Этайн, дочь Хранительницы

      Солнце неторопливо выползло из-за облака, низко повисло над горизонтом. Скользнув по кроне одинокого старого ясеня, предзакатные лучи упали на узкую тропку, тянувшуюся через покрытую отцветшим бурым вереском пустошь. Двое путников, шедших по тропе, — пожилой сутулый мужчина с широкими плечами кузнеца и высокая полная женщина чуть помоложе — сразу ускорили шаги. Миновав ясень, они торопливо пересекли обступавшие тропу с обеих сторон заросли колючего терна. Вскоре тропинка встретилась с наезженной колеей проселочной дороги.       Возле развилки женщина приостановилась, бросила хмурый взгляд на тусклый оранжевый диск.       — Стемнеет скоро, — недовольно произнесла она, по-северному шепелявя.       Мужчина согласно кивнул.       — Зря и ходили, — с досадой продолжила женщина. — Лучше было святому Нектану свечку поставить, чем этой Ллиувелле кланяться. А я вот говорила тебе!       Мужчина мрачно посмотрел на свою спутницу, поморщился.       — Охота тебе сва́риться, Палус? — буркнул он наконец. Голос у него оказался низкий, хрипловатый, и слова он произносил тоже с северным выговором. — Поспешай лучше: авось дотемна поспеем!       Женщина недовольно поджала губы, но ускорилась. Прошла еще с десяток шагов.       И вдруг остановилась. Замерла, прислушалась. Потом вполголоса пробормотала — сразу и удивленно, и испуганно:       — Никак едет кто-то?..       — Брось, — равнодушно отмахнулся мужчина. — Кого сейчас к ней понесет?       — Точно тебе говорю! — не унялась женщина. — Это ты в своей кузнице оглох совсем, а я-то хорошо слышу! Давай-ка переждем от греха подальше.       Мужчина недоуменно пожал плечами, однако послушался: остановился, даже отступил назад.       И вовремя.       В вечернюю тишину разом ворвались стук копыт, скрип колес и позвякиванье сбруи. Еще через несколько мгновений из-за ближнего пригорка вынырнул фургон. Две низенькие лошадки, серая и гнедая, с тяжелым топотом пронеслись мимо путников, всхрапывая и роняя пену. Худая темноволосая женщина, привстав на облучке, яростно нахлестывала их вожжами. А по сторонам от нее примостились двое созданий — ох, не видеть бы таких даже в кошмарном сне! По правую руку от возницы восседал крохотный, не достававший той и до пояса, человечек с огромным выпуклым лбом. Слева же устроилась... Пожалуй, ту рыжую девицу при беглом взгляде можно было бы счесть даже миловидной — если бы не мертвенная, до синевы, бледность ее лица и не торчавшие из-под взлохмаченных медных волос растопыренные заостренные уши. В довершение всего, пролетая мимо развилки, девица вдруг зыркнула нечеловечески огромными глазищами, и те полыхнули зловещим кроваво-красным огнем.       Мужчина охнул, ошарашенно посмотрел стремительно удалявшемуся фургону вслед, потом размашисто перекрестился.       — Ин но́минэ па́трис эт гви́хлии эт спи́ритус са́нкти...¹ — пробормотал он свистящим шепотом, запнулся, потом громко икнул — и наконец решительно договорил: — А́мен!       Его спутница недоуменно повернулась и, подслеповато сощурившись, дотронулась до его рукава.       — Ну и дела, Палус, — тихо пробормотал мужчина себе под нос. — Вроде же не Калан-Гаэф...       Недоумение на лице женщины сменилось тревогой.       — Ты чего, Гито?       Мужчина непонимающе посмотрел на нее и ничего не ответил.       Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом женщина опомнилась, встрепенулась — и вдруг принялась втолковывать мужчине, как маленькому ребенку:       — Гито, миленький, да это же просто колесница! Ну что с тобой, ягненочек мой?..       — Ягненочек! — передразнил тот, с трудом переведя дух. — Я-то, может, и глухой, зато пока не ослеп! Видела, как у девки глаза светились? А уши ее приметила?       Женщина понуро опустила голову и тяжело вздохнула.

