***
Закат был красный, яркий, сочный — глядя на горизонт, можно было подумать, что в горах, маленьких и далёких отсюда, начался чудовищный пожар. Тэхён всё смотрел туда, ожидая, когда огонь начнёт поглощать Долину, доберётся до замка. Вид с астрономической башни открывался внушительный. Далеко-далеко чернел лес, сожжённый Чонгуком, видно было маленькие фигурки крестьян, бродивших по своим делам возле низких, прибившихся к деревьям, огородам и друг к другу домиков. Солнце давно скрылось за горами, но его алый след не желал пропадать с небес — и огонь всё горел на горизонте, напоминая Тэхёну о настоящем пламени. О пылающих деревьях, превращающихся в головешки, чернеющих, принимающих устрашающий облик. О запахе дыма таком густом, что он, казалось, был способен заполнить собой лёгкие. Цвет заката напоминал и кровь. Кровь и огонь — два любимых слова его матери. Полотно неба постепенно темнело, проступали на нём первые слабо мерцающие огоньки первых звёзд. Одна из них промелькнула на мгновения, влача за собой длинный хвост, как король — свою мантию. Тэхён проводил её взглядом, и исчезла она столь же неожиданно, как появилась. — Юный лорд. Он обернулся. Юнги стоял возле двери, сложа руки за спиной. Странные глаза блестели. Казалось иногда, что сделаны они были из драгоценных камней. — Простите, что побеспокоил вас. Меня прислала с посланием леди Элинор, — Тэхён с ухмылкой отвернулся, обращая взор на горящие фантомным небесным огнём далёкие вершины гор. — Сказала закрыться вам в своих покоях и не показываться до самого утра. Тэхён знал, что предстоит пережить сегодня ночью — и какой-то своей частью искренне радовался, что мать не допустила его до участия во всей этой… затее. Радость свою он сам же и презирал. Разве радость эта — не черта труса? Маленького ребёнка, каким он уже никогда не будет? Даже отец, будь он здесь, согласился бы с ней — и при любом раскладе Тэхёну пришлось бы провести в своей постели беспокойную ночь, напрягая слух и стараясь уловить крики, ругань, лязг стали, свист стрел… Почуять запах пепелища, увидеть просачивающийся сквозь камни дым, поглощающее гобелены пламя. Если от Чонгука не избавятся вовремя. — Что она хочет сделать с мальчиком? — спросил он, не оборачиваясь. Юнги неслышно подошёл, стал рядом, кладя ладони с бледными длинными пальцами на широкий подоконник. Чешуйки переливались нефритовым цветом — маленькие пластинки, покрывающие обычную человеческую кожу. Аккуратные удлинённые ногти по южной моде были выкрашены в такой же цвет. Юнги любил оттенки зелёного, и особенно любил сочетать их с чёрным. Его камзол, вышитый изумрудной нитью на рукавах и вороте, был чёрен как ночь, рубашка под ним — белая, но тоже расшитая зелёными нитями. В ушах блестели изумрудные серьги, маленькие, как капли воды. Выглядел он, как всегда, великолепно, и не стеснялся этого показывать. — Заколоть сталью, как его отца и других, — спокойно ответил Юнги. — Вряд ли он неуязвим к холодному оружию. В нём есть огромная сила, это правда, но в остальном он — такой же смертный, как и многие другие. Источник магии не может даровать бессмертие. Никто не может. Мысль об участи Чонгука Тэхёна… рассматривала. Вызывала в груди волну противоречивых чувств. Он вспомнил, как они стояли у пруда — было это сегодня, но казалось, будто прошли годы с того странного мига, когда взгляды их пересеклись, и дыхание перестало его слушаться, и сердце будто ожило… Краткий миг, превратившийся в бесконечность, и закончился он так быстро, что и понять теперь нельзя было — может, всё это ему лишь приснилось?.. — Вас беспокоит его судьба — и это неудивительно. Глядя на него, трудно представить, какой силой он обладает, сколь опасен для остальных. Но жизнь такова — когда вы станете лордом, часто вам придётся жертвовать кем-то или чем-то дорогим во имя того, что правильно. Во имя дома, семьи, безопасности Долины. — Знаю. Но почему-то от этого не легче. Всё равно это как-то… неправильно. — Понятий «правильно» и «неправильно» у взрослых не существует. Рано или поздно вам придётся это принять. Юнги смотрел на закат, медленно догорающий, и в глазах его небесный огонь искажался, темнел, приобретал странные очертания. Странные, но не пугающие, не угрожающие — по крайней мере, не сейчас. — Будучи маленьким, ещё незрелым, я ужасался тому, сколько в людях ненависти и злобы. Я был мальчишкой и не мог перестать поражаться тому, как много черноты таится в каждом человеке. Как много демоны оставили в людях, когда создавали их вместе с богами. Многие, уж поверьте, затмят поступками любого самого страшного беса, когда-либо жившего до людей. — И, — Тэхён помялся, боясь даже вдохом прервать внезапную откровенность дракона, — вы видели тьму… в каждом? Во всех людях, которых встречали на пути? Юнги кивнул — бледные губы тронула усмешка, от которой становилось горько во рту. Хотелось скривиться. — Когда ты мальчик — даже если ты дракон, — тебе хочется видеть во всех лишь хорошие черты. Но мой дар чувствовать людские эмоции не учитывал, чего я хотел. Представьте, что вам улыбается страшное чудовище, думая, что вы видите его человеком, но вы точно знаете, что оно им не является. Вот на что это похоже. Я заглядывал в глаза каждому взрослому, и в каждом видел тьму. Алчность, зависть, ненависть, похоть, тяга к убийству — список огромен, продолжать его можно до бесконечности. А ведь каждый из них мог казаться самым добрым человеком на свете! Мне с детства повторяли, что я — неразумное чудище, которое только и должно делать, что подчиняться человеку. Но говорили это в основном те, кого человеком назвать не поворачивался язык. Такие, как они — позор для всего людского рода. Но они, как правило, правят другими людьми. Их, как правило, великое множество — если не большинство. Тэхён слушал его и чувствовал, как с каждым словом уходит, отрываясь болезненно, с криком, ещё одна маленькая частичка души. Крошечная душа ребёнка, которого он так старался в себе подавить, но не хотел с ним расставаться. Отец твердил ему: повзрослей. Мать твердила то же самое, сколько он себя помнил. С самого раннего детства его вынуждали стать взрослым. Но что хорошего в этом? Что в этом правильного, светлого, доброго? — Когда я стану лордом, я тоже буду вынужден стать таким? — Кто знает. Немногие из тех, кого я встречал за всю жизнь, несли в себе свет, а не тьму. И вы, милорд — один из них. Небо потемнело окончательно, и алый огонь на горизонте превратился лишь в оранжевое зарево. Серп луны пришёл на смену солнечному диску, восседал на небесном троне в окружении прислуживающих ему звёзд. Тэхён осматривал Долину, которая когда-то будет целиком и полностью в его