* * *
Выбравшись из тесного Уисга на простор широкой Хабренской губы, приземистая остроносая «Чайка» резво бежит навстречу течению. С запада дует свежий ветер, и на куррахе подняли новомодный треугольный парус. А еще на мачте развеваются два флажка: красный в белую косую полоску — княжества Ронда, перешедший ему от былого королевства Глиусинг, — и красно-желтый — капитанского клана. На красно-желтом — конечно же, изображение серебряной руки Нуады. Ну да, капитан Киллин и его команда — тоже из Дал Каш, как и добрая половина всех камбрийских десси. Пристроившись на скамье рядом с одним из матросов, огненно-рыжим и лохматым бородачом, вовсю трещит языком Орли: повстречала земляка из-под Корки, а тот и рад поболтать с пригожей девицей. Похоже, сейчас ирландке совсем не до своих новых знакомых-«круитни» — впрочем, и тем тоже явно не до нее. Пикты сбились на двух соседних скамейках в плотную кучку и что-то мрачно обсуждают на своем странном, ни на какой другой не похожем, языке. Танька уже знает: в той драке пострадал их пятый товарищ, да так сильно, что был вынужден остаться в керлеонском госпитале на лечение. Странно: похоже, несмотря на приключившееся, Талорк и его рыцари совсем не держат на сиду обиды. А Морлео — тот, кажется, и вовсе глаз с нее не сводит... Танька примостилась в стороне ото всех на корме кораблика и, прижав к губе тряпочку с очередной порцией снадобья старой Марред, задумчиво разглядывает бегущие за «Чайкой» волны, вслушивается в их плеск, в шум паруса, в крики речных птиц. Вот и позади Камбрия, а впереди... А впереди — незнакомая страна: с другим языком, с другими обычаями, с другими людьми. Страна, когда-то выросшая на крови и костях ее соплеменников, — сида даже не замечает, что мысленно называет так самых обычных камбрийцев, а вовсе не сказочный народ холмов. Страна, однажды сумевшая превратиться из безжалостного и непримиримого врага ее родины в союзника и друга, но не ставшая от этого понятнее. Страна, в которой находится в беде ее подруга... Танька переводит взгляд на неведомый мерсийский берег, всматривается в тянущиеся вдоль него зеленые луга, потом недовольно морщит нос, будто бы и правда углядела на них что-то неприятное. Но нет: это всего лишь солнечный луч, высунувшись в прореху облаков, добрался до ее незащищенных глаз... А берег — он, в общем-то, почти как гвентский: такая же полоса буровато-серого песка, такие же луга, такие же виднеющиеся вдалеке рощицы и холмы. Танька вдруг ловит себя на мысли, что даже разочарована обыденностью открывшегося перед ней вида погибшего камбрийского королевства, теперь заселенного пришлым народом: ни развалин, ни пожарищ, ни могил... И сразу же одергивает себя: что же она на мерсийцев-то взъелась? Как будто бы это Мерсия, а не Хвикке с Уэссексом, напала на здешних бриттов во времена королевы Сибн? Вздохнув, Танька отворачивается от борта. Некоторое время она наблюдает, как капитан управляет куррахом, как, ловко орудуя длинным рычагом, нацеливает его нос на очередной стоящий на берегу дощатый щит, как отдает команды матросам — по-ирландски, с привычным Таньке певучим мунстерским выговором, — и в то же время словно бы на каком-то другом, совершенно непонятном, языке... Должно быть, Киллин замечает любопытный взгляд Таньки: он вдруг приосанивается, на мгновение оборачивается и широко улыбается сиде, так что та теряется и смущенно лиловеет. По счастью, солнце как раз прячется за очередной тучей, волны перестают отбрасывать жгучие блики — и Танька облегченно переводит взгляд на Хабрен. Проходит совсем немного времени — и вот уже она, забыв обо всем, наблюдает за резвящейся совсем близко от поверхности воды стайкой мелких рыбешек. — Этнин, а Этнин! — Орли неслышно подобралась к Таньке, теребит ее за плечо. — Нам долго еще плыть-то? Танька пожимает плечами, с недоумением смотрит на подругу. Да откуда же сиде, никогда не бывавшей в этих краях, знать, когда они доплывут до этого самого Уэстбери? Здесь ведь карта не подскажет: надо еще знать, с какой скоростью они плывут, будут ли останавливаться по пути... Уж лучше было бы Орли о таком у кого-нибудь из моряков спрашивать — да хоть бы и у того, с которым они болтали о своем Корки! Но сейчас его уже, пожалуй, не сто́ит отвлекать: матрос при деле — быстро крутит рукоятку большой