Лживые боги. Интеллигентная тьма.

      Ирена работала в академии еще до того, как всё началось, до знакомства с отцом, до моего рождения, до появления проклятой дочери, когда ей пришлось отложить в сторону иное. Однако продолжила интересоваться делами отца. Продолжила, чтобы самой суметь «защитить» однажды неразумную Элен. И кто знает, смогла ли? Ведь многое так и не вернулось. Именно мама подарила Дитя страсть к алхимии, вручив первое пособие лекарства в златой обложке - Ирена надеялась, наставляя, вкладывала праведный смысл, что дочь её изберет путь спасения чужой жизни, заслуживая расположение и прощение понятных ей и таких лживых богов. Увлечение магией соединило двух людей, скрепило, дало им всё, что они имели, и всё, что я загубила и потеряла ныне, и то же, что их уничтожило.       И как же жестока я была к жеребцу, который не мог обогнать тяжелейшее время, что длилось слишком долго, столь кропотливо перемалывая кости, позволяя вновь возвращаться в комнату, темную и сырую, где Элеонора с дрожью переворачивала ладонь, и пепел мучительно медленно осыпался с кожи, забирая с собой всего пару желанных когда-то строк, обретших смысл, противоположный прощению. В лугах я кричала, зная, что ждет меня там, впереди, лишь упадок.       Издалека городок казался светлым средь замерзших трав, тихим. И только достигнув видимой границы, узрела я истину – он выглядел безлюдным. Горн кузницы у начала дороги не парит, потухший сам по себе, забытый в следах кипящей работы, нетронутый, тревожный. «Где Мирн? Где его семья?», но в глазах моих доказательства истинной разрухи в первых северных снегах – это пустота и эхо бесшумных подошв по камням, когда я бежала, сжимая заколку, оставленную, чтобы никогда не вернуться. Мимо дома с распахнутой настежь дверью, не скрывшей потерянной детской рукой деревянной лошадки, мимо обрезков стали возле оставленного молота, мимо разоренного поля, мимо лавки, где более ничего не купить, мимо ненавистной смолкшей часовни, смотрящей невидящими богами на мутных сюжетных витражах мне вслед, к растущему фасаду скромного маминого жилища. И чем меньше оставалось шагов до него, тем более замедлялась я, понимая – очаг его мертв, и внутри него тот же холод, что и снаружи – и я не замечала околевших ног, потеряв собственные нужды и желания вместе с сердцем, ничего не обретя взамен кроме тревоги и нарастающей злобы, потому как меня здесь уже ждали. И я остановилась.       Наставник никогда бы не позволил мне отправиться к матери. «Приманку различил бы даже новобранец», твердил бы он, но мне было всё равно. Я стиснула до трясучки зубы, когда на пути к концу улицы неторопливо двинулся, слегка волоча ноги, размытый в помутненном зрении силуэт, и Тень, держа руку за спиной вышла в центр тропы, ведущей к двери дома предо мной. И пусть она всегда скрывала лицо, даже сейчас, подбочившись, я знала – та улыбается, ожидает, клоня надменно голову, бросая каплю в переполненный колодец. И в этот раз, разглядывая чью-то безмолвную пешку, я молчать не собиралась.       - ДУМАЕШЬ, Я БОЮСЬ ТЕБЯ?! ДУМАЕШЬ, СТАНУ УБЕГАТЬ?!       - Я ничего не думаю. Я хочу убить тебя. Пора. Сейчас, - пожала вампир плечами, и, кажется, движение это далось ей с трудом. - Мои… раны могут не дать мне сделать это позже.       - ТЫ ПОПЛАТИШЬСЯ! ЗА ВСЁ!       Приказали или, наконец, разрешили ей утолить жажду, но я сорвалась с места тяжелым шагом, извлекая попутно оружие, в навершии которого берегла последние крохи яда - плеснула его на руку, не боясь прожженной кожи, на ходу смазав лезвие по ветру и отбросив крышку куда-то в траву. Мной двигала ярость, непонимание, раздражение, ненависть к ней, к судьбе, к себе.       - ГДЕ ИРЕНА?! ГДЕ МОЯ МАТЬ?!!!       