власти. И прямо сейчас, особенно после слов Юнги, ему в это совсем не верилось. Он ощущал себя чужим. — Многие в силах обуздать свою тьму, — заговорил дракон после недолгого молчания. — Некоторые наоборот ей потакают. Чтобы быть достойным правителем, вам необязательно становиться жестоким. Нужно знать, когда применять силу, а когда лучше добиться своего словами. Ваши родители знают баланс. Берите пример с них. — Признаться, — Тэхён говорил тише, будто опасаясь, что мать его услышит, — они — последние люди, с которых я хотел бы брать пример. — Они делают всё, чтобы защитить свой дом и свою семью. Для них семья — превыше всего. Да, ваша мать таит в себе тьму. И отец, лорд Кибом, тоже не без греха. Но они любят вас и хотят для вас достойного будущего. Мир наш жесток, и люди в нём — не менее жестокие. Вам придётся жить с этим. Они с самого детства готовили вас к этому. Тэхён поник. Готовили, это правда, но всё равно как-то так вышло, что к своему близящемуся шестнадцатилетию он всё ещё не был готов. Ни к этому миру, ни к людской тьме, ни к жестокости первого и вторых. – А Сокджин? — вдруг спросил он. — Что он в себе таит? Свет или тьму? Он был убеждён, что свет. Вспоминал улыбку брата и не мог даже допустить, что тот мог бы пойти в мать и отца жестокостью, жаждой крови и огня, силы и смелости добиваться своего любыми средствами. Он был так хрупок, когда уезжал отсюда, таким слабым он казался, когда покидал Сынган, но даже в видимой его слабости крылся стержень — и Тэхён верил, искренне верил, что стержень этот однажды послужит силам добра. Юнги вдруг улыбнулся во весь рот, и заострённые клыки его показались Тэхёну клыками зверя. — Ох, милорд… В душе вашего брата таится тьма такой глубины, что страшно представить. Чёрная, поистине чёрная душа… Но даже в ней есть частичка света. Не могу сказать, что победит, судить ещё рано — но думается мне, он из тех людей, что способны держать своих демонов под контролем. И как ваши родители, выбрать баланс. Однако там, в королевском дворце, нравы более жестоки, чем где бы то ни было ещё. Может ли в таком случае свет победить тьму? Сомневаюсь… Очень сомневаюсь.***
— Снова ты, — процедил Хосок с нарочитой неприязнью. — Сдаётся мне, в следующий раз ты настигнешь меня в нужнике. Ведьмак ослепительно улыбнулся, показывая все зубы. Чёртов мальчишка, как же он раздражал. — Боюсь, нужник — не самое подходящее место для переговоров и обсуждений. — А вот ванная комната — самое то. — Мне хотелось немного тебя смутить, — Хосок чувствовал, что щёки его малость горят. — И мне кажется, это получилось. Кубок вина в руке хотелось немедленно запустить в паршивца, но Чон сдержался. Прозрачная вода не скрывала его наготы, и Чимин скользил взглядом по обнажённому телу почти бесстрастно, но с видимой ноткой интереса. Мало перед каким омегой хотелось стыдливо отводить взгляд и прикрываться, но Чимин был одним из таких — и тем неимоверно раздражал. Ещё и запах его приятно щекотал ноздри, и Хосок почти умоляюще посмотрел на свой пах, надеясь, что эта часть его тела не подведёт в неподходящий момент. Ведьмак раздражал его, это правда — но вместе с тем вызывал интерес, хищный, совсем неуместный в их деловых «отношениях». Может, он специально его охмурял своими чарами, как однажды это уже проделывал, или сама его суть заставляла альф пускать на него слюни… Это было не так важно. Думать об этом дольше необходимого не хотелось. Не хватало ещё всерьёз им заинтересоваться или, не допустите боги, захотеть. — Давай лучше перейдём к делу, — отрывисто проговорил он, понимая, что одна часть тела пока не собирается его подводить. — Раз уж ты даже не дал мне нормально провести вечер. На прошедшем собрании лорды вели себя несколько… дерзко. Раздражение едва успело его покинуть спустя несколько часов, но теперь вновь разгорелось благодаря одному татуированному наглому мальчишке, бесстыдно заставшему его в неподходящий момент. Чимин стал неспешно прохаживаться туда-сюда, заставляя взор Хосока неотрывно следовать за собой. — Твой «совет» уже начал затягивать удавку на шее. Ты кажешься им идеальной заменой короля Тэяна — столь же покорный, пусть и не такой глупый. Тебе бы следовало осаживать их, давать понять, кто из вас в самом деле король, — он ухмыльнулся. — По крайней мере, будущий. — Это я знаю, — прорычал Хосок злобно. — Может, сообщишь что-то новое, умник? — С радостью. Каждый из «совета» метит в десницы. Ведутся споры и разговоры, кого ты выберешь своей правой рукой, когда — или если — взойдёшь на престол. Глупо с их стороны думать, что кто-то из них займёт это место — ясно как день, что десницей твоим станет Пак Сонхо. Верно. Из всего совета, который Пак организовал вокруг нового короля, сам лорд Сонхо больше всех подходил на эту роль. По своим собственным словам, он был умнее и хитрее всех представителей совета, вместе взятых. Сейчас он находился ближе всех к Намджуну, единственный из многих, кто смог подобраться к нему столь близко, и к тому же, остаться на своём месте, не вызывая к себе подозрений. Без него эти выскочки начинали манипулировать Хосоком — кто-то более, кто-то менее явно и умело, — но всё сводилось к тому, о чём Чимин предупреждал: самостоятельно и единолично правящий король им был подавно не нужен. — К нему у них много претензий. Его могущество вызывает зависть, и кто-то уже начинает подумывать над тем, чтобы его убрать. Неразумно — он весьма могущественен, такого лучше иметь у себя в союзниках, чем во врагах. Да и то, что он сейчас находится в королевском дворце, выполняя самую важную миссию, некоторых доводит до бешенства. — Потому что некоторые эти хотят быть на его месте, — хмыкнул Хосок. Чимин всё прохаживался по ванной, уже не глядя на него, будто болтая с самим собой. — А хватило бы у них смелости и ума не привлечь к себе подозрений, остаться на насиженном месте? — Каждый уверен, что хватило бы. Попробуй переубедить, но предупреждаю, занятие это неблагодарное и бесполезное. Указывая на их глупость открыто, ты лишь настроишь их против себя. А тебе нужно сделать так, чтобы каждый был под твоим сапогом. Чтобы и думать не смел переметнуться. — Но кто-то, я полагаю, смеет. — О да, — Чимин достал из складок белого ведьмачьего одеяния плотный, толстый конверт. — Переписки. Письма. Приказы. Всё, что подтверждает неверность. Здесь, само собой, копии, но, поверь мне, подписи и печати настоящие. Люди, которые служат тебе искренне, хорошо выполняют свою работу. Как я и обещал. — Почему же тогда я вижу вокруг себя одних изменников и глупцов? — Не туда смотришь, — он помолчал, не выпуская конверт из рук. — Лордам Чан, О, Лим, Сен — и, отчасти, моему отцу, — ты можешь