Летопись Раскола

      Эрике снилась буря — буря в открытом море, с которой она сражалась в одиночку, управляя маленьким парусным судном.       То есть, конечно, она не была совсем одна, потому что за рулем сидел безмолвный старпом. В мореходном деле, в отличие от Эрики, он хоть немного смыслил, однако не слишком интересовался перспективой выжить в бушующей стихии. У него не было ни глаз, чтобы видеть, ни рта, чтобы говорить, а все движения напоминали, скорее, механические. Эрика кричала ему каждый раз, когда кораблик следовало развернуть. Старпом послушно следовал указаниям — и только. — Старпом, справа!       Он выруливал вправо, разбивая кормой грозную волну. — Старпом, слева!       Он выруливал влево... и снова, и снова, и снова.       Почему он вообще назывался старпомом? Разве нужен старпом на таком маленьком корабле?       Волны неистовствовали, злобные и будто живые; Эрику швыряло из стороны в сторону, от одного борта к другому. Ледяная вода окатывала с головой, щипала глаза, оглушала. Конца этому не было до тех самых пор, как океан пред ними не не разверзнулся гигантским черным водоворотом. Парусник подхватило и увело внутрь легко, будто щепку. Безглазый-безротый старпом монотонно перебирал руль, Эрика заходилась в испуганном крике...       А потом проснулась.       Дрожащие руки лихорадочно пробежались по телу, изучая его, однако оно оказалось сухим и неожиданно горячим. Эрика вздохнула с облегчением, убедившись, что это все был сон.       Впрочем, радость оказалась преждевременной. В дверь громогласно постучали. Она вскочила и набросила поверх ночнушки кардиган от вчерашнего парадного костюма. На пороге стоял Эзарель — вдесятеро мрачнее обычного. — Что случилось? — обеспокоилась Эрика. — Ничего хорошего.       Не утруждаясь другими пояснениями, Эльф схватил ее за плечо — бесцеремонно и грубо. Опешив, Эрика принялась вырываться. Она отталкивала Эзареля, отбивалась и царапалась, вынудив того, в конце концов, перехватить свои руки и заломить за спиной. — Да что ты делаешь?! — Мико желает видеть тебя. Немедленно. — П-подожди... я ведь не одета... — Нет времени, — оборвал Эзарель. — В десять откроется второе собрание. До тех пор необходимо решить, что с тобой делать. — Со мной? Делать? — переспросила Эрика. — Эзарель, да что происходит?       Эзарель не ответил. Он потащил ее за собой молча, игнорируя и мольбы, и ненавистнические крики, с лицом совершенно отчужденным, внушающим Эрике ужас.       «Ты что же, не понимаешь, куда попала? — вспомнила она насмешливые слова Рут. — Эрика, дорогая, это не твой мир, здесь не работают земные законы. Никому нет дела до того, сколько тебе лет, кто ты, откуда. Одна ошибка — и катится голова, а то и несколько... и, что самое страшное, не обязательно твоя.»       Эрика бы сказала, что самое страшное как раз то, что ее. Ее голова может сегодня слететь с плеч, а об этом ни один человек не узнает!       В ту секунду, когда Эзарель схватил ее, Эрика осознала, насколько все серьезно. Она почему-то вспомнила — будто раньше это было не очевидно — что находится не в демократичной Франции, а в Элдарии, в которой черт пойми какие суды и законы, и сами жители — особенно должностные лица вроде Ласлегедхеля — могут быть ужасными человеконенавистниками.       Едва она подумала об этом, раздался знакомый голос: — Эрика? Эзарель? Куда вы так спешите?       По коридору шел его величество Датриан в сопровождении своего телохранителя — высокого, грозного оборотня (Эрике доводилось видеть его вчера на собрании среди прочих сопровождающих). Принц явно насторожился тем, что увидел. Его пальцы, окрашенные на концах матовой черной хной, легли на посеребренный эфес меча. Эзарель прочистил горло. — Прошу прощения, если наша утренняя прогулка смутила вас, владыка. — Ах, прогулка, — с сомнением повторил Датриан, глядя его на руку, с силой вжимающуюся в предплечье Эрики. — Я направлялся в столовую к завтраку и совершенно не ожидал встретить на своем пути конвой.       Эльф многозначительно ткнул Эрику в бок, намекая, верно, на то, чтобы не закатывала сцен на глазах у правителя. Та, повинуясь, попыталась улыбнуться: — Мы ни в коем случае не хотели бы вас задерживать… — Быть может, я бы сам пожелал задержаться, — настаивал он. — Убедиться, что ваш... м-м... спутник действует на законных основаниях. — При всем уважении, — холодно заметил Эзарель. — Это внутреннее дело Гвардий. Если вы решите вмешаться, то последствия... — Нет! — воскликнула Эрика. Ее способность влипать в неприятности вечно выходила боком тем, кто относился к ней чуть лучше, чем остальные, кто вступался за нее; нельзя допустить, чтобы та же участь постигла эльфийской принца, единственного правителя, который был с ней так приветлив. — Прошу, ваше величество. Не стоит тревожиться обо мне. — Но кто тогда за вас потревожится? — возмутился Датриан. Его глаза обратились на Эзареля. — Не сочтите за бестактность, но я видел достаточно. Не могу сказать, что Гвардии озабочены ее благополучием.       Тут уж Эзарель не стерпел, привычным для себя образом оскалился: — Озабочены более, чем кто-либо был бы на нашем месте. У вас, принц Датриан, чрезмерная любовь к людям. Я бы даже сказал, подозрительная. Вам стоит прислушаться к Эрике: поводов для тревоги действительно нет. Да, она нарушила правила Эль и ответит за это, но не более жестоко, чем требует закон. Или, может быть, вы сомневаетесь в справедливости Мико?       Эрика умоляюще посмотрела на Датриана. Тот поколебался с мгновение, но затем посторонился и жестом отозвал стража. Взгляд его, впрочем, оставался таким же решительным. — Если дело станет совсем серьезным, — негромко сказал он напоследок, обращаясь к Эрике. — Я найду вас и придумаю, как помочь.       Более они никого не встретили.       Чем ближе подходили к главному залу, тем сильнее колотилось сердце. На входе Эрика еще раз спросила Эзареля о случившемся, однако реакции не получила. На лице алхимика застыла болезненная гримаса, будто он продирался сквозь колючие кусты или срывал повязку с засохшей раны. И тогда Эрика задумалась о том, как это все… необычно. Ведь за ней послали именно его — алхимика, когда как Штаб битком набит караульными. На время Эш-Умуна Мико усилила охрану в три-четыре раза, памятуя, что Ашкор любит прогуливаться здесь по ночам и творить неприятности. А для сопровождения Эрики — похоже, серьезно провинившейся — посылают главу Гвардии Абсента?       