Энтони в саду Долорес

Энтони в саду Долорес*

Все дети твои от утробы до гроба Отмечены знаком, незримым для глаз; Им ведомо, как обхитрить узколобых Богов, что терзают и мучают нас. Нет мудрости вне заповедного круга – Возьмешь ли в него молодого пажа, Любовница, матерь, сестра и супруга, Страданий моих госпожа? Алджернон Чарльз Суинберн. Долорес

Марго Фонтейн привела его к ним на класс и попыталась выдать за какого-то польского танцовщика, но стоило ему только начать, как все догадались, кто он на самом деле, и в конце концов Марго была вынуждена сознаться: да, это тот самый Рудольф Нуреев. Он еще не был так знаменит, как станет всего несколько месяцев спустя, но даже без ореола славы производил ошеломляющее впечатление, делая простой экзерсис. А Энтони (и наверняка не один он, чего уж там) отметил про себя, что он еще и очень красивый и сексуальный, но дальше его мысль не пошла. После класса начались одна за другой утомительные репетиции, а вечером - спектакль. Когда ты в кордебалете, никому нет дела до того, как ты устаешь. И отлынивать нельзя: Дерек говорит, что шанс может подвернуться в любое мгновение, когда случайный взгляд балетмейстера упадет на тебя именно в тот момент, когда ты особенно удачно вытянул стопу. В общем, Энтони совершенно забыл о том, кого видел утром. После спектакля он, как обычно, задержался. Ему так нравилось находиться на сцене, пусть даже просто стоять там, вдыхая запах кулис, любуясь, как неистребимая пыль кружится в лучах осветительных приборов, что он всегда оставался за закрытым занавесом до последнего, пока реквизиторы, собиравшие по всей сцене гирлянды искусственных цветов, и рабочие, разбиравшие декорации, не начинали, налетев на него в очередной раз, орать хриплыми голосами: “Свали уже отсюда, мать твою!” Пока Энтони медлил за кулисами, другие парни из кордебалета переоделись и ушли, и вся уборная принадлежала ему одному. Можно было принять душ, не торопясь, разбросать везде вещи, переодеться спокойно, когда тебя никто не толкает. Энтони не смел признаться даже самому себе, что в пустой гримерке можно на миг вообразить, что это его персональная уборная. Как у премьера Ковент Гарден. Эх… Наконец он закончил чистить перышки, запер уборную и уже спускался по служебной лестнице к артистическому подъезду, когда заметил, что у него развязался шнурок. И тут сбылась одна из его любимых эротических фантазий - как он наклоняется, а сзади в это время… Энтони, правда, воображал себе тяжелые шаги и грохот здоровенных армейских ботинок, но оказалось, что неслышная кошачья походка - это тоже дико сексуально. Едва уловимое колебание воздуха подсказало, что кто-то стоит у него за спиной, и он выпрямился и почувствовал, что его предельно откровенно, даже жестко взяли за задницу. - Ой, - только и смог пискнуть Энтони. Он осторожно оглянулся через плечо и увидел яркие, горящие, как у дикого хищника глазищи, острые скулы, слишком длинные и лохматые бронзовые волосы, крупный рот и шрам над верхней губой, который ему так понравился с самого первого взгляда. Казалось бы, что может быть красивого в шрамах, но в данном случае он был на своем месте. Без этого шрама лицо мистера Рудольфа Нуреева казалось бы слишком женственным, а так - в самый раз. - Невозможно было пройти мимо, - спокойно объяснил мистер Нуреев, не убирая руки с правой ягодицы Энтони, более того, крепче впиваясь в нее всеми пятью пальцами. Энтони захлопал глазами. С ним так никогда не обращались, и он решительно не понимал, как реагировать. Возмутиться и заорать, грозя призвать на извращенца охрану? С необидным дружелюбным смехом отступить в сторону: “О, я не из этих, ты чего?” Одарить мерзавца ледяным взглядом и молча удалиться? Все это было настолько дико, настолько невероятно, что в реальность происходящего совсем не верилось. Чтобы кто-то вот так спокойно хватал другого человека за задницу, да еще в общественном месте (пусть театр и опустел, но в любой момент мог появиться такой же припозднившийся артист, рабочий сцены, администратор, да хоть уборщица… господи, этот парень что, совсем с головой не дружит?)... И как он вообще узнал это про Энтони? Они с Дереком тщательно скрывали свои отношения даже от коллег. Нет, это слишком безумно, чтобы происходить на самом деле. Это сон, эротическая греза, и, как часто бывает во сне, Энтони умом понимал, что надо прекратить все это немедленно, но по непонятной причине ничего не мог сделать и просто наблюдал, как события развиваются своим чередом. Рудольф будто почувствовал его удивление и пояснил: - Ну, что вылупился? Пялился на меня на классе - так вот он я. - Э… - выдавил из себя Энтони, когда его ладонь переползла с задницы на талию. Он крепко притиснул Энтони спиной к себе. - Где твоя гримерка? - Этажом выше. Направо. Четвертая дверь, напротив окна... - Иди туда, я приду за тобой. Только скажу Марго, чтобы не ждала меня. Энтони моргнул, догадываясь, что Марго - это их прима, дама Фонтейн. Она ждет Рудольфа? Так поздно вечером... И он хочет от нее отделаться, чтобы провести время с ним, с Энтони? Она, наверное, ужасно обидится. (Бедный Энтони еще не знал, что со стороны Рудольфа пойти и предупредить, чтобы его не ждали, - высшая любезность, которой, кроме Марго Фонтейн, удостаивались очень немногие. Так что с примой он поступил, по своим меркам, очень галантно.) Он уже ничего не понимал. Все происходит слишком быстро! По-прежнему чувствуя себя как будто во сне, Энтони растерянно кивнул. Рудольф одобрительно ухмыльнулся, звонко шлепнул его по заднице и поскакал в своей не по сезону теплой, необъятной и мятой парке вниз по лестнице. Сейчас было самое время очнуться от наваждения, раздраженно подумать про ужасные манеры этого иностранца и пойти домой… Но вместо этого Энтони на ватных ногах поднялся на свой этаж, отпер гримерную и даже оставил дверь приоткрытой, чтобы Рудольф не потерялся. Он не стал зажигать большой свет, ограничившись тем, что включил лампочки над своим зеркалом. Господи, что он делает? А как же Дерек, вдруг он узнает? Наверное, иностранец просто разыграл его. Может быть, даже на спор. И утром весь театр будет обсуждать, какая, оказывается, блядь эта скромная маргаритка Энтони Доуэлл, мгновенно соглашается на непристойное предложение от первого встречного. Скрипнула дверь, и Энтони, испуганно обернувшись, увидел, что ночной гость уже тут, в гримерке, деловито закрывает дверь и опускает задвижку. Блестящие даже в полутьме глаза обшарили фигуру Энтони. Похоже, увиденное удовлетворило Рудольфа. - Ты милашка, - объявил он, стряхивая с себя парку. - Не люблю, когда на меня пялятся всякие старые хмыри, а ты ничего так. Вежливость требовала вернуть комплимент, но в голове у Энтони была звенящая пустота. Впрочем, Рудольф и не ждал от него ничего. - Ну, давай, - сказал он, подойдя вплотную. - Меня зовут Энтони. - Знакомство запоздало, но если судить по быстроте, с которой развиваются события, то скоро будет совсем смешно представляться. - Ладно, Антошка, - кивнул Рудольф и положил обе руки ему на плечи, заставляя опуститься на пол. - Не будем терять время. “Уж ты-то его явно не теряешь, ни секунды. Хоть бы поцеловал меня, что ли”, - подумал Энтони, пока его ставили на четвереньки, спускали его аккуратные вельветовые брючки вместе с белоснежными трусами и задирали до подмышек рубашку и связанный мамой свитер. Энтони прислушался к себе, но не нашел в душе ни тени протеста против такого возмутительного обращения. Может, он и правда такая распутная тварь, что, как Мессалина, готов отдаваться кому попало и получать особое удовольствие от всякой грязи и низости? Его постоянный партнер, Дерек, был грубоват и на тонкую душевную организацию Энтони особого внимания не обращал, но по сравнению с Рудольфом он был просто образец галантности. Энтони подтянул к себе упавшую на пол парку Рудольфа - коленям уже сейчас было жестко и неудобно на полу. Было сладко и страшно находиться в полной власти почти незнакомого человека. Рудольф может оказаться настоящим монстром, потребовать чего-то ужасного, чего-то унизительного. Да, очень вероятно. Он вообще, похоже, не склонен к церемониям, а уж с такой шлюхой церемониться подавно не станет. Энтони предавался таким мыслям, пока Рудольф, судя по звукам, доносящимся из-за спины, смазывал себя найденным на гримировальном столике кремом, и результатом этой рефлексии стал ужасающий, откровенный стояк, который в этой позе, вдобавок, был весь на виду. Энтони стало невыносимо стыдно, от стыда возбуждение сделалось еще сильнее, и ему стало еще более стыдно, это был какой-то замкнутый круг! Он попытался прикрыться от взгляда Рудольфа хотя бы рукой, но рука будто сама собой начала гладить напряженный до боли член. Дерек бы не преминул высказаться по этому поводу, но Рудольф, кажется, даже не заметил. Ему было совершенно все равно, чем там занимается Энтони и что он чувствует, и от этого открытия возбуждение достигло такой точки, что Энтони начала колотить крупная дрожь. Собственная рука его никоим образом не удовлетворяла, она была такая слабая, такая мягкая, не сравнить с сильными крепкими пальцами, которые раздвинули его ягодицы. Энтони жалобно застонал и тут же вскрикнул от боли, когда Рудольф - между прочим, очень, очень щедро одаренный природой - сразу ему засадил, без всяких нежностей. Впрочем, глупо было рассчитывать на деликатное обхождение, ты же знал, на что соглашаешься… Но Энтони понял, что это он переживет. Более того, позже будет смаковать в памяти каждое мгновение, когда его имели, поставив на четвереньки, как подзаборную шавку. Хотя из глаз катились слезы боли, хотя пришлось грызть рукав Рудольфовой парки, чтобы не орать на весь тихий уснувший театр, его захлестывала интенсивность ощущений, из которых лучше всего было чувство беспомощности, нежелание противиться и требовать чего-то для себя. И стыд, конечно. Стыд был таким же острым и терзающим, как боль. Наверное, что-то сломано в его психике, всегда было сломано, если он, сколько себя помнил, мечтал о том, чтобы его мучили и наказывали, подростком стал заглядываться на взрослых джентльменов и наконец, едва закончив школу, согласился спать с первым, кто позвал. С мужчиной намного старше. А теперь еще и это. Он перебирал и перебирал в мыслях все стыдные эпизоды из своей жизни, все противные фантазии и наконец кончил с долгими, мучительными стонами, которые не заглушала изжеванная парка. Рудольф продолжал еще долго, крепко держа его за бедра, и эта часть акта была лучше всего. Теперь никакое возбуждение не мешало Энтони чувствовать чистую боль, просто купаться в ней, инстинктивно сжиматься, чтобы не принимать в себя эту ужасную дубину, этот раскаленный прут, но его ломали, разрывали и входили в него все равно. Энтони казалось, что его протыкают насквозь, как рождественского поросенка на вертеле, и он сам не заметил, как снова стал чуть заметно вертеться и двигаться, стараясь причинить себе еще больше унизительной боли. Это было как в стихотворении Суинберна, которое Энтони случайно прочитал в двенадцать лет и впервые в жизни возбудился. Он до сих пор помнил его наизусть, все 440 строк, и не мог думать равнодушно о его образах - об истязаниях, о которых никто не мечтал, не слышал, не писал, не знал, о змеях, кусающих грудь, о пене на губах, истерзанных поцелуями, и кровавых слезах. До сих пор он был склонен считал все это декадентской фантазией, но это оказалось реальностью, и это происходило с ним. Наконец все было кончено, и Энтони, брошенный и опустошенный, скорчился на полу. Задница была вся в жирном креме и сперме, внутри все горело огнем, надо было принять душ, но едва ли осталась горячая вода в такой поздний час. Энтони бы вытерся хоть салфеткой, но на глазах у Рудольфа было неловко, и он в конце концов преодолел брезгливость и натянул трусы и затем брюки. Теперь надо было очень осторожно подняться на ноги. Что Энтони и проделал, кривясь и кусая губы. И все равно согнулся и скособочился как старый подагрик. Как он доберется домой, чтобы мама ничего не заметила… - Неплохо было, - милостиво кивнул Рудольф, тоже встав на ноги и заправляя сорочку в брюки. - Ну, а теперь покажи мне, где у вас в Лондоне развлекаются. - Развлекаются? - переспросил Энтони слабым голосом. - Что ты имеешь в виду?.. - Уж конечно, не парк с каруселями. Где развлекаются так, как мы сейчас? - А, вот ты о чем. Тебе нужны Кингз-роуд и Бофорт-стрит, - Энтони обрадовался, что хоть тут может ощутить себя знатоком, чьим речам заинтересованно внемлет это чудовище. Кстати, так и не поцеловал. - Станция метро “Южный Кенсингтон”. Там есть бары, иногда танцевальные клубы. Полиция туда почти не заглядывает. - Веди. Вообще-то Энтони было пора домой. Он только начал копить на отдельное жилье и не собрал пока даже на первый взнос и потому жил по правилам родительского дома. Он и так сегодня припозднился, уже почти полночь. Но Рудольф излучал такую непоколебимую, почти физически ощутимую уверенность в том, что все будет по его слову и немедленно, что Энтони почувствовал небывалый душевный подъем. Он робко улыбнулся и поднял Рудольфу с пола его парку, отряхнув. И вот они уже вместе выходят через служебный подъезд Ковент Гарден. Энтони терзало множество вопросов, из которых главным на данный момент был такой: кем они теперь приходятся друг другу? Может быть, Рудольф считает Энтони своим любовником? А где он живет? И как Энтони скажет Дереку, что они расстаются, потому что он встретил другого? И вообще, нужно ли расставаться с Дереком ради - будем называть вещи своими именами - сволочи еще хуже, чем Дерек? Как Энтони ни тянуло к плохим мальчикам, он понимал, что этот вариант - очень, очень неудачный. Энтони украдкой