доверять. Остальным, кто упоминается в этих бумагах — не стоит. Хосок думал, что доверять не стоит вообще никому — особенно лорду Сонхо, — но лишь спросил: — Твоему отцу доверять лишь отчасти? Отчего же? — Никто не знает, что у него на уме. Ни один человек в мире не скажет тебе, чего хочет лорд Пак, а он сам — тем более. С ним бы следовало быть осторожным, но это ты и так уже знаешь. Не поспоришь. Более закрытого и загадочного человека, чем лорд Сонхо, вряд ли найдёшь во всей Сангване. Как противник, он весьма опасен, и, по слухам, тягаться с ним в борьбе за власть — подобно смерти… Лучше иметь его в союзниках, как сказал Чимин. Хосок ещё не знал наверняка, повезло ли ему с таким союзником или нет. Скорее да — с его лёгкой руки провинция Инчжэ может перейти в руки Хосока куда быстрее, чем Тан, но вряд ли это случится так скоро. У настоящего королевского Совета возникнут вопросы, если старший сын Пака отдаст провинцию, которой его отец правил более двадцати лет, так просто. Да и захочет ли нынешний молодой лорд-губернатор Инчжэ преклонять колено перед Хосоком? Другой вопрос, впрочем, волновал его куда больше. — А тебе, ведьмак, я могу доверять? Чимин вновь улыбнулся — улыбка, искренняя, светлая, яркая, делала его очаровательным. Мистическая красота отступала под натиском естественной и простой. Любой альфа из знати захотел бы себе в мужья такого красавца — милое лицо, фарфоровая кожа, чувственные, нежные губы. Лорд Сонхо мог извлечь выгоду из помолвки младшего сына с ещё каким-нибудь знатным домом — кто знает, может, если бы боги распорядились иначе, супругом Намджуна стал бы именно он, а не юноша из далёкой северной провинции, обособленной от других. Для Сонхо это было бы большой удачей — породниться с королевской семьёй. Но так не случилось, и приходилось ему добиваться сближения с короной несколько другими способами. — Мы заключили сделку, если ты помнишь. — Сделки в наше время ничего не стоят. — Для ведьмака они стоят всего. Ты плохо знаешь наш народ — мы не из тех, кто не держит своих обещаний. — Но зачем это тебе? Ты мог бы сидеть в своём Диколесье и не высовываться — зачем тебе понадобилось ввязываться во все эти королевские игры? Чимин посерьёзнел, но светлые глаза, казалось, засияли — и это зрелище оказалось не менее завораживающим, чем недавняя лучезарная улыбка. Такая простая и естественная — и прекрасная, как бы сильно ни хотелось это отрицать. — Сангвана на грани раскола. Война Двух Королей приближается, и положение королевства становится очень шатким. Диколесье — часть Сангваны, пусть и не восьмая провинция, но всё равно находится под её защитой. Это — мой дом, место моей силы, место, которым я дорожу. Какая судьба может его ждать, когда остальная страна утонет в крови? — Полагаю, весьма незавидная. — Именно. Поэтому я делаю то, что каждый счёл бы правильным. Защищаю свой дом. Служу королю Намджуну и помогаю тебе, но не ввязываюсь в ваши распри. Всё, что мне нужно — безопасность и независимость Диколесья. И добиться этого я должен любыми способами. Хосок смотрел на него и молчал. Чимин глядел на него в ответ — уверенно защищающий всё, что ему дорого. Ему можно было позавидовать… Хосок не знал такого понятия, как «дом». Не знал, обретёт ли когда-то место, которое с таким же пылом сможет защищать. Видят боги, ему бы хотелось найти его, но… он видел столько стран, столько диких, неизведанных мест, переплыл все моря, перешёл почти все земли мира, но, чёрт возьми, нигде, ни в одной из стран, империй и королевств не нашёл того уголка, который уверенно смог бы назвать своим. Который любил бы так сильно, что за него не жаль было бы отдать жизнь. В который хотел бы вернуться, которым бы столь же сильно дорожил. Даже Сангвана не казалась ему домом. Ни в детстве, ни в раннем юношестве, ни теперь. Во всём мире для него не было места — как для любого незаконнорожденного ублюдка, чьё появление никому не приносило радости. — Завидую, — бросил он кратко, облекая в одно-единственное слово все свои мысли и чувства, какие только мог сейчас испытать. — Тебе есть, за что сражаться. Немногие могут этим похвастаться. — Каждый из нас за что-то сражается. Я иногда задаюсь вопросом, за что сражаешься ты. Хосок подумал немного — нестройный хор мыслей разом затих, оставляя лишь пустоту, и ничего кроме. Что ответить? Он точно знал, что им двигала обида, месть, желание доказать уже мёртвому отцу, что даже он, бастард, хоть чего-то да достоин… Но за что конкретно он бился? Что именно хотел отвоевать? Дом, признание, титул — всё, чего у него никогда не было? И что сказать ведьмаку, который спрашивает об этом и смотрит прямо в глаза так, словно уже знает, какой ты дашь ответ? — За то, чтобы стать хоть кем-то в этом мире, — уверенно ответил он.***
Во дворе послышался истошный крик, но тут же прервался на самой высокой ноте. Тэхён открыл глаза. Он не смог уснуть, зная, что в эти минуты его мать отдаёт приказ умертвить Гуннара и его людей всех до единого. Чонгука… врага, но, тем не менее, совсем юного мальчика, который ни разу не применил силу, пока находился в их замке. Юнги говорил, нужно уметь находить баланс между применением силы и слов. Разве с дикарями нельзя было договориться? Разве обязательно сейчас было проливать кровь? Или слова ничего бы не решили? Стоило бы пытаться решить всё переговорами? Мама пыталась, но наткнулась лишь на угрозу. Так может, её действия были правильны, несмотря на всю их жестокость? Тэхён сел. Крик ещё стоял в ушах, но одеяло тишины вновь накрыло дворец, будто ничего не случилось. Будто сейчас под командованием матери не убивали спящих в отведённых им покоях дикарей. Крик. Он был Тэхёну знаком. Кричал кто-то из его людей. Кажется, из слуг. От этой мысли ему стало дурно. Борясь со страхом, сковавшим внутренности и конечности, он выпростал себя из одеяла и подошёл к окну, стараясь унять дрожь во всём теле. Яркая луна освещала двор замка, его тёмные каменные стены, отражалась в мрачных окнах. Снег искрился и переливался яркими бриллиантами, звёзды мерцали на небесах, молча наблюдая за делами людей. Тэхён приоткрыл окно — крик слышался очень близко, — и высунул голову осторожно, будто боясь, что в лоб вот-вот угодит стрела. Внизу, у самой стены, лежало тело. Снег вокруг него не блестел — чёрный, потревоженный отпечатками ног. Тэхёну хватило секунды, чтобы понять — снег был чёрен от крови, и тело принадлежало молодой служанке. Он знал её — ей было лет двадцать, и была она известная хохотушка; любила гулять поздними вечерами под луной и устраивать свидания с сыном конюха. Белое лицо походило на маску с чёрными провалами широко раскрытых глаз. Тэхёна замутило — он