь тебе разобраться в прошлом, одновременно дав Шеререту шанс на возвращение былого величия. Мико желала подарить твоей родине законного и справедливого управленца, каким ты, несомненно, стала. И хотя ты не правитель в полном смысле этого слова, твое имя навсегда отпечатается в Шершетской хронике.       Еще бы, подумала Гретхен. Ведь ей пришлось перекроить себя целиком, подстраиваясь под новое окружение, привыкая раздавать указы вместо того, чтобы им следовать, принимая на себя все возможные последствия. Однако она делала это не ради обугленного куска земли, набитого золотом, и не ради спокойствия в мире. Желание вернуть память было безумным — оно одно поддерживало в ней стремление идти до конца. — Гретхен, мне не нужен отчет, — негромко сказал Валькион. — Разумеется, ты права. Я давно не твой глава, даже не твой напарник. Я перешел черту. Мне... мне было неприятно, что ты не пришла. Я пытаюсь понять тебя, но не могу. И это злит. Сейчас я спокоен, но клянусь, пару минут назад я был готов сцепиться с тобой насмерть. Перед опасной миссией ты всегда избегаешь меня, поступаешь так из раза в раз. Уезжая в Шершет, ты и слова не сказала.       Гретхен ответила неловким молчанием. Она, разумеется, собиралась прийти вчера. Собиралась, но обстоятельства...       Она не могла, да и не желала объясняться с Валькионом по правительственным вопросам. Гретхен не отчитывалась за каждое свое решение. Девушка хотела пользоваться единственной привилегией временной правительницы — вести дела так, как считает нужным. Она не желала, в конце концов, отравлять их товарищеские чувства ядом дворцовых интриг. — Не прихожу прощаться, — глухо сказала она. — Валькион, ты доверяешь мне?       Он кивнул. — Тогда слова прощания для нас неуместны. Ты должен мне верить, Валькион. Верить в мое возвращение. — Мы товарищи, Гретхен. Я верю тебе. Но, во имя Драконов, расскажи, что с тобой происходит!       Где-то там, у ворот, надрывалась прислуга и бурчали фамильяры, запрягаемые в повозки-арбы — меравасцы готовились отбывать. Гвардеец и арахна молчали, прислушиваясь к отдаленному шуму. Молчание для них — благо. Молчание лечит. Тяжело вздохнув, Валькион запустил обе руки себе в волосы и растрепал их. Потом прошелся к вишне, обернувшись на Гретхен, чтобы убедиться, что она следует за ним. И когда они, наконец, устроились в тысячелетних корнях величавого дерева, Гретхен решилась открыться. — Я боюсь... прощаться с тобой, — произнесла она полушепотом. — Я хотела прийти, но не смогла. Это тяжело. А объяснить почему и того тяжелее, — она сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. — Мне страшно расставаться с тобой. Сама мысль, что я вновь потеряю семью, она... странная. Можно ли дважды потерять все?       Валькион невольно покраснел. Спустя бесчестное число сражений бок о бок, войну и год раздражающей формализованной переписки Гретхен отметила их близость, назвав его семьей.       «Ушам не верю!» — Помнишь день, когда я впервые тебя увидела? — Спросила Гретхен, поддаваясь неведомому порыву. Рука потянулась к груди, судорожно сжав колье с розовым камнем, добытым в рудниках близ Шепота Каны.       В ту ночь она потеряла все. Проснулась в обожженных руинах города, о котором ничего не знала, назвалась первым пришедшим в голову именем, даже не помня тех, кто ей его дал; племя арахнидов исчезло вместе с ее собственными воспоминаниями, и это было хуже, чем просто узреть его погибель — Гретхен не могла избавиться от страха, что, проснувшись однажды, вновь окажется наедине со своим сознанием, чистым, как лист бумаги, и рядом не будет никого. Ни Валькиона, ни Мико, ни Валериана... лишь забытье. Лишь ветер, свистящий в выгоревших до углей костях.       