Каркнул ворон

Снилось призрачное прошлое. Проминающиеся под пальцами расслабленные мышцы, теплый запах — вам хоть раз снился запах? — поселившийся в пшеничных волосах, улыбающиеся губы напротив, когда Габриэль вновь сжал в своих объятиях Джека — а кого же ещё? Нога, соскользнув с покрывала, въехала в грубый песок, зашуршавшая волна вторила ему, накатив на берег. Стоило признать, их маленький побег удался: нет такой популярности, которая не сожмёт вас в тисках ревностно, будто мать, не желающая отпускать от себя единственного сына, но сейчас они были только вдвоем — Жерар постарался. Крохотный отель, объездная дорога до неприметного желтого пятнышка дикого пляжа, черные очки и постоянно опущенные к земле лица, — и всё-равно лучший, практически бесценный подарок им обоим. Моррисон потерялся бы здесь, золотой на золотом, если бы не зелёная ткань унесенного из номера жаккардового покрывала. И Джек на нем словно чертова мягкая устрица. Никто другой не сравнил бы стремительного, напористого Моррисона с невзрачным морским моллюском — слишком редко тот бывал настолько открытым, даже для Габриэля: в кои-то веке не следил за временем, не ощетинивался правилами и стандартами, становясь самим собой, тем улыбчивым парнем, который запал когда-то Рейесу в душу, однажды и навсегда. Все время мира, казалось, было заточено в хрупком подобие песочных часов, коими стала для них крошечная испанская бухта. Песок хрустел, лип к ступням, а Джек дышал размеренно, как океан, которого они не видели, но чьим движениям отчего-то синхронно вторили. Счастье слепило, подобно восходящему в зенит солонцу. И когда Моррисон стиснул крупный, саднящий, стремительно утекающий песок в кулаках, Габриэль, перехватив его руку, вытряхнул острые крошки из крепкой ладони и заглянул в потемневшие глаза. В них было все, что Джек никогда не сказал бы ему — слишком больно, хорошо, невероятно осознавать это… Почувствовав хватку длинных ног на своих бедрах, Рейес сплел их пальцы вместе. К чёрту! Давно было пора забрать его Джека у гребанной вереницы страждущих просителей и въедливых инспекторов в их маленькую личную вечность. Влажный лоб удобно оказался под губами. Вкус соли роднил Моррисона с тем, что ласкало Габриэлю затылок, бриз был теплым, как и обнимавшие его руки. На секунду учащенное дыхание Джека сбилось, и Габриэль приподнялся дать ему немного больше плавящегося меж их телами кислорода… и сон лопнул, осыпавшись острыми осколками янтаря в мелкое крошево. Он спал на Моррисоне и, видимо, довольно долго: «съехавшая в песок» нога вылезла из-под одеяла и успела как следует подмерзнуть. Ладонь Джека не сразу покинула его затылок, когда Габриэль сумел-таки оторвать тяжелую голову и взглянуть в напрочь лишенные любого признака сна голубые глаза. — Сколько? — хрипло произнес он, отрываясь от пропахшего собой теплого тела, от казавшейся заманчиво мягкой груди. Скользнул рукой по гостеприимно отставленному бедру. Спал на Джеке, блять! — Половина одиннадцатого. — И ты не на тренировке? — Не хотел тебя будить. Да и сам проспал, буду откровенен. Старею! — Моррисон поскреб зарождающуюся под подбородком седую щетину, растёр основанием ладони грудь — красноватый отпечаток чужой щеки. С секунду подумав, Габриэль вернулся назад, чуть сместившись для приличия. Пальцы Моррисона тут же проскользили обратно, вплелись в вьющиеся пряди, подбираясь к самой макушке, и Габриэль на минуту прикрыл веки, отдаваясь давно забытому ощущению. Он не любил, когда его волосы трогали, даже мать, но Джеку — Джеку он прощал, а иногда — действительно лишь изредка — понимал, что эти касания на самом деле могут быть приятными. Всё время забывал, что тому, напротив, нравились подобные прикосновения. Блять, да они всегда были слишком разными. Не торопясь, Габриэль поцеловал бледную грудь рядом с розовым ореолом соска. Он больше не оставлял следов на теле Джека, все они сошли, никаких темных пятен. Поднявшись