так резко закрыл окно, что стекло задребезжало, грозясь разбиться. В голове не осталось ни мысли, лишь пульс стучал в висках остервенело, беспорядочно. Испуганно. Он покосился на кровать — под несколькими подушками лежала катана, его верная любимая спутница, ни разу не испытанная в настоящем бою. Сердце колотилось сильнее и сильнее с каждой секундой, тишина и бездействие доводили до нервного срыва. Тэхён в два прыжка оказался у изголовья кровати и достал оружие, ни разу не окроплённое кровью. Сталь, вынутая из ножен, заблестела угрожающе в свете заглянувшей в покои луны. Мать говорила не показываться из комнаты. Не выходить, что бы ни случилось. От Юнги Тэхён слышал, что нападение на дикарей должно было произойти поздно ночью, к двум часам. Но сейчас едва миновала полночь, а это значило лишь одно — Гуннар решил нанести удар первым. Какой-то шум послышался в коридоре — топот ног, ругань на незнакомом языке… и снова крик. Тэхён трясся, прислушиваясь. Страх боролся с гневом, решимость — с детской трусостью. Остаться здесь или идти? А вдруг они подобрались к его матери и сейчас вот-вот её убьют? Сколько ещё слуг они успели убить, пока подбирались к ней? Что хрупкая женщина вроде неё сможет сделать нескольким вооружённым громилам, вломись они к ней? Да, у её покоев стояли стражники, но ведь… ведь… Снова крик. Снова топот, снова ругань. Как раз с той стороны замка, в которой были покои матери. Тэхён дышал поверхностно, через раз. Сердце стучало, стучало, стучало… Боги и демоны… как же страшно! Он выскользнул в коридор — страж, нёсший караул возле его двери, куда-то исчез. Значит, дела действительно, мать вашу, плохи. Потные ладони дрожали — всё тело дрожало, — пока Тэхён рысцой бежал по коридору. Где-то что-то разбилось, кто-то выругался. Лязг стали о сталь в тишине коридора показался оглушающим воем, а потом закричала его мать… никогда он не слышал такого яростного крика. Будто дикая кошка взвыла в ночной тиши леса, стремясь защитить потомство от незваного чужака, настроенного враждебно. Он ворвался в её комнату, не думая особо ни об осторожности, ни о том, куда вдруг подевались стражники, которые должны были её охранять. Если они и смогли застать леди Элинор врасплох, получилось у них не до конца. Один из Гуннаровых людей как раз отшатнулся от неё, держась за лицо и ругаясь на своём наречии, пока сам Гуннар пытался скрутить маму — а она, визжа и рыча яростным диким зверем, извивалась словно змея, пиналась, кусалась, всеми силами стараясь вырваться. Тэхён замер на мгновение — взгляды всех троих обратились на него, и тот, кто секунду назад держался за лицо, бросился к нему, замахиваясь топором, ловко подхваченным им с пола. — Тэхён, беги! — крикнула Элинор, и тут из горла её вырвался такой страшный по своей силе рёв, что даже бросившийся на Тэхёна дикарь с окровавленным лицом замешкался. Это, наверное, Тэхёна и спасло. Он выставил клинок перед собой — резко, порывисто, необдуманно, — и сталь вошла в солнечное сплетение мужчины так легко, словно тело его было её ножнами. Глаз, единственный уцелевший после отпора леди Элинор, удивлённо раскрылся, как и рот, из которого не вырвалось ни звука. Тэхён крутанул лезвие, и судорога прошла по телу дикаря. Стоило вытащить катану — и он повалился на пол безвольной куклой, и лишь брызнувшая из раны кровь напоминала о том, что в теле этом когда-то теплилась жизнь. Всего минуту назад. Гуннар, с обидной лёгкостью совладав с брыкающейся леди Элинор, перехватил её горло и прижал к себе спиной, приставив кинжал к её часто вздымающейся груди. Тэхён замер, чувствуя, как кровь кипит в жилах. Посмотрел матери в глаза и не увидел ни страха, ни ярости, ничего — лишь сосредоточенную отстранённость. Даже сейчас, будучи на грани жизни и смерти, она придумывала очередной план. Тэхён сделал шаг вперёд неосознанно, но Гуннар остановил его предупреждающим рыком и лезвием, кончик которого ткнулся в кожу мамы прямо напротив сердца. Что-то сказал яростно — догадаться, что именно, было нетрудно. «Только двинься, щенок — и я убью её». Тэхён не двигался, отчаянно стараясь придумать, как быть. — Тэхён, уходи, — даже в опасности она не могла не приказывать. — Уходи ради твоего же блага. — Нет, — выпалил он неожиданно для себя самого — хотя где-то в глубине души ему и хотелось сбежать отсюда как можно дальше. Взяв мать за руку. — Дурак! — прошипела она, а Гуннар над её макушкой нахмурился, стараясь понять речь, ему недоступную. — Он убьёт тебя! Беги к дракону — он сможет тебя защитить. — А кто тогда защитит тебя? Что я скажу отцу, когда он узнает, что я, будущий лорд Сынгана, не смог даже собственную мать уберечь от смерти? Возразить ей не дал Гуннар — прорычав что-то на своём странном, грубом языке, крепче перехватил горло леди Элинор, и она закашлялась, задыхаясь. Тэхён было дёрнулся вперёд, но что он мог сделать? Голова разболелась, мысли метались — нужно срочно придумать что-то, какой-нибудь план, как-то освободить её и избавиться от него. Но как? Тэхён посмотрел вниз, на опущенное к полу лезвие катаны, покрытое кровью. На тело, медленно умирающее. Мужчина смотрел ему в глаза, изо рта струйками вытекала чёрная кровь. Он убил человека… так просто. Но сейчас не самое подходящее время об этом думать. Он поднял голову, посмотрев Гуннару в глаза. Медленно опустил катану на пол и поднял руки, показывая — я безоружен. План не сформировался — даже не планировал появляться, и мыслей в голове не было никаких. Лишь сердце стучало, тело тряслось, а в голове — поразительная белая пустота. — Ты какого чёрта делаешь? — просипела мать, едва способная дышать. — Я сказала, беги, дурак! Тэхён не ответил. Гуннар не собирался её отпускать. Лишь ухмыльнулся, кивком показывая: отбрось оружие в сторону. Тэхён послушался. Пожалуй, если бы была возможность, мать сама бы с радостью проткнула его катаной за это. Гуннар начал двигаться. Всё ещё держа мать за горло и грозя её сердцу ножом, неспешно стал обходить Тэхёна кругом, направляясь к дверям, ведущим в коридор. Тэхён не сводил с него взгляда и не двигался — любое движение могло спровоцировать смертельный удар. Этого нельзя допустить. Мама неуклюже переступала с ноги на ногу. На Тэхёна она не смотрела и не сопротивлялась. Лишь когда они с Гуннаром пересекли половину комнаты, из её рукава выскользнуло что-то длинное и блестящее. Маленький рост позволил ей извернуться и со всей силы заехать локтем Гуннару в пах — от неожиданности он согнулся и выпустил её из стальной хватки. Тэхён не успел моргнуть, всё произошло слишком быстро. Лезвие блеснуло в лунном свете, и лицо Гуннара вдруг стало зеркалом, чья гладь внезапно треснула пополам. Глубокая