я хочу помочь

— Посидишь в машине? — попросил Игорь, отстегивая ремень безопасности и практически на ходу выходя из машины, даже не ожидая, пока Артем полностью остановит автомобиль, Дзюба только и успел затормозить. — Ты уверен, что тебе не понадобится моя помощь? — спросил Дзюба, разглядывая бледного Акинфеева. Но Игорь уже убежал, на ходу сбрасывая в машине на сидение вратарские перчатки, которые забыл снять после тренировки и в которых десять минут сидел на пассажирском кресле, пока Артем мчался по шоссе к Новогорской городской больнице, сотрудничавшей с санаторием сброной России, в которую отвозили всех серьезно травмированных. Артем лишь проследил глазами за траекторией Игоря — вратарь пробежал по тротуару парковки к входу в приемный покой, где стояла карета реанимации, та самая, что забирала Сашку с поля, а потом Игорь с кем-то из медперсонала исчез за большой железной дверью, на которой было написано «посторонним вход запрещен». Артем вздохнул и уткнулся лбом в руль, немного отодвинув кресло, чтобы было удобно горбиться. Возможно, только что он поставил крест на своем выступлении в сборной в этом году и в ближайшие года работы Черчесова. От Игоря Саламыч никак отказаться не сможет, а Дзюба — очень ветреный игрок, скандалист и клоун, которому можно найти замену, и Черчесов найдет ее, если захочет и если сам Артем даст ему повод сделать это. Нарушение дисциплины, нарушение режима санаторного дня на время тренировок и конфликты с тренером по инициативе игрока вполне могут стать хорошим таким пинком из сборной, и Артем только что подряд проделал эти все три пункта. Возможно, теперь Дзюбу не то что в стартовом составе не выпустят, а даже на товарищеские матчи только в крайнем случае выпускать будут. Все возможно, но Артем как-то не думал об этом. Потому что Игорь ему сейчас был важнее сборной. Он ни в чем не мог обвинять бросившего тренировку Игоря, который сделал все и подключил все связи, чтобы поехать к сыну, потому что Артем сделал все и подключил все ресурсы, чтобы помочь Игорю. *** — Я отец Саши… Головина, — запинаясь, произнес Акинфеев, понимая, что от недружелюбного и сурового взгляда высоченного, даже, кажется, выше Дзюбы, врача в хирургическом костюме лучше ему не становится — тяжелые темные глаза смотрели на Игоря так, словно он враг всего человечества. — К нему можно? — спросил Игорь, прислонившись спиной к стене, потому что ноги совершенно отказывались его держать — сказывались тяжелые тренировки и эмоциональное перенапряжение. Хирург взял из рук проходящей мимо медсестры халат и отдал его Акинфееву. Видимо, он разглядывал его грязную тренировочную форму и бутсы в траве, возможно, хотел спросить, что Акинфеев забыл здесь без бахил и в верхней одежде. Затем он испытывающе посмотрел на Игоря, словно пытаясь по глазам и чертам лица понять, что Игорь из себя представляет на самом деле. Этот взгляд переворачивал все самое глубокое и тайное. Внутри у Игоря все скрутило от осознания того, что может означать этот взгляд, и он едва не осел на пол, держась только ради того, чтобы про него не подумали чего-то плохого и чтобы окончательно не добить себя всякими придумываниями. — Что с ним? — сипло спросил Игорь — у него закружилась голова, а непрошенные слезы закрыли взор, он ничего не мог поделать с собой. — Вы не переживайте, с ним все хорошо, — не спеша успокоил его врач. — Саше промыли желудок, поставили капельницу с витаминами и оставили отдыхать. Состояние у него стабильное. — Что с ним случилось? — Игорь стер слезы и глубоко вздохнул — значит, относительно ничего серьезного, хоть что-то уже начало проясняться. — Саша принял практически смертельную дозу фенобарбетала на голодный