Этайн, дочь Хранительницы

      Черная ольха — дерево странное. Поселяется она чаще всего там, куда вода приносит ее соплодия-шишечки, но сама-то любит места более сухие. Вот и получается, что лучше всего растет она там, куда без человеческой помощи почти никогда и не попадает.       Городской парк Кер-Сиди был разбит на сухом месте, и посаженные в нем ольховые деревья чувствовали себя хорошо. Эта развесистая ольха росла в парке с самого его основания и была в нем едва ли не самой высокой и пышной. Несмотря на то, что весна совсем недавно вступила в свои права, ольха уже успела распустить не только длинные зеленовато-бурые сережки, но и блестящие темно-зеленые листья с крупными, словно выточенными ювелиром жилками. А у основания ее темного трещиноватого ствола находилась недавно подновленная, но явно старинная табличка с надписью на двух языках — камбрийском и ирландском: «Дерево Мэйрион Аннонской».       Кругленькая пушистая малиновка с оранжевой грудкой деловито перепархивала с одной ветви ольхи на другую, высматривая проснувшихся после зимы насекомых. Неожиданно она замерла, а потом тревожно крутанула головой: совсем неподалеку послышались человеческие голоса. Конечно, посетители в парке бывали часто, и удивляться им не приходилось, но малиновка на всякий случай решила быть осторожной. Испустив похожий на сухой треск крик тревоги, она сорвалась с ветки и перелетела повыше, к самой вершине кроны.       Тем временем к ольхе приблизилась группа молодых людей. Высокий белокурый юноша, заметно прихрамывая, нес на плече саженец — молоденький ясень с едва распустившимися почками. Возле ольхи юноша замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.       — Здесь для него место подходит? Ты уверен, Олаф? — тихонько спросила худенькая черноволосая девушка с большими темно-карими глазами.       — Должен прижиться, Кари, — кивнул тот в ответ и вдруг хитро подмигнул: — А уж если его наша Танни благословит, то и тем более.       Как раз подошедшая к ним рыжая девушка с лопатой в руках чуть смутилась, а потом широко улыбнулась:       — Благословлю непременно — как же иначе-то? От всего народа Дон!       У девушки были огромные зеленые глаза и странные уши — по-звериному заостренные и торчащие в стороны.       — А Санни и Падди, выходит, так и не пришли? — огорченно вздохнула черноволосая Кари.       — Им никак сегодня, — с сильным ирландским акцентом откликнулась огненно-рыжая девушка с серым плоским свертком в руке, — не остроухая Танни, а другая, крепко сбитая и с бесчисленными золотистыми веснушками на лице. — Нашу Санни в клан приняли — событие же! Теперь Пэдин ее родне представляет, а у него ее столько!.. Я — и то к вам еле выбралась — но меня простят.       Кари посмотрела на нее с тревогой. Протянула с сомнением в голосе:       — Орли, ты уверена?       — Это Этнин повезло, а на мне гейс так и остался! — рассмеялась та в ответ. — Мне же теперь хмельного ни капли нельзя — ну и зачем я там нужна?       И, став вдруг серьезной, добавила:       — Ребята обещали: придут сюда завтра. Обязательно!       И они дружно принялись за дело: вырыли неподалеку от ольхи яму, поставили туда саженец, завалили его корни землей, полили водой из канавы. Лопатой по очереди работали все — и черноволосая Кари, и веснушчатая Орли, и остроухая Танни, и даже хромоногий Олаф. Как только работа была закончена, Орли аккуратно размотала сверток. В нем оказалась табличка — зеленая дощечка, прикрепленная к коротенькому колышку. Крупными округлыми латинскими буквами на дощечке было вырезано: «Дерево Робина Доброго Малого» — а ниже тянулась тонкая линия, испещренная мелкими черточками.       Олаф взял табличку в руки, повертел, осмотрел со всех сторон, а потом одобрительно цокнул языком:       — Ух ты! Даже огамом написала!       — А то? — гордо разулыбалась Орли. — Мы же гаэлы, нас с Нуалой старому письму тоже учат. А новое я уже совсем выучила!       — А я до сих пор сентябрьские долги отрабатываю, — тихо призналась Танни и вдруг взволнованно воскликнула: — Ой, мунстерская... Я же тебе сказать забыла! Мне сегодня из Александрии письмо пришло — от Кайла! Пишет, всё хорошо и у него, и у Ладди. Там уже третий месяц перемирие — а скоро, может быть, и окончательный мир заключат!       Тем временем Олаф уверенным движением вбил колышек в землю, а потом, чуть отступив назад, задумчиво посмотрел на молоденький ясень и на стоявшую рядом с ним высокую ольху. Немного помолчав, он тихо вздохнул и повернулся к Танни.       — Расскажешь нам с Кари про него, ладно?       — Обязательно, — кивнула та.       Постояв возле саженца, юноша и три девушки перебрались на дорожку и медленно направились к выходу из парка. По мере того, как они удалялись, голоса их становились всё тише и в конце концов смолкли совсем.       И тогда, слетев с верхушки соседней ольхи, на ветку ясеня уселась рыжегрудая малиновка.