чёрная борозда раскрылась и стала сочиться кровью. Он с яростной руганью отшатнулся, слепо махая своим клинком — кровь залила глаза, видеть он теперь мог совсем мало. Недолго думая, не сомневаясь, и — Тэхён точно это знал, — наслаждаясь этим, леди Элинор толкнула его к стене и вонзила свой кинжал, припасённый в широком рукаве одеяния, прямо ему в сердце. Тэхён видел, как их взгляды встретились — залитые кровью светлые глаза Гуннара смотрели в её, широко раскрытые, светящиеся жестоким торжеством. Глаза победительницы. Гуннар наклонился вперёд, и, показалось на миг, хотел поцеловать её, но лишь сказал что-то едва слышно с усмешкой, и глаза его остекленели, застыли в пустом, ничего не значащем выражении. Обмякнув, он бессильно свалился на пол. Мама наблюдала за ним, стоя к Тэхёну полубоком и не выпуская кинжала из рук. За спиной его послышались шаги, и он обернулся. Стражники, которые должны были быть здесь, возле её покоев изначально, явились лишь сейчас — лица их были белее молока. — Леди Элинор… юный лорд… — Идиоты! — вскричал Тэхён так громко, что даже мать повернулась на звук его яростного голоса. Стражники, побелевшие ещё больше, отшатнулись едва ли не в испуге. — Вы должны были стоять здесь, возле этих дверей и охранять её! Какого дьявола вы, сучьи отродья, позволили Гуннару проникнуть сюда?! Разве вам не было приказано стоять ровно здесь? Разве это не ваша грёбаная работа, демоны вас дери?! — Милорд, — один из стражников едва не упал на колени. — Мы… нас… эти дикари отвлекли нас. Мы увидели, как они прошмыгнули в сторону ваших покоев. Они убили Санву, когда он охранял вас… — С вами я разберусь позже, — жёстким, резким тоном прервала его мать. Тэхён всё ещё трясся — на сей раз от гнева. Под его взглядом рослые мужчины опускали головы и тупили взор. — Сейчас ищите остальных дикарей. Я слышала крики — кажется, они напали на слуг. Я пойду с вами. Тэхён, — она подняла катану с пола и протянула ему рукоятью вперёд, — найди мальчишку. И убей его. Он принял клинок из её рук и кивнул. Слабый отклик протеста в груди всё ещё перекрывала слепая ярость. Он опрометью кинулся прочь — не до конца уверенный, что эти олухи и в этот раз смогут её защитить… Но, может, к ним присоединится Юнги — уж дракону, Тэхён знал, доверять было можно. Стоило только подумать о Юнги, и он тут же появился из-за угла — на бледной коже виднелись капли крови, и это явно была не его кровь. Тэхён замер, глядя в нефритовые глаза, светящиеся потусторонним светом. — Я не знаю, как, — просипел дракон, едва его увидев, — но мальчишка, кажется, сумел призвать других дикарей прямо с гор. Они проникли в замок скопом, напали на слуг. Я уже убил нескольких, но их очень много. Ваша мать в порядке? — Да, — Тэхён не узнал своего голоса. — Гуннар мёртв. — А вот его сын, к сожалению, нет. Я не могу его почувствовать, он закрылся от меня. — Я его найду. Позаботьтесь о моей матери, — он коснулся плеча Юнги, сжал так крепко, как только смог. — Пожалуйста. Юнги, ухмыльнувшись краешком губ, кивнул. — Конечно, милорд. И пошёл дальше. Тэхён, крепче перехватив рукоять катаны, пошёл своим путём. Паника. Кровь на стенах. Крики и ругань вдалеке, невнятные стоны, топот десятков пар ног. Тэхён убил ещё нескольких дикарей, попавшихся на пути — убил столь же холодно и легко, не думая даже о том, что делает. Перед глазами стояла лишь одна картина: Гуннар, держащий мать за шею и готовый вонзить нож ей в сердце. Чонгука не было нигде. Тэхён, обойдя весь замок, в ярости вышел на один из широких балконов. Неужели сбежал? Взгляд метнулся вверх, на чёрные силуэты башен, ещё более угольные на фоне тёмного полотна неба. Бездумно водя взором по стенам, вершинам башен и окнам, Тэхён вдруг остановился на астрономической башне. Ему, может, привиделось… Нет. Вспышка света, сноп искр. Только один человек в этом замке мог создавать это силой мысли, своими собственными руками. Человек ли? Тэхён кинулся назад. Бежал, задыхаясь, шарахаясь от каждой тени. Как противостоять, возможно, самому могущественному магу на земле? Можно ли его вообще убить? «Убить, убить»… Что-то неправильное слышалось в этом слове, эхом отражающемся от стенок черепной коробки. Тэхён уже поднимался по винтовой лестнице башни, когда почувствовал, как кожа покрылась мурашками, как волосы на руках неожиданно встали дыбом. Ворвавшись на вершину, он замер. Чонгук, резко развернувшись, посмотрел ему прямо в глаза. Меж пальцами он перекатывал крошечные молнии, как повелитель грозы. Тэхён рассматривал его молча, не веря глазам. Он знал, что невинная внешность — лишь видимость, знал это всегда, так почему позволил себе обмануться? Почему позволил себе проникнуться симпатией к этому существу, кроющемуся под маской милого юноши? Чонгук как-то разом повзрослел. Детское лицо ожесточилось, губы сжались сурово, плечи расправились, и, несмотря на то, что ростом он был чуть ниже Тэхёна, казалось, что смотрит он на него сверху вниз. Взгляд Чонгука коснулся катаны, и лезвие в руке Тэхёна завибрировало, будто откликаясь на неслышный людскому уху зов. — Только двинься — и я разнесу этот замок в щепки, — сказал мальчишка отрывисто — ясно и чётко, почти без всякого акцента. Тэхён, раскрыв глаза от удивления, вдруг всё понял. Чонук понимал их язык с самого начала. Всё, что говорили при нём, все планы, которые в его присутствии озвучивались слишком беспечно, всегда были ему понятны. Он лишь притворялся дикарским ребёнком, знающим лишь свой язык, но мать-то его была из Сынгана — стало быть, обучила его здешнему наречию… Как же он сразу этого не понял? Как же он не догадался за всё это время? — Что ты будешь делать? — спросил Тэхён жёстко, с удивлением узнавая в своём голосе интонации не то матери, не то отца — а может, обоих родителей сразу. Чонгук скривился так, словно ему были противны сами звуки его голоса. — Твой отец мёртв. Половина твоих людей тоже мертвы. Лучше тебе сдаться, Чонгук, пока не стало поздно. — Не смей звать меня по имени, — прорычал мальчишка с ненавистью. — Не смей даже обращаться ко мне! — Ты не смей мне указывать! Ты и твои люди вторглись в мой дом, убивали моих крестьян! У вас хватило наглости требовать себе земли, которые по праву рождения будут принадлежать мне! Кто вы вообще такие? Эта земля давно не ваша — и вас здесь никто не ждёт. И даже если ты сожжёшь здесь всё дотла — что это изменит? Тебя возненавидят, рано или поздно убьют. И народ твой тоже перережут, как скот. Так зачем вы вообще всё это затеяли? Чонгук тяжко дышал, бледный и растерянный, но пышущий такой яростью и болью, что ощущались они кожей. Тэхён рассматривал его, не двигаясь с места. Крошечные молнии меж пальцев