на руках, он прошелся поцелуями до окруженного белым пухом волос пупка, прижался щекой к коже под ним. Здесь Джек был по-настоящему мягким, если не напрягал пресс. Сюда можно было войти ножом: длинное движение прошло бы снизу — вглубь и вверх. Губы Габриэля проследили этот призрачный путь, и, закрыв глаза, он почти промурлыкал: — Джекки-Джекки. — Щёкотно, — Джек вздохнул, — И хоть я и положил болт на утреннюю тренировку, мне стоило бы уже вставать, Гейб. Габриэль деланно возмущённо застонал в его пупок и сместился — одним рывком вперед, с силой прижав любовника собой к постели. — Ты не даёшь мне помечтать! — вкрадчиво и мягко. — О чем? — Об отпуске, малыш. Ты, я и море. — Ты не шутишь? — Хочу опустить тебя туда на руках, будет красиво. Настоящий цветок смерти: красные лепестки, распускающиеся и раскачивающиеся в такт приливу… Джек хмыкнул, выскользнул из ослабшей хватки, взлохматил волосы на своем затылке. — Странно, с романтикой, насколько помню, у нас обоих было не очень. Повернувшись на бок, Рейес поднялся на локте, наблюдая, как тот потягивается и встает, а затем не торопясь рыщет в лежащей на полу одежде в поисках своих боксеров. — Может, в этом-то и вся проблема? Моррисон наклонил голову, посмотрел с прищуром, не скрывая, что откровенно забавляется их разговором. — Будешь исправлять? Споешь мне серенаду? — А что, я знаю пару старых мексиканских песен… — До ваших жгучих красавиц мне далеко, — смех казался теплым, но Джек, отвернувшись, деловито продолжил одеваться, и следующая фраза прозвучала довольно холодно, — В другой жизни послушаю, — натянув штаны, он стряхнул схваченные с пледа футболку и кофту. Габриэль неохотно покинул измятую постель. Радовало, что в этой комнатушке потерять свои тряпки фактически невозможно — любая вещь сразу же бросалась в глаза. Его собственная одежда была не особо бережно, но всё же брошена на стул. — Куда поспешим? — бросил он вопрос в спину уходящему в ванную Моррисону. — На кухню, конечно, — громко донеслось из-за незакрытой двери, — Думаешь, успеем позавтракать до собрания? — Пообедать, Джек. Нам надо хорошенько пообедать. — Яйца, тосты и бекон? — с энтузиастом откликнулся тот. — Куча бекона! — с наслаждением потягиваясь, подтвердил Рейес. — И крепкий кофе, — прибавил Моррисон аккурат перед тем, как открыть кран над раковиной и плеснуть себе в лицо холодной водой. Странно, но настроение Джека вновь резко переменилось. Моррисон не был холериком: не только его поступки, но и эмоции не возникали ниоткуда и не исчезали бесследно. Он был рассудительным, сдержанным и отстраненным — до вчерашнего дня. Но с прошлого вечера Джек пребывал в отличнейшем, ебать его, настроении, и Рейес ощущал злость от того, что совершенно не понимал происходившее под его черепной коробкой. Они не спали вместе первые две ночи после прибытия на базу. Не то чтобы Габриэль щадил любовника, но в первый вечер просто вырубился, стоило голове его коснуться подушки, а во второй Моррисон вдруг включил казавшийся мертвым телевизор, и они тупо просидели, смотря кино до полуночи. Каждый совместный день на Гибралтаре теперь протекал по новой, явно несогласованной, но удивительно рабочей схеме: Габриэль ждал напарника на совместный обед, а ночи они проводили вместе, здесь, в комнате, а если быть точнее, в постели Джека. Утром их пути ненадолго расходились, опять-таки до обеда, и все возвращалось на круги своя. Ежедневно, старательно Рейес восстанавливал статус-кво — видимость их прежней дружбы, мелочь за мелочью воссоздавая ту жизнь, в которой Моррисон избегал ему перечить и охотно опускался на колени, помогая сбросить вечернюю усталость и напряжение. Все началось в первый же день — с черной кружки, якобы забытой на белом столе: сладкий кофе оставил на лакированной поверхности тонкий коричный полумесяц, но Джек старательно проигнорировал этот факт, и любимица Габриэля осталась дожидаться своего хозяина на новом — видном — месте. На следующий день, заявив, что в комнате значительно похолодало, Габриэль принес и кинул на пол перед кроватью шерстяной плед, прихваченный им со склада базы еще в канун Дня всех святых. Не лучший заменитель ковру, тот постоянно сбивался тонкими складками, но Моррисон ни словом не возразил, лишь расправлял колючую ткань периодическими пинками. Этим же вечером Джек поставил на полку под зеркалом в своей ванной дополнительный гигиенический набор: зубную щетку и расческу в пластиковом стакане. Рядом повисли новая мочалка и комплект полотенец. Габриэль с удовольствием наблюдал за этими маленькими изменениями — с тем же удовольствием, пожалуй, наблюдают разве что за вколачиванием гвоздей в свежую крышку гроба давнего врага. Конечно, Ангела моментально узнала о том, где пропадает по ночам ее особый пациент. И даже ее радость от произошедших с ним изменений и полное погружение в анализ результатов новых проб крови не смогли отвлечь Циглер от того факта, что Рейес сам, по собственному желанию и в отсутствии всякого сопротивления со стороны Моррисона, прописался у того с первого же дня возвращения. И в отличие от Уинстона, упорно не замечавшего происходящее между ними двумя, док не смогла остаться в стороне. Пару раз Ангела поднимала эту тему в разговорах. Аргументы стандартные: рядом с Джеком прогресс в возвращении клеток к их реальному возрасту, к устойчивому состоянию регресса не происходил и, логично, вряд ли будет происходить впредь. Еще она осторожно поднимала вопрос, комфортно ли Моррисону с ним. «Ему хорошо со мной», — безапелляционно заявил Габриэль, едва сдерживая раздражение от ее вмешательства в свои планы. Он действительно ни разу не причинил Джеку боли, и не собирался — не здесь, под боком у Ангелы, где она может смешать ему карты. И не сейчас, когда Моррисон был чертовой шкатулкой с нераспознанным секретом. Взломать хитрый замочек можно и ломом, но лишь вдали от Гибралтара и в обстоятельствах, не вызывающих ненужных подозрений. Сейчас же Рейес не собирался гадить там же, где ест. Пришлось остудить пыл дока, с нажимом напомнив — его отношения с Моррисоном лишь их личное дело, и довольно-таки давно. Спустя сутки после появления на полу своей комнаты импровизированного ковра Джек притащил откуда-то второе одеяло. В образовавшемся теплом лабиринте постели найти его спящего ночью становилось не такой уж и лёгкой задачей. Да, в этой маленькой инсталляции прежней семейной жизни Габриэль не забывал о собственных удовольствиях. Пользоваться Моррисоном, как тот сам когда-то пользовался им, оказалось не только правильно, но и ожидаемо приятно. К тому же Габриэль не представлял, чем еще занять совместные вечера. Они мало разговаривали. Масса запретных тем, которые Рейес не поднимал — молчал и Джек. Прежде командирам за глаза хватало разговоров о работе, но теперь трепаться было попросту не о чем, а предаваться воспоминаниям стало опасно: мёртвые агенты Overwatch, мёртвые агенты Blackwatch… Видимо, это и сподвигло Моррисона включать доселе молчащий телевизор. Он всегда любил фильмы про вояк — старые драмы из мира до разумных машин и тотального ханжества победившего пацифизма. Боевики были тем, что нравилось им обоим. Вот только раньше Джек бы с интересом комментировал весь происходящий на экране бред: оба знали, как звучал тот или иной ствол, бессознательно подсчитывали, когда наступала пора пустеть очередной бесконечной обойме невьебенно везучего киногероя, замечали невозможные удары и невыгодно занятые позиции. Но превращение блокбастера в кинокомедию прежде не мешало его просмотру: они всегда разговаривали — не молчали, не замещали слова ничего не значащими прикосновениями. В странной тишине их новой жизни Джека начинало по-стариковски клонить в сон задолго до полуночи, а после секса он и вовсе сразу засыпал, закинув использованные салфетки в предусмотрительно поставленный возле кровати контейнер. И будить его