***
Исчерченная решётчатой тенью серость встречает всё той же продавленной койкой. Чангюн смотрит в потолок безразлично. Ему и самому кажется, будто внутри сейчас ни одной эмоции — уже ни сожаления, ни тревоги, ни боли, совсем ничего. На этот раз он действительно попался и больше не от кого ждать помощи — но по крайней мере, хочется тешить себя мыслью, что Кихён в безопасности. «Ки..» — вертится на губах, но Чангюн так и не даёт этому прозвучать. Вместо этого — старается абстрагироваться от своей одиночной камеры и от вообще всего, чем грозит ему ближайшее будущее. Сейчас на это абсолютно всё равно, и кажется, что Чангюн почти обрёл тот самый душевный покой. Пусть всё идёт своим чередом. — Твой побег усугубит наказание, а тот факт, что из-за вас погибло так много людей — сделает его максимально суровым. — Хёну сообщает сухо и даже, можно сказать, тихо. Похоже, не из одного Чангюна этот день выжал все эмоции. — Тебе плевать, да? — похоже, Хёну устало трёт виски. По крайней мере, если верить боковому зрению. — Догадываешься, каким будет приговор? В ответ снова молчание. На лице Чангюна не изменятся ровным счётом ничего, и Хёну прикрывает глаза: — Вот как? Тогда оставлю тебя наедине с самим собой. Думаю, сейчас тебе необходимо это время. Он уже собирается уходить, но окидывает фигуру по ту сторону решётки взглядом ещё раз и подходит ближе к прутьям: — Эта толстовка.. сними её. На этот раз Чангюн даже выдавливает из себя подобие недоумения: — Это приказ? — Да. — Так любите раздевать своих подчинённых? — он усмехается, но всё же стягивает толстовку с себя. — Не хочу, чтобы ты заляпал её своей кровью. — а во взгляде Хёну на секунду что-то ужасно тёмное, оттенённое беззвучной болью. Пару мгновений он пристально смотрит на вещь — видимо, не меньше знает, кому она принадлежала. — Вы любили его? — Чангюн произносит это без тени насмешки, а Хёну отбирает толстовку из рук как-то уж слишком резко: — Это уже не имеет значения. — Че Хёнвон его тоже любил. Чангюн смотрит в его глаза ещё более пристально, пытается найти какие-то ответы, но даже сам не знает, какие. — Мне наплевать. — а голос Хёну обжигает льдом. Теперь он уже точно уходит, забрав толстовку с собой. — Я распоряжусь, чтобы тебе принесли что-то другое. …а Чангюну также искренне наплевать. Настолько наплевать на всё, что даже нет никакого банального страха за свою жизнь, и единственное, что огорчает — невозможность убедиться, что его Кихён выбрался на свободу из цепких лап системы, которая столкнула их и стала их тюрьмой. Теперь-то Чангюн наверняка понимает, как устроен их мир и эта прогнившая насквозь система: они сами создали себе врагов, они сами усложнили себе жизнь, они всё сами. Чангюн вдруг так чётко осознаёт абсолютно всё, что невольно слабенько улыбается: если бы все понимали то, что сейчас понимает он, этот мир был бы совершенно другим. Он мог бы быть почти утопичным. Возможно, правда, в таком мире не было бы места их с Кихёном чувствам: что они, что Хёнвон с Хосоком, все эти встречи стали возможны лишь благодаря именно такому, трагичному течению событий. Но всё-таки, Чангюн решился бы променять это на возможность вернуться назад и исправить кое-какие ошибки — позволить их миру стать утопией. В этой утопии Кихён не был бы таким. Хёнвон не был бы таким, Хосок, Хёну, да сам Чангюн — в этой утопии каждый занимался бы тем, чем действительно должен был заниматься. В этой утопии не лилась бы кровь невиновных. И был бы счастливый конец. Чангюн закрывает глаза. Получилась отличная сказка, и ирония в том, что у самого её автора руки по локоть в крови. Но может быть, именно те, кто искупался в чужой крови, и должны искать пути сделать этот мир лучше?***