Впрочем, какие бы скрытые чувства не испытывал Эзарель по поводу происходящего, какие бы мотивы не имел, хватку ослабевать он явно не намеревался.       «Неужели все... — Эрика начала задыхаться от ужаса. — Неужели это все? Неужели я умру вот так?»       В главном зале Эзарель отшвырнул ее от себя, как тряпичную куклу. Эрика едва удержалась на ногах. Подняв глаза, она увидала Мико, восседающую за переговорным столом — ранее на этом месте сидела Гретхен. Тут же были Валькион, Невра, Керо, Икар. Позади переминался несколько сконфуженный Хамон. Дежурного караула не было, однако Эрика понятия не имела, хороший это знак или плохой.       Мико резко вскочила, выпрямилась и приблизилась, покачивая посохом, и казалось, что огонь, танцующий на краю его чаши, вот-вот вырвется наружу. Взгляд у нее был такой, что внутри у Эрики все перевернулось. — Итак, — грозно завела Мико. — Кто тебя надоумил? — Что? — Не строй из себя дурочку, — голос был холодный, как лед, и такой же чуждый, как у оскорбленного незнакомца. — Изволь объясниться по-хорошему. Что сподвигло тебя опоить меня берифлоровой дозой упокой-зелья, притом без какого-либо моего согласия?       Воцарилась колкая тишина — колкая потому, что вместе со страхом и ожиданием худшего она врезалась в затылок Эрики мелкими острыми шипами. Мысли неистово кружились да вихрились. Эрика изо всех сил старалась усмирить их, рассортировать. Она знала, что слов на ветер сейчас бросать не стоит. Но что, черт возьми, такого сказать, чтобы Мико не рассердилась еще больше?       Пауза затягивалась. Эрика внезапно обнаружила у себя во рту иссушенную пустыню и судорожно сглотнула, а Мико в это же время утратила остатки терпения. — Отвечай, — она шагнула вперед, раздраженно подергивая хвостами. — Что? Что ты планировала? Хотела вывести меня из игры, ослабить позиции Эль? — Нет, — Эрика отпрянула, потому что разъяренное лицо Мико уже почти упиралось в ее собственное. — Клянусь, я... — Значит, идея твоя собственная? — Нет! То есть... да... — Эрика вздохнула, набирая в легкие побольше воздуха, и затараторила: — Мико, не пойми неправильно, я просто хотела улучшить твое самочувствие, а покой-зелье... оно было единственным безопасным способом. Ты ведь так мало спала, и вообще... — лицо Мико перекосило от злости. — Я попросила немного у Эзареля. Всего три капли добавила! Я не думала, что все так обернется. — Ложь! — крикнула Мико — точно оплеуху отвесила. — Эзарель дал тебе флакончик разбавленного упокой-зелья, и уж оно-то точно не могло оказать подобного эффекта. Даже капни ты на три, или пять, или десять капель больше. — Мико, — попытался вступиться Керошан. — Может, нам стоит провести расследование? Прежде чем обвинять Эрику... Мико неприятно, по-издевательски заулыбалась: — Ах, расследование. Мы могли бы, да. И провели бы. Вот только единственная улика таинственным образом исчезла сразу после того, как Эрика воспользовалась ею, чтобы испортить мой чай. Неправда ли? — Правда, — признала Эрика. Она решила, что сглаживать углы больше нет смысла, и сказала прямо: — Мико, я понимаю, как это выглядит, но я правда понятия не имею, как такое могло произойти. Я не имела дурных намерений, правда! Я капнула в чай из флакона, который получила от Эзареля, потом положила его в карман... — И он исчез? — Да. Да, это так. — Ты не могла оставить его в столовой? — поинтересовался Валькион. — Или, может быть, положить мимо кармана. В таком случае он мог закатиться под стол. Флакон был небольшого размера? — С наперсток, — нехотя кивнул Эзарель. — Я раздаю их жителям в индивидуальном порядке, только тем, кого мучает бессонница или кошмары. Такой порции обычно хватает на четыре дня. — Значит, он мог не издать шума при падении, — заключил Керо. — Мы должны немедленно прочесать первый и второй этажи.       Невра тут же подорвался со своего места. — Я найду Карен и Алажею. Втроем мы быстро управимся с этим делом. Вернее, вчетвером. Икар, присоединишься? — Разумеется, — с готовностью ответила брауни. Гвардейцы направились к выходу, но сперва Икар мягко коснулась плеча Эрики — и это прикосновение, как ни странно, помогло улечься страху. — Ничего не бойся, — украдкой шепнула она. — Если флакон там, мы непременно его отыщем.       Мико сложила руки на груди. — Обещаю, — медленно проговорила она. — Если ты планировала недоброе... — Боже, Мико, конечно нет! — ...то поплатишься за это. Жестоко поплатишься. Я готова положить на это собственную репутацию. Ты понимаешь?       Эрика уныло кивнула. — Мы не рассматриваем возможность постороннего вмешательства? — вновь подал голос Валькион. — На момент инцидента в Штабе находились чужеземные делегации. Эрику вполне могли подставить. — Весьма смелое обвинение, — фыркнула Мико. — И необоснованное. — То есть ты его исключаешь? — Ничего я не исключаю. Однако у нас нет доказательств... более того, у нас нет даже доказательств того, что сам инцидент имел место быть. Кто поручится за то, что меня действительно опоили? Свидетели-гвардейцы, мои подчиненные? — Гретхен была там, — вставил Эзарель. — Она также может свидетельствовать. Формально она теперь принадлежит к Шеререту.       Мико бросила на Эзареля уничтожающий взгляд. — Твоих комментариев я и вовсе слышать не желаю, — сказала она пренебрежительно. — Подобную оплошность можно было ожидать от человеческой женщины, но чтобы от тебя! Главы Гвардии! Я имею полное право подозревать тебя в измене так же, как и ее. — Но его все-таки подозреваешь меньше, так? — Эрика, — Керошан торопливо подошел к ней, чтобы удержать. — Сейчас не время... — Нет уж, — она решительно выступила вперед. — Что значит «от человеческой женщины»? Я здесь уже полгода и полагала, что ты мне доверяешь. Или хотя бы избавилась от этих нелепых предрассудков.       