Я впервые атаковала первой, не сдерживаясь, занося кинжал на искусную в сражениях Тень, блокирующую и отбрасывающую удары без видимого напряжения, однако это не мешало мне осыпать ими вновь и вновь, а та, уворачиваясь, распахнула дверь, нырнув внутрь убивающего меня запустением коридора с забрызганными кровью зеленоватыми от старости стенами, в кухню, разбрасывая пинками с щепетильностью расставленные стулья, будто бы кто-то пытался создать здесь порядок. Мне требовалось быть осторожной, ибо силы постепенно иссякали в истерии, и волосы растрепались, застили, облепляя лицо, изошедшее потом. Вампир отошла спиной к очагу, оградившись мебелью – видимое отступление, как затишье перед бурей. И я не могла восстановить дыхание, прийти в чувства, ощутить настоящее, потому как стены и потолок давили - Душитель пыталась впитать знаки присутствия и жизни, которых не было.       «Скажи мне, я достаточно настрадалась?! Теперь ей можно убить меня?!»       Я могла понять цели, причины, принять многое, но не того, что он наносил мне раны, одну за одной, попадая в уязвимости, о каких знал он, всегда, являясь первым и единственным, кому я до конца открылась, хоть и понимала с раннего юношества – так делать не стоит, не нужно, береги, Элеонора, хрупкость свою, не показывай. Отринь её!       - ГДЕ ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ЖИЛА ЗДЕСЬ?!       - О-о-о, да ты поднаторе-ела-а…, – протянула она блаженно, не ответив.       Я прокусывала щеки и губы до крови, отчего вампир вытянула шею, вбирая носом воздух, и, прикрывая глаза, проводила ладонью по стене навстречу, вынуждая пятиться. Женщина не чувствовала угрозы, а теперь, когда кончился прилив яростных сил, могла поиграться вдоволь. Не видела ее при свете дня, потому теперь могла разглядеть прозрачнейшую сине-белую кожу глаз, усыпанную морщинами сухости и пульсирующими жилами – вампир голодна, изнывала от жажды и света, царапала твердыми пальцами штукатурку, и тогда я заметила целиком отсутствующую вторую руку – подвязанный рукав кожаного дублета создавал иллюзию заведенной конечности. И все же бесстрашие, спокойствие и разгоревшиеся зрачки вампира под кожей пугали, оттесняя настороже к лестнице в спальни. Осознание, что моя пролитая кровь помогла бы ей. Под ступнями Тени скрипели половицы – она даже не раскрыла век, следуя за мной по запаху, и я сжала крепче серебряный клинок, зацепив через портал в прихожую попавшийся под руку кувшин с зеленой от застоявшихся цветов водой. Жидкость разлилась пред ней со звоном бьющейся керамики, освобождая стухшую сырость, что переносица вампира выдала брезгливую неприязнь. Винсент избегал подобного смешения ароматов. Меня даже порадовало такое её досадное огорчение, если можно хоть одну эмоцию в тот момент отнести к намекам радости, и та распахнула глаза, когда я поднялась на ступень.       - Она должна быть где-то здесь, - произнесла девушка, глядя в глаза, наливающиеся бешенством. – Лично я последний раз видела её там, где ты сейчас стоишь…       - Я УБЬЮ ТЕБЯ! ТЫ ВАМПИРСКАЯ СУКА!       Резь в душе сложила меня пополам, она выше слез, она громче, она наполняет тьмой. Наполнила. Через край. И лезвия схлестнулись так, что лица на мгновения сблизились, ибо я не была в силах сдвинуть вампира ни на толику, хоть и пыталась оттолкнуть её с дороги, и руки тряслись, согнутые в давлении.       - Ну-ну, - цыкнула Тень. – Разве миледи положено так ругаться?       «Миледи?!» Это не просто личная сторонняя ненависть, кто-то поведал вампиру факты из биографии Элеоноры. Я почти упиралась в неё, набросившись сверху, а та будто только и ждала этого, отбрасывая назад, что Душитель теряла равновесие восходя по крутой лестнице, но еще держась на ногах. Я напрасно загнала себя заранее в угол, и не помог бы более мне ни огонь, ни невидимость, лишь собственные руки, бесполезные даже против единственной её, поднимающейся за мною.       - Кто ты такая?! Откуда ты знаешь обо мне?!       - Рассказал. Твой… «друг», - кратко выговорила девушка. – Частично. Остальное – интересовалась. В разных источниках.       