Рушащиеся ливнем на землю небеса завершают этот день каким-то по-особенному мрачным аккордом. Вода стекает по лицу, и к коже липнут отяжелевшие тёмные пряди. Капли барабанят по сомкнутым векам, но уже не вызывают дискомфорта: напротив, по телу почему-то разливается странное ощущение, подозрительно похожее на спокойствие. И может быть, это от усталости после многочасовой гонки. — Думаю, мы ушли достаточно, чтобы немного отдохнуть? — Кихён спрашивает тихо, не открывая глаз. Хёнвон рядом с ним кивает, это ощущается по движению воздуха. А также ощущается и то, что он не сильно доволен выбором отдыхать под открытым бушующим небом, но не спорит, ведь вымотан не меньше. — Давно мы так не гоняли вдвоём, да? Будто вернули старые добрые времена. — губы Кихёна силятся сложиться в некое подобие слабой улыбки, но бессилие настигает и их. — Ага. — Прошло столько времени. Не верится. — Как будто воспоминания о сне. — Пожалуй. Они молчат ещё некоторое время, вслушиваются в грохот дождя и каждый по-своему переживают воспоминания о чём-то таком далёком, что теперь действительно кажется лишь спутанным сном. Сон, в котором всё было больше, чем хорошо. — Этот человек.. Минхёк, с самого начала знал, кто мы? — Да. — Отчаянный. Но наверное, благодаря таким, как он, я верю, что эти люди ещё станут готовы построить более правильный мир. — Наверное, мы до этого момента уже не доживём. — Ки? Кихён смотрит на младшего вопросительно, но всё равно щурится из-за давления на глаза воды. — Раз уж всё вышло так, может быть.. тебе стоит знать. — Хёнвон по-прежнему сидит с закрытыми глазами и вполоборота к нему, хоть и чувствует взгляд. — твой брат мёртв, потому что это было нужно мне. Считай, его убил я. Теперь Хёнвон всё же открывает глаза: потому что Кихён молчит слишком уж долго, и вопреки ожиданиям не пытается прикончить его на месте, а стоит чуть поодаль, спиной. И его истинное настроение выдают лишь сжатые до побеления костяшек ладони. — Не буду оправдываться перед тобой или что-то ещё, делай с этой информацией что угодно, мне всё равно, — голос Хёнвона действительно звучит так, будто ему наплевать на свою судьбу, — хочешь рассчитаться со мной — пожалуйста. Возможно, я даже не буду сопротивляться. Кихён хранит молчание ещё какое-то время, а потом оборачивается и оказывается рядом так стремительно, что Хёнвон вздрагивает. — Я обещал себе выпустить кишки того, кто виновен в этом, — Кихён проговаривает медленно, выделяя каждое слово, и от этого выглядит ещё более угрожающе, — но также, я слегка чувствовал себя в долгу из-за того, что ты спас Чангюна. Так что сейчас я не буду убивать тебя, считай, ты жив только потому, что я оставляю тебе жизнь из-за него. И мы в расчёте. — Однако, мы тут, а он там, не сказал бы, что это спасение. — Хёнвон старается выглядеть расслабленным, но всё же немного напряжён, не зная, чего можно дальше ждать от рыжего. — Так хочешь сдохнуть? — Кихён же смотрит ему в глаза с каким-то почти отвращением. — Не совсем, — Хёнвон поднимается, — просто констатирую факт. — Ты знаешь, что с ним будет? — Кихён больше не смотрит на него — теперь стоит, запрокинув голову и подставляя лицо холодному дождю. Пытается отпустить все эмоции. — Знаю. — Сколько ему дадут? — Нисколько. Расстрел. — Что? — отпустить эмоции всё же не удаётся, — с чего ты взял? — Слышал слова командира. — Хёнвон снова ловит его взгляд. — Ты знал и не сказал? — Чангюн тоже знал. — Правда? — в глазах Кихёна будто вмиг рушится мир, и Хёнвону хочется порывисто обнять его, но он сдерживается: — Мы говорили об этом. Он попросил не говорить тебе. — Это точно? Ты уверен насчёт этого? — Вполне.. конечно, есть шанс, но едва ли. — Хёнвону вдруг действительно