* * *

      Раскачиваясь из стороны в сторону, разбрасывая комья грязи из-под колес, фургон мчался по проселочной дороге. Гвен так отчаянно спешила, что, вопреки своему обыкновению, почти не щадила лошадей. Во что бы то ни стало стремилась она увидеть Мэйрион до заката. Странная, но упорная мысль с самого утра поселилась в ее голове и ни в какую не желала уходить. Успеет — Робин будет жить! А не успеет...       Перечеркнутый широким грязно-фиолетовым мазком облака солнечный диск уже касался горизонта, когда фургон приблизился к поросшему высоким кустарником земляному валу — остатку то ли заброшенного селения славного народа, то ли просто древней гробницы. Сразу после вала дорога вдруг разветвилась. Узкая, явно пешая тропка потянулась к совсем близким развалинам Кер-Брана, а старая, изрядно затянувшаяся вереском, но все еще заметная колея круто забрала вправо, норовя обойти Бранов холм стороной. Останавливать лошадей Гвен не стала, лишь чуть придержала их — чтобы, упаси боже, не опрокинуть фургон на повороте. И, полагаясь на память, продолжила путь по правой дороге.       — Госпожа Гвен, нам разве не наверх? — раздался вдруг удивленный голос Этайн.       Поглощенная злополучной назойливой мыслью, Гвен даже не сразу поняла вопрос. Сообразила лишь потом — и покачала головой.       — Там только руины. А дом — в старой деревне. Тут совсем рядом.       Увы, «рядом» не всегда означает «быстро». За поворотом дорога сразу испортилась. Снова застучали под колесами бревна гати, а вскоре впереди маслянисто заблестела вода. Гвен поспешно натянула вожжи, но, видимо, опоздала: фургон если и замедлил бег, то совсем немного.       С шумом и чавканьем лошади с ходу влетели в огромную лужу. Из-под копыт во все стороны полетела жидкая грязь. Под колесами зажурчала, забурлила, захлюпала вода. Фургон тряхнуло раз, другой, потом он резко наклонился вперед.       — Ох вы ж мои миленькие... — только и прошептала Гвен, когда лошади рывком выдернули передок фургона из глубокой ямы. Но не успела она облегченно вздохнуть, как в ту же самую яму с громким плеском обрушились задние колеса.       Дернувшись, фургон резко остановился. Испуганно заржала гнедая Звездочка. Ойкнула сидевшая возле Гвен Этайн. Сама Гвен удержалась на облучке чудом: пожалуй, окажись толчок хоть чуточку сильнее — и она вылетела бы вперед, прямо под копыта.       Едва переведя дух, Гвен сразу же повернулась к сиде. Обнаружив ее на прежнем месте, немного успокоилась. Потом поискала глазами Эрка — тот тоже нашелся рядом на облучке. Спросила, обратившись к обоим сразу — и к мужу, и к Великолепной — вопреки всем приличиям:       — Вы как, все целы?       — Всё хорошо, госпожа Гвен, — быстро проговорила Этайн дрожащим голосом.       — Уф-ф... — выдохнул Эрк и вдруг весело подмигнул: — Ты, Гвеног, даже не надейся. От меня так просто не избавишься!       В ответ Гвен натужно улыбнулась. Увы, смеяться ей совсем не хотелось. Страшно было и подумать, что́ могло твориться сейчас внутри фургона. Воображение рисовало ей жуткие картины: упавшего с полки Робина, Беорна с разбитой, окровавленной головой...       Гвен тряхнула головой, отгоняя видения. Те, однако, никуда не делись, так и остались стоять перед глазами. Тогда она попыталась избавиться от них иначе — посмотрела по сторонам: сначала на восток, где виднелись темные заросли кустарника, покрывавшие зловещие развалины древней крепости, потом в противоположную сторону. И окончательно упала духом.       Солнце уже почти совсем спряталось, лишь самый его краешек виднелся над блестевшей под закатными лучами полоской далекого моря. А и справа, и слева от него двумя широкими языками на вечернее небо выползали из-за горизонта плотные темные тучи — норовили погасить костер вечерней зари, а потом, может быть, и вовсе затянуть весь небосвод. И, конечно, никакой надежды поспеть к Мэйрион до заката уже не оставалось...       — Гвеног, да что с тобой? — вдруг встревоженно спросил Эрк.       