мальчишки не переставали сверкать. Может, он вот-вот ощутит удар одной из них на себе… — Мы столько веков скитались, — голос Чонгука дрожал. — Мы столько веков были неприкаянными, столько веков не могли найти себе дома… Ты, изнеженный лордик, вообще представляешь, как это — не иметь собственного дома? То-то и оно, что не знаешь. Конечно, что вам, знатным, волноваться об этом, когда есть тёплая постель, огонь в очаге и жратва на годы вперёд? Ваш народ вытравил мой с этих земель — и, видимо, забыл, что отнял территорию, которая издревле была нашей! — Была, — с нажимом повторил Тэхён, крепче, до боли в пальцах, сжимая рукоять клинка. — Но это было демоны знают сколько веков назад. Ваш народ здесь никому не нужен. — Мой отец хотел добиться этой земли кровью. Отвоевать её. Я отговаривал его, как мог. Я настоял на брачном союзе, я согласился жениться, лишь бы у моих людей появилась возможность обрести дом. Если бы не я — он бы вырезал всех твоих крестьян до единого, он бы убил твою мать ещё тогда, при первой встрече. Но я упросил его действовать мирно. И вот что получил взамен! Вы с самого начала планировали избавиться от нас, как от ненужных паразитов! — Вас здесь никто не ждал. Вы никому не нужны, — отрезал Тэхён холодно, глядя ему в глаза и отчего-то не смея отвести взгляда. — Если бы ты хотел мира — упросил бы отца не нападать на наших крестьян изначально. Не грабить, не жечь земли, не насиловать. Не строй из себя добродетель, Чонгук — мы оба знаем, что ты такое же чудовище, как твой отец. — Не смей звать меня по имени! — вскричал Чонгук, и несколько молний сверкнули в опасной близости от лица Тэхёна, на миг его ослепив. Он прикрыл глаза рукой, ожидая нападения, но его не последовало. — Ты ведь мне нравился. Я думал, ты не такое дерьмо, как все остальные. Сегодня утром отец приказал мне тебя убить — там, у пруда, — но я этого не сделал, потому что поверил, что наш союз смог бы привести к чему-то хорошему. Тэхён вспомнил вспышку, увиденную им краем глаза. Вспомнил виноватое лицо Чонгука, руки, отчего-то спрятанные за спиной. Всё сразу встало на свои места. Какой же он идиот! — И вот к чему это привело, — Чонгук горько ухмыльнулся. Руки беспомощно опущены вниз, меж пальцами — ни искр, ни молний. — Мой отец мёртв, мои люди сражаются ни за что. Я поверил в тебя, поверил, что из нас вышло бы что-то путное, а ты… — Не обвиняй меня, — прервал его Тэхён. — Твой отец изначально хотел крови — если бы мы не сделали первого удара, сделал бы он. Никакие мирные позывы этого не остановят — если кто-то хочет кровопролития, он его получает. Не строй из себя наивного дурачка. — Ты говорил как-то, что жалеешь, что мы встретились при таких обстоятельствах, — Тэхён и впрямь говорил это — давно, тысячу лет назад, когда позволял себе обмануться хрупкой картинкой перед глазами. — Я тоже жалею. — Лжец. Чонгук пожал плечами. — Видят боги, я хотел мира. Правда, хотел, — его глаза странно блеснули. — Но раз ты и твои люди не хотите, так и быть — будет вам война. Он издал вдруг странный, протяжный, мелодичный свист, столь громкий, что, казалось, отзвук его отразился даже от далёкого кольца гор. Просвистев, мальчишка ещё раз посмотрел Тэхёну в глаза — на мгновение его лицо исказилось будто от боли, — а потом развернулся и, кинувшись к каменному подоконнику, ловко перемахнул через него — и упал вниз. Дыхание перехватило. Тэхён кинулся вслед за ним, будто желая поймать и вернуть — но лишь беспомощно кинулся грудью на холодный камень и посмотрел вниз, ожидая увидеть распластанное на земле мёртвое хрупкое тело… И не увидел ничего. Снег внизу, никем не тронутый, уходящую вниз стену башни — и всё. Ни следа присутствия, ни намёка на то, куда он мог исчезнуть. Тэхён отшатнулся от подоконника и запустил ладонь в растрепавшиеся волосы. Ледяной ветер свистел, мороз кусал почти не прикрытую верхней одеждой кожу, но ему было всё равно. Жгучая ярость покинула тело, вытекла из бурлящей в венах крови. Перед глазами стояло лицо Чонгука, исказившееся в выражении боли. Вряд ли он бы смог вытравить из памяти его облик — даже если бы очень сильно захотел.***
— Ваше величество, если позволите… на пару слов. Сокджин приподнял брови — лорд Бан снизошёл до жалкого омеги, надо же! Удивительные нынче настали времена… Застигнутый врасплох возле собственного кабинета, он оглянулся по сторонам, но, совладав с собой, указал рукой на двери, едва прикрытые. — Пройдёмте в кабинет, лорд Бан. Сев за стол и жестом пригласив Бана, Джин откинулся на спинку кресла, глядя ему в лицо и гадая, какого рода диалог вообще может сейчас между ними произойти. Бан осмотрел кабинет, будто прежде никогда здесь не был, но тут же взгляд его обратился на Сокджина — взгляд прохладный, ничем не показывающий неприязни. — Я хотел бы… поговорить с вами насчёт вашего… присутствия на заседаниях Совета. Джину очень хотелось закатить глаза. А ещё ударить кулаком по столу, врезать по роже. Сговорились они, что ли? Бан за сегодняшний день — не первый лорд Совета, приходящий сюда по этому вопросу. И даже не третий. Отец явно задал моду приходить к королевскому супругу лично и в лицо выказывать ему недовольство, что-де омега вообще смеет, мать его, появляться там, где ему «не следует». Джин подпёр щёку кулаком, сжавшимся несколько сильнее, чем стоило — ногти болезненно впились в кожу ладоней. — Что же не так с моим присутствием, лорд Бан? — льда в его голосе было больше, чем на вершинах самых высоких в мире гор. — Понимаете ли… у каждого из нас есть своё место, — начало уже было неудачным — Джин потихоньку начинал закипать. — Место короля — на троне, место лордов Совета — в зале. Место вашего отца, лорда Кибома, в кресле десницы, по правую руку от короля. И ваш долг, как королевского супруга, также, как и наш общий долг, знать своё место. Джин приподнял брови — не удивляясь даже, просто… Неслыханная наглость. Не просто неслыханная — чудовищная. — Вы ещё юны, действуете скорее сердцем, не головой, — продолжал Бан, включив тон доброго дядюшки-наставника, проповедующего тупому ученику основы основ. — Ваше стремление помогать мужу и всем нам в управлении Сангваной весьма приятно, и ваши попытки, конечно, исходят от желания сделать лучше. Мы с лордами понимаем это. Но, как я уже говорил, у каждого из нас есть своё место. И оно есть у вас — просто вы либо забыли об этом, либо изначально не знали. Со своей стороны я хотел бы вам о нём напомнить, ведь… — Мне кажется, лорд Бан, — заговорил Сокджин и жестом прервал его, не желая больше выслушивать эти бредни, — не в вашем праве указывать королю — то бишь мне, — где его место. Вы так не думаете? — Ваше величество… — Нет-нет, подождите. Это