желудок, наверно, в форме сердечных капель, а потом выпил энергетический напиток, из-за этого после длительной сердечной нагрузки на тренировке у него остановилось дыхание, содержание препарата показал анализ крови, — сухо и безэмоционально сказал врач, внимательно наблюдающий за меняющимся в позитивную и обратно стороны физическим состоянием Игоря. — Мы удалили продукты распада энергетика и капель из его желудка, организм у него молодой, восстанавливается быстро, мы поделаем два дня небольшой курс витаминов и отправим на базу, где он продолжит восстановление, а потом снова за тренировки. И тут какая-никакая картина всего произошедшего в голове Игоря снова рассыпалась, как карточный домик, потому что Акинфеев понятия не имел, зачем Сашке принимать корвалол, да еще и в… «смертельной дозе». Игорь вздрогнул и посмотрел куда-то в потолок. — А зачем ему нужно было употреблять эти капли? — не своим голосом спросил Игорь, боясь услышать один единственный ответ. — Это популярный способ… суицида, — голос врача на этом моменте как-то дрогнул, словно он внезапно проникся бедой Игоря. Игорь схватился рукой за стенку и зажмурился. Нет. Только не это. Как его солнечный и дружелюбный мальчик, всегда веселый и жизнерадостный, душа любой компании, как его птенчик, его маленький воробушек, его цыпленочек, мог сделать такое? Зачем? Игорь понимал, что это он не доглядел, что это он пропустил момент, потому что Саша всегда делился с ним переживаниями и проблемами, а тут… Игорь боялся даже думать о том, что его сынок мог наложить на себя руки по непонятной причине. А что, если бы это случилось не на поле, а где-нибудь в номере, на прогулке? Что было бы? Игорь отказывался верить в услышанное. Он надеялся на любой другой ответ — на перепутанные таблетки, на отравление, на аллергию, но никак не на попытку суицида. Он все еще не мог поверить в услышанное. — Можно к нему? — одними губами спросил Акинфеев. — Пятая палата, — сказал врач, круто развернулся и ушел. И Игорь, не обращая никакого внимания на дрожь в ногах и застилающие глаза слезы, помчался по коридору вперед, едва не роняя с плеч халат, пробегая третью и четвертую палату и останавливаясь около закрытой двери пятой. Игорь глубоко вздохнул, постучался в дверь, не услышал ничего, кроме тишины и больничного шума других палат, и зашел внутрь. Сашка лежал на самой дальней кровати в пустой палате, отвернувшись от двери, рядом с ним, закрепленная на стойке, висела капельница с желтым раствором витамина, которым провоняла вся палата, Головин вытянул руку с катетером так, чтобы она не напрягалась и лежала на низкой тумбочке. — Сашка, — позвал Игорь, и парень едва не свалился с кровати, испугавшись и подпрыгнув. — Сашка, сынок, прости, я не хотел тебя пугать, — Акинфеев запаниковал, потому что Головин выглядел так, словно увидел чудовище — он глубоко дышал и рукой приглаживал растрепанные волосы, смотря на отца большими глазами красными глазами. — Па… — дрожащим голосом выдавил из себя Саша, а потом закрыл лицо рукой отвернулся от отца. Его широкая спина начала содрогаться от рыданий, Игорь подбежал к кровати Саши и присел на свободный краешек, припадая губами к влажному виску сына, одной рукой поглаживая взъерошенные волосы, а второй слегка опираясь на плечо. Игорь не стал ему ничего говорить, в чем-то обвинять или напоминать, что Сашин шаг был сущей глупостью, потому что понимал — ему и без этого сейчас тяжело, не нужно нагружать его лишней ответственностью за что-то еще. Сашка доверится и сам все ему расскажет, когда придет время. Акинфеев просто тяжело дышал, уткнувшись носом в щеку плачущего сыночка, иногда целовал пульсирующий висок или мокрую щеку, одной