Sellotape an end to, Stormy letters hide me, Over silent sorrows, breaks it Swirls with every tear drop Pulls my fighting dear across Sellotape an end to… this The Joy Formidable — Endtapes.
— Мисс Шеффилд… — Что, уже пора вставать? — Нет, но… Мисс Шеффилд, Ваш дядя… Он сидит возле «Гарнизона» и грозится его поджечь. — Уже встаю, Беатрис. Сон как рукой снимает. Элизабет вздыхает, открывает глаза и встаёт с кровати. Утро ещё только начинается, слабая полоса света дребезжит на горизонте, начиная озарять всё вокруг, когда Элизабет уже надевает поверх тёплого длинного халата пальто и спускается вниз по лестнице. Внизу её ждёт Эвелин, на лице которой отчётливо читается недовольство. — Если хочешь, можешь остаться, я разберусь с дядей сама. — Ты не должна разбираться с этим в одиночку. Идём, пока его не обокрали, как в прошлый раз, — Эвелин накидывает капюшон на голову и выходит на улицу. Старшей сестре ничего не остаётся, как последовать за ней. Элизабет всегда не перестаёт удивляться, как их довольно большая семья (а их было семеро: мама, папа и пятеро детей) не может справиться с дядей Арчи, одним единственным дядей Арчи. Когда родители были живы, он не позволял себе напиваться до беспамятства и не грозился поджигать бары. С их смертью в нём что-то замыкает, и от безумств его даже не останавливает наличие осиротевших племянников и племянниц. — Теперь я понимаю, почему папа оставил свой клуб тебе, а не дяде, — Эвелин перепрыгивает через лужи и старается не наступать лишний раз в грязь, но грязь везде, потому что они, чёрт возьми, в Бирмингеме. — Почему же? — Дядя бы пропил его в первый же день. Папины родственники… Прекрасны. — Я думаю, что именно смерть папы его подкосила, — признаётся сестре Элизабет, кутаясь в пальто. — Он был его младшим братом, которого он очень любил, а тут эта дурацкая автокатастрофа… — Он когда-нибудь окончательно загубит нам репутацию, — обиженно сопит Эва. — У нас, девочек, шансы невелики. Роза живёт только книгами, сидит целыми днями в своей комнате и что-то печатает. Я же не вижу в этом городе никого, достойного моей руки. А ты… Ты занимаешься папиным «секретом» — клубом — и ведёшь себя настолько независимо, что пугаешь мужчин. Ты умрёшь старой и бездетной, Лиззи, а это — самое страшное для женщины! — Самое страшное для женщины — тащить на себе в пять утра пьяного мужчину. Привет, дядя Арчи, как ты? Наорался? — ласково интересуется Лиззи, подходя ближе к сидевшему возле стены «Гарнизона» мужчине. — Марианна, это ты? Я уже успел забыть, какой у тебя ангельский голос. — Он ещё и бредит, — шепчет Эвелин на ухо Элизабет, нетерпеливо дёргая сестру за руку. — Давай хотя бы раз проучим его и оставим здесь. Элизабет качает головой и наклоняется к дяде, прося его послушать её и пойти домой. Арчи кивает, пытается подняться, но не удерживается и падает. Переглянувшись, сёстры помогают ему подняться и обхватывают его за талию, перенося часть веса дяди на себя. — Вот так, ты уже стоишь, — Элизабет ободряюще улыбается. Эвелин закатывает глаза. — Девочки, простите, — он шмыгает носом, осторожно переставляя ноги, так как его при малейшем движении заносит в сторону, и девушкам нелегко удерживать дядю в вертикальном положении. — Вы так возитесь со мной, терпите мои выходки. — Наше терпение не безгранично, — бормочет себе под нос Шеффилд-младшая. Дядя Арчибальд её фразы не слышит, занятый причитаниями и извинениями перед другой племянницей. — Лиззи, дорогая, тебе замуж уже пора, а