Валькион предостерегающе вскинул брови, однако Эрика не подумала отступать. Она смотрела только на Мико, вкладывая в этот взгляд весь свой праведный гнев, всю обиду. И Мико это, разумеется, не понравилось. — Ты хоть представляешь, сколь коротки эти «полгода» с точки зрения волшебного существа? — резко ответила она. — Ты здесь всего лишь полгода. Ты имеешь ровно те права, которыми мы тебя наделили. Твоя неприкосновенность обеспечивается лично нами. Тем не менее, ты решила использовать любую возможность, чтобы поставить Эль под угрозу и дискредитировать меня... — Дискредитировать? — возмутилась Эрика. — Да я сих пор только и делаю, что поддакиваю вам да уступаю! В первый день здесь меня саму опоили зельем, и оно не просто усыпило меня, оно заставило всех дорогих мне людей забыть о моем существовании. Оно лишило меня семьи, лишило дома. А темница, в которую вы меня посадили? — Не знаю, помнишь ли ты, но у нас, Эрика, военное положение. Мы здесь никому не доверяем, а людям — особенно. Ты же не думала, что для тебя сделают исключение?       Эрика стиснула зубы. — Нет. Но я думала, что мы друзья. Что в спорной ситуации ты будешь готова хотя бы допустить, что я невиновна. А я невиновна, черт побери! — Дай я тебе объясню, — процедила Мико. Синее пламя посоха всполыхнуло так далеко, что едва не опалило Эрике челку. Она отшатнулась в ужасе. — Мы с тобой никакие не друзья. Я — глава Гвардии Света, а ты... ты — та, кому позволили остаться. Чужая в нашем мире. И неважно, есть в тебе кровь волшебных созданий или нет, ты всегда будешь чужой. Тот, кто скажет иначе — солжет. Мы решили, что Гвардии Эль возьмут тебя под свою ответственность, но лишь до тех пор, пока не создаешь неприятностей.       Слова били подобно хлысту; концу тирады Эрика от стыда вся сжалась, истлела, как страница, брошенная в костер. Возразить было решительно нечем. Она ведь, действительно... целиком и полностью зависит от Эль. Как бы не были грубы слова Мико, она не будет о них сожалеть, потому что считает, что и без того сделала ей, землянке, великое одолжение. Боже, как унизительно! — До тех пор, пока мы не закончим расследование, ты будешь под домашним арестом. Вздумаешь покинуть свою комнату без позволения — переедешь в темницу, — Мико коротко кивнула Эзарелю. — Будь добр, сопроводи. Да не забудь запереть дверь. Нельзя позволить случайности — или неслучайности — вновь спутать нам карты. ⎲⎳⎲⎳⎲       Гретхен вздрогнула, будто очнувшись ото сна, хотя на самом деле просто стряхнула задумчивость.       Мыслями она была далеко — на поле битвы. Любой битвы. За последний год управленческой возни возможность подраться в полную силу представилась лишь пару раз, да и те мимоходом. Каждая клеточка тела скучала по быстрой скачке, грубой боевой магии, сложным заклинаниям на древнем наречии. Жизнь же дарила лишь бесконечные переборы свитков да редкие прогулки по Шершету — для надзора за строительством и общественным порядком.       «Из огня да в полымя, — подумала Гретхен, вытягиваясь всем своим телом, чтобы размять затекшую спину. Солнце вставало, затем неспешно перетекало на другую сторону небосвода, а они, правители, все еще сидели за этим проклятым столом. — Что я вообще здесь делаю?»       Она, разумеется, прекрасно знала, что чин правителя обязывает присутствовать на собрании, и соглашалась на это. Гретхен никогда не делала то, чего не желала, равно как то, что считала неразумным. Она лишь досадствовала, что в мире не нашлось второй такой же арахны-полукровки, способной заменить ее в столь муторном деле.       Датриан, сидящий по правую руку, тоже не радовался затянувшимся обсуждениям — Гретхен угадывала это по тому, как его пальцы отстукивали по столешнице. — Снова ты пытаешься урвать лишнего, — громко возмущался Тарос. — Сам сказал, что в твоем темном царстве в этом году было зарегистрировано одиннадцать тысяч семьсот шестьдесят два кровососа, а припасов затребовал на вдвое, а то и втрое большее число ртов.       Иона отвечал с невозмутимостью, которой мог бы позавидовать любой, кроме самой Гретхен: — Полно, Тарос. Ты говоришь о вампирах, но совершенно забываешь об их кормильцах. В нашем «темном царстве» пятнадцать тысяч двести живых кормильцев, и они продолжают прибывать. — Ты говоришь о своем скоте, — голос альфы преисполнился отвращения. — Это не включено в нормы поставок... не говоря уже о том, что мерзко по своей сути. — Этот скот, как ты его называешь, тоже нуждается в пропитании. И он, между прочим, состоит из беженцев ваших собственных государств. Прочие правители несут за него ответственность в той же степени, что и я. — Ублюдок, сбежавший к пиявкам на корм, не станет моей ответственностью никогда, — рассвирепел Тарос. — Даже через тысячу лет! — Мой дорогой друг, — ответил Иона с улыбкой. — Да ты столько не проживешь.       Взгляд арахны скользнул по ряду гвардейцев, маячащих у Мико за спиной, и задержался на Валькионе. Глава Обсидиана казался спокойным, как и всегда, однако Гретхен могла заметить, что его брови напряженно сходятся на переносице — так бывало, когда обстановка казалась ему удручающей. Почувствовав на себе внимание Гретхен, Валькион поднял глаза — и едва заметно улыбнулся, подернув краешек губ.       Смотреть на Валькиона было куда более увлекательно, чем вслушиваться в перепалку господ. Гретхен закинула ногу на ногу, устраиваясь поудобнее. Она не собиралась отводить взгляд, напротив, буравила им все сильнее, как если бы поддразнивала. — Нравится то, что вы видите? — Тихо осведомился Датриан. — Вполне, — церемонно ответила Гретхен, затем кивнула на его пальцы, все еще перебирающие по столу: — А вам нравится то, к чему вы прикасаетесь? — Я бы предпочел что-нибудь помягче, — ответил Датриан, усмехаясь. — Когда мне говорили, что у Гретхен Шереретской нет страстей, я, разумеется, знал, что лгут. — Прошу прощения? — Гретхен изогнула бровь. Она не позволила бы принцу думать, что уличение в невинной забаве — вроде банальной игры в гляделки — может ее смутить. — Ну не тревожьтесь так, они есть у всех. У меня, у вас, у вон того сморщенного магистра, — он слегка качнул головой в сторону каппы. — Наши страсти — это разменная монета. Тому, что нельзя получить, мы находим два заменителя... или более. Возьмем, к примеру, вас и гвардию Эль, — Гретхен напряглась. — Вам нравилось убивать в ее честь, но увы, ваши услуги здесь более не востребованы. Вам даровали заменитель — ту запустелую страну, которую вы единолично восстанавливаете. Но этого недостаточно, не так ли?       Гретхен ответила гордым молчанием. — Как я и думал, — принц слегка улыбнулся. — Осторожнее, госпожа Гретхен. Кто знает, каким из себя будет ваш следующий заменитель.       Затем он умолк и более не произносил ни слова в ее сторону, чему Гретхен непременно бы обрадовалась, если бы умела.       