я хочу помочь

— Головину плохо! — закричал Самедов, когда они с Сашей в паре делали упражнение на передачи на окраине поля; старший побежал к младшему, видя, как тот стремительно осел на траву и раскинул руки в разные стороны, развалившись в неестественной позе, Самедов, спотыкаясь о мяч, бросился рядом с ним на траву на колени, больно ударяясь, и перевернул Головина на спину, заглядывая ему в лицо, чтобы понять, что с ним могло случиться и в случае чего быстро вытащить язык, чтобы не западал в горло и не мешал дышать. Перемены были видны очень сильно — Головин был без сознания, он позеленел и побледнел одновременно, посинели губы, дышал он редко и слабо, не задыхаясь, а просто постепенно переставая дышать, его холодные руки, до последнего тянувшиеся к животу, обмякли в руках подоспевшего Акинфеева, который в панике звал врача не своим голосом, понимая, что Сашка проваливается в темноту прямо у него на руках. Вокруг врача с чемоданчиком, двух медбратьев, Самедова, который держал голову Саши так, чтобы он мог спокойно дышать, Игоря, который держал руки Головина и не отпускал ни на мгновение, собралась вся команда, но Игорь кричал в полубреду, чтобы все расступились и не мешали. Никто не заметил, что грудь Саши перестала вздыматься от слабых вдохов, и лишь наметанный глаз врача заметил все — доктор схватил мешок Амбу, которым начал «дышать» Сашу, и срочно вызвал бригаду скорой на поле. Парни вокруг не понимали, что происходит. Кто-то просил обьяснить, кто-то уже начинал паниковать, кто-то, нервничая, зарывался пальцами в волосы, кто-то оттаскивал от Сашки Самедова и Акинфеева, кто-то уже вытирал слезы, внезапно выступившие на глазах, кто-то бросался помочь врачу, а кто-то понимал, что сейчас он бесполезен, и ругал себя за собственное бессилие. — Что с ним? Что с ним? Что с ним? — шептал Игорь, словно тронувшись умом, сжимая в руках холодные пальцы Сашки и раскачиваясь взад-вперед, сидя на коленях перед сыном. Он укачивал Сашку, растирая его мягкие холодные ладошки с своих, согревая, просил Сашку вздохнуть самостоятельно и открыть глазки. — Реанимобиль, быстрее! — вместо ответа крикнул врач медбратьям, которые открывали двери желтой «газели», и паники от этого стало только больше. Сашку осторожно взяли на руки и погрузили в реанимационную скорую, Акинфеев практически залез в автомобиль, но в последний момент его вытянула рука главного тренера, такая сухая, грубая и безжалостная. Игорь не смог сдержать слез, когда реанимобиль сорвался с места, разгоняясь и со старта включая орущую на весь Новогорск сирену, когда до него постепенно доходило осознание того, что его любимого сыночка сейчас увозят в совершенно нестабильном состоянии куда-то, а он не может быть с ним, не может поддерживать его. Что это могло быть? Приступ? Аллергия? Что это? — Ты не поедешь! — рявкнул Черчесов, поставив Акинфеева рядом с собой. — У тебя тренировка! После тренировки поедешь к нему! — сухо сказал Саламыч, даже не глядя в глаза вратарю — главный тренер, всегда грозный и уверенный в себе, сейчас как-то странно подрагивал. — Да как же ты заебал! — захлебываясь возмущением и слезами, кричал Акинфеев, размахивая руками и делая очередную попытку сорваться вслед за машиной. — Там мой ребенок! — со слезами на глазах доказывал Черчесову Игорь. — Я не могу его оставить! — Игорь! — Черчесов схватил его запястья. — Будь взрослее и ответственнее. Да, ты его отец, но с ним все будет хорошо! Побегай немножко, посиди, потренируйся, потом поедешь к Саше — нельзя тебе сейчас к нему! Ты только его потревожишь и сам переволнуешься. — Я должен быть рядом с ним, я должен, я должен, — шипел Акинфеев, вырывая руки, но чувствуя, как из-за тревоги по поводу Сашки слабеет хватка и подгибаются колени, а сердце падает в