не возиться со мной идиотом и остальными Шеффилдами. Тебе нужно уезжать из этого чёртового Бирмингема, иначе он сожрёт тебя. — Почти дошли, дядя, давай, ещё немного, — Элизабет пропускает пьяный бред дяди мимо ушей, потому что он, напиваясь, каждый раз повторяет одно и тоже, даже не меняя слова и их порядок. — Беатрис сделает тебе твой любимый красный чай и уложит в постель, чтобы ты проспался. А потом, когда ты проспишься, ты поможешь мне по хозяйству… Спустя полчаса дядя заботливо уложен в постель руками Элизабет, Беатрис и Эвелин. Беатрис откланивается и направляется на кухню, чтобы начать готовить завтрак, а Эвелин, хмыкнув и откинув на спину волосы, удаляется в свою комнату. Элизабет только ложится на кровать и утыкается лицом в подушку, как в комнату, постучав и получив одобрение Лиззи, входит Беатрис. — Мисс Шеффилд… — Что? — мычит молодая женщина, поворачиваясь и приподнимаясь. — К Вам гости. — В такую рань? Если это Луис, то пошли его, пожалуйста, я не намерена принимать гостей… — Мисс Шеффилд, это мистер Шелби. — Какой из… — Мистер Томас Шелби. — Скажи ему, что я сейчас спущусь, проводи в мой кабинет и предложи ему чёрный чай с мятой. — Да, мисс Шеффилд. — Беатрис, называй меня Элизабет. Я чуть старше тебя. Я столько раз тебе говорю обращаться ко мне по имени. — Простите, мисс… Элизабет, — исправляется служанка. Она смущённо улыбается и покидает комнату. Элизабет с улыбкой поворачивается к зеркалу и смотрит на себя. Она не считает себя красивой, хотя семья и окружающие постоянно твердят ей об обратном. В зеркале отражается невысокая молодая женщина с вьющимися тёмными волосами ниже плеч и карими глазами, обрамлёнными чёрными и длинными ресницами. У Элизабет чуть вздёрнутый нос и губы, которые ей кажутся тонкими, но её сёстры списывают это на придирчивость Элизабет ко всему, даже к своей внешности. Вздохнув, она затягивает халат потуже и направляется в свой кабинет, где её уже ждут. — Чем обязана? — интересуется Элизабет, садясь в кресло. Дождавшись, когда Беатрис принесёт чай и покинет комнату, Томас произносит: — Я звонил тебе несколько дней подряд. Ты не ответила. — У нас была проблема с телефоном — Эдвард увлёкся химией и спалил провод. Только вчера сделали, — Элизабет заправляет прядь волос за ухо и делает глоток чая, игнорируя тяжёлый взгляд Томаса. Она ещё с детства удостаивалась фирменного взгляда Томаса Шелби, а сейчас, кажется, спустя столько лет, она блестяще научилась его выдерживать. — Ты не была на похоронах Грейс. Я думал, что ты придёшь поддержать меня и мою семью. — Томас, в тот день, когда хоронили Грейс, моя мама попала в автомобильную аварию — у её машины отказали тормоза, — пару месяцев назад Элизабет бы билась в истерике, но не сейчас. На её лице — непроницаемая маска, и лишь один Бог знает, сколько усилий пришлось приложить Лиззи, чтобы оставаться спокойной и невозмутимой. — Я не знал, — Томас меняется в лице и касается руки подруги детства. Элизабет смотрит на его ладонь поверх своей и переводит взгляд на семейный портрет, висящий на стене; на портрет, который возвращает её в то время, когда была семья. — Прости. Как ты? Что-нибудь нужно? — Всё в порядке, — она слабо улыбается. — Я… Я неплохо так справляюсь. — На что вы живёте? Твой старший брат работает в больнице? — Да, Гарри работает врачом. — И его зарплаты хватает на вас всех? — вкрадчиво интересуется Томас. Элизабет вздрагивает, и он ловит её на этом чуть заметном движении плеч. — Элизабет, во