вы, видно, забыли — или не знали, по «юности», глупости, какой-то другой причине, — где ваше место, — Джин, вперив в Бана прожигающий насквозь взгляд, наклонился вперёд, и слова из его рта вырывались чётко, отрывисто, со змеиным шипением. — Вы, лорд, забываетесь — и не в первый раз. В Совете вы занимаете важную нишу, это верно, но по статусу своему вы находитесь куда ниже меня. Не только Намджун — ваш король. Я его муж, я не нахожусь в его подчинении — мы с ним равны. Может, для вас это что-то из ряда вон выходящее, но придётся вам принять реальность такой, какая она есть. Даже в законе сказано, что власть короны делится пополам между супругами. Или вы этого не знали? — Конечно, знал, — Бан скрипел зубами, негодование его стало очевидным. Ледяная маска спокойного, доброго дядюшки начала трещать по швам. — Но есть определённые правила и традиции… — И мне совершенно плевать на них. — Может, и плевать, но людям — нет. — На людей мне плевать тем более. Я — с высоты своего места — имею право наплевать на каких-то там людей и их мнение, вы так не думаете? Кажется, будь его воля, лорд Бан плюнул бы ему в лицо или убил на месте — глаза метали молнии, ноздри смешно раздувались от гнева, симпатичное лицо исказилось и стало нелепым, почти смешным. Гнев ему определённо не шёл. Сам Джин ощущал примерно то же самое — волну ледяной ярости, поглотившей его в очередной раз за день. Он бы с радостью увидел, как лицо Бана раздувается, лиловеет, багровеет от яда, подмешанного в вино… Воспоминание о другом лице заставило его на мгновение вздрогнуть. Джин с испугом подумал о том, что был бы очень рад увидеть, как Бан валяется на полу и корчится от невыносимой боли — а лицо его, каждая пора, сочится ядовитой кровью, и глаза вылезают из орбит, глядя на Сокджина снизу вверх в таком уже знакомом почти священном ужасе. — Это безрассудство, — процедил Бан с неприязнью, уже ничем не прикрытой. Добрый дядюшка вконец перестал стараться. — Вы явно не понимаете, ваше величество, что омегам не полагается лезть в королевские дела. — А ещё лишний раз дышать при альфах, говорить и смотреть на них, полагаю? Или список ваших требований к омегам ещё длиннее? — Это не лично мои требования к омегам — это общеизвестные традиции. — Знаете, лорд Бан, куда вы можете засунуть себе эти традиции? То, что случилось дальше, было вполне ожидаемо — Бан вышел из себя. Вскочил, замахнувшись рукой, чтобы отвесить пощёчину, высвободить волну ярости, показать жалкому омеге, где его место… но так и замер под ледяным взором не шелохнувшегося Джина. Взгляды их встретились в немой борьбе. Эту борьбу Джин вёл уже который день, и проигрывать в ней не собирался в ближайшее никогда. Осознав, что только что собирался сделать, Бан медленно опустил руку — и кожа лица как-то сразу поблекла, становясь не просто бледной — почти смертельно восковой. Джин молчал некоторое время, глядя на него. Потом начал подниматься — очень медленно выползал из кресла, как змея, готовая к броску. Не говорил сначала — но когда подал голос, едва ли смог сам его узнать — говорил он тихо, вкрадчиво, почти спокойно, но с такой очевидной сталью, какой не слыхал даже в тоне собственного отца. — Ты совсем распоясался, сраный ублюдок. Да как смеешь ты, ничтожество, даже помыслить о том, чтобы поднять на меня руку? — Бан хотел отшатнуться и не смел, не осмеливался даже моргнуть — лишь смотрел ему в глаза, как загипнотизированный, и зрачки его постепенно расширялись, заполняя собой радужку. — Запомни сам и передай другим: если хоть ещё раз один из вас припрётся сюда и начнёт указывать мне на моё место, я лично позабочусь о том, чтобы вы все без исключения не дожили до следующего утра. Я отравил человека просто за то, что он когда-то трахался с моим мужем — вы все слышали эту историю, — и мне ничто не помешает избавиться от каждого из вас. Никто не смеет указывать мне, что и как мне делать. Никто не смеет пятнать мою честь, никто не смеет ставить под сомнение мою власть в этом мерзком гадюшнике. И если ты, мерзкий червяк, хоть ещё раз позволишь себе слово, взгляд или подобный этому замах в мою сторону — я упрячу тебя за решётку и запытаю так, что ты растеряешь все свои немногие мозги и превратишься в дёргающийся безумный кусок мяса. Понял? Услышал? Кивни, ублюдок, — лорд Бан дёргано кивнул. — А теперь пошёл вон отсюда. И чтобы больше я не видел в этом кабинете ни тебя, ни твоих дружков. Кто знает, сколько сил Бану пришлось приложить, чтобы совладать с собой… Джин смотрел ему в лицо, упираясь ладонями в стол, наклонился и не двигался всё то время, что говорил, и слова его не были пустыми угрозами — звучали они от всего сердца, и он знал, что избавится от каждого из этих зашоренных мудаков, если они ещё хоть раз посмеют ему приказывать. Если ему не добиться подчинения мирными путями — придётся выцарапывать и выгрызать. И не то чтобы он был решительно против. — Как скажете… ваше величество. И лорд Бан, оскорблённый и униженный, резко развернулся и опрометью кинулся прочь. Джин, провожая его взглядом, не без удивления заметил приличных размеров бугорок в плотно обтягивающих ноги штанах. Надо же, какая странная реакция… Едва топот Бана удалился, он осел в кресло, пряча лицо в ладони. Внезапное осознание, что этот альфа хотел его столь же сильно, как ненавидел, убавило даже яростный пыл — от удивления он мог лишь тупо уставиться в столешницу и фыркать от смеха, скорее шокированного, чем весёлого. Интересно, если рассказать Намджуну, как он отреагирует? До покоев он шёл нетвёрдой пьяной походкой, хотя не выпил ни за прошедший день, ни за все предыдущие, ни капли спиртного. Раскрыл двери, ввалился в комнату неуклюже. Намджун стоял у окна и смотрел на город — заслышав его шаги позади, обернулся. Джин, посмотрев ему в глаза, успел заново разозлиться. — Я весьма популярен у лордов Совета, как оказалось, — процедил он, подходя к столику и наливая себе в бокал немного вина. Сладкий запах приятно щекотал ноздри — запах рубинового напитка и аромат Намджуна, ощущаемый явственно, пусть расстояния между ними было достаточно много. — После утреннего заседания шестеро возжелали аудиенции со мной. Приходили в кабинет один за одним. Рассказать, почему? — Я догадываюсь, — Намджун говорил спокойно и лишь наблюдал, не приближаясь и не двигаясь. Джин глотнул немного из бокала, хотя хотелось в порыве эмоций проглотить весь графин залпом. Мрачно посмотрел мужу в глаза. — Великого судью я спровадил спокойно. Да и он вёл себя приличнее остальных. С другими вёл себя холоднее. Но лорд Бан меня доконал. Он едва не ударил меня, представляешь? — спокойствие с Намджуна слетело, как плохо