Солнце начинало крениться к горизонту — это было видно через высокие резные окна, вырубленные по периметру главного зала. Предчувствуя скорое окончание посиделок, Гретхен воздела вверх руку. — Гретхен, — брови Мико удивленно приподнялись. — Ты хотела что-то сказать?       Разумеется, она была удивлена. Случаи, в которых Гретхен брала на себя инициативу, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Арахна решила, что лучше прыгать с места в карьер. — По поводу моей экспедиции в катакомбы Мераваса. Я хотела бы попросить Эш’Умун внести кое-какие коррективы в намеченный план. — Коррективы? — переспросила Мико, на этот раз почти растерянно. — Хорошо, конечно. Раз ты считаешь, что это необходимо. Могу ли я поинтересоваться, какие именно? — Я хочу себе в помощницы вашу прислужницу, Эрику, — заявила она с невозмутимостью. — Я уже имела возможность познакомиться с ней и думаю, что ее сопровождение экспедиции могло бы быть полезным.       Все взоры разом обратились на нее. Гретхен не поворачивала голову, чтобы проверить, таращатся ли на нее Тарос, Иона, Хуан Хуа, белоголовый принц, строптивый хан или каппа — она и без того знала, что таращатся. А еще видела изумленно распахнутые глаза Валькиона напротив себя, сразу за вытянувшимся лицом Мико. — Почему... — Мико кашлянула. — Почему ты выбрала именно ее? — Очевидно, потому что она готова на все, чтобы заслужить уважение. И потому, что она человек — значит, если приключится беда, искать ее в этом мире никто не будет. Гретхен смотрела, как лицо Мико вытягивается еще сильнее, как багровеет от злости — и ощущала глубокое внутреннее удовлетворение. Впрочем, кицуне быстро взяла себя в руки. — Хорошо, — сказала она. — Пусть будет так. Можешь взять с собой, но постарайся, чтобы она все-таки выжила. — Разумеется.       Собрание подошло к концу. Правители начали расходиться, как предписано обычаем — один за другим. Молодые преемники пропускали вперед старейших. Тарос вылетел прочь, гулко топая и гремя доспехами — он едва ли был доволен результатами сегодняшних обсуждений. Следом, шурша бархатными одеждами, вышел Иона. Перед аркой он задержался, чтобы перемолвиться с Гретхен. — Должен признавать, вы умеете заинтриговать, мадемуазель. Не сочтите за дерзость, но, полагаю, вы могли бы написать по возвращению? — он царственно улыбнулся. — Страсть как интересно, сколько несчастное дитя продержится в пустынях джинов.       Гретхен почтительно поклонилась. — Если вы всерьез этого желаете, ваше величество, то я, разумеется, почту за честь доложить вам. — Разумеется, я желаю этого. Жизни смертных настолько же хрупки и скоротечны, насколько увлекательны... — он тоже поклонился, но совсем слегка, как полагает существу его статуса. — Буду ждать с нетерпением.       Датриан, выходя, кивнул ей, будто старой знакомой. Под конец, когда все правящие особы покинули чертог, приблизился Валькион. Вид у него был озабоченный. — Ты не хочешь поговорить о том, что случилось?       Он вопрошал с таким напором, что Гретхен поняла — ему совершенно неинтересно, хочет она этого или нет. — Не сейчас, — сказала она коротко. — Я отыщу тебя позже. На том же месте, после заката.       Валькион смерил ее тяжелым взглядом, но перечить не стал.       Гретхен покинула зал, оставив позади караульных и многочисленных хронистов, кропотливо перебирающих и сверяющих полученные записи. Она спустилась по лестнице вниз, слегка огляделась по сторонам и, не обнаружив наблюдателей, проследовала в левое крыло — туда, где располагались гостевые покои.       Добраться до нужной комнаты, впрочем, не удалось. Цепкая рука, высунувшаяся из-за гобелена, схватила ее за плечо и втащила в полукруглую башенную комнатку, небольшую, плотно обложенную камнем, не создававшую даже слабого эха. — Не слишком изящно, — заявила обладательница руки. — Но ничего, сойдет.       Рут стояла, прижимаясь спиной к стене, и улыбалась, как целая стая чеширских кошек. Механический глаз на правой стороне ее лица безумно таращился. Гретхен мысленно спросила себя, почему эта черномагическая гадость при ней даже здесь, в охраняемой крепости Гвардий, но тут же отбросила мимолетный интерес. — Я сделала то, о чем мы договаривались, — сухо напомнила она. — Об изяществе речи не шло. — Ты застала ее врасплох. Может, это и к лучшему. Но в следующий раз я обязательно уточню про изящество. — Надеюсь, следующего раза не будет. Что насчет оплаты?       Рут отделилась от стены. Полы плаща сверкнули черной синевой, как два вороновых крыла. Она запустила руку в один из них и выудила наружу пожелтевший от времени свиток, скрепленный восковой печатью. — Как я и обещала. Открывай осторожно — печать при попытке взлома загорается синим пламенем.       Гретхен приняла свиток и осмотрела со всех сторон. От него тянуло первородной силой, чудовищной, непомерной — от такой сердце сжималось даже у нее, повидавшей многие виды черной магии. — Значит, это все, что тебе было нужно? — не удержавшись, спросила Гретхен. — Небольшая цена за такую редкую вещь. — Не редкую, — поправила Рут. — Исключительную.       Она развернулась на каблуках и взмахнула руками, подобно дирижеру, дающему начало грандиозной симфонии. Гретхен молча наблюдала, как чеширская улыбка превращается в оскал, а затем исчезает, уступая место серьезности. — Не обманывайся, снежная королева. То, что мне нужно, так просто не получить. Но любому делу нужны первые шаги, не находишь?

⎲⎳⎲⎳⎲

      День выдался настолько обыкновенным, что впору было позабыть о предстоящих переменах. Однако Эвелейн не забывала ни на мгновение. «Скоро все станет иначе, — думала она про себя. — Скоро я буду далеко...»       В медицинском кабинете царила чистота и прохлада — любимые состояния Эльской медсестры. Шторы колыхались на сквозняке призрачным шлейфом; окна целительной выходили в сад с фонтаном, а потому из-за полураскрытых створ вместе с щебетом птиц доносился мерный шум ниспадающей воды.       На врачебной койке сидел рыжеволосый фэйри, совсем юный, беспечно насвистывающий и болтающий ногами в воздухе, с худыми коленками, стертыми до крови. Впрочем, его данное обстоятельство не сильно тревожило. — Если не перестанешь крутиться, будет больнее. — Строго сказала Эвелейн.       Мальчик, наконец, расслабился, и она промокнула его раны медицинской салфеткой, пропитанной целебной мазью. — Чешется! Чешется! — Неистово завопил ребятенок. — Все, — смилостивилась она. — Я закончила, можешь продолжать.       