что ты ввязалась? — Почему ты подозреваешь меня? — Потому что ты всегда берёшь на себя больше, чем должна. — После смерти папы я узнала, что у него был клуб в Бирмингеме. Сначала я поверить не могла, что такой человек, как папа — добропорядочный, честный и искренний, — может иметь от нас секреты. Но, как оказалось, имеет. Я узнала, что папа был связан с мафией и владел клубом. Мы, я и Гарри, решили не рассказывать об этом маме, так как это бы окончательно её сломило. И мы решили, что… — Ты занимаешься клубом, а Гарри «легально» работает? — В моей голове эта фраза звучала лучше, — Элизабет вновь улыбается, стараясь разрядить обстановку, но Томас Шелби взглядом голубых глаз прожигает её насквозь. — Что? — Ты понимаешь, во что ввязалась? И втянула свою семью? Они тоже под ударом, потому что они— твоё слабое место, и враги непременно этим воспользуются. — Мои сёстры и братья прекрасно осознают, в каком положении мы находимся. Ты приехал в такую рань для того, чтобы читать мне нотации? — Элизабет щурится и убирает руку, сцепляя пальцы в замок и откидываясь на спинку кресла. Томас закатывает глаза и медленно отклоняется назад, не сводя с неё глаз. — Нет, не для этого. Я приехал не за этим. Чарли соскучился по тебе. Спрашивает, когда «тётя Лиззи приедет в гости». Я сказал, что ты приедешь в ближайшее время. — Обрадуй Чарли, я приеду к вам на выходные. — Можешь взять с собой сестёр или брата. — Эвелин будет рада возможности покататься на одной из твоих лошадей, — Лиззи расслабляется, когда тема беседы меняется, что её радует, потому что только нравоучений от Томаса ей и не хватало. — А я буду рад возможности отвлечься от русских, — произносит Томас, и глаза Элизабет расширяются. Она восклицает: — Ты связался с русскими?! — Только не начинай… — Серьёзно? Ты связался с русскими и смеешь упрекать меня в том, что я взвалила на себя непосильную ношу?! Томас, это от русских нужно держаться как можно дальше, а не от клуба! — Элизабет, я с детства уважаю тебя за то, что ты не выносила мне мозги и не вела себя как истеричка. Если сейчас начнёшь, я буду очень разочарован. — Просто будь осторожен, — Элизабет поднимается с кресла и подходит к Томми, становясь перед ним. — У тебя сын, Томми. Чудесный малыш. Будь осторожен хотя бы ради него, если не думаешь о всех нас. — Я думаю, — он поднимается на ноги и касается плеча Элизабет. — Спасибо за чай. И за то, что не похожа на других женщин. Он выходит из комнаты, оставляя недопитый чай и запах своих любимых сигарет и возвращая Лиззи в прошлое, когда они были детьми, бегали по улицам Бирмингема и не взваливали на себя всё, стремясь уберечь близких людей. Она прикрывает глаза и вцепляется пальцами в край стола.***
Когда все ложатся спать, наступает время для Элизабет Шеффилд. Она как можно тише закрывает дверь своей комнаты и садится на кровать, стаскивая с ног туфли и ложась на мягкую постель звездой. Лиззи прикрывает глаза и делает глубокий вдох, медленно выдыхая. Тишина. Не нужно ни за кем бегать и никого подбирать возле «Гарнизона». Не нужно силой вытаскивать Розалию на улицу, со скандалом отрывая её от книг. Не нужно в очередной раз ругаться с Эвелин из-за её легкомысленности или останавливать Эдварда от попыток взорвать дом. Не нужно, потому что теперь она может отдохнуть и делать то, что захочется именно ей. Телефон звонит неожиданно, и Элизабет не сразу вскакивает и отвечает. Она моргает, пытаясь прийти в себя от того, что слишком резко поднялась с