оказалось не столь необходимым, как, притянув себе под бок, досматривать оставшуюся часть старинного боевичка о паре несговорчивых американских снайперов, выслеживающих наркодельца в бескрайних панамских джунглях. Каждое утро Моррисон не торопясь вставал, собирался на тренировку, не будил и не гнал своего новоявленного соседа, и отвратительней всего было то, что Габриэль понимал, надо уйти — до или вместе с Моррисоном, но ни окончательно просыпаться, ни покидать измочаленную простынь как назло не хотелось. Хороший трах, пожалуй, смог бы задержать Джека в кровати на лишние пару часов, но тот в любом случае направился бы в спортзал, на этот раз с Маккри, а Габриэлю крайне не хотелось обедать без помешавшегося на ЗОЖ напарника. Очередная ночь принесла с собой занимательное открытие: Джеку снились кошмары. Габриэль склонялся к нему, пытаясь услышать слова, что не желали произносить крепко стиснутые губы, надеясь увидеть то, что, казалось, приносилось за сомкнутыми веками: злой сон можно было почувствовать по тому, каким тяжелым стало дыхание Моррисона, ощутить, прикоснувшись к напряжённым до белизны костяшкам пальцев, сжавшихся в кулак. Значит, что-то все-таки могло пронять его бывшего командира. Понять бы, что именно — это могло оказаться полезным. Между тем маленький спектакль их воссоединения жил своей собственной жизнью, абсурдной — и неожиданно привычной. Смешно вспоминать, о чем Рейес мечтал когда-то: именно так проводить с Джеком всё их свободное время — не часто совпадающие в расписаниях общие вечера и выходные. Научиться жить без обязательств быть со Штабом на связи 24/7, повсюду таскать рабочие документы и срываться обратно по щелчку пальцев любого из их свежеиспеченных директоров. Судьба зло шутит: вот он, и вот Джек, в одной постели, не валящиеся с ног от усталости, наконец-то позабытые своими коллегами и начальством. Следующей ночью его голова вновь покоится на коленях Моррисона, рассеянная ласка любовника до странного приятна, но они молчат, и Элайас на экране вновь погибает, не в силах выбраться из смертельной временной петли душных красно-зеленых джунглей Вьетнама. Джесси сидел на пластиковой бочке едва ли в трех шагах от Моррисона, вертел в руках потухший окурок и наблюдал, как Солдат расстреливает мишень за мишенью. Ковбой еще не проснулся, зевал помаленьку — помогал Уинстону прошедшей ночью и явно не успел отоспаться, поэтому небольшое состязание, которое они устраивали здесь время от времени, видимо, пока откладывалось. Где-то с три четверти часа назад со стрельбища ушел Жнец — на медитацию в спортзал, и пока не возвращался: оба напарника Джека не горели желанием тренироваться совместно и старательно соблюдали вооруженный нейтралитет. Все подробности проводимой вчера операции Overwatch Маккри уже выболтал и потихоньку приходил в то свое особое состояние духа, когда для любви ко всему миру ему не хватало только догнаться кофеином. Джек тоже улыбался своим мыслям: столь сильное доверие Уинстона Маккри было неожиданной, но довольно приятной деталью его новой картины мира. — Не боишься лететь с ним во Францию? — поинтересовался Джесси почти смиренно. Обманчиво смиренно, если на то пошло. — Док считает, на людей он бросаться не будет. К тому же с нами будет Уинстон. Не думаю, что в этих условиях с ним возникнут какие-либо проблемы. Перезаряжая винтовку, Джек обернулся. Глаза Джесси лучились давно знакомой усмешкой. — Он не ночует в своей комнате. — И? — Ничего, — Маккри подкинул окурок аккурат к медленно ползущему по направлению к ним роботу-пылесосу, и маленький трудяга тут же заинтересовался его подарком, — кроме того, что этот сукин сын получает слишком много доверия от тебя и от дока. Моррисон взял на прицел новую движущуюся мишень. Тренировочный бот выразил ему свое недовольство за точное попадание всего за миг до того, как развалиться на части, словно упавшая на пол игрушка из лего. — Считай, сейчас он под