тяжело это признать, а Кихён вдруг снова решительно приближается к нему: — Мы должны вернуться. — Ты рехнулся?! — Хёнвон смотрит ошарашено. — Мы еле-еле свалили! — Но он там один и ему никто не поможет, его просто убьют! — Он знал, на что шёл! Ты знал, на что шёл! Он спас тебя, бестолочь, а ты хочешь послать все эти усилия нахер? — Либо я возвращаюсь один, либо с тобой. Точка. — Кихён цедит сквозь зубы и уже разворачивается, явно собираясь стартануть назад, но Хёнвон останавливает его: — Это безумие, тебя самого убьют, не успеешь ты и шагу ступить обратно в город! — Если твой человек откинулся, не мешай мне спасать своего! — Кихён почти рычит и вырывается, но Хёнвон неожиданно, даже для себя неожиданно, с силой встряхивает его за плечи, как глупого щенка, и смотрит очень тяжёлым взглядом, будто хочет прожечь его глазные яблоки до самого черепа: — Я не виноват, если ты безмозглый тупица. Сейчас ты едва держишься на ногах, а по всему городу рыскают толпы вооружённых охотников, которые превратят тебя в дуршлаг как только увидят, всё кругом охраняется и проверяется, ты никого не спасёшь и в итоге бесполезно сдохнешь сам. Если тебе так наплевать на усилия твоего пацана и так хочется помереть — вали. Останавливать не стану. Только вот очень странно, что ты отказываешься понимать настолько банальные вещи, Ю Кихён. — Ты сам разве действительно собрался просто свалить? — и всё-таки промывка мозгов имеет какое-то действие, и Кихён по крайней мере перестаёт вырываться. — Просто сбежать и забыть всё, как кошмар? — Я этого не говорил, — а взгляд Хёнвона по-прежнему тяжёлый, — я вернусь, рассчитаюсь кое с кем по заслугам, и вот тогда уйду насовсем, чтобы постараться начать новую жизнь с мыслью о том, что я отомстил. — Ну вот. Я так и знал. — Но я не собирался делать этого прямо сейчас. Это бессмысленно и бесполезно. Гораздо эффективнее будет, если вернуться спустя время, когда всё утихнет и уляжется, о нас и о всей этой истории уже частично забудут, расслабятся.. вот тогда удар будет сокрушительный. Надо всё делать по уму. — Окей. Звучит достаточно убедительно, — Кихён признаёт это нехотя и легонько бьёт по рукам, чтобы отпустил, — но разве есть у нас время на всё это, если Чангюн уже у них? — Честно? Понятия не имею. — теперь уже очередь Хёнвона стоять, подставив лицо ледяным каплям. — Так или иначе, иного выбора, кроме как затеряться и залечь на дно, нет. Нельзя поддаваться эмоциям. И Кихёну безумно странно и непривычно слышать такое, особенно от него — ведь ещё какое-то время назад сам Кихён ставил его на место подобными словами. Но теперь изменилось слишком и слишком многое — Кихён хотел бы не поддаваться эмоциям. Но так уж вышло, что знакомство с Чангюном перевернуло всё внутри и заставило быть рисковым до безумия: ставить на кон всё и действовать импульсом. И может быть, поэтому Кихён до сих пор жив. ..они снова сидят на сырой земле, подставляя побледневшие от холодной воды лица дождю и не зная, что будет дальше — сейчас надо позволить дождю смыть всё и остудить буйные мысли.***
За Чангюном приходят только вечером. Он не нуждается в лишних словах и объяснениях: по лицам солдат итак понятно, зачем они здесь. Он не сопротивляется и ничего не говорит, просто позволяет им взять его под конвой и вести куда-то, навстречу моменту, который окончательно расставит все точки в его короткой истории. И кажется очень ироничным сейчас его белая рубашка — будто нарочно кто-то хотел подчеркнуть то, что случится дальше. Его ведут мимо разных людей, лица мешаются и отходят на задний план — сейчас уже совсем ничего не волнует, только серая, испещрённая множеством дыр и сколов стена во внутреннем дворе, несколько солдат с