покосился на своего спутника и придвинулся на полкорпуса поближе, напрашиваясь на дружеское объятие. Ничего не произошло. И тогда он, откашлявшись, бросил второй пробный шар: - Послушай. Мне надо кое-что тебе сказать. У меня вообще-то уже есть… ну… постоянные отношения. Втайне Энтони надеялся, что Рудольф сейчас разозлится, скажет: “Какого тогда хрена ты согласился?” или начнет выяснять, как бы это исправить. Но тот просто ответил: - У меня тоже. - Мы с моим другом считаем, что физическая верность - это необязательно, - снова заговорил Энтони, главным образом, для того, чтобы заполнить неловкую паузу в разговоре. - И никогда не ревнуем друг друга. Вы тоже так договорились, да? Это признание далось Энтони нелегко. У него до сих пор от обиды ком вставал в горле, когда он вспоминал, при каких обстоятельствах между ним и Дереком было заключено это соглашение - причем заключено, разумеется, в одностороннем порядке. Энтони достал билеты в Роял Корт на “Оглянись во гневе”, желая сделать Дереку сюрприз, но Дерек сказал, что, к сожалению, занят и пойти не сможет. Разочарованный Энтони отправился в театр один и не получил никакого удовольствия. После спектакля, ползя к метро, он увидел на Слоун-сквер модное французское бистро, о котором часто говорил Дерек. Энтони решил, что зайдет, закажет коньяк, займет маленький столик у окна, и будет сидеть там, одинокий и печальный, и пусть все вокруг гадают о причине его меланхолии. Но первым, кого он увидел, войдя в раздвижные двери, был Дерек собственной персоной, расположившийся на диванчике в обществе сразу двух юнцов, которых покровительственно обнимал за плечи. На входящих он не глядел и Энтони не заметил. И Энтони замер на месте, с мазохистской внимательностью разглядывая эту картину. За что?.. На глаза наворачивались слезы, и Энтони судорожно вздохнул. Но его тут же отвлекли, его толкал посетитель, пытавшийся войти следом: - Чего встал на проходе? - И, внимательнее пошарив взглядом по его фигуре, добавил уже примирительно: - Ищешь кого-то? Угостить пивом? Энтони недовольно мотнул головой, снова страдальчески уставившись на Дерека. Наконец Дерек, словно почувствовав его взгляд, отвлекся от льнувших к нему с двух сторон мальчишек и посмотрел в сторону двери. Энтони трагически заломил брови и сделал шаг назад, к выходу. Дерек насупился, но не двинулся с места. Тогда Энтони бросился вон и оглянулся только возле перехода - но никто его не преследовал, чтобы объясниться, чтобы сказать, что это не то, о чем подумал Энтони (с какой радостью он бы принял эту ложь!). Он дождался зеленого сигнала светофора и снова оглянулся только на другой стороне улицы. По-прежнему никого… На следующий день Дерек подловил его в пустом коридоре после класса (на котором, после бессонной ночи, Энтони являл собой довольно жалкое зрелище). - Дорогой мой Энтони, - сказал он с тонкой улыбкой какого-нибудь бесконечно пресыщенного виконта де Вальмона, - как известно, моногамия возникла в животном мире. Самцу важно, чтобы детеныши, которых он будет продолжительное время кормить и защищать, были именно его. Люди, когда слезли с пальм, бездумно скопировали эту норму. Я же считаю, что мужчины такого склада, как мы, нарушают множество норм и могли бы пересмотреть и эту. Давай без лицемерия признаем, что мужчинам свойственно желание иметь как можно больше партнеров. Мы, проще говоря, трахаем все, что движется, и относимся к этому довольно легко. Это не имеет никакого отношения к любви. Любить можно одного, а спать - со многими. Ты согласен? - Но я люблю тебя! - жалко всхлипнул Энтони. - Я тебе никогда не изменял! - Какие еще измены? Ты слышишь, что я говорю? Тук-тук, есть кто дома? Я просто впустил в свою жизнь немного разнообразия и вернулся к тебе. Мы выше этих старомодных предрассудков. Так что больше никаких трагедий и испепеляющих взглядов, как вчера. Договорились? Приходи ко мне сегодня вечером, и в хорошем настроении. Я хочу видеть моего милого ласкового Энтони, а не бледную тень Офелии. Энтони смирился, но ему было тем обиднее, что он вовсе не был уверен, что проповедуемая Дереком свобода распространяется и на него тоже. Если Дерек узнает о том, что произошло сегодня после спектакля, вряд ли он отнесется к этому философски. Но даже просто шагая по ночному Лондону рядом с Рудольфом, Энтони чувствовал себя смелее и увереннее. - Если мой друг развлекается, - сказал он вслух, - то и мне тоже можно. - Что это? - спросил Рудольф, углядев в темноте старинное здание. - Это театр Друри Лейн, - ответил Энтони, недовольный, что его спутник глазеет по сторонам вместо того, чтобы слушать. - Он все равно закрыт. Послушай, Рудольф, уже поздно, а я вообще-то не планировал тусоваться сегодня, поэтому будет лучше, если мы сейчас пойдем... Однако Рудольф устремился к достопримечательности и методично обошел ее со всех сторон. Энтони не понимал. Его новый дружок хочет ночную экскурсию по городу (он ведь иностранец), выпить в баре среди таких же, как они (может быть, хоть там он поцелует Энтони?), или найти укромное место и повторить еще разок?.. Меж тем Рудольф, налюбовавшись театром, дал понять, что готов продолжать путь, и они наконец-то направились к метро. Энтони было досадно, что Рудольф не услышал его (ну почему оба они - что он, что Дерек - умеют так виртуозно включать избирательную глухоту?), но больше он не напоминал о том, что ему надо домой - еще высмеют и прогонят как малолетку, а ему как раз хотелось произвести впечатление бывалого. В действительности он был на Кингз-роуд в ночное время всего один раз, еще до знакомства с Дереком, когда услышал из разговоров в балетной школе, что там по вечерам собираются эти. Энтони немедленно отправился на охоту, но так ни с кем и не познакомился. Возможно, потому, что вздрагивал от каждого звука и стыдливо жался к стенам, от медленно проезжающих машин вообще шарахался, в общем, так и не решился пофланировать по улице, развязно засунув руки в карманы, или еще как-то дать понять, что он тут скучает и, пожалуй, готов с кем-нибудь поболтать... А может, он был слишком юн и при этом выглядел мальчиком из хорошей семьи, а не какой-нибудь малолетней шпаной, и встречавшиеся ему мужчины не хотели проблем. Энтони был безумно разочарован. Это ведь был настоящий подвиг - прийти сюда одному, и в своих фантазиях он уже прожил с полдюжины захватывающе-пикантных приключений, а оказалось, что все зря. Вдобавок, пришлось ночевать на скамейке в сквере, потому что Энтони соврал родителям, что идет на вечеринку с ночевкой, и было странно вдруг в самый глухой час объявиться дома. Может быть, в обществе Рудольфа он наконец-то повеселится по-настоящему? - Это здесь, - объявил Энтони, когда они стояли на углу Эдит Гров и Кингз-роуд. Рудольф огляделся по сторонам, прищурившись, даже втянул носом воздух. - Теперь иди, - сказал он. - Куда? - растерялся Энтони, решив что Рудольф посылает его вперед, показывать дорогу. - Я не знаю, какой бар лучше, я думаю, они все одинаковые… - Домой иди, говорю. К своему ебарю. Энтони хватило гордости не начать тут же ныть и просить взять его с собой, но снова было обидно до слез. Хотя чего он хотел? Такая шлюшка, как он, и не заслуживает иного обращения. Энтони тяжело вздохнул и шмыгнул носом. Может, не надо было сразу соглашаться пойти в гримерку, а следовало разыграть красивую сцену, как в фильмах? Но он не умел и не знал, как. Тем временем Рудольф, даже не попрощавшись и не поблагодарив за вечер, скрылся в темноте и без тени робости направился в квартал порока. К матери Энтони иногда заходили на чай подружки, и одна из них бесконечно рассказывала про свою дочь, которой никак не везло с мужчинами. Стоило Кристи развязаться с одной сволочью, как она непременно находила следующую, еще хуже. “Я все время говорю Кристи, что она должна уважать себя, но она как будто не слышит”, - жаловалась бедная мать. Энтони, который вынужден был все это выслушивать, пока помогал готовить чай и резать для гостей закуски, так и подмывало вмешаться в разговор. Он мог бы очень много порассказать об этом, а по итогам сегодняшнего вечера и вовсе чувствовал себя крупным специалистом. Его первый мужчина вытирал об него ноги и изменял ему. Второй оттрахал в гримерке, заставил проводить на Кингз-роуд, а в конце не то что не поцеловал, а даже “до свидания, Энтони” выговорить не соизволил. “Третий, когда он появится, будет меня избивать”, - решил Энтони, пока бежал со всех ног к станции “Южный Кенсингтон” в надежде, что успеет добраться домой до закрытия метро. На следующий день Рудольфа на классе уже не было. Говорили, что он уехал обратно в Данию. Где-то на месяц жизнь вернулась в прежнюю колею: классы и репетиции, спектакли, в которых Энтони большую часть времени приходилось стоять неподвижно у задника в efface derrier или croise derriere**, стараясь не щуриться на бьющий из-за угла свет прожекторов. Он изо всех сил пытался обратить на себя внимание Фредерика Аштона, когда тот заглядывал на репетиции кордебалета. Но тщетно. Ведь то же самое делал любой другой кордебалетный танцовщик в надежде на хоть небольшую сольную роль. С Дереком все как будто наладилось. Они встречались два или три раза в неделю, иногда сразу шли к нему на квартиру, иногда Дерек соглашался немного погулять. Но в постели стало… скучновато. Энтони приходилось фантазировать или вспоминать в подробностях тот единственный раз с Рудольфом, чтобы добиться нужного накала чувств, а без этого накала он уже не мог. Он пару раз предлагал Дереку сделать это на полу, в той же позе, в какой они были с Рудольфом, но Дерек отнесся к этому без особого энтузиазма, спросил, что это нашло на Энтони, и велел не выпендриваться, вернуться в постель и лечь на спину. Однажды Энтони нашел на своем гримировальном столике вставленный между зубчиками расчески клочок бумаги, на котором рукой Дерека было написано: “После четырехчасовой репетиции у меня”, а дальше Дерек пририсовал огромный знак вопроса. Этот знак вопроса неожиданно вызвал у Энтони раздражение. Без него записка выглядела бы как приказ, который пробудил бы и протест, и стыд, и сладкое чувство унижения, но эта дурацкая закорючка испортила все. В этом был весь Дерек. Слишком нерешительный, чтобы быть настоящим злодеем. И слишком эгоистичная сволочь, чтобы быть мужчиной, с которым хочется прожить всю жизнь. О грядущем возвращении Рудольфа Энтони узнал из разговоров в раздевалке. Кто-то (разумеется, в поисках своей фамилии в списках участников) успел раздобыть черновой вариант программы ноябрьского гала дамы Марго. Дама Марго уже в который раз собиралась торжественно покинуть сцену родного Ковент Гарден и удалиться на покой на радость балеринам помоложе, которым хотелось наконец начать получать главные партии. И каждый раз в театре ждали, что именно это будет прощальный вечер заслуженной примы. Из программы следовало, что Рудольф тоже участвует в гала и уже назначены даты его репетиций с Аштоном. Значит, скоро он снова объявится в театре. Значит… Воображение за секунду нарисовало Энтони множество самых безумных и грязных сцен в пустых гримерках и душевых. Он до сих пор дрочил перед сном, вызывая в памяти ощущение этого здоровенного члена внутри. Ему ничего не хотелось так сильно, как этого. О Богоматерь Страдания, коснись Энтони еще разок, напои своим соком, положи ему на грудь своих змей. Но нет. Даже если Рудольф его вспомнит и снова позовет в гримерку, Энтони не согласится. Да. У него есть чувство собственного достоинства. После того, чем закончилось их первое свидание (если это можно назвать “свиданием”), второе просто невозможно. Он откажет. Он пошлет это животное. Именно так и скажет: "Да пошел ты". Он лучше будет остаток жизни дрочить, напрасно мечтая о нем, чем позволит еще раз себя унизить. И все-таки Энтони считал дни до приезда Рудольфа. Просто чтобы убедиться в своей твердости и непоколебимости. Наконец начались репетиции Рудольфа с Аштоном. Энтони узнал об этом только потому, что Аштон бесконечно жаловался всем вокруг на этого типа, а сам Рудольф долго не попадался на глаза. Энтони даже специально задерживался после репетиций и будто бы случайно слонялся по зданию, высматривая знакомую бронзовую шевелюру, но их траектории никак не пересекались. И вот наконец они столкнулись на лестнице. Энтони, правда, был не один, а в составе стайки кордебалетных (они бежали со всех ног с одной репетиции на другую), но все равно, Рудольф мог хотя бы поздороваться или кивнуть. Энтони, чтобы помочь ему в этом, даже чуточку замедлил шаг, но не удостоился даже взгляда. Весь оставшийся день был насмарку. За рассеянность Энтони выгнали с репетиции. Потом он сам позвонил Дереку и отменил свидание, которое у них было назначено на сегодня, потому что боялся не выдержать и разрыдаться в неподходящий момент. Лучше он тайком пойдет в кондитерскую и купит себе кусок яблочного пирога с большой добавочной шапкой сливок за десять пенсов. Энтони съел пирог без всякого удовольствия, капая слезами в добавочные сливки. Он должен себя уважать. Он должен себя уважать. Незачем так убиваться из-за какого-то иностранца, который сегодня здесь, а завтра нет его. Но на следующий день кто-то вдруг остановился бок о бок с Энтони, который стоял у доски с расписанием и, балансируя на одной ноге и пристроив блокнотик на согнутом колене второй, переписывал время своих репетиций на завтра. И чуть не повалился, когда почувствовал, что его по-хозяйски подхватили за бедро. Только Рудольф мог поздороваться таким образом. Энтони неловко запрыгал на одной ноге, стараясь сохранить равновесие, блокнотик и карандаш полетели на пол, но Рудольф только улыбнулся, не замечая, что причиняет неудобство. Тепло