Вздрогнув, Гвен очнулась. И сразу же лихорадочно принялась придумывать ответ — правдоподобный и безобидный. Признаваться в глупых страхах ей не хотелось никому — даже мужу.       Лгать ей, однако, не пришлось. В фургоне вдруг послышалось шебуршание. А затем из-под полога на облучок выбралась Орли — удивленная, встрепанная, но вроде бы не заплаканная и даже не испуганная по-настоящему. И тут Гвен вдруг полегчало. Не то чтобы тревога отпустила ее совсем, но почему-то стало намного спокойнее.       А Орли задумчиво посмотрела сначала на задранный вверх передок фургона, потом на плескавшуюся под колесами воду и, покачав головой, выразительно произнесла:       — Ого!       Гвен кивнула: вот уж и правда «ого» — лучше, наверное, и не скажешь! И, решившись наконец, спросила, затаив дыхание:       — Робин там как?       — Всё так же, — просто ответила Орли. — Ничего хорошего, но и хуже не стало.       — А Беорн?       — Он у Санни. Та ему вроде бы сказку рассказывает.       Тут Гвен наконец перевела дух. Кажется, обошлось! Только вот...       — Видишь? — вздохнула она, показав рукой куда-то вниз. — Вот что теперь делать?       — Вижу, — кивнула Орли и пожала плечами. — Как что? Выбираться, пока совсем не стемнело.       Гвен хмуро кивнула. Что надо выбираться — это и так было понятно. Только вот как?       — Я сейчас сле́зу, — подумав, добавила Орли. — Гляну, что там с колесами.       — А давайте я тоже спущусь, — вдруг сказала Этайн. — И подожду внизу. Лошадям легче будет.       Гвен посмотрела на худенькую, тоненькую как тростинка сиду и невольно улыбнулась. Но перечить не стала.       Неожиданно к девушкам присоединился и Эрк. Спускался он, как всегда, медленно, с опаской нащупывая ногой сначала дышло, а потом почву. Прежде в таких случаях Гвен всегда помогала мужу: боялась, что тот оступится и упадет. А тут она почему-то оплошала, не сообразила вовремя. Но ничего дурного не случилось: подоспела Этайн, протянула ему руку.       Очутившись внизу, Эрк первым делом обошел упряжку вокруг. По пути он заглядывал под каждое колесо, задумчиво трогал спицы и ободья, вздыхал, качал головой, а под конец мрачно изрек:       — Да, ну и дела! Тут думать надо.       Шедшая за ним следом Орли вдруг хмыкнула.       — Да что тут думать! Взять из гати пару бревен да засунуть под колеса, — уверенно заявила она, словно прежде только и делала, что вытаскивала застрявшие повозки из дорожных луж.       И не успела Гвен опомниться, как Орли уже закричала, повернувшись к фургону:       — Эй, Санни, тут дело есть! Давай-ка вылезай!       Должно быть, кто-нибудь посторонний, увидь он происходившее потом, посмеялся бы вволю. Три молоденькие девушки и женщина постарше сначала усердно выковыривали из земли мокрые угольно-черные бревна, потом, пыхтя от натуги, волокли их по поросшей жухлым вереском дорожной обочине, потом заталкивали под фургон, в чавкающую темную жижу. А рядом с ними суетился, размахивая короткими ручками, маленький нескладный человечек, казалось, только мешавший им работать и уж точно ничем не помогавший.       Самим им, впрочем, было вовсе не весело. Оба бревна, с виду такие тонкие, на деле оказались тяжеленными, основательно напитавшимися водой. Таская их, девушки мало того что чуть не надорвались, так еще и с ног до головы перемазались въедливой дорожной грязью, искололи ноги и изодрали одежду тут и там попадавшимся вдоль дороги колючим бодяком. И опять Гвен втайне огорчалась тому, что неугомонная Этайн трудилась наравне со всеми. Ну разве пристало такое дочери базилиссы, да еще и сиде!       Но самым скверным оказалось другое: пока они вытаскивали фургон из лужи, совсем стемнело. И дело было даже не в том, что Гвен теперь почти ничего не видела. За вожжи уверенно взялась Этайн — вот уж воистину благословенным оказалось сейчас ее ночное зрение! Лошади — те темноты тоже особо не боялись: пофыркивали, но по дороге бежали все-таки шустро. Но отступивший было страх за Робина теперь снова вернулся к Гвен — и обернулся мучительным чувством безысходности и отчаяния.       