Отношения с Валькионом были семенем, что тот ветер случайно занес в ее запустелый сад, и взросли под случайными поливами дождя. Не окажись они связаны одной гвардией, не попади в одну бригаду, то могли бы, наверное, не сблизиться никогда. Что страшнее — не помнить, чем владел, или знать, что всем владеешь по случайности? — Это сложно забыть, — признался Валькион. — Моим первым воспоминанием в новой жизни был ты, — она вложила свою тонкую ладонь в его — большую, жесткую, испещренную царапинами и ожогами от каленого железа. Растерянность овладела Валькионом — он совершенно не припоминал, чтобы Гретхен касалась так доверительно и нежно, как делала это сейчас.       Глядя на их сомкнувшиеся руки, мужчина понемногу осознавал, что Гретхен прощается. — Когда я проснулась, то не слышала ничего, кроме белого шума, а тело ломило так, что хотелось сдохнуть. Помню, я увидела ткань походного шатра... Он был освящен оджиговой лампой. Затем встретила твое перекошенное лицо. Полагаю, это от волнения, твои глаза подрагивали. — Неудивительно, — пробормотал Валькион. Бледные пальцы арахны, переплетенные с его, мозолистыми и смуглыми, упрямо отторгали тепло. — Гвардейцы притащили тебя без сознания и почему-то в платье. Белом. Хотя его, конечно, трудно было назвать белым... оно все вымаралось в крови и пепле. Твои руки подрагивали от разряда маны, прошедшего через них. Я и сейчас вижу эти голубые искры, бегающие по твоей коже. Этот разряд, он... должен был тебя убить.       Валькион сжал зубы. Встреть он того треклятого мага сейчас, прикончил бы без раздумий. — Многое должно было меня убить, — заметила Гретхен. — Но не смогло. И впредь не сможет.       Валькион услышал, как шуршат ее волосы, затем почувствовал голову, мягко ложащуюся на его плечо. Поверить в это было не легче, чем в то, что Гретхен считает его своей семьей. Хотя и не тяжелее. — Гретх... — Молчи, просто молчи.       Валькион какое-то время сидел неподвижно, наслаждаясь моментом и жемчужной гладкостью ее пальцев. Он почти измыслил достойное извинение для нее, потому что чувствовал, что новая разлука будет долгой, но озвучить его не успел — со стороны убежища послышались нервные шаги.       Гретхен тут же встрепенулась и встала, распрямляя плащ. — А вот и опоздавшая, — промолвила она едко. — Самое время. — Тебе ли говорить.       Гретхен на замечание не обиделась, ограничилась смешком. Эрика неслась в их сторону во весь опор, походный рюкзак шумно отбивал по ее спине. — Для опоздавших уготовано отдельное место в Аду, — сказала Гретхен вместо приветствия. — На Земле этому не учат? — Что, простите? — Эрика приблизилась, выравнивая дыхание и стыдливо отводя заспанные глаза. Гретхен придирчиво оглядела ее с ног до головы. — Весело нам будет с тобой, говорю.       Со стороны ворот, призывно размахивая рукой, приближался Валериан. Каравану пора было выдвигаться. Валькион поднялся, громыхая доспехами, и прошел мимо Гретхен, неслышно шепнув: — Береги себя.       Эрика проводила удаляющегося Валькиона недоуменным взглядом, потом, воссияв, обратилась к арахне. — Может быть, это даже к лучшему, что я опоздала? Вы с Валькионом смогли нормально попрощаться. Это так здорово!       На языке у Гретхен закрутился едкий комментарий, который она, впрочем, сдержала, переведя тему в рабочее русло: — Собрала все, что я просила? — Д-да, конечно. Список был длинным, но мне удалось достать все... хотя многие вещи найти было трудно. — Я тебе так и сказала, когда передавала его.       