Призраки прошлого

      — Привет, — мягко произнёс Эрвин, приходя в палату к своему напарнику на следующий день. Леви полусидел в кровати, прижимаясь спиной к подушке. Он безучастно смотрел в окно, однако перевёл взгляд на Смита, когда тот вошёл. Аккерман выглядел очень уставшим, потерянным и одиноким, отчего у его любовника сжалось сердце.       — Как ты сегодня? — Эрвин положил на прикроватную тумбочку пакет с фруктами и отошёл к раковине, чтобы вымыть руки.       — Нормально, — бесцветно ответил парень, снова устремляя свой взор в окно. — Практически не чувствую боли, но тело слабое, из-за этого не могу встать с кровати.       — Я тебе принёс кое-что, — Смит достал из пакета виноград и яблоки. — Что хочешь? Всё чистое, — бодро добавил он.       — Да, благодарю, я съем позже, всё, что ты принёс, — так же монотонно ответил парень. Видя, что у того нет настроения, Эрвин оставил фрукты и присел на кровать.       — Ты сказал, что практически не чувствуешь боли. Какой? Физической или душевной?       — Физической, Эрвин, её практически нет, — тяжело ответил Леви.       — А душевная? Переживаешь за Эрена? — как можно осторожнее спросил он.       — Он был не просто псом, — тихо проронил Аккерман, не отводя взгляда от окна. — В те дни, ещё до встречи с тобой, он был моим единственным спасением. Он помогал мне справиться с собой, я не чувствовал себя одиноким вместе с ним. Эрен словно… был частью моей семьи, — заключил Леви, сжимая покрывало пальцами. — А теперь я будто лишился какого-то куска своего тела, или потерял треть своей души. Я терял эти части и раньше — в детстве от меня оторвали половину, в спецназе — ещё четверть. И вот теперь — что от неё осталось? От моей души. Может, её вообще нет?       — Она есть, — тут же возразил Эрвин, устремляя все мысли к нему. — Просто она так изранена, что ты предпочитаешь отказаться от неё, лишь бы не чувствовать новую боль. Я пытался хоть немного исцелить тебя, но, видно, у меня это не получилось, — он удрученно опустил голову.       — У тебя получилось, Эрвин, — неясно отозвался парень. — Ты смог восстановить части моей души, но вот они снова порвались. И снова ты вынужден собирать меня, как разбитую куклу, — Леви судорожно вздохнул и сменил тему. — Что с тем делом? Его закрыли?       — Да, я тоже хотел поговорить об этом, — Смит снова поднял голову и взглянул на напарника. — Мы установили личность убийцы, и это…       — Не он, — закончил за него Леви. Эрвин закивал.       — Да, не тот человек, который похитил тебя в детстве, но он знал тебя, а ты, вероятно, его тоже, но забыл об этом. Вы проходили лечение в одной клинике двадцать лет назад. Тогда ты был ребенком, а он — подростком. Возможно, ты даже как-то контактировал с ним, поэтому пробудил в нём чувства, и за все эти двадцать лет навязчивая идея вновь встретиться с тобой окончательно свела его с ума. В отличие от тебя его не выпускали из клиники, поэтому он сбежал оттуда три года назад и всё это время искал тебя. Однако когда он видел тебя последний раз, тебе было семнадцать, поэтому он не знал, как ты выглядишь сейчас, из-за чего бил наугад.       — Не просто бил, — добавил Леви. — Он оттачивал свой навык незаметного убийства.       — Он работал не один, с подельником — ещё одним ненормальным, который сбежал вместе с ним, — продолжил Смит. — Похоже, они где-то нелегально раздобыли этот токсин. Первые убийства были совершены именно в том городе, где находилась ваша психиатрическая клиника. Затем они двинулись на север, по маршруту к нашему городу. И тут, спустя три года, им улыбнулась удача, — мрачно подытожил Смит.       — Сколько же людей погибло из-за меня? — опустошенно спросил Леви. — Пока они добрались до меня, за эти три года… Не меньше десятка или даже двух. Попадись я ему раньше…       — Ты не виноват в этом, Леви, — прервал его Смит. — Прошу тебя, не думай об этом. Да, всё это очень трагично, но теперь всё позади. Всё в прошлом.       — В прошлом, о котором я привык забывать, — поправил его Аккерман. — Что с этим психом? Сколько ему дали?       — Нисколько. Он мёртв, — спокойно сообщил детектив. — Я убил его.       — Что? — на лице Леви наконец-то отразились эмоции. — Зачем, Эрвин? Он пытался бежать?       — Нет, он не пытался бежать, — так же ровно продолжил Смит. — Когда я вернулся в твой дом, он просто сидел в углу кухни и не мог оторвать от тебя взгляда. Он даже не пытался скрыться, хотя у него была возможность. А всё потому, что он не мог сбежать, — Эрвин перевёл дыхание, а его глаза отчего-то запылали.       — И почему же не мог? — переспросил Леви. Горящий взгляд Эрвина обжег его душу.       — Он сказал, что ты был смыслом его жизни. Я не мог простить такую очевидную ложь, поскольку ты можешь быть лишь смыслом моей жизни, — голос Смита прозвучал настолько зловеще, что Леви даже содрогнулся. — К тому же, я думал, что он убил тебя, — уже спокойнее продолжил Эрвин. — Когда я увидел тебя, бледного, неподвижного, с остекленевшими глазами… — мужчина в бессилии покачал головой, — это было выше моих сил. Я не мог справиться с собой, не мог контролировать этого чувства боли и ярости, что распирало меня. Да, я убил его, Леви, и абсолютно не ощущаю никакой вины. Ты считаешь меня монстром?       — Нет, я не считаю тебя монстром, — покачал головой парень. — Он был настоящим монстром, а не ты. Спасибо, что избавил меня от него. С тобой всё будет в порядке? — Леви с беспокойством посмотрел на напарника.       — Да, это не первое моё убийство при исполнении. Такое уже случалось. Сначала было тяжело осознавать, что я уподобился им, но потом я понял, что нахожусь по другую сторону, и меня перестало это волновать. Сейчас ты занимаешь все мои мысли.       — А Заклай? Что он сказал на этот счёт?       — Ну, отчитал меня как полагается. Лишил полномочий и премий на два месяца, — усмехнулся Смит. — Теперь не выхожу из офиса, и как обычный сержант перебираю бумажки.       — Вот как, — пространно проговорил Леви. — Ты очень расстроился?       — Ничуть, — улыбнулся Смит. — Это ничто по-сравнению с тем, что мы пережили. Что ты пережил, — уточнил он.       — Всё нормально, Эрвин, — бесстрастно проронил Леви. — Просто дай мне немного времени прийти в себя после всего этого.       — Да, конечно, — поняв, что парень хочет побыть один, Смит поднялся на ноги и, потрепав его по плечу, покинул палату.       Аккерман пролежал в больнице ещё две недели после пробуждения, и врачи, наконец-то, позволили ему выписаться. Однако к себе домой Леви не хотел возвращаться и попросил Эрвина пожить в его квартире.       — Ты уверен? — в день выписки напарник помогал ему собирать вещи.       — Да, я больше не смогу находиться в том доме, — проговорил лейтенант, складывая грязную одежду в пакеты. — Там вся кухня — пол и стены — в крови Эрена. Я её не смою, а если даже и смогу отчистить, всё равно буду видеть эти пятна и чувствовать запах ангельских труб, который въелся в мебель и обшивку. Ты ведь не против, если пока я поживу у тебя?       — Пока? Ты можешь переехать ко мне насовсем, — поправил его Эрвин. — Мы уже давно должны были это сделать.       — Ты уверен? — Леви подозрительно посмотрел на него. — Я хочу продать тот дом и купить новый, подальше от города.       — Купим вместе, — улыбнулся детектив, поднимая его сумку.       — Мне нужно расписаться в кое-каких бумагах, подождёшь меня в машине? — попросил Леви. Смит кивнул, и они вместе вышли из палаты.       