ладони на бедре ощущалось даже сквозь шерстяное трико. - Хочешь? - просто спросил Рудольф. И ведь даже уточнять не потребовалось. Энтони сглотнул. Открыл рот, но все заготовленные, много раз прокрученные в уме красивые, гордые, исполненные достоинства реплики стёрлись из памяти. И он с вялым удивлением услышал собственный голос: - Да... У Рудольфа не было в театре своего угла, а Энтони делил гримерку с пятью другими парнями, из которых каждый мог вломиться в любой момент и нарушить их тет-а-тет, поэтому он крадучись повел Рудольфа в подсобку, куда сваливали поломанный реквизит. Там, в пыли, среди неопрятного хлама, Рудольф стянул до колен его шерстяное трико и развернул его к спиной к себе, заставив упереться руками в стену. Энтони не понравилась эта неудобная поза, но Рудольф только крепче притиснул его грудью к стене и вставил ему с той циничной грубостью, которую Энтони так хорошо помнил. Ему пришлось цепляться за стену для устойчивости, потому что дрожащие ноги разъезжались, когда его трахали, и кусать свой кулак, чтобы не стонать и не скулить в голос. А потом, когда он выбрался из этой подсобки, держась за стеночку, задница горела огнем, и казалось, что толстый раскаленный прут по-прежнему находится внутри. Энтони утер с лица пот и нисколько не удивился, когда Рудольф, на ходу заправляя сорочку в брюки, проскользнул мимо него и, даже не взглянув, отправился своей дорогой. Запоздало Энтони вспомнил, что сегодня Дерек ждет его у себя. Но он не был уверен, что сможет скрыть некоторые последствия… Энтони покраснел. Да и желания не было. Он чувствовал себя опустошенным и совершенно обессиленным. Все продолжалось, наверное, минуты две, но ощущения были такие, будто его целую ночь насиловала на сеновале рота безжалостных захватчиков. В общем, пришлось звонить Дереку и второй раз подряд извиняться. Дерек, разумеется, был недоволен. - Крошка, что за сплин? Кончай эти глупости, я тебя от него быстро вылечу. - Не сегодня, - изрек Энтони и поскорее повесил трубку, не давая себя переубедить. С тех пор они с Рудольфом трахались по углам еще несколько раз. Нельзя сказать, чтобы в их отношениях установилась регулярность и постоянство. Ничего подобного, Рудольф объявлялся всегда непредсказуемо, иногда по нескольку дней игнорируя Энтони, хотя и знал, где его найти. Кажется, он обращался за услугами к Энтони, когда ему было лень или не было времени идти на охоту или, может, хотелось чего-нибудь простого и надежного. Боль в разных нежных местах стала привычной спутницей Энтони, хотя он и взял за правило всегда держать при себе баночку с вазелином, потому что на запасливость Рудольфа рассчитывать не приходилось. И ведь при всем при этом у Рудольфа еще имелись те самые “постоянные отношения”. Он ничего не рассказывал и отказывался обсуждать эту тему, но Энтони не мог не гадать, кого это угораздило так вляпаться. Наверное, этот несчастный - еще более безотказное и лишенное малейшего достоинства существо, чем сам Энтони, потому что выдерживать Рудольфа рядом на постоянной основе, а не изредка на пару минут, - это крест, который ни один нормальный человек на себя не взвалит. Рудольф, конечно, чрезвычайно привлекательное и магнетически завораживающее создание, но им лучше любоваться со стороны. Или свести общение с ним к небольшим дозам. Каково же было удивление Энтони, когда он наконец-то увидел своими глазами постоянного друга Рудольфа. Произошло это в вечер гала, в котором Энтони, естественно, не был занят, но все равно пришел, собираясь смотреть из-за кулис. Больше всего ему хотелось увидеть Рудольфа - не только из-за их тайной связи, но и из-за слухов о Рудольфовской гениальности. Очень мало кто видел его танцующим, но те, кто видели, рассказывали просто какие-то сказки, и даже Аштон, закончив жаловаться на его ужасный характер и невыносимую обстановку на репетициях, признавал, что танцовщик он феноменальный. Итак, Энтони болтался за кулисами, ожидая, когда начнется гала. В коридоре за сценой было необычайно многолюдно. Впечатление было такое, что вся труппа в полном составе явилась посмотреть. Дерек тоже был тут. И всех интересовал один Рудольф. Во всяком случае, его имя звучало во всех разговорах. И вот он наконец появился и деловито протолкался сквозь собравшихся в коридорчике артистов в отведенную ему уборную, таща на плече два своих костюма. Когда его взгляд упал на Энтони, он заметно напрягся, и на его лице появилось неприветливое, да чего уж там, злобное выражение: “Только попробуй подойти!” Энтони давно уже привык, что его замечают, только если хотят прямо сейчас отвести в какую-нибудь подсобку и там ему присунуть, а во всех остальных случаях Рудольф не обращает на него ни малейшего внимания и даже не здоровается при встрече. Но вот это уже было что-то новенькое. Интересно, что его укусило? Однако Энтони тут же забыл о Рудольфе, потому что увидел вдруг перед собой ожившую картинку из старинной рекламы воротничков***. Серьезно, это был такой шикарный экземпляр, что Энтони на добрую минуту забыл, как дышать. Платиновый блондин с волшебными голубыми глазами. Породистый и изящный как статуэтка. Одетый - господи боже - в безупречный смокинг. Пальто с меховым воротником переброшено через локоть, в другой руке небрежно зажата пара мягких кожаных перчаток. Он на каждом шагу кивал и улыбался кому-то из знакомых, кому-то пожимал руку, кому-то подставлял для поцелуя безупречно выбритую щеку, и в каждом его движении, в каждом взгляде было столько благородства и элегантности, что Энтони от восхищения едва не стек по стеночке на пол. - Это Эрик Брун, - сообщил Дерек, остановившись рядом. Обычно он избегал болтать с Энтони, если они были не одни, но сейчас, видно, он тоже был переполнен впечатлениями. - Я знаю, - Энтони даже обиделся. В самом деле, когда туман в голове несколько развеялся, он тоже узнал звезду. - Он разве должен танцевать сегодня? - Нет, что ты, Марго его не выносит и никогда бы не позвала. - Тогда он, наверное, пришел познакомиться, - предположил Энтони, вспомнив разговоры, что Эрика Бруна вроде как пригласили в их труппу. Но тогда Энтони, занятый своими сердечными делами, оставил этот факт без внимания. Дерек рассмеялся. - Скорее, он просто сопровождает свое сокровище. Тем временем Эрик и Рудольф вместе вошли в уборную, и дверь закрылась. - Они..? - удивился Энтони. - Так говорят, - Дерек слегка пожал одним плечом. - Так что не раскатывай особенно губу, моя крошка. - Я и не собирался, - пробормотал Энтони, хотя, конечно, его уже подхватил вихрь обрывочных и противоречивых, но таких сладких фантазий: Эрику нравится Рудольф, а Рудольф выделяет меня, может, мы чем-то похожи и у нас есть что-то общее? Эрик будет работать в их труппе, они с Энтони станут встречаться каждый день, танцевать в одних спектаклях, репетировать с утра до вечера… Просто смотреть на него издалека - уже счастье. Но неужели он в самом деле с Рудольфом?.. В это не верилось никак. Эрик Брун совершенно не выглядел человеком, который станет выносить такое обращение, которому подвергался Энтони. Надо думать, Рудольф с ним паинька. Но какая странная пара. Что вообще свело их вместе? Что нашел прекрасный Эрик в этом дикаре? Наверное, это все-таки пустые слухи… Но настало время выхода Рудольфа в первом отделении концерта, и Энтони был свидетелем того, как Эрик проводил его на сцену. Как же он волновался, этот, казалось бы, невозмутимый ледяной принц. На нем просто лица не было. Энтони видел такую страстную тревогу разве что у своей своей матери, когда она провожала его на выпускные экзамены в балетной школе. Конечно, было из-за чего волноваться. Это был дебют Рудольфа в Лондоне, и от того, как он себя покажет, во многом зависела его карьера на Западе. И все же так не переживают за посторонних, только за тех, кто нам дороже жизни. Это открытие и разочаровало, и взволновало Энтони. Кажется, он невольно подсмотрел кусочек чего-то очень личного. Но Эрик сам виноват, что до такой степени дает волю своим чувствам на виду у всей труппы, у светских гостей Марго, у прессы… Энтони ожидал, что, проводив Рудольфа в кулису, Эрик пойдет в зал и будет смотреть оттуда. Кажется, тот и собирался так сделать, судя по вечернему костюму, но, когда дошло до дела, забыл обо всем на свете и с потерянным видом остался за кулисами. Энтони захотелось сделать что-то для него. Пусть великий Эрик про это никогда не узнает, но Энтони считал, это это будет правильно. И он немного подвинулся и встал так, чтобы заслонять Эрика от взглядов напирающих сзади коллег. Впрочем, душевное состояние Эрика никого, кроме Энтони, не занимало в ту минуту. Всех интересовал только Рудольф. Стоит ли говорить о том, что уж он-то нисколько не волновался? Спокойно встал посреди сцены, одинокая фигура в перекрестье лучей, и дал знак к открытию занавеса. Дальше было четыре минуты ошеломляющего танца, полнейший экстаз зала (Энтони не помнил, чтобы публика так реагировала на кого-то из них, даже на прославленных прим) и бесконечные вызовы, хотя режиссер гала ранее постановил, что на каждый номер может быть только один вызов. Но Рудольфа все не отпускали, и занавес приходилось раздвигать снова и снова. Наконец, раскланявшись в последний раз, Рудольф легкой кошачьей походкой вернулся в кулису, отмахнулся от поздравлений, устремился к Эрику и бросился в его объятия прямо как был - задыхающийся, мокрый от пота и весь в гриме. Энтони дышать перестал от ужаса, смущения и капельки зависти - он бы никогда в жизни не осмелился сделать вот так… Они, наверное, от волнения забыли, где находятся, вот и обнимаются на виду у всех. Прошло несколько томительных минут, прежде чем эти двое наконец-то опомнились и отлипли друг от друга. Рудольф схватил Эрика за рукав и потащил за собой в уборную. После гала Рудольфа тоже пригласили в их труппу. Они с Эриком получили одинаковые контракты и пришли вместе, и довольно скоро, наблюдая за ними, Энтони понял, что объятия за кулисами были не случайным эпизодом. Эти двое совершенно не делали секрета из того, что происходит между ними. Энтони и удивлялся, и восхищался, и любовался. Больше всего ему нравилось в их союзе сплетение личного и профессионального. Рудольф был учеником Эрика, когда-то он специально ради этого приехал в Копенгаген, с этого начались их отношения и только со временем переросли в любовное чувство. Теперь, когда Нинетт де Валуа спросила у Рудольфа, с каким педагогом он хочет работать, Рудольф ответил, не задумываясь: только с Эриком и больше ни с кем. Мадам не очень понравилась эта идея, она была заинтересована в Эрике как в танцовщике и хотела снять с него ненужную нагрузку, но уступила, когда и Эрик уперся: - Позвольте нам репетировать так, как мы привыкли. Скоро уже вся труппа использовала любую возможность, чтобы подсмотреть их совместные репетиции, и Энтони не был исключением. Вместе со всеми он занимал очередь к замочной скважине или прилипал носом к полупрозрачному стеклу в двери репетиционного зала. Это было по-своему увлекательнее любого спектакля, только иногда Рудольфа становилось жалко. Это было каждый раз неожиданно, жалость являлась последним чувством, которое Рудольф мог внушить кому-то, но Эрик, этот ангел с мягкими манерами, нежными голубыми глазами и бархатным голосом, гонял его так, что Энтони не мог поверить, как Рудольф это терпит. Сам бы Энтони, при всей его бесхребетности, давно психанул и убежал, обливаясь слезами, если бы над ним стали так издеваться, но Рудольф покорно выслушивал все, кивал, а потом пробовал снова и лез из кожи вон. Он никогда не обижался даже на самые несправедливые и грубые комментарии. Марго Фонтейн как-то оказалась свидетельницей одной из таких сцен и с удивлением спросила у него: - Как ты позволяешь так с собой обращаться? - А я по-другому не понимаю, - последовал по-рудольфовски откровенный ответ. - Это неправда! - возмутилась Марго, погладив его по тут же подставленной лохматой макушке. - Кто внушил тебе такое? Он? Ты очень способный мальчик, ты схватываешь все на лету, ты лучше всех, лучше даже Эрика… - Нет! - Да, Руди, милый, это так. Поэтому он и злится на тебя все время. - Он не злится, он меня учит. И прекрати так говорить о нем. Не собираюсь это слушать. Тебе ясно? - в голосе Рудольфа звучал искренний гнев, абсолютная решимость кого угодно, даже Марго, загрызть за Эрика. - Ты его не любишь почему-то, я это давно уже вижу. Но мне плевать. Мы будем делать все вместе, как привыкли. - Они живут в одной квартире, - как-то сказал Энтони Дереку, когда они лежали в постели. - Вместе ходят на все вечеринки, даже на приемы ко всяким герцогиням и баронессам приходят вдвоем и не таскают за собой никаких спутниц для приличия. Я сначала думал, что Рудольф станет демонстративно ходить везде с Марго, но нет. Дерек ничего не ответил. Движения его руки, рассеянно поглаживающей бедро Энтони, все замедлялись. Сейчас он уснет, как обычно, а Энтони полежит рядом, поглядит на него, спящего, а потом встанет, тихонько примет душ и уйдет к себе. По крайней мере, так было раньше. Энтони нравилось просто лежать и разглядывать Дерека, он такой красивый. Ах, это ясное лицо с правильными чертами и греческим носом, темные волосы и большие светло-серые глаза (впрочем, сейчас закрытые). Дерек был взрослый и мужественный. Но Энтони не хотелось просто молча любоваться. Он потряс Дерека за плечо. А не добившись внимания, заполз к нему на грудь. - И знаешь, что самое удивительное? Никто не шокирован. Такое впечатление, что все ими восхищаются. Ты слышал, как их прозвали? “Битник и принц”. Правда, в точку? Интересно, как бы прозвали нас с тобой? - “Пара педиков”. - Дерек наконец соизволил посмотреть на него. - Или, если совсем