круглосуточным присмотром, Джесс, — попробовал пошутить он. Вышло неловко, но желания объясняться у Моррисона не возникало. — Или ты под его, — резонно заметил Маккри и тут же нахмурился. Моррисон проследил его взгляд. Габриэль приближался к ним тяжелой размеренной поступью хозяина ситуации и даже улыбался — вполне добродушно. Джесси скривился: — Ааа, чёрт, прости, Джек, но я по-прежнему не могу выносить его вконец испоганившийся юморок, так что пойду в гостиную. Без обид. — Без обид, — улыбнулся тот, проверяя оставшееся в обойме количество патронов. В гостиную они зашли едва ли не последними. Ангела, раньше старательно игнорировавшая их планерки, на сей раз тоже была здесь. Стояла у столика с кофеваркой, мешала любимой ложечкой с длинной ручкой сливки и сахар: кофе она пила, скорее отдавая дань старой привычке, чем из привязанности — прежде бессонных ночей у практикующего хирурга было более чем достаточно. Мэй также была тут как тут, сидела-болтала рядышком с Маккри, который наверняка не только пришел самым первым, но и успел всласть поваляться на давно облюбованном им диване. Джек сел напротив ковбоя и спустя пару минут проследил, как на диван рядом с китаянкой опускается этот новый прирученный Фондом Рейес — без перчаток и маски, снявший капюшон и приветливо улыбнувшийся Чжоу. Габриэль протянул ему кружку такой же как и у себя дешевой порции кофеина — чуть запаха, никакого вкуса. Моррисон благодарно кивнул, повернулся, встречая Уинстона — его большой массивный силуэт едва умещался в дверном проеме гостиной. — Хм… Видимо, все готовы? — Да, босс, — отсалютовал ему кружкой Джек. Успел ухватить краем глаза обращенный на себя острый словно скальпель взгляд напарника. Верить, будто Рейес когда-либо будет подчиняться Уинстону — курам на смех. Ни «макаке», ни ему. Солдаты SEP не привыкли быть вторыми. Делить первое место — возможно. Джек задумчиво отпил глоток напрочь испорченной водицы. — Итак, вводная нашего тура в Париж, — Уинстон насколько мог осторожно опустился на кресло — оно скрипнуло да и только — и аккуратно поерзал, устраиваясь. — На самом деле, мы получили приглашение от министерства внутренних дел Франции почти месяц назад. Но затем, — он поднял очки и рассеяно почесал переносицу, — затем они отозвали приглашение, аргументируя это тем, что необходимые специалисты уже прибыли им на помощь. И я… мы посчитали их проблему исчерпанной. — И что же стряслось теперь? — подал голос Маккри. Джесси предстояло еще пару дней просидеть на базе в ожидании возвращения Лусио и его команды — тот отписался, что скоро будет. Вкупе с обещанными бразильцем сигарами, это, пожалуй, было единственным, что скрашивало скучное протирание ковбойских штанин в главном корпусе вместо участия в очередной веселой заварушке. Уинстон пожал могучими плечами. — Если бы мне объяснили. Но на этот раз в министерстве были очень… любезны… В общем, им было сложно отказать. Изначально я планировал привлечь к работе группу Райнхардта, но именно сейчас она занята, и у меня осталось не так много вариантов, кого из наших агентов прислать им в помощь. Судя по тону просьбы, Париж подразумевает отнюдь не развлекательную экскурсию по Елисейским полям, поэтому в команду вхожу я сам, Джек и Габриэль. Ханна обещала прибыть во Францию самостоятельно, поскольку находится недалеко оттуда. — А что насчет медика? — задал закономерный вопрос Рейес, — раз уж парижане намекают на серьезность обстоятельств их дела. — С вами поеду я, — внезапно откликнулась из-за спины Моррисона Циглер. Габриэль поднял бровь, и она пояснила: — В эти же сроки меня пригласили по линии министерства здравоохранения Франции, но, как мы, — Ангела кивнула на насупившегося Уинстона, — подозреваем, всё по тому же поводу. Формальной причиной названа необходимость консультационной помощи реанимационному отделению местной педиатрической больнице. — Врут как дышат? — уточнил Маккри. Уинстон помедлил, и