Казалось, мир раскалывается. И я отчего-то до сих пор продолжала удивляться, и выражение мое и глаза вызывали отвратительные насмешки, в том числе тому, что я ей не соперница. Справа комната – спальня, и в ней окно. Всего лишь второй этаж, не должно быть высоко – я дернулась в его сторону, ухватившись за заевшую раму, от которой отрывались щепы в каждой попытке выбраться, и Тень метнулась за мной, огибая локтем шею под головой – разговоры ей наскучили, и рука вокруг глотки сжималась всё сильнее, пытаясь сломать трахею, окропляя меня своей же кровью, ибо я успела порезать вампирскую плоть оставленным на подоконнике клинком прежде, чем та оттащила жертву обратно в центр, прежде, чем вцепиться в неё пальцами, извиваясь всем телом, но магия не приносила Тени той боли, чтобы захотеть отпустить, и я не могла задушить её, как и причинить страдания ранам. Поразили собственные мысли, в беспомощности, болезненные, неприемлемые для меня. «Возможно, Люсьен был прав» Она существо, нежить, от неё разило землей и гнилью пожранного мяса, она не жалела себя – нужна была только моя смерть, застившая пеленой для неё всё.       Как и я позабыла о возможности появления здесь того, кто всё это время преследовал своего Душителя на изнеможенной лошади. Вампирскую руку вывернуло в сторону, обрушив меня толчком в пол, что я с грохотом приземлилась о локти и колени, хватаясь за горло, хрящи которого будто вывернуло наизнанку, жадно поглощая воздух и впопыхах переворачиваясь с ошарашенными глазами к происходящему, видя, как материализуется роба, и полный гнева взгляд уведомителя, выломавшего суставы вскрикнувшей Тени держа сзади за шею, повалил в сторону лестницы из спальни, как ненужный мусор, и та корчилась у перил, пока я отползала прочь от ступившего с кинжалом в руке спикера. И я боялась не смерти. Насилие, увечья, страдания – я видела всё по отношению к другим, непокорным, вероломным, и предпосылкой понимала это лицо. И даже страсть, влечение и похоть не спасли бы меня, ибо главное для него – преданность. Преданность Ситису и ему – это и есть его «любовь», к которой я стремилась, искала в ней смысл, пока не оказалась в смятении, о коем предупреждал наставник. Он присел напротив, близко, протянув и сжав сильно челюсть меж пальцев, поднимая голову, что я скрепила зубы, смотря сквозь него на шевелящуюся изуродованную фигуру девушки. Дыхание обдавало меня, неприятно шевеля беспорядочно нависшие лохмы, пока спикер не заговорил.       - Смерть Слышащего – твоя вина, и с тобой, - медленно процедил наставник, оттолкнув в сторону. – Я разберусь позже…       «Я… повинуюсь», закрыла глаза на миг, скалясь, сдерживаясь, слыша, как Люсьен удаляется, видя затем, как недолго всматривается в спину еще живой Тени, хватает за ворот, чтобы волочь вниз, на улицу – я поднялась, спускаясь покорно за ним. Ковыляя, прошла чуть дальше по тропе к местной святыне, там недалеко, можно сесть на каменные ступени, но меня привлек звон цепи, оттого я так и осталась стоять в пяти метрах, наблюдая, как уведомитель заковывает вампира в импровизированные кандалы. Бабушка держала иногда коз и собак в загоне за домом, пока поголовье не растерзали волки, - цепи для них. Были. Теперь – для неё, а, может, не только. Люсьен сдернул с лица её маску, обнажившую несколько изуродованную линию рта и покрытую, будто родимыми пятнами кожу. Мне показалось издалека, у Тени даже не было клыков. Это… странно, но я и не видела, чтобы она когда-то пыталась укусить кого-либо.       - Избрали уродливое…, - склонился спикер над забором, возле коего елозила пленница. – Жаль, что времени у меня мало…       Так хотелось, чтобы мучения её оказались как можно более долгими, ибо слишком открытой была улыбка той, кто примет смерть от уведомителя. Тень пыхтела, пыталась сесть, вывернуться, как червь, за вышагивающим спикером, будто бы встретила на улицах старого знакомого.       - Конечно, сам Люсьен Лашанс. Кто бы мог подумать… кх…       Руки и ноги не слушались её, и та легла набок, ухмыляясь, не мигая, лишь для меня. Искривленная рука попыталась зацепиться за край его одеяния, потому наставник вскоре навис над беспокойной тушей, придавив ботинком к земле вампира или то, чем она была.       - Хорошо, что моё имя теперь небезызвестно в ваших кругах. Тем проще будет вырезать из вас спесь, - зыркнув, прорычал он последнее.       - Ахах… он не узнал меня, представляешь? Таких, как я, они быстро забывают.       