не повезет, “заключенный номер 1234” и “заключенный номер 4321”. Ты в курсе, что за это можно сесть в тюрьму, или ты на Луне живешь? - И кого посадили? - осведомился Энтони и сел на постели с сердитым видом, скрестив ноги по-турецки. - Ты знаешь хоть один случай среди твоих знакомых? - Я знаю, что до сих пор бывают полицейские облавы в разных местах встреч, вроде туалетов на Чаринг-Кросс. - Но Дерек, в этих туалетах только всякое отребье ошивается, бродяги, проститутки, сутенеры и прочие. Их бы иначе за что-нибудь другое арестовывали. Полиция таких не любит. Ты слышал, чтобы арестовали приличного человека, вроде нас с тобой? Дерек тоже сел, пристроив подушку под спину. - Ты чего от меня добиваешься? - Просто хочу, чтобы ты понял, - Энтони подполз к нему поближе и снова устроился у него на груди, - время изменилось. Сейчас все проще, чем во времена твоей юности. - Спасибо, что с такой деликатностью напоминаешь о моем возрасте. Другой бы сказал без экивоков: “Дерек, у тебя опять вставная челюсть вывалилась, а ты и не заметил, маразматик”, но маленький Энтони - добрый мальчик, старается никого не обидеть. - Дерек! Ну прошу тебя, не передергивай! Я серьезно. Почему мы прячемся как преступники? - О да, твоя мамочка будет чрезвычайно счастлива позвать меня на чай. - Может быть, она и поймет когда-нибудь… - Малыш, - Дерек взял лицо Энтони в ладони и заставил посмотреть на себя, - я вижу, ты очень хочешь сломать себе жизнь. Ничем не могу тебе помешать, хоть мне это будет очень грустно, но прошу: не тащи за собой меня. Ты, уж прости меня за честность, пока вообще никто и звать никак. И только через несколько лет начнешь получать “шестерки”****. Если повезет. Сейчас в кордебалете много народу постарше и проворнее тебя. И ты хочешь брать пример с мировой знаменитости Бруна и этого скандального нового любимчика Мадам? Спустись на землю. Конечно, им можно все. Ты знаешь, сколько они оба получают за выходы? А курение! У нас противопожарная безопасность, мать ее, курить нельзя нигде, за это штрафуют, но Эрик повсюду расхаживает с сигаретой, чуть ли не на сцену так выходит, и никто ему ни полслова. Но попробуй закурить ты в присутствии Мадам и посмотри, что будет. Энтони обиженно прикусил губу. Может в чем-то Дерек и прав, но он не знает всего того о Рудольфе, что знает Энтони. Но хотелось равняться на Бруна и Нуреева, а не дрожать, в страхе перед любым слишком пристальным взглядом, приходить в ужас от понимающих усмешек и пугаться каждого телефонного звонка в родительском доме. - И все-таки я думаю, - упрямо сказал он, - что в наше время… - Ну вот, опять ты выставляешь меня замшелым стариком. - Да не выставляю я тебя стариком! Между прочим, у Эрика и Рудольфа разница в возрасте тоже десять лет. - Между нами разница в девять лет, Энтони. В де-вять. И позволь тебе напомнить: ты, наверное, воображаешь, что тебе вечно будет восемнадцать, но это, увы, не так. Не забывай об этом никогда и не выебывайся. - Мне через четыре месяца девятнадцать! - но под тяжелым взглядом Дерека Энтони счел за лучшее умолкнуть и не нарываться на ссору. А то надежды на еще один раунд в постели пойдут прахом. После близкого знакомства с Рудольфом Энтони открыл для себя, что секс не пару раз в неделю, а пару раз в день тоже может нравиться. - Между прочим, - вдруг вспомнил Дерек после продолжительной паузы, когда Энтони уже принялся ласкаться, - я был на днях на обеде у Фредди, и там же присутствовала наша сладкая парочка, Верлен и Рембо от балета. - И что? - спросил Энтони, целуя его шею. - Они оказались за столом напротив меня, и один из них, уж не знаю, кто именно, потрогал меня ногой. Весьма настойчиво. Энтони остановился. Это, конечно же, был Рудольф. Чтобы Эрик трогал кого-то ногой под столом - такое и представить нельзя, так что точно Рудольф. Вот же скотина. - И ты не воспользовался случаем? - Энтони мастерски изобразил совершенное безразличие. - Если бы я воспользовался, то, наверное, знал бы, кто это был. Но я сказал себе: мой маленький Энтони так идеализирует этих двоих, как могу я разрушить его иллюзии? Пусть кто-нибудь другой возьмет на себя труд продемонстрировать, что на свете не бывает идеальных отношений и других чудес. Да уж конечно, так Энтони и поверил. В действительности Эрик староват для Дерека (тот всегда предпочитал мальчиков помоложе), а Рудольф… Наверное, Дерек просто почувствовал, что с ним будет совсем не так просто, как он привык. А вдруг Дерек лжет сейчас, и они с Рудольфом все-таки?.. Ну какая же сволочь Рудольф. Он, правда, не знает про Энтони и Дерека, ему вообще ничего не интересно про Энтони, но если и знал бы, это бы его никогда в жизни не остановило. Всегда делает, что хочет, на других абсолютно наплевать, кроме, может быть, Эрика, и то с оговорками. Если бы Эрик был по-настоящему важен для него, Рудольф бы хоть в его присутствии никого под столом не щупал. И не таскал бы Энтони в свою уборную, стоит Эрику отвернуться. Рудольф в театре сразу получил ранг премьера, что означало, в числе прочих привилегий, отдельную уборную, и в этой уборной Энтони довольно скоро оказался без штанов на новеньком, еще пахнущем обивкой диване. Он был рад, что отныне они будут проводить время не в туалетных кабинках и грязных подсобках, а в таких комфортабельных условиях. - Можно я приму у тебя душ? - застенчиво спросил Энтони, когда Рудольф слез с него и натянул трико. Отдельный душ - это было просто счастье. Из всех неприятных последствий траха с Рудольфом Энтони больше всего мучила необходимость одеваться, когда ты там весь грязный, липкий, в поту, в сперме и вазелине. Он был очень брезглив и маниакально чистоплотен с самого детства. - У меня тут не общественная баня, - отозвался Рудольф, приглаживая перед зеркалом всклокоченные волосы. - Принимай душ на своем этаже. - Всего пара минут! - Энтони искренне не видел проблемы. - Так, - Рудольф грозно повернулся к нему. - Нахуй отсюда, я сказал. Неужели ему жалко? Горячей воды в премьерских уборных всегда достаточно. Но потом Энтони догадался: Эрик ведь может явиться некстати. И как Рудольф объяснит, что делает у него в душе мальчишка из кордебалета? Дело в том, что, понаблюдав за ними, Энтони окончательно убедился в том, что подозревал с самого начала: никаких договоренностей о взаимной свободе от обязательств, вроде той, которая (de jure) существовала между ним и Дереком, у этой парочки не было, и Рудольф впадал в нешуточную панику от одной мысли, что Эрик может узнать о его похождениях. Оказывается, и у Рудольфа, держащего в подчинении, страхе и раболепии весь Ковент Гарден, начиная от Мадам Валуа и своры капризных критиков вроде Найджела Гослинга, есть ахиллесова пята. На его месте Энтони вовсе не искушал бы судьбу. Мало того, что это было рискованно, так еще и просто бессмысленно и нелепо - изменять такому мужчине. Это как если бы у тебя был викторианский особняк в Белгравии с интерьерами, оформленными каким-нибудь Рульманом*****, а ты при этом периодически квартировал бы в грязных ночлежках возле вокзала. Эрик был не только красив, талантлив, благороден и элегантен, он был еще и умен, и насчет Рудольфа и его не всегда благовидного поведения у него имелись устойчивые подозрения. Много раз по косвенным признакам Энтони замечал, что они ссорились, и, похоже, как раз из-за этого. Рудольф опять где-то шлялся и пришел домой поздно. Рудольф перепил на вечеринке и строил кому-то глазки. Вообще идеальной парой они были только на очень поверхностный взгляд. Что на самом деле там все не так гладко, было очевидно. Но чего и ожидать, когда один из партнеров - Рудольф? Даже Энтони, при всем своем невеликом опыте любовных отношений, понимал, что связаться с Рудольфом на постоянной основе способен или святой, или суицидник. Роль святой взяла на себя дама Марго. Эрику, стало быть, оставалась только роль суицидника. Наверняка его существование омрачало очень многое, и Энтони корил себя за то, что, получается, добавляет ему страданий. Может быть, после того, как они с Рудольфом трахаются, Эрик чувствует от своего сожителя незнакомый запах или замечает вьющийся темно-русый волос у него на одежде, и это мучает его, и происходит ужасная сцена? Энтони ужасно хотелось как-то утешить белокурое божество, которое нравилось ему все больше. Но как это сделать, не вызвав подозрения и справедливого гнева, что какой-то мальчишка из задних рядов кордебалета смеет лезть с советами? Теперь он видел Эрика каждый день и только убеждался, что его очарование не рассеивается, а крепнет. Ну кто еще может быть так идеален в каждом шаге и взмахе руки? Даже на обычном классе, на утомительной многочасовой репетиции или когда он просто останавливается в коридоре, чтобы прикурить. Энтони подумывал о том, чтобы тоже закурить, - будет повод предложить зажигалку... Кто-то бы, наверное, сказал, что лучший способ утешить кумира - это прекратить трахаться с его любовником, но… Видимо, на этого кого-то никогда не щурились хищно зеленые глаза Рудольфа, и этого кого-то никогда не манили пальчиком с ужасным высокомерием, почти капризно, как пресыщенный римский патриций подзывает мальчика для удовольствий. Энтони совершенно терял волю каждый раз, когда Рудольф его звал, и мучился как от ломки, если этого не происходило долго. Этому не было никакого рационального объяснения. Рудольф даже не был как-то особенно изобретателен и искусен, скорее, просто деловит, тороплив и груб. Но его харизма была такова, что у бедного Энтони от желания подгибались колени, стоило лишь подумать о Рудольфе. - Тебе не стыдно обманывать Эрика? - как-то осмелился спросить Энтони, когда муки совести были особенно сильны, и тут же, разумеется, пожалел о том, что открыл рот. Рудольф даже не стал вступать с ним в дискуссию, а просто дал ему в глаз и вышвырнул из уборной. Энтони потом страшно клял себя, потому что они не успели ничего сделать. Больше того, он подозревал, что Рудольф теперь никогда его не позовет. Но прошла пара дней, и Рудольф позвал его как ни в чем не бывало. Как многие несдержанные натуры, склонные к истерикам, рукоприкладству, битью посуды и прочим бесчинствам, он был отходчив и, устроив безобразную сцену, сам же первый забывал о том, что ее вызвало. Вот Эрик - тот, наверное, ничего не забывает. И если он узнает про Энтони и Рудольфа, то это знание пронесет с собой до гробовой доски, и у Энтони не будет ни малейшего шанса приблизиться к кумиру. - Что у тебя за фингал? - спросил Дерек, остановив Энтони на лестнице. Энтони предвидел расспросы и запасся гениальным, как ему казалось, объяснением: фингал ему поставил мистер Нуреев, да, именно так, но по случайности. Дело было на репетиции. Мистер Нуреев крутил гран пируэт и задел Энтони рукой. - Хорошо, что не ногой, - хмыкнул Дерек и как-то странно посмотрел на Энтони. Неужели не поверил? Из-за фингала, который невозможно было скрыть под гримом, бедного Энтони на неделю сняли со всех спектаклей. Он все равно каждый вечер исправно приходил в театр, в надежде, что вдруг потребуется замена, но большую часть времени просто обнимался с пакетом льда, которым пытался лечить фингал. Однажды Энтони и Рудольф подошли совсем близко к краю. Только они уединились в премьерской уборной, только Рудольф подтолкнул Энтони к окну и заставил опереться на подоконник, только с плеч Энтони соскользнули лямки трико… Как вдруг запрыгала дверная ручка, и послышался знакомый бархатный голос: - Рудик? Ты чего заперся? - Блядь, - сказал Рудольф одними губами, беззвучно. Энтони так же беззвучно округлил губы в “О-о-о?!” и панически заметался по уборной. Но увы, тут не было негде спрятаться. Разве что в душевой. Но его там найдут и… - Рудик?! Рудольф вдруг запрыгнул на подоконник и открыл окно настежь. После чего жестом предложил Энтони искать спасения там. Энтони робко выглянул наружу. Ледяной зимний ветер ударил в лицо и взъерошил волосы. Третий этаж. Есть карниз, но… Энтони судорожно помотал головой. Нет, он не может. Он не Ромео, спасающийся из спальни милой от ее ревнивой родни. Он хотел отступить от окна, но Рудольф схватил его за шкирку и нагнул над подоконником. - Вылезай, мать твою, или я тебя выкину. Энтони ни минуты не сомневался, что он не преувеличивает. Сила убедительности в этом яростном шипении была такова, что он в самом деле забрался на подоконник и оттуда неловко переполз на карниз. Под ногами Энтони с ужасом ощутил корку льда. Если верить фильмам, то по карнизам ходить довольно легко, но в действительности они узкие и покатые, ноги соскальзывают с них, а страх просто парализует. Энтони хватило всего на несколько шажков, после чего он в панике прижался к стене, дрожа от холода, напряжения и страха. Рудольф тем временем захлопнул окно. Задвинуть щеколды он, однако, не успел, поэтому створка под порывом ветра приоткрылась снова, и Энтони смог расслышать разговор. - Ты с кем здесь? - спросил Эрик. “С любовником, ясен пень, - ответил бы Энтони на месте Рудольфа. - Этот... как его… Забыл. В общем, в шкафу сидит, посмотри”. О, он бы еще Эрика извиняться заставил. Но Рудольф, конечно же, выбрал максимально топорную линию поведения. - Я просто уснул, - ответил он столь фальшивым тоном, что не убедил бы и младенца. Даже Энтони, несмотря на свое отчаянное положение, закатил глаза. - Я спал и не слышал тебя. - Ты меня совсем за идиота держишь? - справедливо заметил Эрик. - Почему? Нет! Я правда спал. Хочешь… э-э-э… чаю с медом? Что-то со звоном разлетелось об стену. Надо думать, чашка чая с медом. И тут уж Энтони заставил себя поползти по карнизу дальше, а то Эрик сейчас заметит, что из окна сквозит, выглянет, увидит его, и происходящее будет напоминать даже не Ромео, а все бородатые анекдоты