прикреплённая к лицу маска. — Да-да, ты не ослышался. Замахнулся, как пьяница на запуганную жену. — Да как этот ублюдок смеет… — Спокойно, — сам Джин спокойствия не ощущал вовсе. — Я доступно объяснил ему, что так больше делать не следует. Весьма популярно объяснил. Но я всё не могу понять — какого чёрта ни ты, ни мой отец, ни даже король Тэян не могли толком приструнить этих ублюдков так, чтобы они не смели в вашем присутствии и слова лишнего сказать? — Твой отец говорит, что эти люди опасны. Я приструняю их как могу, ты же знаешь. — Знаю, — Джин выпил ещё немного. Боги, такими темпами он точно сопьётся к двадцати годам… — Но это твоё «как могу» уже не помогает. Потому что они поняли, что могут говорить всё, что вздумается, и их за это не накажут. А за словами непременно следуют действия. И как думаешь, к чему это в конце концов приведёт? Намджун промолчал, лишь соглашаясь. Подошёл ближе и плеснул вина и себе — и, в отличие от цедящего напиток Сокджина, свой бокал осушил залпом. — Я знал, что Бан обнаглел, — прорычал он, сразу меняясь в лице от ярости. — Но чтобы поднять на тебя руку… — Буду рад, если ты тоже напомнишь ему о том, где его место. — Я не только напомню, но ещё и наглядно ему покажу. — Не стоит, — Джин нашёл в себе силы улыбнуться. — Думаю, я сам с ним справлюсь. Странное дело… я думал, он весь ужом вьётся, когда меня видит лишь из ненависти ко мне. Но когда я объяснял ему, что не стоит замахиваться на королевского супруга, он вдруг возбудился. Представляешь? Он хохотнул, но Намджун, видимо, ничего забавного в этом не увидел — он ещё больше помрачнел. — Возбудился? — Джин кивнул, слегка удивлённый такой реакцией. — Я надеюсь, тебе это не польстило. — О нет, — при одной только мысли его передёргивало от отвращения. — Я бы скорее выпрыгнул в окно, чем позволил себе польститься. Просто думаю теперь, как это открытие можно будет использовать, вот и всё. — Не перестарайся, — пробормотал Намджун, отправляя в желудок и второй бокал. — Изменник боится, что ему изменят? Не ожидал от тебя такого. — Прекрати. В этом нет ничего смешного, — очевидное негодование Намджуна не могло не вызвать его улыбку. — Я… догадывался. Что он хочет тебя. На заседаниях он так на тебя смотрел, что невольно закрадывались мысли. Но я думал, мне казалось — а тут вон как всё обернулось, — он отставил бокал в сторону, сохраняя мрачное молчание и не менее мрачное выражение лица. — Просто… будь с ним осторожнее, ладно? А я поговорю с ним и доступно объясню, что бывает с теми, кто поднимает руку — и другие части тела — на моего мужа. Если уж он понял тебя, меня понять ему труда не составит тем более. Он посмотрел на Джина, будто хотел что-то сказать, спросить или сделать, но не решился. Взглядом таким оценивают незнакомца. Сокджин смотрел на него в ответ и думал о том, что они и впрямь не знают друг друга — и это обстоятельство, несмотря на всю раннюю неприязнь, недопонимание, недоверие и ссоры, до обидного сильно удручало его. И, верно, не только его. — Тяжко быть королём, — выдохнул он, хотя сказать хотел не совсем это. Намджун ухмыльнулся и вновь отошёл к окну — огни города напоминали россыпь драгоценных камней на свадебном наряде Джина. — Да. И я не всегда уверен, что способен вынести это бремя. — Не неси чепухи. Ты показываешь себя хорошим правителем. И дальше, я уверен, будет только лучше. Намджун молчал, не возражая, но и не соглашаясь. Джин смотрел в светлый затылок, хотя отчего-то очень сильно хотел смотреть в глаза. И расстояние в несколько метров казалось непреодолимой пропастью. И тело свело в странной судороге, и успокоить её смогло бы простое прикосновение… Но он не двигался и смотрел в затылок Намджуна, а тот рассматривал город у своих ног. Они совсем не знали друг друга. Ни прежде, ни сейчас. — Я никогда не хотел быть королём. Вообще. С самого детства смотрел на трон как на то, к чему не хотелось бы приближаться. Убегал в развлечения, в интрижки, в праздность. Но ведь продолжаться вечно это не могло. Да и праздность эта никогда не приносила мне счастья. — Корона, полагаю, тоже не принесёт. — Не принесёт, это верно. Но правление — мой долг, и я обязан его выполнять. Как бы сильно мне ни хотелось снять с себя эту обязанность, я не могу. Но один я точно не справлюсь, а лорды Совета, как выяснилось, мне не помощники. Я не могу им доверять, — он вздохнул. — Поэтому я хочу, чтобы ты разделил это бремя со мной, Джин. Слова почему-то заставили щёки вспыхнуть. Джин всё смотрел на него, мысленно призывая обернуться, а предательское сердце всё стучало, стучало, стучало… — Мне нужен тот, на кого я могу равняться. Кто-то, кому я доверяю чуть ли не больше, чем себе. Видят боги, хотел бы я быть таким же сильным, как ты, но я не могу. Поэтому ты мне нужен. Один я с этим не справлюсь — мне нужен тот, кто будет стоять за моей спиной и направлять меня. Понимаешь? Джин понимал. Намджун обернулся — и всё рассматривал его и рассматривал, как один незнакомец смотрит на другого, пытаясь понять что-то, ведомое лишь ему одному. — Раз уж я теперь — король, я хочу соответствовать этому слову. Целиком и полностью. Чтобы имя моё вспоминали спустя сотни лет — вспоминали с восхищением и гордостью, с благоговением. Хочу запомниться в истории как хороший правитель, который подарил Сангване процветание, а не упадок. И без тебя мне этого не достичь. — Ты так уверенно об этом говоришь. — Потому что я верю, что ты бы смог стать монархом куда более лучшим, чем я. У тебя есть ум, которым я не обладаю, у тебя есть железная рука, которой у меня нет. Ты удивишься, но многие завидуют мне из-за тебя, — Джин уставился на него во все глаза, не веря своим ушам. — И лорд Бан тому подтверждение. Ты достоин того, чтобы править Сангваной. А я… я всего лишь хочу стать королём, достойным тебя. Неожиданное признание выбило воздух из лёгких, и Джин, не ощущавший беспомощности ни перед единым лордом Совета, здесь, в собственных покоях, вдруг растерял и дерзость, и уверенность, и браваду — и лишь мог смотреть Намджуну в глаза, беспомощно открыв рот, бессильно дышать через раз. «Хочу стать королём, достойным тебя». Не выдержав его взгляда, он уставился себе под ноги — лицо горело нестерпимо, и никакие снега и ледяные ветры не смогли бы его остудить. Тишина проникла в комнату, незваная гостья, которую, тем не менее, неудивительно было здесь встретить. Джин, так уверенно указывающий лордам на их место, не смог выдавить ни звука на искреннюю тираду Намджуна — и, наверное, во всём мире не нашлось бы ещё одного человека, которому он теперь не в силах был противостоять. Может, Намджуну, в отличие от остального мира, противиться всё-таки и не стоило.