Тень посмеялась ему в лицо, закатив глаза и повернувшись к Душителю, смешливо моргнув. Я понятия не имела, о чем она говорит, потому лишь непонимающе подняла глаза на спикера. «Кто она? Я не…» Когда тот вывернул вампира к себе за грудки, сев сверху, вглядываясь, спины будто коснулось нечто ледяное, приказывающее мне бежать. Секундная пауза прежде, чем он произнес.       - Ты…, - сначала негромко, нарастая в громогласное. – ТЫ-Ы!       Подумала на мгновение, что обращение относится к нежити. Ошиблась. Не подвело только чутье. Кожаные перчатки со скрипом смыкались на дублете, сжимая всё сильнее, хотя, казалось бы, дальше некуда, и материал не может стать настолько плоским. Губы Люсьена дрогнули, обнажая зубы, и вены на висках вздулись до красноты, - спикер поднялся, освободив рывком ладони, направляясь, быстро, стремительно, как и клинок был изъят из ножен в его желании убить меня. Вампир раскатисто засмеялась, отражаясь в тиши городка, а я отступала недостаточно расторопно, успев со вздохом и упавшей на дно душой принять первый обрушившийся замах кинжала, едва не вывихнувший запястье, ибо такой мощи я никогда не ощущала, даже на самых правдоподобных тренировках. Предплечье отбросило мне за спину, отправив кинжал следом в мелкую дорожную пыль.       - ЛЮСЬЕН! НЕТ!       Не понимала, не знала, что делать, терялась в страхе, чувстве вины, замешательстве. Я потеряла покровительство, наставника, союзника, партнера. Мы должны были служить вместе до смерти, и теперь он желает погубить меня, собственными руками, шагая в такт копящемуся гневу.       - Твоя дерзость забавляла меня. Во имя Ситиса и Матери я мог вынести всё… Но… Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ, ЧТО ТЫ ПОСМЕЕШЬ ПРЕДАТЬ МЕНЯ!       - ПРОШУ, СКАЖИ МНЕ, КТО ОНА?! ПОЗВОЛЬ МНЕ ОБЪЯСНИТЬ!       Выкрикнула, раскатившись над острыми козырьками. Увернувшись, не в силах сдержать второй, я отбегала дальше, пятилась в ужасе, смотря кратко под ноги, потому что камни предательски сбивали меня. И дыхание проскальзывало, превращаясь в лай – между нами расстояние в стены крохотной лавки. Спикер выбросил указательный палец в направлении значительно уменьшившейся Тени, наблюдающей со стороны приятный ей исход.       - ОНА – ФАМИЛЬЯР ВИНСЕНТА! И ОНА ЖИВА! ЧТО мне можешь объяснить ТЫ?!       - Ч-что?       «Фамильяр… Не может быть…» Выдох застыл в воздухе облаком. Но… как быть с тем, что они пусты без своего хозяина? Тень же не только говорила осмысленно, но и действовала, управляла, думала. Разве что это еще одно отличие благородных или… эксперимент? Он дал ей волю? Я так мало знала. Я и не представляла, что Винсент мог поработить кого-либо. Не ждала ли меня подобная судьба? Мысль не укладывалась в голове, и если можно было солгать, о чем угодно, то жизнь её – прямое доказательство измены - Тень должна была исчезнуть вместе с ним, обратиться в прах. Я прибыла сюда ради матери и, кажется, должна скоро погибнуть, разваливалась на части, как от сильной вибрации. Уведомитель надвигался, переместив угрожающе лезвие.       - Слова и клятвы не стоили и не стоят ничего, когда появляется этот взгляд… Я должен был понять это раньше... Благородный, убивающий братьев? Да-а-а, - кивал Люсьен, потому как я - одна сплошная ложь с обреченными письменами на лице. Это записи из испорченных, измаранных моим выбором свитков. Летопись Элеоноры – чернильное месиво. Он хмыкнул. – Вижу. Ты встретила именно его… Так почему же он не забрал тебя с собой? Стал умён? Считает тебя своей ошибкой?       «Всё это большая ошибка» Я вдохнула через нос, шумно, отрывисто, более не дыша. Люсьен хотел, чтобы слова проникали ядом, терзая, глубоко. Как бы ни молилась принять смерть моментально. Спикер улыбнулся, когда я остановившись сдвинула невольно брови и, сдерживая настырную влагу, опустила клинок. Не могла найти ни одной нити, ради которой стоило бы продолжать, осознавала. Быть может, лучшее, что я могла сделать, - прекратить существование. Спикер стал серьезен.       - Твоя жизнь – ошибка Матерей. Я создал для тебя место рядом с собой. Необходимо исправить её, пока еще можно что-то спасти.       