Ехали они совсем недолго. Вскоре Гвен почудилась во мраке памятная с прошлого приезда полуразвалившаяся каменная ограда. Еще через мгновение Этайн закричала лошадкам, подражая их хозяйке:       — Уэ, миленькие!       Лошади послушно стали, фургон замер. Стало вдруг тихо-тихо. Но не успела Гвен перевести дух, как с востока, со стороны Бранова холма, донеслось сиплое карканье потревоженной вороны.       Гвен ахнула, испуганно перекрестилась.       — Дорога кончилась, госпожа Гвен, — растерянно проговорила Этайн.       Гвен отрешенно кивнула. Какая теперь разница: все равно солнце зашло, все равно они уже опоздали!       — Приехали, — через силу вымолвила она. — Дальше только пешком.       А сама так и осталась сидеть на облучке.       Похоже, ее подавленное настроение каким-то непостижимым образом передалось и остальным. Замолкли доносившиеся из глубины фургона приглушенные голоса. Звякнув напоследок сбруей, разом замерли обе лошадки. Затаились, совсем затихли и без того молчаливые осенние птицы. Заполошная ночная ворона тоже больше не подавала голоса. И только странные назойливые мысли никак не желали утихать, всё крутились и крутились в голове Гвен.       «Та ворона — зачем она кричала? — думалось ей. — Когда-то воро́ны служили верой и правдой самому Брану Благословенному — но того давным-давно уже нет на свете, и даже голова Брана похоронена далеко от его родных мест, в оскверненном, опустошенном саксами Кер-Лундейне. И кто разберет теперь, что́ хотела сказать вещая птица своим криком — просто ли оплакивала она своего прежнего господина или пыталась о чем-то предупредить тех, кто явился в неурочный час к стенам его осиротевшей крепости?..»       — Вам совсем темно, госпожа Гвен? — долетел вдруг до сознания встревоженный голос Этайн. — Хотите, я сама поищу дорогу?       И тут Гвен встрепенулась. Леди Этайн — вот же кто может разрешить загадку! Она ведь как-никак сида, да к тому же еще и дочка самой Немайн — а значит, состоит с воро́нами в родстве и должна их понимать.       — Леди, — вымолвила она осторожно. — Та ворона — вы слышали ее?       — Да, конечно же, госпожа Гвен, — сразу отозвалась Этайн. В голосе ее послышалось недоумение, даже легкое замешательство, и Гвен совсем смутилась.       — Я вот подумала, леди... — чуть запнувшись, продолжила она все-таки. — Вдруг та ворона... Вдруг она пыталась сказать нам что-то важное, от чего-то предостеречь?       — Предостеречь? — переспросила Этайн с удивлением, чуть помолчала — а потом вдруг горячо воскликнула: — Что вы, госпожа Гвен! Просто ее кто-то напугал — ну, куница какая-нибудь явилась... Куницы — они ведь водятся в этих рощах, правда же?       О куницах, живущих в окрестных лесах, в Босвене прежде вроде бы и правда говорили. Гвен вдруг опомнилась. Смутилась она еще больше, но зато безотчетный суеверный страх опять отступил. А на смену ему тут же явились совсем другие заботы, куда более правильные, куда более насущные. Вот удастся ли, например, разглядеть в сумерках тропинку? Удастся ли дойти до дома Робина и Мэйрион без неприятных приключений?       Причины для таких опасений и в самом деле имелись — и дело было вовсе не в жившем будто бы в окрестных развалинах Малом народце. Среди кустов и бурьяна запросто могли скрываться невидимые в ночи препятствия: и ямы, и канавы, и большие камни. Но к Мэйрион, как бы то ни было, все равно следовало идти. Ну не опускать же руки, не поддаваться же собственным дурным выдумкам!       Собравшись с духом, Гвен решилась. Осторожно свесила ногу, попыталась нащупать ею невидимое в сгустившейся темноте дышло. Не получилось: нога провалилась в пустоту. Непроизвольно Гвен вскрикнула — но на облучке удержалась, не упала.       — Госпожа Гвен! — испуганно ахнула Этайн. — Да подождите же, я вам сейчас помогу!       И не успела Гвен опомниться, как сида легко, будто птица, сорвалась с места и спрыгнула на землю.       