автоматами вдоль неё. И Хёну — на этот раз, весь в чёрном — в трауре. На его столе и в зале собраний по фотографии лейтенанта Хосока в тот самый момент его яркой улыбки — а в том же зале на стене под грифом «цели первой степени важности» другие три фото: Че Хёнвон, Ю Кихён, сам Чангюн, но его лицо уже перечёркнуто. Ещё чуть-чуть, и перечеркнут окончательно. Чангюн становится к стене, но слова командира игнорирует и остаётся стоять лицом к ним. И снова не чувствует никакого страха — только какое-то неясное умиротворение и лёгкую досаду от того, что всё заканчивается слишком быстро. Прикрывает глаза и прислушивается к чему-то внутри себя. Ветер осторожно касается его рук и лица, треплет край рубашки, но Чангюн уже совсем далеко отсюда — ему кажется, что это не ветер, а уже Кихён трогает его и целует сухие губы, обнимает за плечи и шепчет тихо-тихо, что теперь всё точно будет хорошо. Ты, Чангюн, хорошо поработал. Это чувствуется совсем как на яву, и даже щелчки затворов не вписываются в его реальность сейчас, оставаясь чем-то совсем далёким и больше не имеющим значения. Значение имеют только прикосновения ветра. И где-то в своих мыслях Чангюн растворяется в объятиях Кихёна.***
Минхёк трясёт непослушной шевелюрой и вдруг ловит себя на том, что уже минут пятнадцать не сводит взгляда с маленького свёртка тёмной бумаги на столе. Он так и не прикоснулся к нему до сих пор — то торопился отделаться от военных, то был занят тревогой за остальных, но уже устал волноваться — всё равно невозможно ничего узнать и как-то связаться. Наконец, свёрток в руках. Минхёк разворачивает медленно и осторожно, и тихий хруст бумаги слишком явно врывается в эту волнительную тишину. Внутри оказываются фотографии: Минхёк чувствовал, что там что-то подобное, но даже сейчас не торопится перевернуть и взглянуть на них. И всё же.. С первой же фотографии на него смотрит его рыжик из цветочного магазина: ярко улыбается Кихёну на снимке, а тот обнимает его за плечи. Теперь уже Минхёк не может сомневаться в их сходстве. Руки заходятся дрожью и едва не роняют всё на колени, но Минхёк всё равно берёт следующее фото, и на нём уже трое: рыжик, Кихён и этот загадочный, представившийся Хёнвоном. Но кажется, все они намного моложе, чем когда Минхёк видел их в последний раз. Неприятно сводит горло и колет где-то под сердцем: уж слишком ранит улыбка с бумаги, а цветочный магазин закрыт так давно, что уже пророс пылью и встречает увядшими за витриной листьями. На следующем — мужчина и женщина, и Минхёк лишь смутно догадывается, кто они. Дальше эта же женщина держит на руках ребёнка, и в нём есть что-то, отдалённо напоминающее Чжухона — сомнений меньше. Ещё несколько фотографий мальчишек с ярко-рыжими волосами в разные моменты, постарше, помладше, несколько отдельных портретов; Хёнвон. Последним на стопку ложится снимок, кажется, самый недавний — Чжухон, именно такой, каким его для себя запомнил Минхёк. Теперь он ещё не скоро сможет отвести взгляд от его глаз, пусть они лишь на фото. Понял ли Минхёк что-нибудь? Определённо, да. Но вопросов возникло раза в два больше. Но теперь никого рядом, кто ответил бы на них. И остаётся лишь додумывать. Удивлён ли, поражён ли Минхёк, что всё это время был влюблён в оборотня? Едва ли. Его мягкий Чжухон просто не может быть монстром, как бы ни пытались убедить в этом все вокруг. Минхёк обязательно сохранит фотографии. И обязательно будет ждать того момента, когда снова увидит Кихёна и сможет услышать всю историю. Особенно, почему его Чжухон словно растворился во времени и пространстве. Конечно, теперь на душе липкие подозрения, но Минхёк снова трясёт блондинистой головой — — ведь хочется верить только в лучшее.