Уведомителю оставалось несколько шагов, и лезвие уже блеснуло на солнце, вздымливая плечи и волосы по телу Душителя, и лицо фамильяра растянулось восторженно. Элеонора была готова. Клинок абсолютно темный против солнца, но иссине-черная громадина Тенегрива возникла против Люсьена, вдарив несильно копытом в грудину, встав грозно на дыбы, с ржанием, оттесняя отшатнувшегося спикера, мельтешила беспокойно, сбивая с ног, чтобы Душитель отходила, наблюдая, как наставник изобразил неподдельное удивление, переступая, поднимая руки, пытаясь согнать жеребца пустоты.       - Уйди с дороги! Она должна умереть! Пошел вон!       Люсьен собирался напугать его, занеся кинжал, но осекся, в размышлениях, всё дальше и дальше шагая назад, пока Тенегрив не рухнул копытами в грунт, встав о четыре ноги, и воцарилась вокруг мертвая тишина. Фигура уведомителя застыла. Пораженная, смирившаяся к небытию, я не знала, зачем только что осталась, не видела лица спикера, но, кажется, он, как и я, испытал сомнения. С дрожью решилась двинуться вокруг коня, опираясь на ладони в шерсти животного, ощущая, как пальцы ходят ходуном и подкашиваются колени, дабы лицезреть человека, чья вера только что подверглась испытанию.       - Ситис… не хочет этого? - При мне он опустил нерешительно оружие, исподлобья разглядывая Элеонору, снизу вверх, пока не встретился с глазами. Шагнул сначала в сторону, приостановившись надменно для снисхождения. - Хм...       Смотрела еще долго, как Люсьен уходит, отобрав у вампира личные вещи и письма.       - Оставайся же здесь, на руинах, возведенных тобой…

***

      Не шла – шаркала. По грунту. Тенегрив за мной плелся, подталкивая носом в спину. Я двигалась к Тени. Пустошь и, может быть, ненависти чистый эфир. У забора тело – девушка потеряла сознание в цепях, и я впрягла в них коня, поможет оттащить на задний двор, оставляя след в пыли. Там есть высокий столб, сошел для привязи телят, для неё сойдет тем более. Первое, что увидела за стенами – могила, возле колышка у края рощи, в живописном месте, и сверху камень. Припорошена множеством увядших давно цветов. Опустилась возле неё на колени, как только создано подобие дыбы – буду ждать, очнется. А пока гипнотизировала свежую землю. Всё согласно ритуалу, с уважением. Если бы ветер не мешал глазам черной грязной паутиной, думаю, разрыдалась бы.       - Интересно… кто-нибудь помолился за тебя?       Одними губами проговаривала.       Сидела, прислонившись к стене дома, в тени, меж бочек. Матушка молчала. Начала думать, может, мне всё это снилось, и я всегда была одна, сбежала из темницы Имперского города, скиталась, повреждаясь рассудком, и вот очнулась, в доме, может, даже чужом. Или не сбегала вовсе, лежу до сих пор на сенном спальнике в бреду, сокамерник мне сказки рассказывает. Даже улыбнулась от мысли сей. Может быть, все на самом деле живы, и Темное Братство процветает. Только боль мою надуманную некуда деть, да и не важно это. Могла податься куда угодно. Что это? Свобода? Нет. Свобода не может сковывать.       Теория не сходилась - из нее вырывались сокрушенные стоны пленницы, бьющейся затылком о столб – пока что на мерзлой земле, прикована за шею, а ноги волокут цепи, закрепленные в седле. Тенегрив пасся в траве сухой на ярком свету.       - Не стучи. Лучше не тревожь его, - морщилась я от головной боли. Тень затихла, высматривая что-то во мне – безразлично. Как и рой вопросов – не знаешь, с какого начать и для чего, хоть и было несколько конкретных. Ради правды, в которой на отшибе под ветрами теперь точится навеки, приковывая взгляд, могильный камень. «Зачем… украшать?» - Это… сделала ты?       - Что именно? – Девушка разговаривала тихо с сомкнутыми веками. Ей овладевала слабость. А я не замечала, как срываюсь, даже провожая глазами облака.       - Похоронена с, - дрогнул голос, приходилось вдыхать снова, прочищая горло. – С почестями.       - Хах. Ты об этом… я бы не стала. Наверняка, Винсент. Он сентиментален.       Опустила голову на ответ. Слов не находилось еще долго.