рукой поглаживал мягкие волосы, похожие на шерсть пушистого котенка, второй гладил кожу на плече, холодную и влажную. Сашка не успокаивался, безмолвно плакал, зажмурившись, и даже когда Игорю казалось, что Сашка вот-вот уже успокоился, Головин заходился в слезах с двойной силой, словно никогда не плакал, а тут решил, что нужно выплакать за все годы жизни. — Пап, прости меня, — задушенно прошептал Саша, когда наконец смог пересилить себя и успокоиться — его лицо блестело от слез, а дыхание совершенно сбилось. — Лежи, Сашка, тебе отдыхать надо, — Игорь помог сыну лечь на спину и вытер своими руками слезы с его щек. — Ты как себя чувствуешь? — Как подонок, — без раздумий сказал Головин. — Я так виноват перед тобой. Мне так стыдно. — Это я виноват перед тобой, — Игорь стиснул руку сына в своей и сел поудобнее на его кровать. Они сидели и ничего не говорили друг другу. Сашка смотрел на свою руку, зажатую в руке отца, Игорь смотрел на торчащие в разные стороны волосы сына. У них правда не было никого дороже друг друга в жизни. Игорь думал о том, что еще час назад мог потерять своего сына навсегда — и пусть Сашка уже взрослый, и пусть он приемный, и пусть он самостоятельный, пусть-пусть-пусть, что бы не случилось в их жизни, он всегда будет оставаться сыном Игоря. Сашка думал о том, что если он расскажет отцу все, о чем он так хочет ему рассказать, то он его не поймет, а может случится что-то и похуже — и пусть более понимающего, любящего и мудрого человека, чем Игорь в его жизни никого не было. — Сашка-Сашка, — прошептал Игорь. — Зачем ты так с собой? — Я не думал, что так случится, пап, — как-то уклончиво сказал Саша. — Я думал, что это поможет мне просто расслабиться перед тренировкой, — Головин опустил глаза и посмотрел на свою ногу, торчащую из-под одеяла. — Сашка, ты мальчик взрослый, но врать мне ты никогда не научишься, — Акинфеев отпустил все еще слабую ручку сына и с нежностью посмотрел на него. — Я не требую, чтобы ты мне все прямо сейчас высказал. Просто знай — я все выслушаю, мы во всем вместе разберемся, я тебя от всего уберегу, Сашка. Головин уголком губ улыбнулся и расслабился на подушке, опуская голову и пустым взглядом смотря на потолок. Он выглядел так, словно колебался между двумя ветвями одного выбора, который мог бы решить его судьбу. Игорь заметил это и решил, что стоит сказать Саше что-то хорошее, что-то, что поможет Саше больше доверять Игорю. — Я любого за тебя порву, Саша, — Акинфеев провел рукой по голове сына. — Любого, на кого ты пальцем укажешь. Скажи мне, кто тебя обидел, и я отправлю его на тот свет. — Па, никто, кроме меня, не виноват, — жалобно сказал Сашка. — Я правда хочу тебе все рассказать, но я боюсь, что ты. Что ты возненавидишь меня, — выдохнул Головин, и щеки его вспыхнули огнем, кровь прилила к болезненно-белому лицу. Игорь только грустно посмотрел на Сашку. Когда двенадцать лет назад Игорь забирал Саню из детдома, ему рассказали, что Сашу уже один раз вернули, и после этого он очень боится новой семьи, а самый главный страх для него — это вернуться от мамы и папы обратно в детский дом. Игорь сказал тогда директору детдома, что если он принял решение, то он будет с ребенком до самого конца, Игорь просто не придал значение этой фразе. Он никогда не припугивал Сашу возвращением в детдом обратно, никогда не шутил про это и не позволял делать этого никому из друзей и окружения, потому что понимал, как сильно это может ранить мальчика. И в первые дни жизни с новым папой Сашка разбил окно соседей во дворе. Игорь вернулся домой с тренировки, встретил соседа на улице, тот рассказал ему, что его отпрыск разбил его окно, поднялся в квартиру, чтобы поругать Сашу