Ангела ответила за него: — Во всяком случае, руководство больницы уже успело лично обратиться ко мне и с нетерпением ждёт встречи. — Есть другие подробности? — Джек не собирался сдаваться так скоро. Добряк Уинстон того и гляди втянет их в новую неприятную историю просто потому, что не способен надавить там, где надо. — В министерстве настаивают на конфиденциальности имеющихся у них данных. Мы вылетаем утром, а в 2 часа дня нас будут ждать на закрытом брифинге, где обещают ввести в курс этого дела. То есть по Парижу у них нет ровным счетом ни-че-го. Джек рассеянно кивнул: он не хотел покидать Гибралтар, но вместе с Уинстоном, оставив Джесси за дозорного — что ж, это может быть не так уж и плохо. Маленькая сильная ладонь медика легла ему на плечо, нежно сжав через кожаную куртку. Пока всё складывалось на редкость удачно. Ангела улыбнулась ему и Маккри, но взгляд дока оставался странно задумчивым и серьезным, а пальцы всё не спешили покидать плеча Моррисона. И Габриэль отчего-то не мог оторвать взгляда от этих тонких пальцев с неброским маникюром, вроде между делом позабытых на старине Джеке. Удивительно, но тот не выглядел обеспокоенным очередной миссией, о которой, стоило признать, не было известно ровным счетом ничего. Не так готовился к операциям организации её бывший командир. Джек казался собран, он улыбался, и что-то в затянувшемся прикосновении к нему дока напрочь сбивало Габриэля с толку. Что-то настолько естественное, что он никогда не удосуживался проанализировать в сходной ситуации и теперь второпях был вынужден искать аналог этой сцены в прошлом. Память откликнулась спустя несколько мучительно долгих минут, мгновенно резанув по венам жаркой волной адреналина. Видели ли вы хоть раз неопытную хозяйку пса боевой породы, не вполне уверенную в том, сможет ли она сдержать своего питомца в окружении собак помельче? Якобы невзначай укладывающую руки на его загривок в бесплодной надежде успеть ухватить сжимающий толстую шкуру ошейник? Древнее воспоминание о прогулке в парке подошло к новой картинке точно пошитая по руке перчатка. Ангела считала Джека опасным — для кого-то из здесь присутствующих. Габриэль ощутил, как волосы встают дыбом: в этой загадке таилась неясная угроза, словно внезапное нападение пресловутого бойцового пса могло стать явью в любую секунду, и собственное тело легко откликнулось знакомым агрессивным инстинктом. Но секунды таяли, как тают на раскаленном шоссе миражи, а по-прежнему невозмутимый Моррисон бережно прихватил пальцы Циглер и, заметив пристальный взгляд из-под густых бровей, неожиданно усмехнулся, а чуть погодя — подмигнул Габриэлю. И окружающее пространство моментально погрузилось в казавшееся навеки почившим «тогда». Джек улыбался с хитрецой — так, как когда еще хранил их общие на двоих секреты. Улыбка лучилась из его ультрамариновых глаз тонкой паутинкой морщин, знакомо изгибая упрямый рот. И в собственном рту Габриэля резко пересохло. Если бывшего командира ныне покойной Blackwatch, будто чертового Скруджа из рождественской сказки, и мог посетить дух прошлого, то, несомненно, это был он — 76-й доброволец небезызвестной программы и личный солдат командира Рейеса. Это с ним Габриэль делил одну на двоих пайку, кутаясь в изгвазданный армейский спальник, с ним грелся редкими тихими ночами в ожидании боя и целовался взасос, пока над остывающими полями сражений гасли последние огни спасительных прожекторов — слишком давно, и словно вчера. Он не помнил, чем закончилось собрание, лишь следовал за Джеком, своим Джеком, который уверенно вёл — дождался его у входа в гостиную и пошел вперед, оглянувшись пару раз, точно ради того, чтобы Рейес мог проверить — не показалось. Руки Габриэля легли на пояс под бело-синей курткой за пару метров до маленькой комнаты, которую они делили. Торопливые поцелуи покрыли шею сзади осторожными укусами. Резкий выдох прозвучал сигналом, и Рейес рванул любовника к стене — и к себе лицом. Моррисон будто специально выбрал самую пустующую часть базы, чтобы здесь поселиться: единственная сонная камера поспешно свернула в их сторону любопытную голову и спустя миг разочарованно поникла. Это не было нападением, а значит, назавтра ничего не значащая видеозапись затеряется в архивах беспристрастной Афины, и никто не увидит алчных поцелуев внезапно вцепившихся в друг друга агентов. Разве они осмелились бы на подобное раньше? Габриэлю пришлось выпустить Джека из своих рук и разобраться с замком комнаты. В неё они буквально ввалились: Джек спиной, сделав два шага до ближайшей стены и стягивая куртку, чтобы через секунду вновь ухмыльнуться и поманить опешившего от собственных чувств напарника. — Иди сюда, большой парень, — позвал к себе хрипло, возбужденно, и Габриэль впечатал широко улыбающегося любовника в стену. Моррисон рванул его плащ, легко расстегнул портупею, проследил грубую линию ширинки большим пальцем. — Заигрываешь со смертью, Моррисон? — столь же хрипло, а ведь не хотел угрожать — снова. Но глаза Джека ярко блестели, и Рейес подхватил того под бедра, вжался, ощутив, как тот хватает, оплетает его руками, подставляясь под новый жаркий укус. Слишком быстро, неконтролируемо, добровольно власть вновь переходила в руки прежнего золотого идола. Что ж, полуснятая водолазка крепко спеленала эти руки за спиной — Габриэль накрутил ее на кулак, фактически связав любовника. Джек хмыкнул, повел плечами. В расширившихся зрачках — любопытство, азарт и ни грамма страха: — Поймал меня? Габриэль оскалился. — Ещё нет, — наклонился, скользнул поцелуем по гладко выбритому подбородку к скуле, отвлекся на спеленутые бицепсы, рукой огладил напряженные мышцы бедер. Остановиться не получалось — пришлось выпустить добычу из рук и окончательно разобраться с лишней одеждой. Откинув покрывало, Джек бросился на кровать первым, раскрутил тюбик со смазкой, и Габриэль последовал за ним, неспешно оттянул широкую резинку черных боксер: — Уже течешь, детка? — потёр себя. — Трахай, или убирайся, — засмеялся Джек. Смуглая ладонь плавно проскользила по выбеленному плечу вниз, походя сжала обнаженный окат бедра, едва касаясь, провела по длинной ноге кончиками пальцев лишь для того, чтобы хищно обхватить холодную голень. Облизнув губы, Джек на удивление неровным голосом просветил: — Обожал, когда ты подтаскивал меня к себе за лодыжки. Рейес замер, ошарашенный этим признанием. — Так, что ли? Джек чуть проехался по постели, прежде чем с легким вздохом встретил пахом темное колено. — Так, Гейб, — закрыл лицо ладонью. Рейес поднял его под мышки, сажая к себе на колени, вынуждая открыть окрасившиеся слабым румянцем скулы. — Хочешь, чтобы я ублажал тебя, Моррисон? — опять угроза, как будто Габриэль защищался, вот только от кого? Голова кружилась, настолько близким и знакомым был старый враг, таким возбуждающим — каждым своим будто провоцирующим движением. — Идея о взаимности чертовски хороша, чтобы быть правдой? — Джек обхватил его шею одной рукой, второй огладил смуглое бедро, приподнимаясь и вновь опускаясь, еще ближе, живот к животу, — Но я не против делать всё для тебя сам. Прикосновения умелых пальцев стало не столь неторопливым, почти нежным, и Габриэль непонимающе нахмурился, глядя в неожиданно посерьёзневшие моррисоновские глаза. А тот, перехватив оба их члена у корня, двинул рукой вверх и, резко выдохнув, зажмурился, послушно открывая шею — под поцелуи, или новые укусы. Шаг назад, который Габриэль не должен был сделать. Аккуратно он потянул розовый сосок, побуждая взглянуть на себя: — Будь готов, бойскаут, — тихо и сипло. И словно противореча собственным словам, повёл сам, сжимая их вместе, покрывая поцелуями волевой подбородок и вслушиваясь в прерывистое, сбившееся дыхание. Горячий, твердый и сильный: Моррисон в его объятии и в его ладони, опасное наваждение, пришелец из прошлого. Он был рядом, и этого оказалось достаточно.