лебедки, от которой тянется к парусу длинная веревка. Должно быть, так меняют положение па́руса: то ли чтобы удачнее ловить ветер, то ли еще для чего-то... Эх, расспросить бы моряков об управлении куррахом — интересно же! Но это, конечно же, потом: сейчас-то им явно не до того! — Я же тут сама в первый раз, Орли, — принимается объяснять Танька. — Но вроде бы не так уж и далеко нам плыть. Давай уж потерпим немножко! И вдруг понимает: Орли-то не из простого любопытства спрашивает: глаза у нее широко раскрыты, брови приподняты, а щеки, несмотря на загар и на веснушки, заметно побледнели. Явно чем-то встревожена, а то и испугана! — Да что случилось, мунстерская? — Тут говорят, какие-то страшные волны бывают... — немного помявшись, отвечает Орли. И, окончательно смутившись, добавляет: — И вообще, а вдруг она за нами явится? — Кто «она»? — Танька удивленно смотрит на подругу. — Да принцесса же — та, которую здесь утопили!.. Мне Дахи — ну, морячок из Корки — рассказал, откуда у реки такое имя, — мне теперь и не по себе как-то... Вот ведь как бывает: Орли, когда-то переплывшая вместе с женихом и родителями пролив Святого Шора на маленьком куррахе, должно быть, совсем не таком надежном и обустроенном, как «Чайка», боится каких-то речных волн и старых легенд! Сама-то Танька, хоть и впервые оказалась в этих местах, давно знакома с историей о несчастной судьбе юной принцессы Хабрен, когда-то в стародавние времена погубленной злою мачехой, думнонской королевой Гвендолин. В старинных песнях камбрийских бардов поется, будто бы Хабрен не погибла тогда на дне реки, а обернулась речной фэйри. И до сих пор жители приречных ферм и деревенек Гвента и Поуиса верят, что добрая Хабрен хранит их мир и благополучие, что лечит их скот от ведьминской порчи целебными травами на заливных лугах, что защищает невинных девушек от притеснителей — и что горе тому, кто явится к ней с дурными помыслами! Говорят, что от гвентцев это поверье переняли теперь и мерсийцы, что они тоже дарят славной речной фэйри цветочные венки в ее праздник... — Что ты, Орли! Леди Хабрен — она же добрая, да и мы ведь ничего плохого не сделали ни ей, ни ее реке! — Танька сразу же находит нужные слова, на которые «цензору» и возразить-то нечего. Полная правда ведь: образ Хабрен в местных легендах как раз такой и есть! — А как же волна эта? — не успокаивается Орли. — Дахи вот говорит, что она совсем скоро нас нагонит. А еще — что однажды она на его глазах большой куррах утопила, вместе с людьми! Танька лишь пожимает плечами в ответ — а что тут скажешь? Говорят же, что моряки — они такие: любят приврать да прихвастнуть... Правда, за Дайре и Градли из «единички» она ничего похожего не замечала — ну, так они же все-таки, как-никак, студенты Университета! — Эй! — раздается вдруг крик матроса — нового приятеля Орли. — Берегись волны́, подружка! Вон она, к нам бежит! Крик вовсе не испуганный — наоборот, веселый. А потому и Танька остается спокойной, и даже Орли робко улыбается. А волна нагоняет «Чайку», с разгону бьет ее в корму, обдает брызгами, подкидывает вверх, потом бросает вниз, так что у Таньки захватывает дух, а сердце ее замирает от восторга. За первой волной налетает вторая, потом третья... Брызги долетают до Таньки, падают ей на лицо — соленые, почти как на море! А под ногами плещется теперь лужица воды — и в ней трепещет крохотная рыбешка. Сиде даже не надо наклоняться, чтобы узнать ее: ну да, самая обычная колюшка: большущие глаза, серебристое брюшко, темная спинка с тремя колючими шипами... Вроде бы сорная она, бесполезная, на еду не годится: мелкая, костлявая, да еще и колючая. Но какие роскошные гнезда строят ее самцы по весне из кусочков водяных растений, как заботятся об отложенной туда самочками-подружками икре, а потом и о мальках, как охраняют их от хищников! В прошлом году вся Танькина группа больше двух недель наблюдала за таким гнездом, пока мальки наконец не подросли и не разбежались кто куда... Осторожно, чтобы не уколоться, Танька подхватывает рыбку, чуточку, совсем недолго, любуется ею, потом решительно бросает за борт. И задумывается. Ну как еще бы и не задуматься: тогда-то они вели свои наблюдения в совершенно пресной Туи, а тут точно такая же колюшка плавает в соленой воде... Но так же не должно быть! Есть рыбы морские и