Фэйри задрыгал ногами еще активнее. Эвелейн одарила его сочувственной улыбкой. Целебная мазь штука коварная, не жжется и не щиплет, зато заставляет свежие раны так невыносимо зудеть, что впору лезть на стенку. — Играйте там осторожнее, — предостерегла медсестра. — Ты уже второй из вашей сумасбродной компании, кто попадает ко мне на этой неделе. — Су-мас-брод-ной, — повторил фэйри и захихикал, видно, найдя слово чрезвычайно забавным. — Спасибо, тетя Эв.       Он выбегал так быстро, что чуть не сбил с ног Хуан Хуа, уже некоторое время ожидавшую в дверях. Правительница, нынче одетая в куда более простой наряд, повседневный, отвадила ребенка от себя и мягко вытолкнула в коридор. Эвелейн отвернулась, чтобы поправить простынь на процедурном столе. Каблуки Хуан, стучащие за спиной, остановились в паре шагов. — Нужно поговорить, — произнесла принцесса. Тон был странным — не обвиняющим, но и не особенно дружелюбным. Будто она пыталась балансировать между этими двумя состояниями. — Эв, о чем ты думала?       Прежде чем ответить, Эвелейн неспешно вымыла инструменты и убрала в шкаф. — Уж ты должна понять, — ответила она, наконец. — Я думала о том, как предотвратить войну. — Но ты ничего не предотвратила. Разве что оттянула. — И это неплохое начало, — Эвелейн обошла принцессу и уселась в свое кресло, закинув ногу на ногу. Их взгляды, наконец, встретились. — До сих пор никому не удавалось даже оттягивать такие вещи. Когда вам хочется повоевать — вы тут же воюете, проливая кровь друг друга. — Ты прекрасно знаешь, что не в моей власти остановить естественный ход вещей, — в голосе Хуан промелькнула печаль. — Я пыталась, правда. Но эти упрямые меравасцы... они не желают идти на уступки. Они закусывают удила, а затем рассказывают друг другу о том, сколько их соплеменников погибло из-за нас. Как будто мы, фэнхуаны, не теряем людей! А поскольку они вечно скрывают свои истинные мотивы, заключать сделки, равно как и перемирия, с ними попросту невозможно. — Верно. Именно поэтому тебе нужен доверенный среди них. Хуан Хуа нахмурилась. — Так вот, значит, каков твой план? Будешь шпионом Огненного Храма? — И не только его. Гвардий тоже. — Безумие... — заключила Хуан Хуа севшим голосом. — Он убьет тебя, если узнает. — Но упускать такую возможность нельзя, ты это знаешь. Меравас закрыт для всех, даже паломники не могут ходить по его землям без ханской грамоты. Ты помнишь, как на прошлом Эш’Умун Мико пыталась уговорить Гаданфара позволить Гардеону разместить свое представительство в Башкате? — Разумеется, помню. Он разгневался. — А теперь сам возжелал принять ко двору медика из чужой страны. Лучшей возможности для того, чтобы втереться в доверие к хану, не представится.       Хуан Хуа смотрела с яростью, но в глубине ее глаз угадывалась боль и тревожность. Эвелейн знала, что страха за судьбы других в ней куда больше, чем гнева, и не стеснялась этим пользоваться. — Эвелейн, я понимаю. Когда лишаешься чего-то очень дорогого, эта утрата может казаться невозместимой, а все, что напоминает о ней — злосчастным, враждебным. Но это лишь... иллюзия. Однажды, когда ты проснешься — может, не сегодня, может, не через месяц, но однажды! — это чувство оставит тебя. Ты поймешь, что Штаб по-прежнему твой дом, пускай даже он изменился.       Эвелейн сурово поджала губы. — Наше расставание с Эзарелем тут не при чем. — Значит, ты не думаешь, что начала отдаляться от остальных? — резко ответила Хуан. — Ох, Эвелейн. Ты ведь знаешь, что я вижу разбереженные умы насквозь, а твой... в нем столько пустоты, столько одиночества. Я могла предвидеть, что ты решишь податься в какое-нибудь рискованное путешествие, но...       Она замолкла, потому что Эвелейн, изменившись в лице, вдруг шагнула к ней и накрыла рот поцелуем. Хуан Хуа оторопела, но затем, конечно, с жадностью приняла этот поцелуй, нежно обнимая эльфийку за талию. — Раз ты так хорошо предугадываешь, — выдохнула Эвелейн через мгновение, отстраняясь. — Значит, могла предвидеть и это. — Тебе не удастся меня отвлечь, — Хуан Хуа покачала головой. — Не удастся переубедить... даже не думай. Я всегда буду против. — Я знаю.       Хуан Хуа сильнее сжала Эвелейн в объятиях. Запах бледной кожи, ее мягкость, нежность упругой груди, прижатой к ее собственной — все опьяняло. Хуан Хуа казалось, словно она не пробовала в этой жизни более изысканных удовольствий. А ведь она была принцессой! Она была слишком груба и порывиста, когда толкнула Эвелейн к письменному столу, или когда крепко сжала ее ягодицы, провоцируя на томный вздох, или когда, заведенная этим вздохом, впилась в шею поцелуем. — Хуан... — Сдавленно пробормотала Эвелейн. — Ты же не думала, что я отпущу тебя так просто? — И укусила её, томный стон эхом раздался в комнате. Эвелейн смахнула назад ее волосы, жесткие и блестящие, как медная леска, нежно коснулась губами мочки уха. Хуан Хуа почувствовала, будто она вся обращается в сладостный трепет. — Ты что-то ищешь… — прошептала Хуа с хрипотцой. — Что бы это ни было, ты сможешь найти это здесь. Я помогу. — Знаю, что поможешь, — мягко сказала Эвелейн. Ее руки, лежащие на плечах принцессы, непроизвольно сжались. — Но... — Но тебе этого недостаточно. Вид у Эвелейн был почти скорбный. — Это мой путь, Хуан Хуа, и пройти его мне надлежит в одиночку. Но это не значит, что я не... — она запнулась, несмело отводя глаза. Признаваться кому-то теперь было сложнее, чем в первый раз, когда весь мир казался плюшевым и податливым, а вкус предательства был знаком лишь в той степени, в какой оно описывалось в трагических любовных поэмах. — Ты много значишь для меня, Хуан. Но я не знаю себя больше. Я изменилась. — Ты знаешь меня, — Хуан Хуа властно провела пальцем по ее губам, очертив их пухлые контуры. По соблазнительным изгибам эльфийки она скользила помутненным взором. — Я скована обязательствами перед своим народом, но... я никогда тебя не предам. Никогда не отставлю. Будь со мной сегодня, Эвелейн. Будь, и ты поймешь...       Их губы соприкоснулись, языки сплелись. Поцелуй принцессы требователен и ненасытен, а тело теснит к столу, напирает со страстью, разжигающей в глубине ретивое пламя. Хуан Хуа сорвала верхнюю одежду эльфийки, рукой жадно вцепилась в оголившуюся грудь; затем развязала пояс своего кимоно, с наслаждением и превосходством ловя пылкий взгляд Эвелейн.       