и отправить его извиняться к соседям, и нашел сынишку сидящим на собранной дорожной сумке, с которой Игорь привез Сашу из детского дома. Мальчик плакал, сидя у порога, гладил кота, говорил, что Игорь просто должен сдать его, маленького глупого раздолбая, обратно в детский дом, потому что ему, Игорю, такой сын не нужен. Игорь никогда в жизни так не плакал. И никого в жизни так не прижимал к себе. Сашка боролся за его любовь, как мог. Сашка посвящал ему все пятерки в школе, все голы на поле, все свои рисунки на уроках ИЗО, все свои самые лучшие слова. Но Саша всегда боялся только одного — вернуться туда, куда попал еще младенцем из-за смерти родителей. После двойки в школе Саша просил Игоря не отдавать его в детский дом, после проигранного матча Саша просил Игоря не отдавать его в детский дом, после замечания кого-то из посторонних взрослых людей Саша просил Игоря не отдавать его в детский дом. И даже когда в семнадцать лет Саша впервые напился и угнал машину Игоря, а утром нашелся Акинфеевым в полицейском участке, в синяках и без машины, Сашка, взрослый высокий парень, плакал, закрыв исцарапанное лицо руками, и просил Игоря не отдавать его в детский дом. Как однажды сказала мама Игоря: «Можно забрать ребенка из детского дома, но нельзя забрать детский дом из него». Первое время Сашка жадно ел, беспокойно спал, боялся сделать лишний шаг и всегда говорил Игорю, что любит его. Саша вырос — теперь он на постоянных диетах, спит, как конь, смело делает шаги в будущее, но не перестает говорить Игорю, что любит его. И боится, что в какой-то момент не получит этой любви обратно. — Я никогда не буду тебя ненавидеть, — пообещал Игорь. — Что бы ты не сделал — ты мой ребенок. — Пап, ты можешь все просто неправильно понять, — снова уклончиво сказал Саша. — Дай мне немного времени — я сформулирую и расскажу тебе. Пожалуйста, па. *** — Артем! — Дзюба проснулся, поднимая голову с руля и потирая затекшую шею, и увидел Игоря, который стучался к нему в приоткрытое окно. — Ты что, ждал меня весь день? — Я съездил в МакДональдс за кофе и вернулся, — соврал Дзюба, но сразу же понял, что даже эта ложь никак не удивила Игоря и что сказал он что-то совершенно неубедительноею — Ну, то есть, я после того, как высадил тебя, я поехал в санаторий, потом заехал в Мак и вернулся. — И припарковался на пустой парковке на тоже самое место? — наклонив голову, спросил Игорь. — Что там Сашка? — Дзюба решил не говорить Игорю правду — или он ее уже понял, или докопается в дальнейшем, но лично ему Артем никогда не скажет, что готов был ждать его на парковке, как верный пес, хоть всю ночь. — Вот только поужинал, — расцвел в улыбке Акинфеев. — Уже завтра вечером пообещали отпустить, если хорошо себя вести будет. — А что с ним такое приключилось? — поинтересовался Артем. И Игорь задумался. Врачи сборной знают, что с собой сделал Сашка, а стоит ли кому-то еще говорить о том, что Сашка хотел покончить жизнь самоубийством и передумал в самый последний момент? Игорь внимательно посмотрел на Дзюбу. Если он расскажет ему, то уже завтра узнает Кокорин, а дальше никаких гарантий молчания нет. Акинфеев вздохнул. — Аллергия на какой-то препарат, который Сашка для повышения тонуса мышц в энергетик себе добавлял. Будем надеяться, что не допинг, — нервно усмехнулся Игорь, надеясь, что он солгал гораздо убедительнее, чем Дзюба. — Главное, что сейчас с ним все хорошо, — улыбнулся Артем. Они вырулили на шоссе и поехали к санаторию, Игорь думал, как теперь ему уговорить Черчесова не отстранять от тренировок Сашку и Артема, а Дзюба, иногда поглядывающий на Игоря, отмечал, что от волнения у него на прищуренных глазах появилось еще несколько морщинок.