постели, когда в трубке раздаётся тихий и испуганный женский голос: — Мисс Элизабет Шеффилд? Прошу прощения за столь поздний звонок, но это Мэри, служанка в доме мистера Шелби. — Мэри? — Лиззи тут же просыпается, внимательно вслушиваясь в слова собеседницы. — Что случилось? — Мистер Шелби, он… Немного не в себе после того, как княгиня уехала. Вы не могли бы приехать? — Я приеду, позаботьтесь о Чарли. И… Почему Вы позвонили именно мне? — Мистер Шелби сказал позвонить Вам, если ему будет плохо. Этой фразы для Элизабет достаточно. Она наспех одевается, пишет короткую записку для Беатрис, подкладывает ей её под дверь и бежит к машине, молясь, чтобы Гарри после работы её заправил. Элизабет быстро поднимается по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. В комнату Чарли она решает зайти позже, потому что его отцу она сейчас нужнее, а Чарли с Мэри не пропадёт. Она входит в комнату и закрывает за собой дверь. Сердце колотится, а руки дрожат, и Лиззи ничего с этим поделать не может. Томми сидит на сбитой постели, которая, думает Шеффилд, стала полем боя, а не местом для сна. Он держит в руках пистолет и не поднимает головы. Элизабет подходит, становясь перед ним, наклоняется и разжимает пальцы Томми, забирая пистолет. Он не сопротивляется, позволяя ей забрать пистолет и убрать его с глаз. Затем Лиззи осторожно прижимает голову Томаса к своей груди, поглаживая по бритому затылку. Он же, в свою очередь, обнимает её за талию и утыкается ей лицом в живот. — Ты дрожишь, — произносит он, крепче обнимая Элизабет. — Ночью намного холоднее, чем днём. Как оказалось, — она улыбается, уже зная, что из-за такой прогулки скоро сляжет с простудой, потому что нормальные женщины не выскакивают ночью в тонком платье и пальто. Нормальные женщины, будучи незамужними, не едут ночью к мужчине. — Тише, Томми, я здесь, — он всхлипывает, сжимая пальцами ткань её пальто. — Лиззи… Лиззи, останься… — Я останусь, — убеждает больше себя, чем его, поглаживая по волосам. — Всё хорошо, всё хорошо. Слышишь, Томми, всё будет хорошо. Он кивает и отстраняется, но не убирает рук с талии Элизабет. Томас тянет её за собой на постель, и Лиззи не сопротивляется, ложится рядом и подкладывает ладони себе под голову. Томми закрывает глаза, продолжая держать Элизабет за талию. — Ради таких женщин, как ты, Лиззи, стоит убивать, — неожиданно произносит Шелби. — Но… — Ты храбрая и бесстрашная, да. Но… Мы, мужчины, и убиваем. — Я всего лишь приехала, чтобы поддержать тебя, Томми. Друзья так и делают, когда другу плохо. — Ты так и не научилась принимать комплименты. — А ты — их делать. — Может, нам стоит помочь друг другу? — Спи, — Элизабет закатывает глаза и переворачивается на другой бок. Томас усмехается и притягивает её к себе, прижимая к груди. — Тебе не кажется, что ты позволяешь себе лишнее? — Это возвращает меня в детство, в котором ты была намного покладистее. — Да, но в детстве мне не приходилось думать о своей репутации и о том, что будут говорить люди, если увидят меня в компании мужчины. — Пошли их всех. — Прекрасный способ решать проблемы от Томаса Шелби, — Элизабет фыркает, чувствуя, что начинает проваливаться в сон. — Спокойной ночи, Томми. Но Томми её не слышит, он уже спит, утомлённый произошедшими событиями. Элизабет и сама быстро засыпает и даже не чувствует, как Томас, проснувшись утром, стаскивает с её ног обувь и укрывает одеялом, потому что Элизабет Шеффилд мёрзнет даже в пальто. Когда она просыпается, постель пуста.