А Эвелейн чувствует, что Хуан Хуа покрывает поцелуями ее раскрасневшие уши и шею, слышит, как она шепчет одной ей известный фразы, изнывает от жара ее бедер, проступающего даже через одежду. Она дрожит, выгибается им навстречу всем телом, но потом со стоном отстраняется, вспоминая о самой удручающей на свете необходимости: — Надо запереть дверь. ⎲⎳⎲⎳⎲       Эрика почти не спала. Едва голова касалась подушки, сон улетучивался. Бесконечно думать о том, что ожидает впереди было мучительно... но хуже становилось, когда на смену страху приходила злоба.       Эрика чувствовала себя так, словно ее предали. Хотя предали ли? Мико лишь высказала то, что думает на самом деле. А неоправданные ожидания уместнее вверять в вину самой себе. «Чтобы я еще раз поверила, что это место может стать моим домом, пусть даже временным, — яростно думала она. — Да никогда!»       Дни тянулись медленно. Эзарель, как и обещал, приносил еду из столовой. Они обменивались друг с другом короткими кивками, но не более. Он, видимо, не был готов обсуждать произошедшее, а Эрика не собиралась начинать первой. С чего бы, если он в очередной раз повел себя хуже самого редкостного козла?       Следующим днем Эзареля сменила Икар. Она пришла утром с двумя тарелками овсяной каши и тостами, политыми сладким имбирным сиропом. Настроение Эрики начало улучшаться, когда комнату заполнил ласковый щебет брауни, он выгнал прочь застывшую тишину вместе с духом невыплаканных печалей. Икар рассказывала о происходящих снаружи событиях во всех подробностях. — Мы сразу поняли, что Эвелейн нужна Гаданфару для давления на фэнхуанов, — пробубнила Икар, с аппетитом похрустывая тостом. — Вернее, на Хуан Хуа лично. Они ведь с Эвелейн близкие подруги... впрочем, отказать мы не могли. Ингредиенты нужны позарез, иначе жди голода и беспорядков. Эвелейн полагает, что сумеет справиться с норовом этого джинна. Я думаю, Эв — талантливый медик, но... — она покачала головой. — Гаданфар куда более упрям, чем она себе представляет. Даже если она возьмется работать за троих, он не будет уважать ее так, как равную себе, соплеменницу. — Почему же? — Такой уж у джиннов характер. Меравасцев воспитывают с мыслями о собственном превосходстве; у них чуть ли не в каждой книге написано, что если бы порталы были поделены между государствами по-справедливости, они давно бы покорили всех остальных и безраздельно правили Элдарией. — Звучит... амбициозно, — пробормотала Эрика. — Я слышала, что джины владеют старинными магическими знаниями и все такое. Мне казалось, они... как бы сказать... более разумны.       Икар слизала сироп с кончиков пальцев и зажмурилась, прижимая уши к затылку. Ее хвостик спешно задергался от удовольствия. В Штабе Икар слыла той еще сладкоежкой и приходила в восторг от различных сиропов, джемов и взбитых сливок, которыми Каруто изредка сопровождал завтраки. — Знаешь, — сказала она поучительно. — Одно другого не исключает. Джинны очень умные, хитрые по натуре. И храбрые. Даже безрассудные. А еще — очень эгоистичные. В старом мире они обладали невероятным могуществом... правда, великим племенем признаны не были — из-за воинственности. Многие джинны, к тому же, вредили людям, а мы этого не приемлем. Теперь-то они, конечно, намного спокойнее. — Спокойнее? — усомнилась Эрика. — По господину Гаданфару такого точно не скажешь.       Икар рассмеялась. — Ты просто не знаешь, какими джины были раньше. Я и сама наверняка не знаю, на самом деле, но много читала и слышала. Говорят, они могли убить или покалечить любого просто ради забавы... а еще отвергали саму идею переселения. Джин по имени Иблис, их тогдашний предводитель, заявил, что людям следует объявить открытую войну. И даже демоны не согласились, до того это было жестоко... — Икар призадумалась. — Если бы джины тогда нашли больше единомышленников, боюсь, твой мир стал бы полем вечной брани. — И чего же джины хотят сейчас? — поинтересовалась Эрика. — Они ведут войну на фэнхуанских границах, но я так и не поняла, из-за чего... — Выход к морю, разумеется! Меравас грезит об изучении дальних земель. Других континентов, которые, как думают джины, лежат где-то в океане, сокрытые за Черным Туманом. Со своих берегов выйти в море у них не получится. Дно так-то усеяно рифами, в которых живут дикие русалки и повинующиеся им чудовища… — Но разве Элдария — не единый континент? — В том-то и дело, — Икар понизила голос, как будто их могли подслушать. — Мы привыкли думать, что предки воздвигли моноконтинет для того, чтобы волшебные существа жили на нем бок о бок, в мире, взаимопомощи, не отгораживаясь друг от друга морскими водами. Некоторые полагают, что этот миф поселенцы придумали много позже Синего Жертвоприношения. Всем хотелось верить, что наше вынужденное соседство имеет особый смысл, ведь оно так тяжело дается! Но есть и другая легенда — Черный Туман и Сердце Новомирья, места, до которых потомки переселенцев сумеют доплыть лишь тогда, когда объединят свои силы. А приплыв туда, они заживут новой жизнью — такой, какую сами изберут. Это якобы придумал последний предводитель драконов. По его плану моноконтинент должен был быть лишь началом, линией старта. — И джины верят в это? Икар невесело улыбнулась: — А у них есть выбор? Народ нуждается в надежде, как в воздухе или мане. У Мераваса нет другой надежды, ведь собственного портала им, увы, не заполучить. Эльфы не оставят мятежное государство без рычагов давления на него... новые земли — единственное, на что Гаданфару приходится рассчитывать. Тем более что другие, по всей видимости, легенде не верят, — Икар усмехнулась в кулачок. — Его Величество Иона даже предлагал оплатить расходы Мераваса на строительство эскадры, если они после этого уберутся с континента... но, конечно, джины с собственной эскадрой ничего хорошего этому миру не принесут. — Иона кажется довольно... приветливым. — Заметила Эрика. Она не забыла о том, что вампирский король был довольно терпимым в ее отношении, и более того — единственным, кто не оспаривал ее право на проведение переговоров. — И это правда! — живо согласилась Икар. Потом почему-то покраснела. — Иона Цепеш, он... он очень галантный. Я также слышала, что он тяготеет к истории и искусствам. — Икар, — протянула Эрика с удивлением. — Тебе нравится Иона?       