есть пресноводные: всякий знает, что треску и сардину никогда не встретишь в реке, а щуку и леща — в море. Правда, лосось-то приходит ведь из моря в реки на нерест — так может, и колюшка делает так же? Но нет: Танька видывала стайки колюшек в Туи и весной, и летом, и осенью. Непонятно, странно! Надо будет потом поделиться этой загадкой в Университете — а пока записать наблюдение в свой дневник... — Ты опять пишешь? — удивляется Орли. — Посмотри лучше на берег: красиво же! Хорошее все-таки дерево леди Хранительница себе выбрала! И правда: теперь с мерсийской стороны потянулись заросли черной ольхи. Должно быть, здесь берег посуше — и деревья вымахали на удивление высокими. Стройные стволы, раскидистые ветви, блестящие темно-зеленые листья — будто бы это и не ольха вовсе, а какое-то неведомое волшебное дерево. Вскоре, однако, берег начинает подниматься всё выше и выше над Хабрен, а ольховые заросли сменяются вязовыми. «Ну да, ольховые шишки ведь разносятся водой, а плодики вязов — ветром. Должно быть, так высоко вода Хабрен не поднимается даже в весеннее половодье — вот и не попадают туда семена ольхи... Но вяз — тоже хорошее дерево. Что только не делают из его древесины: и сваи, и мебель, и обручи для бочек, и даже длиннющие гвентские боевые луки! Сказывают, друиды прежних времен считали вяз деревом Мабона, бога солнца... Да что друиды — его и мэтресса Анна Ивановна так называет — то ли в шутку, то ли всерьез». Между тем «Чайка» огибает небольшой мыс, берег становится высоким, нависает над Хабрен крутым красно-бурым обрывом. Потом справа вдруг появляется свинцово-серая, кажущаяся совсем тусклой под пасмурным, затянутом сплошными тучами небом лента воды — какая-то речка, впадающая в Хабрен. Речка эта кажется Таньке совсем узкой, не идущей ни в какое сравнение с Хабрен, однако куррах уверенно заворачивает в нее и, теперь уже на веслах, продолжает свой путь вверх по течению. Русло речки часто меняет направление, поворачивая то вправо, то влево, — кажется, она с трудом пробивает себе путь между поросших все теми же вязами холмов. Некоторое время Танька развлекает себя тем, что пытается угадать, в какую сторону повернет речка за очередным холмом. Вскоре, однако, это занятие ей наскучивает, и, ошибившись в очередной раз, сида переключается на рассматривание берегов — высоких, мрачных, угрюмо нависающих над водой. Однако вид у берегов оказывается на удивление однообразным: километр за километром тянутся и тянутся вдоль них бесконечные заросли вязов, и лишь кое-где сквозь эту темно-зеленую кожу холмов подобно старым шрамам проступают голые, совершенно лишенные растительности буровато-серые каменистые обрывы. И ни деревеньки, ни фермы, ни еще какого-нибудь признака присутствия человека... Наконец, миновав нависший над рекой огромный темно-серый утес и преодолев еще пару поворотов русла, «Чайка» сбавляет скорость. Плеск весел стихает, и теперь Танька отчетливо слышит, как тяжело дышит ближайший к ней матрос. А на берегу в просветах между стволами вязов вдруг показывается деревушка: низкая изгородь из кривых тонких жердей, за ней — несколько приземистых скособоченных буровато-серых деревянных хижин под высоченными двускатными крышами, такими же бурыми, как и стены. Из-под крыши ближайшей хижины тоненькой, едва заметной струйкой тянется сизый дымок. Ветер подхватывает его, закручивает, прижимает к земле — и уносит прочь от берега, вглубь мерсийских земель. А вот и местные жители! Прямо перед хижиной женщина неопрятного вида и непонятного возраста гоняется с хворостиной в руке за тощей черной свиньей; острый Танькин слух, несмотря на большое расстояние и на шум волн, отчетливо улавливает визгливую брань на чужом языке, перемежающуюся громким хрюканьем недовольного животного. На женщине выцветшее когда-то красное платье и рваный серый передник. Желтоватая тряпичная повязка скрывает ее волосы — это так странно, так непривычно: можно даже подумать, что женщина — страшная грешница, прячущаяся под ней от взора господня. А поодаль стоит лысый бородатый старик в заплатанной синей тунике и буро-зеленых штанах. Опершись на серо-желтую узловатую клюку, он, подслеповато щурясь, смотрит в Танькину сторону и, кажется, вовсе не замечает происходящего вокруг. И, в довершение всего, рядом со стариком копошатся