После выписки Леви предстояло ещё две недели находиться на больничном, сделать ещё одно переливание крови и два раза пройти обследование головного мозга. Отравление было серьёзным, однако сам парень не придавал ему большого значения, да и за себя совсем не волновался. Он стал странно пассивен: и раньше Леви не проявлял особого интереса и активности, а теперь и вовсе будто угас. Единственная его деятельность заключалась в уборке и рисовании — тут он хоть как-то оживлялся и отвлекался от сумрачных мыслей. Парень безропотно делал все домашние дела: помимо уборки готовил, стирал, гладил, покупал продукты. Он старался занять себя чем-либо, ибо без работы мог просто сойти с ума. Это состояние напомнило ему о тех днях, когда он ещё не стал детективом, но уже не был членом спецназа.       Эрвин замечал его отстраненность, холодность и безразличие. Смит целые дни проводил на работе и видел Леви в основном вечером. Парень был спокоен, его голос казался тихим и ровным, однако он снова начал закрываться и уходить в себя, как раньше, на первых этапах их знакомства. Эрвин не мог его нормально разговорить, не мог добиться того, чтобы любовник рассказал ему о своих чувствах. И даже заплакать Леви не мог, несмотря на всю тяжесть на сердце.       Он много рисовал. Очень часто Смит заставал его за мольбертом. Целые альбомы были исписаны этюдами и карандашными набросками. Некоторые были вообще непонятно исчерчены, а некоторые наоборот — прорисованы до такой детальности, что можно было разглядеть каждый листок на дереве или каждую травинку. И снова и там и здесь Эрвин видел молодую женщину с ребёнком — его семью. Однако кое-что изменилось. Лицо мальчика. Теперь оно было прорисовано.       — Это же я? — удивился Эрвин, в выходные сидя на диване в гостиной и изучая все эскизы Леви.       — С чего ты это взял? — художник, сидя за мольбертом у окна, скосил на напарника глаза.       — Потому что это я, — улыбнулся Смит. — Именно так я выглядел в детстве. Как ты узнал? Отец показывал тебе мои детские фотографии?       — Может и показывал, я не помню, — проговорил Леви. — Но это не ты, а твой сын.       — Леви, он же… — Эрвин отложил один эскиз и взял следующий. — Он же не родился… — печально произнёс мужчина. — Может, он был больше похож не на меня, а на свою мать.       — Нет, он такой, каким я его изобразил, — возразил Леви. — Таким я видел его, — уточнил парень.       — Видел?.. — Смит многозначительно поднял брови.       — Да, у него светлые волосы и голубые глаза, такие же, как у тебя. Кожа бледная и отличительная форма носа. Брови и подбородок немного другие, но в целом… — Леви не договорил, сосредоточившись на своей новой работе. Через пару минут он снова отстранился, чувствуя на себе сомнительный взгляд любовника.       — Видел, когда находился в коме. Он мне что-то дал, — парень посмотрел на свою ладонь. — Думаешь, мне и правда пора в психушку?       Эрвин усмехнулся, принимаясь за вторую стопку набросков.       — Вряд ли я отпущу тебя туда, — пробормотал он, разложив несколько листов прямо на диване. На них тоже были изображены его жена с сыном, однако появился и третий персонаж этих сценок — овчарка. На большинстве рисунков мальчик играл с собакой в парке или у озера, а его мать сидела на лавочке неподалёку и наблюдала за ними.       — Это Эрен? — как можно осторожнее спросил Смит, стараясь не травмировать напарника. Похоже, все эмоции вместо слов и слёз он выплескивает в эти картины. Их столько, что пора устраивать целую галерею. Однако Эрвин сомневался — хочет ли Леви избавиться от боли, или просто огораживает себя счастливыми, но фальшивыми воспоминаниями?       Леви кивнул, молча продолжая работу.       — Не думай, что я не грущу о нём, — глядя на многочисленные изображения, произнёс Смит. — Когда я уходил в тот день, то попросил Эрена позаботиться о тебе. В ответ он лизнул меня в щёку, — печально улыбнулся Эрвин, — будто понял, о чём я прошу. Я тоже любил его и мне больно от его потери.       — Да, я знаю, — проронил Леви. — Эрен очень привязался к тебе — ты стал для него вторым хозяином и другом. И был не так строг к нему, как я. Вот значит, какой приказ он исполнил, — добавил уже Леви для себя.       Эрвин досмотрел и эту пачку эскизов, а затем поднялся на ноги и подошёл к напарнику, глядя на его работу. На этот раз на картине были изображены не мать с сыном, а какой-то парень с собакой.       — Кто это? — не узнавая его, спросил Эрвин.       — Эрен, — тихо откликнулся художник.       — Твоего пса я вижу, но кто этот молодой человек? — уточнил Смит.       — Это и есть Эрен, настоящий Эрен.       — Тот боец, который защитил тебя ценой своей жизни? — вспомнил Смит из его рассказа. Леви снова кивнул.       — Я представлял его себе более юным, — отметил детектив. — Кажется, ты говорил, что ему было шестнадцать?       — Да, шестнадцать, — подтвердил парень. — Но последний раз я видел его таким, — Леви более сильным нажимом карандаша заштриховал его обувь.       — Видел… когда находился в коме? — уточнил Эрвин.       — Да, мы сидели на крыше какого-то здания, похожего на наш штаб, и говорили, — разъяснил Леви.       — И что же он сказал тебе? — осторожно спросил Смит. Леви передёрнул плечами, отводя взгляд от своего этюда.       — Какую-то ерунду. Что вскоре две его части будут принадлежать мне. Тогда мне показалось, что в этом есть какой-то смысл — я надеялся, что мой пёс жив, но сейчас, окончательно потеряв его, я не вижу никакой связи в этих словах, — Леви ещё больше затемнил его волосы и чётче выделил глаза. Рисунок был черно-белым, но Смит подозревал, что радужка у парня желтая. Этот молодой человек сидел рядом с овчаркой и обнимал её за шею. На нём была армейская форма, перчатки без пальцев и высокие ботинки со шнуровкой. Было заметно, как Леви увлечен этим делом. Смит с наслаждением наблюдал, как движется его рука, как пальцы, потемневшие от грифеля, сжимают карандаш, как тело напряжено и инстинктивно движется к картине, будто пытается слиться с ней. Его взгляд был целеустремлен и осмыслен, а на лице отражались слабые эмоции. Эрвин был рад, что его любовник понемногу приходит в себя, однако кое-что его беспокоило.       Внезапно Леви прервался. Он странно покосился на Смита, который внимательно изучал его поведение и творчество, и закрыл свой этюд белым листом.       — Прости, — откладывая карандаш, проговорил он. — Наверное, тебе неприятно видеть, как я рисую другого мужчину.       — Нет, меня не так сильно волнует, что ты рисуешь другого парня, меня беспокоит то, что ты рисуешь мёртвых людей. Леви, ты пытаешься таким образом заблокировать свои болезненные воспоминания? Счастливыми иллюзорными картинками? — он указал на все наброски, которые лежали на диване и были свалены стопкой в углу комнаты. — Не попадёшь ли ты в ту же ловушку, что и я когда-то? — усомнился Смит.       — Ловушку? — парень нахмурился, вдумываясь в его слова. — Нет, это не блокировка воспоминаний. Просто мне так легче. Легче пережить этот период. Просто мне нечем занять себя, и вообще я бы хотел вернуться на работу.       — Ещё неделя, — напомнил ему Эрвин. — В среду тебе нужно пройти заключительное обследование.       — Да, я помню, — кисло отозвался Леви, поднимаясь на ноги. — Пойду готовить обед. Можешь купить два лимона, пока я разделываю курицу? — попросил напарника он.       — Конечно, — тот незамедлительно оделся и отправился за покупками, одновременно размышляя, что эту тему нужно продолжить.       Следующие несколько дней Леви прожил практически в одиночестве. Мало того, что он не видел Эрвина днём, так ещё любовник объявил, что вынужден остаться на дежурство ночью. Смит и сам был не рад, что ему придётся оставить Леви одного, однако это было частью его «наказания» за превышение полномочий. Аккерман спокойно воспринял эту новость и приготовил для напарника, помимо обеда, два ужина на ночь.       — Точно всё будет в порядке? — перед уходом на работу в этот день, спросил Смит. — Я могу остаться. Да, меня лишат части зарплаты и снова сделают выговор, но это неважно.       — Эрвин, я тридцать лет жил один, — процедил парень, выталкивая любовника из дома. — И ещё сутки как-нибудь проживу. Или я пойду с тобой.       — Нет, лучше порисуй в парке, ты же любишь находиться на природе, — тут же парировал Смит.       — Да, люблю, но… — Леви чуть нахмурился. — Люблю, когда нет никого вокруг. А в парке на меня наверняка будут таращиться все, кому не лень.       — В это время, да ещё и в будничный день там будет мало народу. Разве что, мамочки с колясками, — улыбнулся Эрвин.       — Ладно, прогуляюсь после обследования, — пообещал Леви, — только заряжу телефон.       — Звони мне, если что. Даже без повода, — серьёзно проговорил Смит. — Я отвечу тебе, где бы я ни был. Сейчас я не веду дела, просто занимаюсь бумажками, так что ты не будешь меня отвлекать.       — Ты же знаешь, я не могу болтать без дела. Мне достаточно просто знать, где ты находишься, — он скосил глаза на часы, которые Смит носил не снимая.       — Хорошо, тогда увидимся завтра, — Эрвин поцеловал его в лоб и отправился на работу с последующим ночным дежурством.       Обследование показало, что физиологически Леви здоров. В крови больше не было следов токсина, а снимки мозга не выявили ничего опасного. Доктор разрешил парню на следующей неделе выходить на работу.       — Только без фанатизма, — сказал он напоследок.       После обследования Леви, как и обещал, захватив альбом, карандаш и ластик, отправился в парк, что находился недалеко от дома Эрвина, и где они когда-то гуляли зимой. Выбрав лавочку подальше от центральной дорожки, Леви попытался нарисовать что-то, что его окружало: цветочную мозаику, скульптуры из деревьев, небольшие фонтанчики, пейзаж в целом… но ничего не выходило. В каждой пробегающей собаке он видел Эрена, а в каждой женщине с ребёнком — семью Смита. Перечеркнув все наброски, Леви отложил альбом, и запрокинул голову, глядя в небо.       «Похоже, я схожу с ума, — подумал он, прикрывая глаза и ощущая лёгкое головокружение. — Наверное, это из-за того, что я перестал принимать транквилизаторы, — Леви постарался припомнить, когда последний раз ходил за рецептом в клинику. — Поэтому галлюцинации снова появились. Я думал, что благодаря Эрвину, избавился от них навсегда. Неужели снова придётся принимать препараты?»       — Эй, мистер, — кто-то потянул Леви за рукав, и парень был вынужден открыть глаза и опустить голову. Перед ним стоял рыжеволосый мальчик с баскетбольным мячом. — Вы рисуете? — он указал на альбом. — Можете нарисовать меня?       — Я не рисую людей, — мрачно проговорил Леви, забирая свой альбом.       — Но тут же кто-то нарисован, — изумился мальчик. На последнем рисунке Леви вновь практически бессознательно изобразил сына Смита.       — Я не рисую живых людей, — бросил Леви, уходя из парка.       Ночь без Эрвина была длинной и мучительной. Леви просто не мог сомкнуть глаз. Он вновь боялся уснуть и увидеть кошмары, что терзали его долгое время и начали возвращаться. Разумом он понимал, что теперь всё в порядке — преступник, который охотился за ним — мёртв, и больше никто не придёт по его душу, но тело не подчинялось сознанию, а подсознание во сне было сильнее. Теперь даже с Эрвином он засыпал не с первого раза, а без него уж и подавно не мог успокоиться. Леви было горько осознавать, что всё вернулось к началу, и что он не может справиться с этим в одиночку. Но ещё хуже было знать, что Эрвину это причинит новую боль.