разом. Те самые, в которых “возвращается коммивояжер из поездки, а его жена тем временем…” Энтони мысленно заскулил от жалости к себе. Ледяной ветер пронизывал до костей, а на нем только трико и туфли, которые он не успел (с Рудольфом-то?) снять после репетиции. Он или замерзнет сейчас до смерти или упадет и переломает все кости... И тогда он точно никогда не станцует Ромео. Наконец он добрался до пожарной лесенки и принялся спускаться по ней. Ледяное железо обжигало ладони, сдирая кожу, и сыпалось ржавой трухой из-под ног. Хорошо еще, что окна премьерских уборных выходили во внутренний дворик, и никакой любопытный прохожий не стал свидетелем этого безумного марш-броска и не вызвал полицию. Повиснув на руках и упираясь ногами в стену, Энтони преодолел последние скобы лестницы и, зажмурившись, спрыгнул и рысью побежал к служебному подъезду. Он был весь синий от холода и дрожал крупной дрожью. Но сильнее всего терзала тревога: вдруг Эрик все-таки заметил его? Или кто-то другой заметил и растреплет всем, как Энтони из кордебалета с чего-то лазит по карнизам, а уж Эрик сумеет сделать выводы. Энтони мечтал сейчас сбежать домой и спрятаться под одеяло с головой, но какое там. Отогревшись в гримерке (господи, какое счастье, что она такая душная, как баня!), он отправился на репетицию “Жизели”, где участвовал в общем крестьянском танце. Альбрехтом же был мистер Нуреев. Он уже пришёл в репетиционный зал и к моменту появления Энтони сидел на полу в углу, злющий как кобра. Похоже, получил он знатно. Может, Эрик его даже послал наконец? Энтони робко посмаковал эту мысль. На лице Рудольфа была написана такая отборная ненависть ко всему миру, что вокруг него образовалось заметное пустое пространство. Все танцовщики, даже Марго, переместились на другую половину зала. Но Энтони нужно было дозарезу поговорить с ним, и он отважно занял место у станка в двух шагах от Рудольфа. - Это было в последний раз, - вполголоса сказал Энтони, пройдя мимо него. Ноль реакции. Но Энтони не собирался сдаваться. Именно сейчас он понял, что с него в самом деле достаточно. Он был согласен на многое, но рисковать своей жизнью ради семейного мира у Рудольфа и его любовника - это уже слишком. Он все еще весь дрожал от пережитого напряжения. Шептаться с Рудольфом при всех было невозможно, и Энтони пришлось возвысить голос, а для этого - обратиться официально. Это было очень странно - называть так того, с кем ты трахался. К тому же, по возрасту Рудольф был немногим старше его. Но он был премьером, и в присутствии других Энтони не мог обратиться к нему иначе. - Мистер Нуреев, вы слышали меня? Мистер Нуреев даже не взглянул в его сторону и ответил очень тихо, едва разжимая губы: - Да и хуй с тобой. Думаешь, задница у тебя бриллиантовая, или что? На следующий день Энтони вошел в лифт, и вдруг следом за ним вошел Эрик. Энтони с опаской заглянул ему в лицо, пытаясь определить, какое у звезды настроение вообще и по отношению к некоему Энтони Доуэллу в частности. Он все еще не знал наверняка, что Эрику известно, а что нет. Эрик выглядел усталым, глаза красные, на виске вздулась синяя жилка. И все равно он был невозможно красивым, меланхоличным принцем. Благосклонно улыбнулся Энтони в ответ на его робкое приветствие. - Привет, Энтони. Как поживаешь? Ужасно много у тебя спектаклей. Я смотрю, ты и утренний в воскресенье танцевал, и вечерний. Наверное, устаешь до смерти. Эрик знал весь кордебалет по именам и, более того, знал, кто что танцует. И со всеми был очень мил и дружелюбен. Но одно дело слухи о его вежливости, а другое - когда он действительно обращается к тебе по имени. Естественно, все его обожали, особенно девочки, которые от него валились в обморок штабелями. Но и мальчики (во всяком случае, такие, как Энтони) тоже начинали дышать чаще в его присутствии. - О нет, сэр, - отозвался Энтони, чувствуя, как начинают пылать уши, - это вовсе не тяжело, я ведь почти ничего не делаю. Просто скучно, если честно. Эрик вдруг загадочно улыбнулся: - Я думаю, это ненадолго. Тут лифт как раз остановился на его этаже, и Эрик вышел, оставив Энтони гадать, что он имел в виду. Что не бывает маленьких и неважных партий и прочее фуфло в этом духе, а Энтони, мол, скоро это сам поймет и полюбит свои крестьянские танцы и выходы с копьями? Вряд ли Эрик опустится до такой банальности. Или он, иностранец, просто неправильно выразился? И Энтони, стараясь получше уложить в памяти для будущих фантазий в постели с Дереком запах парфюма и табака, бьющуюся жилку на виске и разворот плеч, поплелся к себе. И вдруг его пронзило ужасом так, что он зашатался на ходу и вынужден был привалиться к стене. Эрик просто дал ему понять, что его дни в труппе сочтены. Сегодня же он скажет Мадам два слова, и Энтони попросят на выход. А что он мило улыбался и ласково разговаривал при этом, так это как раз в его духе. Он Рудольфа на репетициях отчитывает таким же нежным тоном, а слова говорит при этом совершенно ужасные. Он все знает, и Энтони конец. Вот что значит это “ненадолго”. Энтони захотелось немедленно разыскать Дерека, во всем сознаться и спросить совета. Или просто обнять его и завыть от ужаса и жалости к себе. Но Дерек нашел его сам. - Делаешь карьеру, малыш? - улыбался от с обычной ленцой, но смотрел очень внимательно. “О да, делаю карьеру официанта. Интересно, меня возьмут в то французское бистро? Или такой конченный человек не нужен даже там?” - Энтони? Ку-ку, я тут. Все еще не можешь прийти в себя от счастья? - Хоть ты мог бы не издеваться! - вспылил Энтони. Он все-таки рассчитывал на джентльменство Эрика - что тот не будет оглашать истинную причину изгнания и уничтожения артиста кордебалета Доуэлла. Убедившись, что Энтони в самом деле не понимает, о чем речь, Дерек в конце концов схватил его за плечо и отвел к доске, на которой вывешивались расписания репетиций, приказы и распоряжения и составы к спектаклям. Сейчас в театре, помимо “Жизели”, готовился дивертисмент. В числе номеров был отрывок из балета “Неаполь” Августа Бурнонвиля. Датскую классику должен был перенести на английскую сцену, разумеется, Эрик. На доске уже висели предварительные списки участников. Энтони все еще не понимал, зачем Дерек притащил его сюда, и тогда тот просто ткнул пальцем в список. Энтони глядел-глядел - и вдруг уронил челюсть. «Неаполь», pas de six: Беннет, Чандлерс, Д… Доуэлл. И в графике репетиций - м-р Брун и м-р Доуэлл, восьмой зал, 11.a.m. - 01 p.m. Завтра. - Я бы тебя поздравил, - сказал Дерек, - но не уверен, что это принесет тебе счастье. - Почему?.. - растерянно спросил Энтони. - Потому что Эрик Брун - кровопийца тот еще. Ты что, не видел его в деле? Вспомни, как он каждый день съедает с говном Руди. Любит его во всех смыслах и все равно съедает. Что же он тогда сделает с тобой? Ты не русское балетное чудо, не его ученик, не его сердечный друг (ну, я надеюсь, что нет). Ты просто не выживешь. Репетиция “Жизели” живо напомнила Энтони о том, что радоваться предстоящей работе с Эриком, пожалуй, преждевременно. Рудольф, в противоположность своему вчерашнему состоянию, пришел на нее в самом лучезарном настроении и весь излучал великолепие и довольство. По-видимому, рокового кризиса у них с Эриком все-таки не случилось. За ночь Рудольфу каким-то чудом удалось убедить его в своей невиновности, или произошло еще что-то, что их помирило. Но на педагогическом рвении Эрика примирение не сказалось. Он с удобством расположился в партере, поставил себе на колени пепельницу (пепельница, как знал Энтони, была подарком от девочек из их школы, и оставалось надеяться, что над ней не были произведены никакие приворотные ритуалы), ну и началось: - Рудик, куда так задираешь ногу? Ты не канкан танцуешь. Слишком сильно сгибаешь колено, выглядит ужасно. Я про опорную ногу, не про рабочую, что ты творишь?! Руки мягче! Рудик, “руки мягче” - это не значит “руки как переваренные макаронины”, разница действительно есть, попробуй ее почувствовать. Слишком отклоняешь корпус. Почему ты так дергаешь головой? У тебя шею свело, или что это должно изображать? Если просто слушать Эрика, не смотря при этом на танцующего Рудольфа, то можно было подумать, будто на сцене находится фантастический тюфяк, которому непонятно, за что досталась роль Альбрехта. Но Энтони смотрел - и искренне не видел ни малейших оснований для большей части придирок. У Эрика, похоже, орлиное зрение. Мысль о том, что это все просто несправедливо и не по делу, напрашивалась, но Энтони ее гнал, видя, что Рудольф ни с чем не спорит и после каждого замечания покорно останавливается, начинает сначала и повторяет до тех пор, пока Эрик не махнет рукой: - Сойдет. - Господи боже мой, - вздыхал Дерек - Илларион******. - Эта репетиция никогда не закончится. Все-таки удивительно, откуда у Рудольфа столько сил. Энтони на его месте давно бы свалился. Впрочем, ему еще предстоит это удовольствие, ведь завтра его будут муштровать так же, если не хуже. От одной этой мысли заболел живот. - Эрик, - взмолился меж тем Рудольф, - прости, но я правда не понимаю, как надо. Можешь объяснить сначала, пожалуйста? - Все слышали? - восхищенно прошептал кто-то из зрителей над ухом у Энтони. - Рудольф сказал слово “пожалуйста”! Рудольф вообще был неузнаваем в эту минуту. Чтобы оказаться поближе к Эрику, который сидел в первом ряду, он встал на карачки на краю сцены. Весь мокрый, взъерошенный, глазищи в пол-лица и полны отчаяния. Нет, если даже двужильного Нуреева довели до такого состояния, то Энтони просто вскроется. Эрик был сама безмятежность, разве только вздохнул досадливо. - Что я должен объяснить? Как выполняют ballotte? Рудик, не хочу тебя расстраивать, но это должны были объяснить тебе в школе. - Нет, я, конечно, знаю, как, но если ты все время говоришь “неправильно”... - Ладно, ладно, - Эрик говорил издевательски мягко, будто успокаивая перевозбудившегося истерика, - давай начнем сначала, если ты так хочешь. Встань. Пятая позиция. - Эрик, не нужно, я знаю… - Заткнись. Ты хочешь сначала - значит, сначала. Вставай. И несчастный Рудольф действительно поднялся и встал в пятую позицию. - Открываем руки, - Эрик вставил в рот сигарету и прикурил, - встаем на полупальцы. Ногу через sur le cou-de-pied... - Эрик, извините, - вдруг вмешалась Марго Фонтейн, нервно проводя ладонью по выбившимся из тугого узла волосам, - но я жду парикмахера к пяти часам. Было бы чудесно, знаете ли, закончить к этому времени. - Визит парикмахера - важнейшее дело, - согласился Эрик, - но я, если честно, думал, что репетиция - это тоже довольно важно… - Но мы ведь не репетируем, - Марго наивно захлопала глазами. - Вы тешите свое эго, а мы все на это смотрим. Вот что тут происходит. - Марго, нет! - предостерегающе зашипел Рудольф. - Эрик все правильно говорит! Он мне объясняет, я должен все запомнить как положено! - Хорошо, пусть он тебе все объяснит как-нибудь потом, - Марго мило улыбалась, но не сдавалась. - Когда вы не будете никого задерживать, можете хоть с позиций ног и рук начать, это тоже никогда не лишне объяснить еще раз. Правда, боюсь, Эрику будет не так интересно объяснять тебе что-либо без свидетелей. Удовольствие совсем не то. Эрик загасил сигарету и встал. - В театрах, где я работал раньше, педагог всегда присутствовал на репетициях своих учеников и мог делать замечания. От него, собственно, ожидали этого. Простите, что мешал вам все это время. Я не знал, что тут другие правила. Рудик, удачи. Не урони Марго. Он слегка склонил голову и направился к выходу из зала. - Эрик! - заволновался Рудольф. - Эрик, не уходи! Марго, что ты наделала?! Я не буду репетировать без Эрика! - Какая драма! - снова ядовито прокомментировали за спиной Энтони, предусмотрительно понизив голос до едва слышного шепота. - Сейчас побежит за ним, как собачка. Так и вышло, Рудольф действительно спрыгнул со сцены и побежал за Эриком. - Нет, - снова сказал Дерек, - мы сегодня не пойдем домой. Чур, я буду спать в домике Жизели. Наконец вмешался Аштон, разыскал где-то Эрика с Рудольфом и привел их обоих обратно. Мир был восстановлен, Эрик даже извинился перед Марго, Марго тоже извинилась перед ним и восхитилась тем, что Руди находится в таких надежных руках. И репетиция продолжалась уже без пауз. Эрик по-прежнему сидел в партере, курил и следил за своим Рудиком, но молчал, разве что иногда прикрывал глаза рукой с видом безграничного страдания. Рудольфа это беспокоило. - Эрик, - несколько раз просил он, - ты говори, если что-то не так. - Продолжай, пожалуйста. Я пока думаю, с чего бы мне начать. Когда они наконец закончили, Энтони был совершенно измучен. Сегодня не над Рудольфом, сегодня над ним издевались. Все, что происходило на его глазах, он примерял на себя. Раньше он как-то не задумывался о том, какой ужасный человек Эрик. Было легко восхищаться его вежливостью и добротой, не сталкиваясь с ним в работе. И если он так обращается со своим любовником, то есть, не чужим человеком, о чьем дебюте он так трогательно радел, - то что же ждет завтра Энтони, у которого нет даже Марго, чтобы заступиться? Может, лучше сразу отказаться от “Неаполя”? Энтони до крови изгрыз нижнюю губу. Но если он откажется, Мадам этого не поймет. Она любит бойких и амбициозных, поэтому ей так пришелся по душе Рудольф, у которого бойкости и амбиций на десятерых. Либо она сразу рассердится и выгонит Энтони, либо оставит в труппе, но навеки поставит на нем крест. И Эрик тоже будет разочарован, если Энтони даже не попытается. Хотя он в любом случае будет разочарован. Если его даже исполнение Рудольфа не удовлетворяет, то Энтони со своими потугами у него вызовет только смех. Вечером он остался у Дерека. Родители уже смирились с периодическими