в грязи полуголые ребятишки... «Так вот, значит, какова она, жизнь саксов!» — Танька долго не может отвести глаз от непривычного, удивительного для нее зрелища, сразу и живописного, и отталкивающего, и отчего-то вызывающего сострадание. — Хвикке, — неожиданно раздается ломкий, почти мальчишеский, голос возле самого уха сиды. — А? Что? — Танька вздрагивает от неожиданности, резко оборачивается — рядом с ней юный рыцарь-пикт, Морлео. Тихо примостился рядом с ней на скамейке, держится за борт, смотрит на Таньку с улыбкой и с той неуместной нежностью, от которой так и хочется спрятаться. А где же Орли? — да вот же: сидит на соседней скамейке — тоже деревню рассматривает. — Хвикке это, леди, — поясняет Морлео. — Оставшиеся. Танька кивает и тихо, почти неслышно, вздыхает. История этого саксонского племени, поучительная и печальная одновременно, ей хорошо известна. Обосновавшись некогда на опустошенных бриттских землях, оно успело даже обустроить себе отдельное королевство. И, может быть, так и жили бы саксы-хвикке до сих пор по соседству с Камбрией — но вышло иначе. Позарился их король на обустроенные еще в римские времена земли Гвента, пошел на него войной — да не один, а сговорившись с правителем соседнего Уэссекса. И ударили они своими армиями по самой восточной части Камбрии. В другом мире, в том, откуда пришел мамин Учитель, Хвикке и Уэссекс примерно в те же времена навсегда отобрали у Гвента восточные земли, окончательно оттеснили бриттов в Камбрийские горы — так, что спустя несколько столетий те превратились в полудикий народ пастухов и позабыли почти всё, чему когда-то научились у римлян. Но здесь на пути войск Хвикке и Уэссекса встали объединенные силы камбрийских королевств и Мерсии. Армия, которую возглавила древняя богиня-воительница Немайн... Танька много раз пыталась вообразить свою маму мчащейся в боевой колеснице с клевцом в руке или склонившейся над «подобием»-картой в окружении лучших полководцев союзных королевств — и каждый раз ничего не получалось. А когда жаловалась ей на недостаток воображения — та только смеялась... Мэтр Полибий, университетский преподаватель истории, бывший военный, так и оставшийся неравнодушным к войнам и сражениям, утверждал на своих лекциях: тогда случилось невероятное. Уступая саксам и в численности войск, и в вооружении, Камбрия и Мерсия сумели победить! Это сейчас, похоже, камбрийцы верят, что иначе и быть не могло, — даже обидно за маму, если вдуматься! И саксов многие из Танькиных однокурсников считают вовсе не страшными, потешаются над их неотесанностью, рассказывают о них, а заодно и об англах, не особо отделяя одних от других, разные смешные истории. Достается даже нынешнему мерсийскому королю Пеаде, прославившемуся своей невероятной, до нелепости, любовью ко всему камбрийскому и римскому. А о судьбе жителей бывшего королевства Хвикке мало кто и вспоминает. Ну, выгнали их обратно на континент — так и поделом! А то, что исполненные праведного гнева камбрийцы, мерсийцы и британские десси высаживали тогда с трофейных кораблей и с больших ирландских куррахов отчаявшихся саксонских женщин вместе с детьми прямо к подножью голых алебастровых скал Австразии, что там их сразу же хватали местные работорговцы, франки и фризы, — так горе побежденным! Да, именно так, словами древнего кельтского вождя Бренна, захватившего когда-то Рим, и ответил мэтр Полибий Таньке, когда та попыталась выразить хвикке хоть какое-то сочувствие. А что стало с теми, кому все-таки позволили остаться? От мэтра Полибия Этайн тогда не сумела узнать о них почти ничего. Да, есть оставшиеся — но их очень мало. Занимаются земледелием под надзором бриттов-элметцев из «легиона сирот». И всё. Вот и не сводит сейчас Танька любопытных глаз с последних представителей некогда грозного племени, вот и вслушивается в звучание непонятных саксонских слов... А рядом с ней, между прочим, сидит сейчас настоящий пикт, тот самый, песню о последних из которых она так неудачно попыталась спеть вчера! Не удержавшись, Танька переводит взгляд на Морлео. Да ничего такого уж необычного в нем вроде бы и нет. И вовсе никакой он не карлик: да, невысок, но камбрийцев такого роста в Кер-Сиди полным-полно. И лицо у Морлео тоже было бы совсем обычным, если бы не эти нелепые синие узоры... Впрочем, он, пожалуй, и