Гретхен подняла золоченый посох и царственно, словно сама Мико, направилась к главным воротам. Валериан почтительно принял ее сумку и убежал вперед. Эрика семенила следом, отчитываясь о сборах... или, скорее, делясь впечатлениями, потому что в речах ее не было ничего решительно нового или полезного. — Вот, например, яйца галорзов. Во всем штабе остался лишь один свободный галорз. Они нынче такие редкие! — Я так тебе и сказала, — повторила Гретхен. — Значит, полетим на одном. — Полетим? — удивилась Эрика. — Я думала, мы поедем с караваном... — Гретхен ответить не соизволила, и Эрика, поколебавшись, вернулась к прежней теме: — В общем, я собрала яйца вьючных фамильярной и несколько инкубаторов. Их уже сгрузили в повозку. Гретхен, эм... могу я спросить, зачем нам столько?       Они минули аллею и почти подошли к площади перед воротами, когда взгляд Гретхен, глубоко задумчивый, сфокусировался на лице Эрики. — Столько чего? — Ну, фамильяров, — Эрика затянула ремни рюкзака — надоело, что он вечно болтается. — Мне кажется, это непрактично. Разве нельзя использовать местных для перевозки сталактитов? — Надеюсь, никому из приближенных хана не придет в голову осматривать нашу повозку. Иначе они решат задать себе те же вопросы, что и ты.       Тут-то Эрику осенило: — Вы воспользуетесь случаем, чтобы собрать побольше ингредиентов на будущее! — Можешь погромче, — процедила Гретхен раздраженно и мотнула головой на могучих джиннов-стражников, дежурящих у сваленной на дороге поклажи. — А то тебя, боюсь, не все услышали. — Ох, простите...       Гретхен глубоко вздохнула. Вот она, Эрика, которая не ударила в грязь лицом на собрании, но как следует вымазалась коленями! В выездных миссиях опыта не имеет, держать язык за зубами не может. Мико упоминала, что девчонке доводилось бывать в Нефритовом Крае и Баленвии, но то были земли соседних государств, притом провинциальные: если не считать парочки небольших деревень и почти сорванного собрания, выучиться общению с элдарийцами ей было негде. В густонаселенном Меравасе это вполне может выйти боком...       С другой стороны, ничто на свете не способно в полной мере подготовить к путешествию в Меравас.       «А обмен с Рут-то был неравноценный, — подумала Гретхен мрачно. — Надо было запросить двух демонов.» — Что по зельям? — Алхимики снабдили меня по полной программе, — радостно откликнулась Эрика. — Даже несколько лишних колбочек подарили. — Восхитительно.       Эрике было трудно понять, что в этом восхитительного, но она честно попыталась улыбнуться своей временной начальнице. Гретхен, впрочем, не обращала на нее никакого внимания. Толпа джиннов, в которую они вошли, сгущалась. Красные, оранжевые, голубые, а еще высокие и поджарые, как степные шакалы, они сновали туда-сюда, перебрасываясь фразами на грубом языке, отдаленно напоминающем арабский. Между двух длиннющих верениц повозок толкались ящероподобные создания, эльфы и брауни — кто из прислуги, кто из купечества; стоял резкий запах специй и соленого пота. Эрике стало душно.       Наконец, впереди показались заостренные шпили ворот. Подле них стоял ханский паланкин — метров шесть в высоту, роскошный, с резными колоннами, позолотой на торцах и слоями поблескивающей ткани вроде шифона, укрывающей полукруглые оконца. Вокруг суетились гвардейцы и джинны, но самого Гаданфара поблизости не было. — Куда несешь, придурок, — рявкнули откуда-то сбоку. — Это в повозку хана! Да не все сразу, возьми две. — Виноват... — пискнул маленький брауни, прижимая уши. — Я мигом!       