отлучками Энтони, по-видимому, решив, что у него завелась подружка. Но пока не начали задавать вопросы, на которые у него не было ответов. Энтони сначала чуть не сжег на плите ужин, затем впал в истерику от того, что в ванной отказал бойлер с горячей водой, а потом, перед сном, Дерек потребовал взаимности, хотя Энтони пришел к нему вовсе не для этого. Он просто хотел, чтобы в эту ночь рядом был кто-то, кто может обнять и погладить по голове, но скоро убедился, что обратился с этим не по адресу. Потому что Дерек, уже и так раздраженный недавними воплями из-за горячей воды, новых капризов тем более не понял. - Ну и зачем ты тогда явился, скажи на милость? - рявкнул он, когда Энтони резко повел плечами, сбрасывая его руку и отказываясь лечь на спину. - Колыбельную тебе спеть? Ну-ка, будь хорошим мальчиком... Если бы это сказал Рудольф, Энтони пришел бы в восторг и возбуждение от властного тона и исполнил требуемое. Да что там, мгновенно забыл бы обо всех своих горестях. Но слова Дерека были просто обидны, и не более. В конце концов раздраженный Дерек, устав тормошить деревенеющего от его касаний Энтони не получив желаемого, отвернулся к стене и уснул, а Энтони так и пролежал всю ночь, чувствуя себя еще более одиноким и неприкаянным, чем если бы ночевал один в своей комнате в родительском доме. Интересно, чем сейчас заняты Эрик и Рудольф? Воровато покосившись на затылок Дерека, Энтони на пробу поласкал себя рукой, вспоминая недавнюю встречу в лифте с одним, железную хватку рук, тяжесть тела и твердость члена второго. Но даже так ничего не вышло, ему было просто не до того. На общий утренний класс Энтони пришел несчастным и вялым, будто с похмелья. Перед классом он посмотрел еще раз на расписание сегодня утром - вдруг мистер Брун уже понял, что ошибся в выборе, передумал, и никакой репетиции с Энтони не будет? Но нет, все осталось без изменений. Чем ближе была репетиция, тем хуже он себя чувствовал. Это была уже настоящая физическая дурнота - ноги ослабели, в глазах темно, голова кружится, желудок сжимается и перекручивается. Он же не сможет танцевать совсем, если так пойдет и дальше. Не обратиться ли к врачу за больничным? Это было бы изящным выходом, но Энтони побоялся, что его сочтут симулянтом. Он не волновался так даже перед важнейшими для него просмотрами в школе, когда решался вопрос, возьмут ли его в Ковент Гарден или нет. Наконец он приплелся в репетиционный зал номер 8. Эрика еще не было, и Энтони на автопилоте прошел к станку и принялся разогреваться, как делал всегда перед репетицией. - Что ты делаешь? - вдруг услышал он голос Эрика. - Ты же только что после класса. Ты перетрудишь ноги. Энтони испуганно отпрянул от станка. Ну вот, они еще не начали, а он уже что-то делает не так. Перед началом репетиции был хороший момент, чтобы поблагодарить мистера Бруна за предоставленный шанс, но у Энтони не нашлось ни одного слова. Он, не зная, что сказать, искоса поглядывал на Эрика. Теперь, когда они были наедине в хорошо освещенном зале, Энтони мог любоваться тем, как красиво даже простой солнечный блик играет на идеально уложенных светлых волосах. И обычное черное трико сидит на Эрике как вечерний костюм. Эрик снова был бледен и чуть заметно растягивал слова, то ли тоже был с недосыпа, то ли мыслями витал где-то далеко и не вполне понимал, зачем он оказался в одном зале с кордебалетным мальчиком. И в нем больше не было и следа доброты и любезности, которые Энтони когда-то умудрялся в нем разглядеть. Ледяная статуя, ко всему равнодушная, вот какой он был. От холода, которым от него веяло, у Энтони затряслись поджилки. - Что ж, - сказал наконец Эрик, поднося зажигалку к сигарете, - едва ли ты когда-нибудь видел “Неаполь”. Ты видел вообще хоть один балет Бурнонвиля? - Видел, сэр, - ответил Энтони и тут же прикусил язык: видеть-то он видел, но ему тогда было лет семь или восемь, и он совсем ничего не запомнил. - То есть, не совсем видел... Эрик приподнял бровь. - Это было сто лет назад, - принялся объяснять Энтони. - У меня очень мало что осталось в памяти. Я только поступил в школу, и нас водили смотреть спектакли вашего датского балета… Совсем древняя история. - “Древняя история”, - повторил Эрик с невыразительной улыбкой. - Я помню те гастроли в Лондоне. Возможно, ты как раз меня и видел. Вот так и начинаешь чувствовать себя ископаемым. - Я не хотел сказать… - растерялся Энтони, пламенно краснея. Надо же было такое ляпнуть. Боже, ну что за репетиция, катастрофа на катастрофе с первых секунд. Все еще хуже, чем он ожидал. Эрик устало потер висок. - Ну ладно, давай начнем. Они начали без аккомпанемента, просто под счет, и это было ужасно и становилось все ужаснее. Энтони путался в руках и в ногах. Что за маньяк этот Бурнонвиль, как можно впихнуть столько крохотных, но непременно важных па в такой короткий отрывок? Заноски, заноски, жете, аттитюд… Он спотыкался. У него кружилась голова, и уже через минуту он терялся, не зная, где право, а где лево. Эрик пока еще ни разу его не обругал как Рудольфа, но Энтони ждал этого каждую минуту и при звуке его голоса останавливался и втягивал голову в плечи. - Нет, так не пойдет, - сказал наконец Эрик. Ну, вот и все, конец этому сраму. Энтони слетел с пируэта и остановился перед ним, повесив голову. В носу защипало. - Что с тобой сегодня творится? - спросил Эрик. - Я наблюдал за тобой на репетициях и в спектаклях. Ты показался мне таким старательным и аккуратным. И я подумал: “Вот Энтони, пожалуй, сможет станцевать и Бурнонвиля”. Где я ошибся? - Я знаю… я не гожусь… - выдавил из себя Энтони и, как ни пытался сдержать слезы, смачно шмыгнул носом. - Ты, может, напился вчера на радостях и поэтому еле двигаешься? - Нет, я просто… неуклюжий… бездарный… - и Энтони прорвало, и он разразился рыданиями. Теперь уж точно конец. Сейчас его просто вышвырнут. Эрик в жизни не станет терпеть этот детский сад, он сам такой сдержанный, собранный и профессиональный и ждет того же от других. От этой мысли Энтони заревел пуще прежнего. Его согнуло от рыданий, колени подломились, и он был готов уже осесть на пол и скорчиться, с завываниями раскачиваясь из стороны в сторону. Терять-то уже нечего. Но вдруг его подхватили под локоть и без видимого усилия вздернули на ноги. Скорбно вздохнув, Эрик прислонил его к своей груди и слегка погладил по вздрагивающей спине. - Истерику прекратить. Ну, что ты так заходишься? Задыхаясь от слез, Энтони ничего не мог выговорить в ответ. - Ну ладно, - сказал Эрик, подождав еще немного и послушав его судорожные всхлипы. - Пойдем. Энтони не стал спрашивать, куда, а просто поплелся за ним, не зная, что и думать. Но лучше ни на что хорошее не надеяться. Они сначала шли по коридорам (Энтони даже не замечал, в каком направлении), потом свернули на лестницу и спустились этажом ниже, и наконец Эрик распахнул перед Энтони дверь своей уборной. Энтони просто вошел и, дрожа, застыл посреди комнатки, не смея даже обернуться, пока Эрик закрывал за ними дверь и со щелчком поворачивал щеколду. Против воли в голову полезли самые безумные и нереальные фантазии. Вот сейчас Эрик обнимет его со спины и... Энтони вспомнил обжигающее касание небольшой, но крепкой ладони, когда Эрик подхватил его в зале, и окутавший его со всех сторон запах табака, и ему снова захотелось мешком осесть на пол. - Садись, - велел Эрик, а сам полез в ящик своего гримировального столика. Энтони пристроился на краешке кушетки, оглядываясь по сторонам. В уборной Эрика царил идеальный порядок - чисто, светло, на столике ничего не валяется, палетки с гримом и кисточки убраны в ящики, трико, полотенца и туфли лежат в шкафу. Эрик даже умудрился придать казенному помещению определенный уют с помощью принесенных из дома мелочей, вроде пледа из мягкой бежевой шерсти, пестрой глиняной пепельницы в марокканском стиле и лампы под атласным абажуром, которую он включил вместо холодного сероватого верхнего света или слепящих лампочек над зеркалом. Если бы тут не было так жутко накурено, можно было бы сказать, что находиться в этой уборной - настоящее удовольствие. Какой контраст с уборной Рудольфа, которую тот в кратчайший срок превратил в захламленную и неопрятную берлогу. Эрик тем временем достал стаканы и початую бутылку виски. - Льда у меня нет, - предупредил он, наливая в один стакан на донышко, а во второй - гораздо щедрее. - Но тебе сейчас и так сойдет. Пей. - Я… - заморгал Энтони, как реликвию принимая из рук Эрика (о, это мимолетное соприкосновение пальцев) первый стакан - тот, в который было налито едва-едва. - Спасибо, сэр… - Не называй меня так, пожалуйста. Я себя сразу ужасно старым чувствую. На сегодня хватит напоминаний о том, что я без пяти минут пенсионер. У Энтони голова шла кругом, хотя он еще не сделал ни одного глотка. - Эрик… - неуверенно прокатывая слово на языке, произнес он вслух. Ох, неужели он назвал божество по имени? - Так-то лучше, - усмехнулся тот, с тихим звоном коснувшись краем своего стакана того, что держал в руках Энтони. - Сразу лет пять с плеч долой. - Но это неправда, вы вовсе не старый, - возразил Энтони, досадуя, что не может облечь эту мысль в более красноречивую, остроумную или просто убедительную форму. Эрик только отмахнулся. - В каком возрасте вы уходите на пенсию в Ковент Гарден? - спросил он. - Не знаю, - осторожно отозвался Энтони. - Все по-разному. Некоторые, как мадам Фонтейн, как будто и вовсе никогда. Эрик скупо улыбнулся, показывая, что оценил шпильку. - В Дании пенсия в тридцать пять лет, - сообщил он. - Мне тридцать три. - Но вы ведь не собираетесь закончить? - испугался Энтони. Эрик слегка пожал плечами и отпил виски. - Я не хочу, чтобы вы уходили! - Энтони сам понимал, что ходит по грани дозволенной приличиями откровенности. Как по обледенелому карнизу давеча. - Лучше вас никого нет. Вы в великолепной форме, правда! Я никогда не задумывался о том, сколько вам лет. Вы вечно юны. Это просто глупость - отправлять на пенсию всех подряд в тридцать пять лет, не глядя на возможности каждого конкретного танцовщика. - Дело не только в возможностях, мальчик. Когда мне только исполнилось тридцать, я рассуждал примерно как ты: какая такая пенсия через пять лет, я еще ого-го, я еще могу! Но чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что это правило имеет смысл, - Эрик налил себе еще. - Мы, может, и не начинаем хуже танцевать, но мы выгораем. Это происходит не с телом, а с психикой, наверное. Я временами чувствую, что просто не могу, не могу, и все, хотя физически со мной все в порядке, во всяком случае, врачи не могут ничего найти. - Врачи? - переспросил Энтони и наконец глотнул виски. Какой же мерзкий вкус, да еще безо льда, а Эрик хлещет его как лимонад, вот уже стакан почти пуст. - Вы простудились? Если хотите, я принесу вам особую травяную настойку, которую готовит мама. Очень помогает! Как с вечера выпьешь, к утру все проходит!.. Эрик хохотнул, и Энтони с наслаждением внимал этому глубокому бархатному смеху. - Спасибо, малыш, но боюсь… Хотя было бы здорово найти какое-нибудь чудодейственное зелье, которое избавляет от всех проблем. Пока же у меня есть только это, - и он снова потянулся к бутылке, подливая и себе, и Энтони. - Пожалуйста, - взмолился Энтони, - не говорите такого больше никогда. Даже самому себе, в мыслях. Вы не должны думать об уходе. - Не волнуйся. Я оставлю вам в наследство Рудика. - Но Ру… Мистер Нуреев великолепен, однако он никогда не заменит вас. - О, - Эрик смотрел в пространство каким-то загадочным темным взглядом, - на этот счет ты не беспокойся. Мистер Нуреев легко заменит и меня, и тебя, и вообще всех. Энтони храбро хлебнул еще виски. В ушах с непривычки начало шуметь, но он был так взволнован, благодарен и счастлив этому доверительному разговору, что ему нужна была дополнительная смелость, чтобы не смущаться и не упустить ни одной минуты. Но о чем вообще толкует Эрик? - Но все-таки… - настаивал Энтони, - для меня вы лучший. И не только для меня! Все наши… ну… кого я знаю, вас просто обожают! - Мадам и мисс Фонтейн с тобой не согласны, Энтони, - снова невесело усмехнулся Эрик, но усмешка быстро пропала, и он отставил стакан. - Ладно. Я вижу, ты очухался, и мы можем вернуться в зал и попробовать что-нибудь выучить. Я надеюсь, ты больше не будешь рыдать? Сделай над собой такое усилие, пожалуйста. У меня уже есть один любитель устраивать бурные сцены, второго я просто не вынесу. - Да, - послушно согласился Энтони. Какой все-таки потрясающий человек Эрик! И так добр к нему, так внимателен. Пришлось закусить губу, чтобы снова не пустить слезу - на сей раз счастья, любви и восторга. - Простите, что я так глупо себя повел. Я разволновался. Мне страшно было вас подвести. Возвращаясь в репетиционный зал, они прошли мимо уборной Рудольфа. Энтони покосился на дверь, за которой он бывал столько раз, а Эрик ни сном, ни духом. В смысле, ни сном, ни духом насчет того, что его мальчик изменял ему именно с Энтони. Какие они с Рудольфом все-таки сволочи. У Энтони имелось слабое утешение - он это прекратил, но ему было прекрасно известно, как нетвердо это решение, и если Рудольф захочет, то все начнется заново. С Рудольфом они не виделись наедине уже больше недели (если не считать их недавнюю попытку, которая окончилась бегством по пожарной лестнице, но больше ничем не была примечательна), и Энтони уже начал сполна ощущать последствия своего нравственного выбора. У него дыхание останавливалось, когда он видел Рудольфа, даже его отражение в зеркале, даже далекий силуэт в конце коридора. У него все тело ломило, так его тянуло к этому прекрасному хищнику. Как все-таки повезло Эрику, что он может получить это удовольствие в любой