M2M

      – И воскликнул Создатель: «Что же я сотворил!». И покинул людей. А Чон Юно издал своё первое…       – Блять!       – Я хотел сказать «агу», но так тоже неплохо.       Да, у Юно из рук выскальзывает стопка документов, и что? Это ведь не повод закатывать глаза и вздыхать! Или повод… Чону глаза закатывает, Чону демонстративно вздыхает и поджимает под себя ноги, грея руки о чашку с растворимым кофе (два кубика сахара, сухие сливки, щепотка имбирного порошка, рецепт неизменен) и наблюдая за напарником, суетливо ползающим на четвереньках. Вот уже пять минут – сразу после того, как Юно вошёл в кабинет с очередной порцией «Это надо было сделать ещё вчера, тупорылые идиоты!» и ударился локтем о дверной косяк – он говорит, что рождённые в Чёрный День приносят исключительно несчастье. Нет, они сами – ходячие воплощения несчастья, и ссадина на лбу Юно, полученная по нелепой случайности вчера дома, дополнительное тому подтверждение.       – Нет, погоди, я хочу знать подробности.       – Нет, Чону, лучше помоги мне с документами.       – Нет, не помогу, потому что не я их рассыпал. Это ты кривой. Я могу называть тебя Чоноттер, кстати, или звучит не очень смешно? Просто мне правда интересно, как можно было рассечь лоб накрест.       – Молча. Я мыл посуду, стоя у открытого подвесного шкафчика. Потом увидел таракана, – монотонно бурчит Юно, делая короткие паузы. – Потом ещё одного, ну, который подползал с другой стороны, и испугался во второй раз. Конец истории. Доволен?       «Доволен» фыркает в чашку, Юно, выпрямляясь, случайно смахивает с края стола дырокол, и тот падает аккурат на ногу Чону. Естественно, парень из хихикающего превращается в орущего и выплёскивает кофе на документы, валяющиеся на полу. Всё это происходит буквально за секунды, и вот два тех самых «тупорылых идиота» – по нескромному убеждению их начальника – наблюдают, как влага расползается ужасными коричневыми пятнами по тому, что ещё не так давно было ответами на запросы, которые предстояло рассортировать по делам.       – Кун тебя убьёт.       – Я не пью кофе.       – Тогда тебя убью я.       Юно проигрывает в «камень-ножницы-бумагу» и идёт с челобитной в дальний конец коридора сам, в одиночку, на ходу репетируя оправдательную речь для обычно нервного перед закрытием месяца босса. Теперь очередь Юно закатывать глаза, вздыхать, но, в конце концов, виноват он сам, так что жаловаться, по сути, не на что.       В этом корпусе следственного управления сеульской полиции, тем более в такое позднее время, людей нет от слова «совсем», и каждый шаг отдаётся в ушах скрипом новеньких кроссовок, шаркающих по чистому паркетному полу. Юно, шумный и неуклюжий даже при ходьбе без препятствий, начинает сам себя бесить уже после третьей двери, мимо которой он проходит. Он лишний раз осознаёт, что нервы ни к чёрту, было бы неплохо после работы завтра созвониться с друзьями и предложить хорошо отдохнуть. Где-то, где есть выпивка и любительницы свободных отношений.       Скрип, скрип, скрип.       Грохот падающего, кажется, стула.       На первый взгляд – ничего страшного. Не так давно в это же здание временно переехал почти весь штаб аналитиков, и они тоже любители засиживаться допоздна за отчётами. Юно не раз сталкивался с молодыми ребятами-коллегами у кофейных автоматов и чувствовал себя неожиданно розовощёким и полным сил на их фоне, сочувственно кивал в ответ на абстрактные жалобы о поджимающих сроках и вновь сменившемся руководстве и даже иногда делился сигаретами, по настроению.       Сегодня что-то определённо не так.       Возможно, дело в пустом кабинете Куна и небрежно оставленном на столе новеньком телефоне рядом с тлеющей в пепельнице сигаретой. Свет выключен, и только экран сотового моргает, беззвучно оповещая о веренице входящих сообщений. Возможно – в том, что вслед за упавшим чем-то наступает гробовая тишина в полутёмном витке коридора. И ни тебе ни ругани, ни родных Юно «дятел кривоклювый», ни коротких смешков. Парень останавливается у двери начальника своего сектора и оборачивается, чтобы увидеть, как к нему приближается кто-то в форме.       На вид он не старше, чем Юно или Чону, те же лихие двадцать с хвостиком после выпуска из полицейской академии, но взгляд цепкий, холодный. Он криво улыбается, и от этого становится ещё более жутко под холодным светом редких ламп. Поравнявшись с Юно, он шутливо салютует от козырька тремя пальцами левой руки – жест похабный, весьма далёкий от Устава и больше похожий на насмешку – и ускоряет шаг. Разрываясь между желанием окликнуть низкорослого незнакомца и вернуться к себе, Юно выбирает третий вариант и идёт туда, откуда предположительно вышел хам, в надежде отыскать Куна. Может, совещание какое срочное было и наконец закончилось.       «Извините, не хотел мешать» застревает в горле, как только Юно решается заглянуть в единственный освещённый слабыми бликами кабинет. Это оказывается опрокинутая на пол и моргающая изредка лампа, явно не подлежащая ремонту. Дверь от лёгкого стука проваливается внутрь и с тихим скрипом повисает на одной петле, и Юно зажимает рот ладонью, свободной от влажных, липких документов.       Всё в крови.       Пол, потолок, стены.       Под столом у дальней стены помещения лежит труп мужчины в возрасте со вскрытым горлом, и бордовая лужа вокруг его головы увеличивается в размерах на глазах. Из одежды – только нижнее бельё и носки, и именно по дурацким носкам мелкой вязки Юно узнаёт следователя, который сегодня на ночном дежурстве. Был. Которому жена постоянно вязала вещи. Чуть ближе – прислонившийся к стене, словно присевший подремать ведущий аналитик, чья одежда блестит, будто бы мокрая.       И свернувшийся в позе эмбриона Кун почти что у самого входа.       – О господи, блять... Блять, блять, блять...       Явно из последних сил Кун вскидывает руку и упирает дуло пистолета в грудь бросившегося к нему с руганью Юно. Узнав его, убирает оружие и тяжело сглатывает. Видимых повреждений у него нет, это, наверное, должно радовать, но момент:       – Сразу свалишь и скажешь, что ничего не видел. Понял? – С этими словами Кун стреляет себе в щёку; жутко кричит.       Юно в ужасе дёргается назад, потом вперёд, не зная, как реагировать и что делать. Не привыкший к подобного рода ситуациям (а бывают привыкшие?), он начинает причитать как заведённый, хнычет:       – Твою мать, твою мать, твою мать! – Выхватывает табельное оружие у Куна и откидывает куда подальше, плевав на инструкции. Вздрагивает от каждого вскрика сошедшего с ума начальника и почти теряет сознание, когда видит, что тот мало того, что не отключился от болевого шока, так ещё и выковыривает что-то из разорванного лица.       – Что происходит? Что за стрельба? – Юно ничего не видит, и шум в ушах превращает чужие вопли в невнятное бормотание, когда он диким галопом возвращается в их с Чону каморку. Карман штанов жжёт крошечная металлическая пластина, которую ему вручили дрожащими пальцами за секунду до потери сознания, и он еле ворочает языком:       – Не знаю, я на полдороге испугался и вернулся.

***

      – Хэй, проснись. Тише, всё хорошо. Ты ужасно ворочался во сне, и я решила тебя разбудить... Плохой сон?