Вытащив из ящика две бутылки баленвийского вина — в характерных синих бутылях, отмеченных символом региона чуть пониже горлышка — он бросился к повозке, чуть не сбив с ног зазевавшуюся Эрику. Если бы не властная рука Гретхен, оттянувшая ее назад, обоим пришлось бы худо. — Смотри, куда идешь, — холодно посоветовала она. — Я тут не за тем, чтобы тебя нянчить.       Эрика завороженно смотрела вперед. На лугу перед воротами, переваливаясь надутыми боками, сновало более десятка гигантских саламандр. Их бурая кожа матово поблескивала на солнце, под шеями раздувался большущий зоб. Желтые глаза — каждый размером с теннисный мяч, не меньше — лениво приоткрывались, следя на копошащимися вокруг волшебными созданиями. — Это тоже фамильяры? — Спросила Эрика у Гретхен.       Та благосклонно кивнула: — Салмапуры, вьючные фамильяры Мераваса. Они также перевозят пассажиров в длительных путешествиях, — она указала на паланкины, которые старательные джинны крепили к спинам чудовищ — попроще ханского, деревянные. — Могучие звери. В пустынях, пожалуй, самые практичные.       Если одни салмапуры были такими же смирными, как земные ишаки, то другим не терпелось отправиться в путь — они то и дело порывались вперед, утробно ревели, но стоило джинну-вознице крикнуть воинственное «Шас-с-с!» — тотчас затихали и покорно упирали глаза в землю.       Рядом с фамильярами-исполинами кружили другие — высокие и тонкие ящеры на длинных ногах, мордой отдаленно напоминающие крокодилов, а всем остальным... не напоминающие вообще ничего. Их окружали наездники в белых робах — они уже вовсю рассаживались на своих зверях. Один проехал прямо перед Эрикой, заставив судорожно сглотнуть и отпрянуть: морда зверя находилась на высоте двух или трех ее ростов над землей, а от нее до кончика длинного чешуйчатого хвоста, наверное, могли набраться все десять.       Фамильяр покосился на Эрику узким зрачком — и вдруг вывалил из пасти толстый розовый язык, будто насмехаясь. — Пустынные гаппары, — Гретхен тоже рассматривала дикованных ящеров, хотя и с меньшим волнением. — Любопытные, легковозбудимые создания. Управлять ими непросто, но они — одни из самых быстрых фамильяров на свете. В скачке на песках им и вовсе нет равных. — Ох! — Эрика подпрыгнула от неожиданности. — Там что... Мико?       Мико была последней, кого Эрике хотелось бы встретить перед отъездом, и все же она была здесь — пришла лично попрощаться с Эвелейн, надо думать, или отвесить церемонность-другую великому хану. Недолго думая, Эрика затаилась в тени одной из салмапур. — Будешь ее избегать? — Спросила Гретхен с усмешкой. Она видела, как Мико раскланивается перед парочкой пожилых джиннов в богатых одеждах, затем продвигается к началу каравана, где возвышается статная фигура Гаданфара — правитель наблюдал, как его помощники взваливают паланкин на спину самой крупной салмапуры, красновато-бурой, ретивой. — Почему бы и нет, — ответила Эрика, зачем-то понижая голос. Вокруг бурлил многоголосый шум. — Думаешь, мне хочется с ней разговаривать?       Колдунья лишь пожала плечами. — Говоря откровенно, мне плевать. Но не рассчитывай, что мы будем торчать здесь до самого отъезда.       Эрика прищурилась. Подчеркнутая пренебрежительность Гретхен нравилась ей все меньше. Интересно, арахниды вообще умеют проявлять участие? Или, на худой конец, вежливость? — Идем, — сказала Гретхен. — Проверим, подготовили ли наш экипаж.       Эрика последовала за ней, украдкой посматривая на Мико — та стояла в отдалении и порывисто обнимала Эвелейн. По счастью, она была так увлечена, что вовсе не заметила их, или, может быть, сделала вид, что не заметила, хотя Эрике было все равно. Она думала только о плане Керо — и о том, что будет после него.