Тут уж Икар совсем раскраснелась, но отпираться не стала: — Кому же он не нравится? Умный, образованный... да и король, к тому же. Лично для меня это значения не имеет, но знаешь, властные мужчины по-особенному привлекательны. — Ох, Икар, в тихом омуте... — Эрика рассмеялась. — По тебе и не скажешь, что ты любишь власть.       Брауни тоже рассмеялась и шутливо пихнула Эрику в бок, отчего та почувствовала себя почти счастливой. Было приятно хоть раз поговорить ни о чем, о девчачьем и несерьезном, особенно с Икар — ее нечасто удавалось разговорить. — А на твой взгляд, Эрика, кто-нибудь из правителей заслуживает особенного внимания? Как мужчина, я имею в виду. — Я даже не знаю, — она закусила губу, размышляя. — Скажи, а ты что-нибудь знаешь о... Датриане? — Принц Серебряной Усадьбы? — Икар озабоченно наморщила лоб. — Только то, что его поклонницы исчисляются сотнями. Алажея и Карен, кстати, в их числе. Он красив, богат, влиятелен... — Какой он из себя? Ну, по-человечески. — «По-человечески», — со смехом передразнила брауни. — Если ты о личных качествах, то извини, мне работать с ним не приходилось. Я вообще эльфов Усадьбы видела всего три раза в жизни, да и те — издали... они приезжали на Эш’Умун, как и сейчас. На прошлом Датриан присутствовал вместе со своими сестрами. Они просто неописуемо хороши собой, что, впрочем, неудивительно... а на позапрошлом Собрании был только их отец и слуги. — Датриан упоминал своего отца, — вспомнила Эрика. — Кажется, он был тем еще трудоголиком. — Да, был, — она помрачнела. — Умер четырнадцать лет назад, вскоре после того, как вернулся из Эль. Пал от руки шпионов, пытавшихся умыкнуть кое-какие свитки. — Какой ужас...       Икар кивнула с сожалением. — Ничего другого о Датриане или его семье я не знаю. Ходят слухи, что он сочувствует людям. Во всяком случае, он безвозмездно переправляет их в человеческий мир. Правда...       Эрика вскочила на ноги, не веря своим ушам. — И ты говоришь об этом только сейчас?! — Эрика, погоди... — Я должна немедленно поговорить с ним!       Она нетерпеливо побежала к шкафу, чтобы одеться. Радость несла ее вперед, точно крылья — она почти не чувствовала ног. — Эрика, — проговорила Икар нерешительно, кажется, не желая разрушать ее веру. — Слушай, нет смысла тебе с ним разговаривать. Датриан проводит групповые перемещения раз в десять лет, собирает людей со всех уголков Элдарии... Эрика остолбенела, выронив из рук платье, которое собиралась надеть. Ее затылок будто огрело молотом. — Десять лет? — Все делается строго по списку, — объяснила Икар. — Люди порой ждут своей очереди и дольше. Вот, например, последняя телепортация попадучих — так мы их называем — состоялась в прошлом году, однако отбыть сумели не все. Слишком много желающих. — Десять лет, — прошептала Эрика. — Десять лет... — Прости меня, я... я не хотела обнадеживать.       Эрика вернулась на подгибающихся ногах и вновь присела на край кровати. Она старалась скрыть разочарование, но тщетно. — Ничего. Я сама виновата. Глупая... Икар, разве можно быть такой глупой? Как я вообще могла подумать, что все будет так просто? — Быть глупой и мечтать о надежде — не одно и то же, — мягко сказала Икар. — Ты здесь уже полгода, а у тебя до сих пор не было такой роскоши. Знаешь, когда я была маленькой, мама часто говорила мне, что надежда никому не дается просто так. Сидящему на одном месте она может не улыбнуться никогда. — Поэтому ты всегда суетишься? Бегаешь туда-сюда?       Икар смущенно улыбнулась. — Очень может быть.       Они немного помолчали, прислушиваясь к шуму снаружи — оживленным голосам, звукам разыгрывающейся свирели, стуку каблуков о мощеную камнем площадь. Мико вскоре должна была произнести речь перед гвардейцами, традиционно завершив, таким образом, эту семидневную суматоху, этот Эш’Умун, чтоб его. — Эрика, — сказала Икар уже другим тоном, более серьезным. — Знаешь, я не просто так принялась говорить с тобой о джинах. На собрании произошло кое-что еще. — Чувствую, это связано со мной. — Именно. Видишь ли, тебе в некотором роде выпала возможность... реабилитироваться после инцидента, ну... с зельем. — Икар, но ведь я этого не делала! Ты-то хоть мне веришь?       Она подалась вперед и в каком-то просящем, отчаянном жесте положила ладонь на плечо Икар. Посмотрела испытующе, исподлобья. Брауни ответила взглядом влажным и сочувственным. — Я верю тебе. Но не я здесь принимаю решения. Чтобы вернуть доверие Мико, тебе нужно сделать нечто эдакое... — С чего бы мне возвращать ее доверие? — С того, — Икар перехватила ее ладонь и крепко сжала, — чтобы все случившееся забылось. Чтобы жизнь в Штабе для тебя стала такой же, как и раньше. — Такой же... как и раньше... забылось, — эхом повторила Эрика. — Даже если Мико забудет, то я... я точно не забуду. — Эрика, прошу, — взмолилась брауни. — Я понимаю твои чувства, но другого шанса может не быть. Сделай это... или хотя бы выслушай. Ради меня. — Ладно, — нехотя согласилась Эрика. — О какой такой «возможности на реабилитацию» ты говоришь? — Завтра утром Гретхен отбывает в Меравас. Ей поручено добыть сталактиты — портальный ингредиент, который встречается только в катакомбах дэвов. Самих дэвов вы почти наверняка не встретите, — поспешила успокоить Икар. — Но путешествие предстоит долгое и утомительное. И Гретхен попросила назначить тебя своей помощницей на его период. — Гретхен? Меня? — изумилась Эрика. Ей тут же вспомнилось лицо арахны, холодное и безразличное ко всему живому. — С чего бы ей, во имя всего святого, понадобилась моя помощь? — Не знаю, — чистосердечно ответила Икар. — Гретхен — это тайна за семью печатями. Возможно, она тебе симпатизирует. Она когда-то потеряла свой дом подобно тому, как ты потеряла свой... то есть, конечно, совсем иначе, но... ох, Эрика. Не знаю. Не могу ничего сказать о ее мотивах. Но уверена, Гретхен не причинит тебе зла. Это важная миссия. Если ты согласишься, то Мико может сменить гнев на милость... в крайнем случае ты сможешь побыть вдали от Эль, пока она выпускает пар. Твой поступок задел ее, пойми.       «Так же сильно, как меня задели ее обвиняющие речи!» — хотела заявить Эрика, но сдержалась. — Мне нужно идти, — извиняющимся голосом сказала Икар, поднимаясь на ноги. — Я приду в обед, а ты до тех пор все обдумай, хорошо?       Когда дверь за брауни захлопнулась, Эрика какое-то время сидела неподвижно, всматриваясь в свое отражение в будуарном зеркале. Она прежде не замечала, как устало выглядит.       «Как человек, поспавший не больше шести часов за последние трое суток...»       Запахнув халат поплотнее, девушка на цыпочках приблизилась к окну и выглянула наружу. По периметру центральной площади выстроились стражники, облаченные в форменные доспехи Обсидиана (за обеспечение внутреннего порядка отвечали именно они). Прочие гвардейцы и чужеземные воины, призванные для содействия миссиям, собрались перед деревянной трибуной, на которую как раз поднималась Мико — вся из себя важная, в парадных одеждах в пол, с посохом в правой руке. Стоило ей взмахнуть им, как на площади установилась тишина. — Уважаемые гости, — торжественно начала она. — Уважаемые гвардейцы Эль. Прежде всего я хотела бы выразить признательность за вклад, который каждый из вас привнес в подготовку и проведение Эш’Умуна, важнейшего съезда Элдарии, традиции которого мы храним со времен Синего Жертвоприношения. Наши предки открыли Эш’Умун не только для обсуждения всемирных проблем, но и для того, чтобы жители разных стран работали плечом к плечу, учились терпимости и взаимному уважению. И если бы предки видели вас сейчас, то возрадовались бы тому, как вы чтите эти заветы.       Эрика фыркнула. «Терпимость и уважение, как же. Здесь все только и делают, что ненавидят друга да подозревают во всяких темных делах...»       Она вдруг вспомнила, что, кажется, не слышала щелчка, когда Икар поворачивала в замке ключ. Может, она его нигде и не поворачивала?       Эрика бросилась к двери, чтобы проверить, и ликующе вскрикнула: — Не заперто!       Не утруждая себя переодеванием — все в Эль, как известно, сейчас слушают речи Мико — Эрика выскочила в коридор и торопливо сбежала вниз. Будучи под арестом, она не имела права покидать свою комнату просто за тем, чтобы, например, погулять — только для справления нужды или принятия душа. И сейчас она точно знала, куда направится.       «В сад!»       Однако первом этаже ей пришлось затормозить, заслышав странный приглушенный шум... или шепот. Или свист ветра. Или чье-то мягкое, едва слышное дыхание. Эрика заозиралась, однако в исполинских стенах Штаба, по всей видимости, не было ни души. Оголенные ноги неожиданно объял холодок.       «Erica...»       Она вздрогнула. Тихий женский голос, тронутый странным шумом, неким потусторонним эхом, звучал не в отдалении — в ее собственной голове.       «Cu waym nu jolful...» — Оракул? — прошептала Эрика. — Я не понимаю вас. Воздух перед глазами начал уплотняться и сверкать призрачным голубым светом, покуда наконец не очертил знакомую женскую фигуру с застывшем на лице выражением печали и тревоги.       «Erica, faela... — твердила Оракул неподвижными губами. — Vun baggu... vun baggu vuenham!» — Что?       Оракул наклонилась совсем близко. Ее прекрасные глаза умоляли. Казалось, еще немного — и она заплачет. Эрика не знала, умеют ли духи плакать, но ей не доводить до такого.       «Vun baggu nan enne... yf wu naam mlaj chaos, yf tar nan owi ir gayal varkh...» — Простите, — пробормотала она в смущении. — Вы хотите сказать что-то важное, но я не понимаю ни слова!       Дух умолк. Потом его крылья, сверкающие всеми цветами радуги, затрепетали, и пространство начало меняться. Незримо, но Эрика почувствовала, что оно меняется. Оглянувшись через мгновение, она увидела... себя. Себя в парадной одежде, заготовленную Мурркизой по случаю собрания, себя, спешащую на пути из кабинета Мико в столовую семь дней тому назад.       «Прошлое?» — подумала Эрика, хотя и не сомневалась... почему-то. Она точно знала, что это не видение. Это прошлое, имевшее место до всей этой нелепой истории с зельем.       Эрика увидела принца Датриана, идущего навстречу. Он смотрел на нее — Эрику из прошлого — задолго до того, как она его заметила. А затем случайно выбросил вперед ногу... и она, мчащаяся на всех парах, споткнулась.       «Вот как все было, — подумала Эрика. — Я упала, потому что господин Датриан подставил мне подножку. Хотя он, кажется, не специально...»       Видение продолжалось. Эрика видела, что Датриан улыбается — приветливой, всепрощающей улыбкой, какую редко можно встретить в стенах Эль. Его тонкая рука протянулась вперед, намереваясь помочь ей подняться. Красивое лицо, тронутое аристократической бледностью, то улыбалось, то удивлялось, то делалось непонимающим, но всегда оставалось простым и открытым, как если бы он был обыкновенным жителем, а не наследником правящего рода.       «Vun baggu nan enne... meym temere... temere!»       И тут Эрика заметила его — еще одного мужчину. Того, о чьем существовании она тогда и не подозревала. Он стоял в тени колонн, неподвижный, будто сам обратившийся в камень, и наблюдал за их с принцем беседой глазами, полными мертвенного безразличия. А когда Датриан и Эрика разошлись, он заговорил — едва слышно, будто обращаясь к кому-то незримому. — Аластор, — выдохнула Эрика. — Он был там и подслушивал. Он знал про зелье. Он и никто другой...       «Erica, hah...»       Эрика посмотрела на Оракула и поняла, что дух его стремительно тает. Голос в голове ослабевал.       «Erica...» — Я не понимаю! — Эрика! Эрика, очнись!       Когда Эрика моргнула еще раз, призрачная дымка спала, возвращая ее в реальность. Вокруг по-прежнему простирался первый этаж, но рядом стоял Керошан. Вид у него был встревоженный. — Все в порядке? — сразу же спросил он, не придавая значения тому, что она вообще-то должна быть в своей комнате. — Ты так странно себя вела... — Все х-хорошо, — прозапиналась Эрика. — Я просто... просто...       Она обхватила себя руками, чувствуя, как сотрясаются плечи. Она не знала, почему на нее вдруг нашел озноб, но ничего не могла с этим поделать. Керо торопливо снял с себя плащ и укрыл ее, не переставая хмуриться. — С кем ты разговаривала? — Оракул, — выдавила Эрика сквозь стучащие зубы. — Здесь была Оракул. — Что? — глаза Керо потрясенно распахнулись. — Прямо здесь? Она тебе что-нибудь сказала? — Не просто сказала, Керо, но и показала. Она показала мне прошлое. — Прошлое? — растерянно переспросил он. — О чем ты говоришь?       Эрика вдруг поднялась на ноги, сорвала с себя плащ и вернула Керошану, не обращая внимания на холод, сковывающий тело с ног до головы. Ее согревала решимость, возможность утереть нос одной жестокосердной предводительнице. — Я знаю, кто подстроил усыпление Мико.