момент. Хоть бы Рудольф его позвал, и черт с ним со всем. Никто не осудит Энтони, даже если узнает об этом. Он просто физически не может терпеть, ему нужно, нужно! Но Рудольф не звал, и Энтони сам был виноват в этом, сам отказался. В один из первых разов, когда Энтони попытался проявить силу воли и ответить отказом на приглашение, Рудольф спросил: “Думаешь, я уговаривать тебя буду?” Конечно, не будет. Ему сказали: “Это был последний раз”, и он принял к сведению. Других желающих полно. Энтони пообещал себе, что больше никогда в жизни не будет принимать (и озвучивать вслух) важные решения на эмоциях, но… Но сейчас от этого мудрого обещания легче не делалось. Энтони решил, что будет довольствоваться Дереком. От отчаяния он даже спровоцировал для их пары неслабый прорыв в области секса. - Дерек, - сказал он, перевернувшись на живот и похабно приподняв задницу, - сегодня я хочу так. Пожалуйста. - Где ты набрался таких шлюшьих повадок? - удивился Дерек, но Энтони услышал, как за спиной скрипнула кровать, примялся матрас, и вот ладони Дерека уперлись в его плечи. - Ну ладно, давай попробуем. Только чур не ныть, если что. - Я не буду ныть, - выдохнул Энтони, прогибаясь под весом Дерека. - Я хочу, чтобы ты делал это жестко. Не бойся сделать мне больно. Давай, Дерек, давай... Поначалу Дереку было трудно отпустить себя полностью, но Энтони был так отчаянно-страстен и так жалобно просил, что тот сам увлекся, и под конец Энтони морщился и кусал губы уже неподдельно. Конечно, это было и близко не сравнимо с Рудольфом. Дереку недоставало особо волнующего Энтони равнодушия к его потребностям и уверенности в своем праве делать то, что хочется, обращаться с партнером как с куском мяса. Дерек целовал его шею и плечи. Дерек шептал ему всякие глупые слова, прижимаясь горячими губами к его уху: “Мой мальчик, моя прелесть, с тобой так сладко, я так люблю тебя…” Энтони старался игнорировать это, сосредоточившись на телодвижениях, но поцелуйчики и внимание к его состоянию портили всю картину. Он не мог ни почувствовать себя жертвой обстоятельств, ни трепетать от страха, что партнер в какой-то момент причинит ему настоящую боль, а он не сможет этому воспротивиться, но, напротив, самым постыдным образом обрадуется этому унижению и подавлению. И будет приветствовать самые унизительные команды, требуя продолжать в том же духе. С Дереком такое не сработает - стоило Энтони немного увлечься, отрешиться и довольно-жалобно застонать, как тот немедленно притормаживал и принимался его утешать и ласкать. Хорошо, что Дерек в первую очередь думал о себе, и эти порывы у него не длились долго. Извинившись, он просто добавлял вазелина и продолжал. У Дерека были крепкие бедра и хороший твердый член, и в конце концов Энтони получил удовольствие, хоть и не такое, как сам Дерек, который был просто на седьмом небе. - Малыш, - сказал он, привлекая утомленного Энтони к себе на грудь, - ты становишься горячей штучкой. Я хочу тебя еще тысячу раз. Как насчет остаться у меня до утра? У меня есть несколько идей. - Прости, но мне надо домой, - буркнул Энтони, приподнимаясь. Его потная кожа отлепилась от кожи Дерека с противным влажным звуком. - Только душ приму. Надеюсь, ты починил бойлер? - Домой или опять на репетицию? - уточнил Дерек, поймал Энтони за шею и привлек к себе за поцелуем, но потом все-таки отпустил. - С тех пор, как Эрик начал с тобой возиться, я тебя почти не вижу. Смотри, не загордись. - Это моя первая большая партия, - объяснил Энтони и прошлепал в ванную. - Приходится много работать. Ты знаешь, какой он требовательный. Но Дерек не поленился вылезти из постели и пойти следом: - Однако ты не развешивай уши как деревенский дурачок. А то больно будет возвращаться в реальный мир. Мало того, что за этим датчанином бегают все девчонки и чуть ли не режут себе вены, ты тоже пополнил их ряды? Эрик то, Эрик это… Кстати, - наблюдая, как Энтони перешагивает бортик ванны и осторожно регулирует температуру воды, Дерек уселся на крышку унитаза, - мне рассказали одну сплетню. Разумеется, я в такую глупость не поверил, но было забавно. - Что за сплетня? - насторожился Энтони. Неужели про Рудольфа?.. - Будто ты зачастил в гримерку к Бруну. Ладно, что он выбрал тебя в шестерку, это уже было невероятно, а тут совсем сказки. Интересно, кто это придумал, и почему именно про тебя. Ты же не болтаешь в театре о наших отношениях, правильно? - Это всего один раз было, - Энтони намыливался под душем. - Я зашел к нему в гримерку по делу. Разумеется, он ничего себе не позволил при этом. - Ну-ну, - неопределенно откликнулся Дерек, внимательно следя за тем, как бегут струйки воды и мыльной пены по его телу. - Я бы на его месте непременно попытался. - Как видишь, нет… - нежно и мечтательно улыбнулся Энтони. Про себя он был польщен такими подозрениями (ого, ему уже приписывают соблазнение кумира всего Ковент Гарден) и одновременно успокоен тем, что слухи ходят не про них с Рудольфом. - А если бы он к тебе полез? - Дереку явно не понравилось выражение лица Энтони. - Он не полез, - чуть резче, чем собирался, ответил тот, выключая воду и берясь за полотенце. - Что за радость собирать про меня сплетни? Энтони хотелось еще добавить, что даже ежели и так, не сам ли Дерек месяц назад проповедовал свободные и открытые отношения. Но лучше не подливать масла в огонь. Поэтому он оделся, поцеловал Дерека и поехал к родителям. Каждый день Энтони продолжал сражаться с дьявольской хореографией Бурнонвиля, и если у него и выходило что-то, то - как он сам считал - только потому, что Эрик был таким одаренным балетмейстером. Он прекрасно объяснял, был невероятно терпелив, все его замечания были точными и справедливыми, но неизменно корректными. Почему-то он никогда не говорил Энтони гадостей, как Рудольфу, и никогда не повышал голос, даже в такие моменты, когда кто угодно на его месте потерял бы терпение, когда Энтони сам от себя бесился так, что был готов себе же врезать. Наверное, Рудольф и правда не понимает, когда с ним говорят по-хорошему. Несмотря на идеальную обстановку на репетициях, несмотря на то, что влюбленность в Эрика не проходила, Энтони жил в беспокойстве и тоске. Он каждый день ждал, когда терпеливый и снисходительный Эрик устанет от его тупости и неповоротливости и скажет с милой улыбкой: “Прости, малыш, но, кажется, у тебя пока не выходит. Попробуем в другой раз”. У него в распоряжении есть артисты поталантливее. И вот однажды в зал прямо посреди их с Эриком репетиции явился Рудольф. Никак не объяснил своего появления, просто зашел и уселся на пол в углу и принялся натягивать туфли. “Ну, вот и все, - подумал Энтони. - Сейчас меня заменят на него”. - Рудик? - Эрик нехотя отвлекся, в этот момент он поправлял Энтони положение рук. - Чего тебе? Видишь, я занят. - Это вот этим ты занят? - пренебрежительно осведомился Рудольф, оглядев Энтони почти с жалостью. - Ты достаточно с ним повозился. Хватит. Давай начинать. - Начинать что? - так же холодно отозвался Эрик. - Если тебе приспичило поболтать, сделаем это дома. - Когда моя репетиция? - упрямо спросил Рудольф. - Рудик. - Эрик наконец обернулся с видимым раздражением. - У тебя хоть и плохо с чтением, но справиться с доской расписания ты в силах. Или попроси Марго зачитать тебе расписание вслух. - И, показывая, что разговор окончен, обратился уже к Энтони: - Не забывай следить и за кистями. Пальцы слегка расслабь, ладонь мягче… Но Рудольфа, конечно же, не так просто было заткнуть. - Ты хочешь сказать, что этот инвалид танцует лучше, чем я? - Я считаю, что датский стиль ему подходит, - спокойно ответил Эрик, располагая руки Энтони в четвертой позиции. Энтони мужественно старался отрешиться от всего, что происходит вокруг, и превратиться в куклу, в болванчик с гуттаперчевыми конечностями. - Тебе - нет. Рудольф замолчал, и Энтони буквально слышал, как в его голове происходит работа мысли. И когда потяжелевший зеленый взгляд остановился на нем, Энтони сразу догадался, что дела его плохи. - Может быть, он тебе какое-то особое вдохновение приносит, а, Эрик? Такой чистенький свеженький мальчик без мозгов… Эрик стоял спиной к Рудольфу, зато Энтони, глядевший на него в упор, не мог не заметить пробежавшей по лицу Эрика гримасы страдания. Но голос его звучал сухо: - Рудик. Мы поговорим дома. - Ты специально это делаешь! - заорал Рудольф. - Просто чтобы мне было обидно и больше ни для чего! Выкопал какого-то сосунка в кордебалете, чтобы поиздеваться надо мной! - Не надо думать, будто весь мир вращается вокруг тебя и каждое дело совершается только с мыслью о тебе. Я просто хочу поставить этот номер. Никакой другой цели у меня нет. - Ненавижу тебя! - Пожалуйста, ненавидь меня за дверью. Энтони потупился. Чтобы помочь Эрику сохранить лицо в этом семейном скандале, ему нужно поскорее испариться отсюда. Но если он попросит об этом вслух, Эрик поймет, что Энтони его жалеет… Как все сложно! Он панически огляделся, ища для себя хоть какое-нибудь укрытие, уголок, куда можно улизнуть и отсидеться, пока они тут выясняют отношения, но в репетиционном зале были только станки, зеркала и пианино (хоть за него прячься). Наконец эти двое закончили орать друг на друга. - Вы об этом пожалеете, - заявил Рудольф. - Особенно ты, - тут он, не скрываясь, уставился на Энтони. - Ты у меня вообще пожалеешь, что на свет родился. - Рудик! - Эрик впервые возвысил голос. - Не смей впутывать в наши склоки Энтони. - Ах, ты еще и защищаешь его? - И вдруг злобный оскал Рудольфа дрогнул и исказился, брови страдальчески заломились, и к священному ужасу Энтони, из его глаз покатились крупные слезы. - Ты меня больше не любишь? - Рудик… - Радуйся, сволочь, до чего меня довел! - и Рудольф выбежал, хлопнув дверью. Энтони испуганно сжался, не зная куда девать глаза. И мечтал стать невидимым. Эрик, успокаиваясь, прошелся по залу взад-вперед, взял сигарету из пачки на подоконнике и закурил. - Давай сразу договоримся, - сказал он наконец. - Я могу сделать так, чтобы ты выучил партию и станцевал ее. Ты можешь рассчитывать на любую мою помощь в работе над ней. Но с этим, - он выразительным взмахом указал на дверь, в которую скрылся Рудольф, - тебе придется разбираться самостоятельно. Я не стану тебя защищать от него. Я, собственно, и не могу тебя защитить, ты видел, он на меня плевать хотел, по большому счету. Тебя ждет еще много таких сцен. Если ты боишься, то можешь отказаться от “Неаполя” и вернуться в кордебалет. Я как-нибудь объяснюсь с Мадам, и она не будет тебя винить за это. - Нет, - Энтони страстно помотал головой. - Нет, никогда. Я хочу танцевать “Неаполь”! Я хочу учиться у вас! Но… - его разум лихорадочно искал какой-нибудь компромисс. - Почему вы не хотите взять в состав и мистера Нуреева? - А почему, ты думаешь, я непременно должен его взять? - холодно спросил Эрик. - Только лишь потому, что он этого хочет? - Ну… - Энтони опустил глаза. - Он ведь замечательный танцовщик. И он ваш ученик. Я думаю, он должен танцевать это лучше, чем я. - Ты все правильно сказал, - кивнул Эрик, - но для этой хореографии он не годится. У него сильные ноги, железная стопа, мощнейший прыжок, он вынослив, как маленький трактор. Но он тяжеловесен, а ты - легкий. Вы разные, и не надо думать, что он непременно лучше тебя. И запомни на будущее, что для разных задач нужны танцовщики разных типов. Тебе будет сложно танцевать всяких бравурных “Корсаров”, тогда как для Рудика они плоть и кровь. Зато тебе идут в руки другие стили. Те, где Рудик, хоть он в лепешку расшибись, будет чуть-чуть не на своем месте. Вот и все. Честное слово, ничего другого я не имел в виду, когда отказал ему. “О боже, - только и услышал из всего сказанного Энтони, - Эрик говорит, что я могу, а он не может. Рудольф Нуреев не может, а я могу!” Ради этого он был готов выдержать конфликт любой интенсивности - ну, так ему казалось на тот момент. В действительности он просто не знал, какие бывают конфликты. Всхлипывая и вытирая бегущие по щекам слезы, Энтони взбежал по лестнице к двери квартиры Дерека и принялся отчаянно звонить. - Господи, - воскликнул Дерек, когда открыл ему. - Что стряслось? - Он бросил в меня нотами, - ответил Энтони сквозь зубы, стараясь не зареветь в голос. - И лейкой. И стулом. Дерек в тот период потянул поясницу и сидел дома, поэтому при дикой сцене на классе не присутствовал. - Из-за чего на этот раз? - спросил он, привлекая Энтони к себе и гладя его по кудрявым волосам. Даже не стал интересоваться, кто именно бросил. И так было понятно. - Не из-за чего… - Энтони шмыгнул носом. - Мы просто делали туры. Он стоял слишком близко. Я боялся, что задену его, и попросил отойти. Я вежливо сказал: “Мистер Нуреев, пожалуйста, отойдите немного”. Дерек провел Энтони в гостиную и усадил на диван. - Ладно, я понял. Он, наверное, ответил: “Не командуй!” или что-то такое, да? - Угу... Эти сцены повторялись с завидной регулярностью. Если бы Энтони не связывало с Рудольфом… кое-что, он сумел бы ходить с гордо поднятой головой. Наверное. Но после всего, что между ними было, стать мишенью для издевательств и откровенной травли было еще тяжелее. Казалось бы, Энтони имел множество случаев заметить, как мало значения придает Рудольф их отношениям, но почему-то это открытие удивляло его каждый раз как в первый. Как можно быть таким бессердечным? Ведь секс, даже когда он происходит без обязательств, сближает двоих, и они больше не могут смотреть друг на друга как на незнакомцев. Сам Энтони спал с одним, влюблен был вообще в третьего, но Рудольф тоже занимал место в его жизни. Его клеймо находилось на Энтони отныне и навсегда. Конечно, это была не любовь, не дружба, не привязанность, не симпатия даже. Это было другое.