А еще через мгновение щиколотки Гвен коснулась теплая ладошка.       — Чуть поправее, госпожа Гвен! — скороговоркой прошептала Этайн. — Ага, вот так!       Едва лишь Гвен очутилась внизу, как позади раздался громкий шорох. Тут же фыркнула и переступила ногами гнедая Звездочка. Заскрипели колеса.       «Эх, лошадок бы распрячь», — мелькнула в голове Гвен запоздалая мысль.       А затем наверху раздался звонкий голосок:       — Гвен, Гвен!       Беорн! Ох!       — Что ты, что ты! Разве можно кричать, маленький? — тут же испуганно воскликнула Санни — и, перейдя на полушепот, принялась ему что-то втолковывать.       Застыв, Гвен вслушивалась в доносившиеся из фургона звуки. Ох, только бы Санни сумела успокоить мальчонку! Но тихих слов Санни было не разобрать, а Беорн и вовсе молчал. Внезапно она поймала себя на дурном, неприятном чувстве: отрывистые звуки саксонской речи, такой привычной в Мерсии, сейчас раздражали ее, казались чуждыми, неуместными здесь, в самом сердце Керниу, словно это Санни, а не разбойники из болот, погубила несчастную Нориг.       А потом в ее мысли снова ворвалась напевная скороговорка Этайн:       — Куда нам дальше, госпожа Гвен?       И опять спало наваждение. Да разве же в языке дело? Сейчас главное — что Беорн не увязался за нею — с такой ногой-то, да еще и в темноте! А язык — подумаешь! Неужели они с Эрком не выучат мальчика говорить по-бриттски?       — Здесь где-то у ограды была тропинка, — поспешно ответила Гвен и, вдруг спохватившись, ахнула: — Ой, лошадки-то не привязаны!..       — Я подержу, — с готовностью откликнулась Орли. Ее безмятежная бодрость сразу и обрадовала Гвен, и насторожила: почему-то она показалась напускной, неискренней. Впрочем, задумываться Гвен было особо некогда. Этайн уже протягивала ей руку, звала за собой.       Это было так странно — идти по таинственному, жутковатому ночному пустырю среди кустарника и каменных развалин, держась за руку самой настоящей сиды! И ведь вроде бы уж кто-кто мог бы такому удивляться, но никак не Гвен: сколько лет прожила она бок о бок со своим Эрком, искренне считая его фэйри-подменышем! А вот поди ж ты — удивлялась. Может быть, дело было в том, что Эрк, хотя и верил в свое необыкновенное происхождение, был на самом деле земным, понятным? Или она попросту давно уже к нему привыкла?       И снова Гвен одернула себя. Нашла же она время для праздных размышлений: так и оступиться в темноте недолго! А вокруг и правда царила тьма — не то чтобы совсем кромешная, но густая, плотная. Тут и там на ночном небе виднелись звезды, но луна так и не появилась: то ли она всё еще пряталась за облаками, то ли решила вовсе не подниматься на небосклон. Во мраке Гвен едва различала силуэты разбросанных по пустырю высоких кустов терновника, а старинный, полуразвалившийся каменный забор, тянувшийся вдоль тропинки, казался ей бесконечным и бесформенным сгустком тьмы. И даже силуэт Этайн, шедшей впереди в полушаге от Гвен, расплывался перед ее глазами нечетким светлым пятном.       Этайн двигалась очень медленно: видимо, заботилась о Гвен и старалась не спешить. Иногда она все-таки забывалась и ускоряла шаг — но сразу же спохватывалась. Шаги сиды были на удивление бесшумны: казалось даже, что она не идет по земле, а плывет по воздуху. Зато у Гвен под ногами то и дело похрустывали сухие веточки и мелкие камешки. Почему-то она отчаянно стеснялась этого, казалась себе неуклюжей, неловкой. В довершение всего ее угораздило еще и зацепиться рукавом за колючую терновую ветку — и, похоже, она не только порвала платье, но и слегка оцарапала руку. Виду, что ей больно, Гвен, однако, не подала: не захотела огорчать Этайн.       А потом неожиданно они вышли к жилью. Перевалили через бугор — и сразу уютно потянуло торфяным дымком и пряным травяным запахом — то ли чабреца, то ли шалфея.       — Хижина, — вполголоса проговорила Этайн. — Это ведь домик Робина и Мэйрион, да?