живот. — Ты должен быть сейчас сразу в двух местах, Игорь, но будь добр, — Черчесов грозно посмотрел на Акинфеева, встряхивая его и крепко удерживая его за запястья, — будь мужиком. Послушай меня и останься на базе. Тебя будут держать в курсе. У тебя тренировка, не нарушай режим, — для потрясенного случившимся Игоря Саламыч говорил слишком жестокие вещи. — Хорошо! — сорванным голосом просипел Игорь, глотая слезы. — Я закончу тренировку, блять, я закончу тренировку, но если с Сашкой что-то случится, а меня рядом не будет, то первым, кого я убью, будете вы, Станислав Саламович, а потом прикончу и себя, — сипло и тихо сказал Игорь, но услышали это все, кто был на стадионе. Игорь поднял перчатки с газона и удалился к своим пустым воротам. Он понимал, что сейчас должен быть и со своей семьей, и со своей командой, но разорваться на два фронта у него никак не получалось. Акинфеев был растерян и ничего не понимал, его поминутно то охватывала паника, то доходило осознание каких-то деталей. До него еще не до конца дошло то, что произошло сейчас с Сашей. — Чего встали, блять? — Черчесов побагровел от гнева и напряжения, когда увидел, что все игроки сборной были наблюдателями этого серьезного конфликта. — Возвращаемся к тренировке. Еще десять минут и в раздевалку. Игорь встал на ворота и принялся отбивать удары Миранчуков и Фернандеса, и если внезапно слабые удары каких-то потерянных Антона и Леши Акинфеев смог отразить, то яркие и внезапно слишком сильные удары озлобленного Марио давались ему с трудом, потому что сознание и все-все мысли Игоря были там, в желтой карете скорой помощи, где лежал Сашка, а на воротах приходилось действовать на автомате, и это не срабатывало против нестандартных атак Марио. Восемь мячей Фернандеса Игорь уже пропустил, один ему отразить удалось, и когда Марио ударил по мячу в последний раз, Игорь пыгнул за ним в правую девятку и ударился головой о штангу — несильно, но ощутимо, свалился за сетку с прискорбным выражением лица, перекатился в угол ворот, страдальчески схватившись перчатками за затылок, практически лег на сетку, отвернулся всей от тренировочной площадки и закрыл лицо дрожащими руками. Сердце нещадно колотилось в груди, слезы сами рвались наружу, а он был прикован цепью к своим воротам и не мог помочь сыночку. Сашу Игорь усыновил в двадцать лет, когда Головину было всего-лишь десять. Познакомились они на благотворительном футбольном матче, Акинфеев выходил с Сашей на поле петь гимн, а потом не смог отпустить его руку — вот так до банального просто, но Игорь, тогда почему-то до безумия мечтающий о семье и ребенке, не смог оставить Сашу в детдоме. Сашка был талантливым ребенком, спокойным и ласковым, хоть детский дом и ранняя потеря родителей сделали Сашу где-то слишком молчаливым, где-то слишком глупым, а где-то слишком недоверчивым. Игорь помог Саше начать карьеру профессионального футболиста у себя под бочком и сам не заметил, как сын стал звездой. Игорь любил сына всем сердцем. А сейчас Сашке было плохо, а Игорь ничем не мог ему помочь, потому что он ебаный капитан и должен быть на тренировке со всеми. Семейные узы в сборной, конечно, хорошо, но Черчесов даже Миранчуков на поле иногда разлучал, обосновывая это тем, что «надо выходить из зоны комфорта и работать с тем, что дают», что уж говорить про Игоря и Сашу. Игорь спутал пальцами сетку ворот и почувствовал, как задрожала штанга — кто-то со всей силы пнул в нее мяч, но Акинфеев даже не повернулся, хотя понимал — вполне может прилететь в незащищенную голову. Он ударился головой, затылок ныл, и Игорь даже не пытался что-то предпринять. — Акинфеев, тряпка, вставай! — послышался злой оклик Черчесова. — Отъебись! — прорычал в ответ Игорь, понимая, что тренер хочет как лучше — чтобы Игорь отвлекся