с узорами все равно симпатичный: густые темные волнистые волосы до плеч, выразительные серые глаза, трогательные веснушки на носу, чуть пробивающийся темный пушок на красных от смущения щеках и над верхней губой... И даже свежая царапина на лбу его совсем не портит! Кажется, Морлео замечает обращенный на него любопытный взгляд сиды — только вот понимает его по-своему. И, покраснев еще больше, принимается объяснять на жестко, по-уладски, звучащем ирландском: — Я тут второй раз, леди. Когда мы с сэром Талорком в Арморику ездили, то как раз в этой деревне на берег и высаживались. Тут что-то вроде заезжего дома есть — переночевать особо негде, но накормить — накормят. — Так это Уэстбери и есть? — Танька даже немного разочарована: ну совсем не так она представляла себе конечный пункт своего речного путешествия. Ожидала, будет большой город, наподобие Кер-Сиди или Кер-Леона — а оказалось... — Ну да, — кивает Морлео. — Вроде бы так и называется. Тут еще развалины неподалеку какие-то есть — у них отдельное название, совсем мудреное. Бриштёр¹, что ли? Ну так там и правда всё расколочено вдребезги... — Бригстоу? — изумленно выдыхает сида, припомнив историю войны с Хвикке. Выходит, что-то всё-таки осталось от этого саксонского города? А мэтр Полибий рассказывал, что камбрийцы стерли Бригстоу с лица Земли — чтобы хвикке уж точно не вернулись... — Точно! — радостно восклицает Морлео. А Танька, вовсе позабыв о хвикке, с трудом сдерживает смех. Надо же: это Бригстоу-то — мудреное название?! Да это сущая ерунда по сравнению со знакомыми по урокам географии названиями пиктских деревень — уж с ними-то точно язык сломаешь: Аберброзок, Миггевезе, Балмахозе, Абирбузеноз... Вот право же, даже повезло, что губа разбита: по крайней мере, не рассмеешься, Морлео не обидишь! А тот сидит совсем рядом с сидой и, кажется, дышать не смеет. А потом вдруг, запинаясь и пряча глаза, предлагает: — Леди, а хотите, я вам эти развалины покажу? Этайн растерянно смотрит на Морлео. С одной стороны, прилично ли это, идти на прогулку с едва знакомым молодым рыцарем — особенно если он вот так на нее смотрит? С другой — интересно же! Но не успевает Танька даже толком решить, соглашаться или нет, как уши ее уже взметаются вверх от радости, приподнимая волосы, норовя вырваться из-под них на свободу, и как в ответ прямо-таки вспыхивают от счастья глаза Морлео. «Ой, я, кажется, кивнула...» — приходит в голову запоздалая мысль. Громко, совсем по-маминому, фыркает Орли. Танька удивленно поворачивается к ней: та хмурится, исподлобья смотрит на сиду с укоризной, потом бросает угрюмый взгляд на Морлео, морщится, отворачивается... Да что такое случилось — ревнует она, что ли? Потом вдруг приходит догадка: Кайл! Ну конечно же! Вот Орли-то помнит о своем троюродном брате, блюдет его интересы — а Танька о нем и не вспоминала ни разу столько времени — уж точно ни в «Козероге», ни потом! Зато она, кажется, — и тут сида чувствует, как щеки у нее начинают прямо-таки пылать огнем, — уже на других заглядываться стала: сначала на Овита, а теперь вот на этого мальчишку!.. Да что же делать-то? — Орли! Ты ведь пойдешь с нами? — спасительный выход, кажется, все-таки находится. Подруга важно кивает, чуть заметно ухмыляется. — А и пойду! Может, мне тоже посмотреть охота! И поникшему Морлео не остается ничего другого, кроме как уныло кивнуть в ответ.* * *
Капитан Киллин всматривается в стремительно приближающийся берег и, не выпуская из правой руки рычага, делает левой какие-то знаки своим матросам. Рыжий лохматый Дахи, тот самый, что когда-то болтал с Орли, теперь снова управляет парусом, крутит рукоятку лебедки. Другой матрос, светловолосый, краснолицый, с длиннющими усами и с густой рыжеватой щетиной на щеках и подбородке, быстро перебегает на нос «Чайки», принимается возиться с какой-то толстой цепью. Под плеск весел куррах начинает разворачиваться кормой к берегу, нацеливаясь на маленький деревянный причал, совершенно безлюдный и какой-то неухоженный. Наконец еще один моряк, очень похожий на капитана бородач, ловко прыгает с кормы на причал, быстро набрасывает веревку на какую-то похожую на крест штуку. Возле носа «Чайки» раздается всплеск — в воду падает якорь. — Прибыли! — улыбается Таньке сэр Талорк. — Отсюда до Бата вашего уже рукой подать!