и занял мысли другим, чтобы не сожрал себя тревогой и чтобы все не закончилось плачевно. В лопатку несильно прилетел мяч, затем в сетку практически над головой, потом по кроссовкам, уже не так слабо. В Игоре кипела злость, но срывать ее ни на ком не хотелось, потому что она была на самого себя. Он и правда тряпка. Он и правда ебаная тряпка, которая не может встать после легкого удара головой о штангу, которая не может отразить удар Фернандеса, которая не может внушить себе, что с Сашкой все будет хорошо, которая не может просто встать и пойти. — Дзюба! Поговори с ним, я убью его сейчас! — вскрикнул тренер и пошел к основному составу, со злости швыряя еще один мяч в Акинфеева — он со свистом пронесся над головой Игоря и упал за его спиной. Игорь был готов перемахнуть через забор и побежать к Сашкиной больнице по шоссе, лишь бы никто его сейчас не трогал и не заставлял перебарывать себя, отдавая последние силы тренировке. Но он не был готов разговаривать с кем-то об этом. — Игорь, давай, вставай, — на плечо Акинфеева легли две сильные большие ладони, которые осторожно сдавил напряженные мышцы, — Игорек. Хватит. Мы все за Сашку переживаем, но нельзя себя душить. — Сашка для вас всего-лишь сокомандник, — грубо ответил Акинфеев, — но он мой сын. Не забывай это. Я прежде всего его отец. Уже потом сокомандник. — Игорь, с ним все будет хорошо, — пообещал каким-то неуверенным и дрожащим голосом Дзюба, утешающе поглаживая Акинфеева по руке. — Вставай, пошли в раздевалку. — Отвали, — Акинфеев махнул на него рукой, — иди тренируйся. — Игорь, я правда хочу помочь, — сказал Артем. — Я понимаю, что Черчесов тебя обидел, но я здесь ни при чем. Я тебе еще раз говорю — я хочу помочь. — Ты хочешь мне помочь? — Акинфеев сел на траве и сжал руки в кулаки, грозно смотря на Дзюбу. — Тогда отвези меня к Сашке. Это все, чем ты мне сейчас можешь помочь. Дзюба, проморгавшись, как-то умоляюще посмотрел на Игоря, словно просил его не делать это, на что Акинфеев лишь поморщился и поднялся на ноги, уже намереваясь попросить Дзюбу покидать ему под штангу, как вдруг Артем схватил Игоря за руку и потащил через все поле. Игорь опешил и пошел за ним, Дзюба тащил его, как тряпичную куклу. — Дзюба! — за спиной раздался крич Саламыча. — Куда собрались?! — К Головину! — спокойной ответил Артем, и Игорь удивился — он что, серьезно? — Дзюба, живо остановись — это тренерская установка! — взорвался наконец Черчесов, но Артем просто продолжал идти, держа удивленного Игоря за руку. — Дзюба! Я тебе штраф за нарушение дисциплины такой выпишу, что ты будешь до конца своей жизни расплачиваться! Но Артем просто шел вперед, хотя Игорь уже попытался упереться ногами в землю и остановить этот танк. — Артем, он же не шутит, — сказал Акинфеев. — Игорь, ты сказал, что единственное, что я могу для тебя сделать — это отвезти к Сашке, — они зашли в КПП, где Дзюба схватил свой рюкзак с личными вещами, и вышли на парковку, — я делаю это для тебя, так что заткнись. Игорь даже не знал, что он может сказать Артему — здесь не подходило даже банальное «спасибо». Дзюба отыскал в кармашке рюкзака ключи, и они сели в машину. — Стой, — Артем завел машину, но Игорь вцепился в его руку, — возвращайся к ребятам. Я поеду сам. — Еще чего, — Дзюба фыркнул. — Ты в таком состоянии, что на ближайшем повороте угробишь и себя, и мою машину. Сиди, я отвезу. — Артем, Саламыч тебя может из сборной за такое выгнать, — напомнил Игорь, все еще не отпуская руку Артема на руле. Дзюба внимательно посмотрел на руку Акинфеева, которая стискивала его запястье, посмотрел на белеющие костяшки пальцев, на выступающие вены, потом перевел взгляд на самого Игоря — он был очень обеспокоен и дрожал. — Ну и пусть выгоняет, — твердо сказал Артем, и они выехали с парковки.