Тебе – молодое вино вожделенья, Плод, зреющий только меж сомкнутых губ, Кипящие слезы и стон наслажденья, Змеиный укус, что и нежен, и груб…

- И ведь никто не сказал ему ни слова, - жаловался Энтони, вытирая мокрые щеки тыльной стороной ладони. - Всем было наплевать, даже если бы он убил меня этим стулом. Мадам разозлилась на меня, ведь это я помешал классу. - А вторая половина метателя стульев? - полюбопытствовал Дерек как бы невзначай. - Дай-ка угадаю. Просто курил и смотрел в окно, да? На самом деле, Эрик не смотрел в окно, он демонстративно вышел из зала сразу, как только Рудольф разорался. Но это, конечно, был не очень убедительный протест, и Энтони не стал рассказывать о нем Дереку. Интересно, как повел бы себя сам Дерек, окажись он там? Наверное, в лучшем случае попытался бы разрядить обстановку какой-нибудь шуткой, но уж точно не встал бы на защиту Энтони открыто. - Он и не обязан за меня заступаться. Кто я ему? - О, ну конечно, - иронически закивал Дерек. - Он тебя втравил в эти игры и бросил на произвол судьбы. Ты ему действительно никто, просто горошинка острого перца, которую он кинул в варево своих отношений с Руди. Ну, для пикантности, чтоб не приедалось. - Нет! - резко вскинулся Энтони. - Эрик не такой. Он не стал бы так играть со мной. Просто… Все очень сложно. У них с Руди. - Не переживай ты так за них. Они отлично проводят время: ссорятся, мирятся, трахаются, ненавидят друг друга, любят друг друга - как в кино. Единственным пострадавшим в итоге будешь ты, помяни мое слово. Ты просто способ для Эрика наказать Руди за что-то, уж и не знаю, за что. Обычные, на самом деле, любовные игры, хотя и сложносочиненные. Но, честно сказать, не ожидал от Бруна такого пожара. Ребята, которые знали его раньше, тоже удивляются. - Это неправда, - Энтони обнял себя за плечи. - Я подхожу для “Неаполя”, вот и все. - Ты подходишь, а Руди нет. Самому не смешно? - Эрик сказал, что он тяжеловесный для Бурнонвиля. - Ну да, и поэтому он отыскал где-то в глубинах кордебалета такую жемчужину, как ты. Ты хоть задумывался, почему он не взял кого-нибудь из солистов? Да потому что нет других дураков, кроме тебя, чтобы в это ввязываться. Мой бедный крошка развесил свои хорошенькие ушки, вот эта парочка и пользуется, - повторил Дерек. Энтони не стал с ним спорить, потому что иначе пришлось бы слишком близко подойти к своим сложным чувствам по отношению к этим двоим. Ведь Рудольфу наверняка обидно, что один его любовник так близко сошелся с другим его любовником. Ах да, он же не воспринимал Энтони как своего любовника, только как удобную дырку, но, в таком случае, ему должно быть еще обиднее. - Ну и что мне делать теперь? - спросил он тоскливо. - Как я понимаю, - кисло отозвался Дерек, - вариант “отказаться от “Неаполя” и забыть все как страшный сон” ты даже не рассматриваешь, верно? - Нет! - возмутился Энтони. - Ты же всегда говорил, что надо ловить свой шанс. - Но это никакой не шанс, дурачок. Вернее, это шанс послужить развлечением для нашей звездной парочки, но не более того. Я уверен, что ты так ничего и не станцуешь в итоге. - Станцую, - хмуро заявил Энтони, прижимая к груди диванную подушку. - Ну ладно. В таком случае, просто постарайся не вовлекаться слишком сильно в их отношения. Никого не жалей, никому не служи жилеткой. И бога ради, не позволяй никому из них лазить за утешением к тебе в штаны. - Никто и не собирается, - буркнул Энтони и спрятал в подушку подозрительно покрасневшее лицо. - Я уверен, что они еще соберутся. Иначе для чего ты им нужен? - Ты представляешь их какими-то барочными развратниками, - Энтони снова попытался соскользнуть с опасной темы. - Ничего подобного. Не драматизируй. - Вот увидишь, что я окажусь прав. Поэтому… если нарвешься на неприятности с этой чокнутой парочкой… - Дерек неловко откашлялся, на мгновение замолк, и вдруг рассердился: - Черт. Я не хочу превращаться в твою вторую мамочку! Делай, как знаешь, но если что, то пеняй на себя. - Ну и ладно, - отозвался Энтони, горько подумав про себя: “Что ж, спасибо за помощь и поддержку, Дерек. Чего и следовало ожидать. Ничего, обойдусь без тебя”. - Можно я побуду у тебя немного? Просто полежу тут в тишине, хорошо? - У тебя разве нет репетиций? - нахмурился Дерек. - Плевать. Я не могу туда вернуться сейчас. - О господи, ты в своем уме? Ты знаешь, что бывает за пропуск репетиций? Очнись, это тебе не в школе урок французского прогулять, это твоя работа, тут все серьезно. - Отвяжись! - Энтони не выдержал всех обид и разразился злыми слезами. - Хочешь меня выгнать, ну я тогда пошел! - он бросился в прихожую за курткой. - Дуй на репетицию! - только и крикнул ему вслед Дерек, даже не выйдя из комнаты. Разумеется, на репетицию Энтони и не собирался. Вместо этого он немного покружил по улицам, размышляя, ехать ли домой, или там тоже удивятся его раннему возвращению и заплаканной физиономии и пристанут с расспросами. Становилось холодно, а шарф он забыл у Дерека. Но не возвращаться же? Там ему настолько не рады. В конце концов он побрел в свою любимую кондитерскую на Веллингтон-стрит, где как раз сейчас, в разгар рабочего дня, не было никого из посетителей. Тяга к сладостям была его маленькой постыдной тайной, но это так утешало в несчастьях. Он купил яблочный пирог с двойными сливками у продавца, скучающего за полной разнообразных пирожных витриной (после пяти часов, когда окрестные клерки с подружками потянутся сюда пить чай, от этого богатства останется только пара сиротливых кусочков пудинга да сухое овсяное печенье), и устроился за угловым столиком у большого окна. Может, Дерек все-таки правду сказал про то, что Эрик и Рудольф хотят вовлечь его в свои игры? О, если даже так, Энтони дал бы себе руку отрубить, чтобы в них вовлечься. Он пожертвовал бы и карьерой, и всем на свете. Но правда, похоже, была в том, что даже Рудольф не собирался его ни во что вовлекать. А Эрик… Они столько времени проводили наедине, в самом тесном физическом контакте, Эрик клал руку на задницу Энтони, выпрямляя его поясницу, и брал его за бедро, помогая доворачивать ногу, и каждое это прикосновение сводило Энтони с ума, и он фантазировал о том, что и с Рудольфом у них, наверное, с этого и началось, но Эрик, казалось, совершенно не воспринимал его как сексуальный объект, даже в сугубой теории, поэтому и мог касаться его тела с таким хладнокровием. Он не только не пытался использовать Энтони как жилетку, но и никогда вообще не разговаривал с ним на личные темы. Даже тот приснопамятный разговор в гримерке был скорее профессиональным. Какие они разные, Эрик и Рудольф, и почему Энтони хочет их обоих? Он задумчиво слизал сливки с ложечки и хотел зачерпнуть еще, но тарелку, на которой оставалась, по меньшей мере, половина пирога, вдруг убрали у него из-под носа. - Я еще не… - начал было возмущаться Энтони, резко разворачиваясь на стуле. Чертова официантка, сейчас же нет других посетителей! Какой грубый намек, что он засиделся и пора либо выметаться, либо сделать еще заказ... Но за его спиной стоял не кто иной, как Эрик, держа тарелку с недоеденным пирогом с изяществом лакея из Букингемского дворца на парадном обеде. - Я, значит, для того спас тебя от Аштона, чтобы ты тут губил свою форму, треская пирожные? Энтони только заморгал. Как он здесь оказался? - Я увидел тебя с улицы, - объяснил Эрик в ответ на невысказанный вопрос. - И часто ты тут просиживаешь штаны? Хотя он говорил строго, в его голубых глазах Энтони видел смешинки. Эрик со вздохом сел за столик напротив него, но тарелку отодвинул на безопасное расстояние, зато пепельницу придвинул. - Честное слово, я первый раз в этом году сюда зашел, - поклялся Энтони, но тут же виновато поправился: - То есть, второй. - В этом году, или на этой неделе? - В этом году! правда! Я знаю, что мне нельзя пирожные. Больше не буду! А… а как вы спасли меня от Аштона? - Энтони дипломатично перевел разговор на другую тему. Эрик закурил, откинувшись на спинку стула. - Ты узнал бы об этом завтра, но раз уж я тебя встретил… Ладно, расскажу. Ты, знаешь ли, выбрал самый неподходящий день в году для того, чтобы прогулять репетицию. Фредди… Аштон, наверное, не с той ноги встал, и когда он увидел, что в крестьянском танце не хватает одного человека, а Рози шляется по сцене без партнера, то пришел в большой гнев и хотел пожаловаться на тебя Мадам и потребовать показательного принятия мер. Чтобы другим в качестве урока. Я ему рассказал, что произошло на классе. Сначала это его не впечатлило. Он сказал: “Руди и на меня все время орет, но я же не прогуливаю репетиции”. Прелестно, правда? - Угу… - робко кивнул Энтони. Неужели Эрик и правда открыто встал на его сторону? А Дерек говорит, что его только используют! Вот вам! - Но потом мы с ним сошлись на том, что ты старательный и способный мальчик, и раз с тобой до сих пор не было никаких проблем, то нужно дать тебе последний шанс. Боюсь, если бы мы знали, что ты в это время жрешь пирожные, все окончилось бы не так благополучно для тебя. - Я только от расстройства, - Энтони опустил глаза. - Из-за Рудиковых сцен? - Эрик подпер подбородок кулаком, глядя прямо на Энтони - просто, открыто, спокойно, но Энтони чувствовал себя как на экзамене. - Да… Нет… Немного. И еще… - Он даже дышать перестал, панически просчитывая в уме дальнейшие ходы. Ох, если бы у него было время собраться с мыслями, продумать, отрепетировать этот разговор, вдруг ставший почти доверительным… - И еще мой… мой п… дру… на меня наорал и обидел, - промямлил он. Эрик, к его разочарованию, не заглотил крючок. Наверное, он просто не понял, о чем речь. Энтони нужно было выражаться яснее. - В следующий раз, - посоветовал Эрик, - лучше выпей, когда расстроишься. Он потушил окурок и сам отнес тарелку с пирогом обратно на стойку. И, к удивлению и смущению Энтони, расплатился. - Пожалуйста, не надо, я сам заплачу, - Энтони растерялся. Как понимать этот жест?.. - За что? За пирожное, которое я у тебя отобрал? - Эрик застегнул свое красивое пальто с мягким меховым воротником. - Пойдем. Я не допущу, чтобы ты остался в таком месте. Многовато соблазнов, ты согласен? Они вместе вышли на улицу, и в лицо Энтони тут же полетели горсти холодного дождя со снегом. Щурясь и пряча лица в воротники, они молча шагали рядом. Энтони не знал, куда его ведет Эрик, но готов был идти так пешком хоть через весь Лондон. Он был так упоен близостью Эрика, что не замечал, как тот сбивается с шага, сутулится и шипит сквозь зубы проклятия. Вдруг Эрик ухватил Энтони за локоть. - Погоди. Мне… кажется, нужно присесть. - Что случилось? - испугался Энтони, но Эрик уже овладел собой, отпустил его локоть и перестал мучительно кривиться. - Просто что-то попало в ботинок. - Обопритесь на меня, - Энтони опустился на колени прямо посреди тротуара и подставил плечо. Ботинки Эрика, такие сверкающие, будто он ходил исключительно по воздуху, а не по мокрому тротуару, были прямо перед глазами. - Держитесь-держитесь, не бойтесь, я сильный. Какой ботинок, левый или правый? - Не здесь же!.. - Надо достать то, что туда попало. Вы ногу себе повредите! Так левый или правый? - Доуэлл. Уймись. Тон был такой, что Энтони мучительно вспыхнул и отшатнулся. Не поднимая глаз он встал на ноги и, обиженно нахохлившись, отошел на пару шагов, чутко прислушиваясь. Еще один такой грубый окрик, и ему не останется ничего, кроме как развернуться и уйти… - Иди домой, - сказал ему Эрик уже мягче. - На сегодня ты свободен, но завтра чтоб никаких расстроенных чувств и нервов. Энтони сдвинул брови. Это было похоже на внезапно вспыхнувшее желание поскорее от него отделаться. Но почему? Он глупо себя повел, когда бухнулся на колени? Эрик милый, но довольно чопорный, даром что не англичанин, ему это наверняка не понравилось. - Простите, - пробормотал он. - Я просто хотел помочь. - Я знаю. Спасибо. Просто нам не по пути, - Эрик неуверенно повернулся и заозирался, как показалось Энтони, на глазок оценивая расстояние до одному ему ведомой цели. Вид у него был такой, будто он вот-вот рухнет. Немногочисленные прохожие поглядывали с опаской или прятали глаза, торопливо обходя его. - Найти для вас такси? - предложил Энтони. Он уже не на шутку встревожился, рассматривая творожисто-бледное лицо Эрика в каплях пота. Или это все-таки дождь?.. - Хорошо… - как-то слишком легко согласился тот, и это напугало Энтони еще больше. Тогда, в своей гримерке, Эрик начал говорить про какую-то болезнь, которую не могут найти врачи. Кажется, это оно и есть. - Подождите меня тут, - сказал Энтони и бросился бежать по направлению к Ковент Гарден, где, как он знал, есть несколько стоянок такси. Вскоре он увидел такси, двигавшееся ему навстречу, и замахал, но водитель не остановился. Ему пришлось пропустить еще несколько автомобилей, прежде чем очередное такси остановилось у тротуара. Энтони запрыгнул на заднее сидение и велел проехать вперед, к тому месту, где оставил Эрика. Он боялся, что Эрик уже ушел, или с ним еще что-то успело случиться, но тот дисциплинированно ждал (или просто не мог сделать ни шага от слабости?). Энтони помог ему забраться в такси и снова уселся на заднем сидении рядом. Эрика нельзя оставлять сейчас одного. - Отвезти вас домой? - спросил Энтони и, не дожидаясь, велел водителю: - Роланд Гарденс, 22. Эрик пребывал в такой прострации, что даже не удивился, откуда Энтони знает его домашний адрес. Энтони же не просто знал (тайком залез в папку с личными данными артистов в канцелярии труппы), он еще и поддался романтическому порыву и однажды сходил по этому адресу и постоял перед домом 22, надеясь, что ни Эрика, ни Рудольфа нет дома и они его не увидят. Ряд окон третьего этажа был закрыт фантазийными гардинами в павлиньих глазках. Энтони решил, что, должно быть, это их окна. - Я не хочу домой, - вдруг сказал Эрик, когда такси уже тронулось с места и встроилось в густой вечерний поток. - А… куда? - всполошился Энтони. Только бы он не сказал: “В больницу”. - Не знаю. Но тебе в любом случае необязательно со мной кататься. Водитель, остановитесь, пожалуйста, возле метро. Молодому человеку нужно выйти. - Я хочу остаться с вами! - взмолился Энтони. Сейчас Эрик его пошлет за навязчивость, но это был и шанс подступиться поближе. - Я никуда не тороплюсь. Эрик закатил глаза, но вдруг кивнул. И, когда таксист, повинуясь предыдущему распоряжению, остановился возле станции “Тоттенхем Корт Роуд”, они вышли из автомобиля вместе. - И куда теперь? - недоуменно спросил Энтони. - Например, туда, - решил Эрик, оглядевшись по сторонам, и устремился к неприметному старомодному пабу. - Вы уверены, что вам сейчас это надо? - Энтони поспешил за ним. - Я уже в порядке. - Но все-таки, вам бы отлежаться. Лучше всего дома. Эрик, приподняв бровь, смерил его ледяным взглядом, и Энтони понимающе заткнулся. В пабе было довольно темно и немноголюдно, а столы были разделены высокими дубовыми перегородками. Эрик расположился за самым дальним из них, в углу, и заказал виски. После какого-то по счету стакана Энтони начал растекаться от восторга по обитому кожей дивану. Они с Эриком проводят вечер вместе! Выпивают! Говорят по душам! Ну, почти по душам. - Вы, конечно, не расскажете, что у вас за болезнь, - сказал Энтони слегка заплетающимся языком. - Конечно, не расскажу, - ответил Эрик, поддразнивая его. - Но ведь это, наверное, серьезно? - Нет. Ни капли. Врачи говорят, что я на самом деле здоров, а это у меня от нервов. Забудь и никому не рассказывай. - Никому! - пылко пообещал Энтони, приложив ладонь к сердцу. А теперь у них есть и общая тайна. О чем еще можно мечтать?.. Конечно, мечтать можно было много о чем, особенно теперь, когда море стало по колено, Эрик был так дружелюбен, бар уютен… Энтони тяжело вздохнул и влажно уставился на Эрика. - А почему вы не хотите ехать домой? - отважился он. Эрик снова холодно взглянул на него, но неожиданно дал ответ: - Наверное, по той же причине, по которой ты вместо репетиции пошел объедаться сладостями. Так как тебе невыносимо находиться в театре, ты можешь легко представить, что творится у меня дома. Если бы я приехал, а он оказался там, это был бы ад. Если бы его не было - еще хуже, я стал бы думать о том, где его носит. Энтони сглотнул, гадая, было ли это намеком в его адрес. Должен ли он показать, что осведомлен о похождениях Рудольфа и сочувствует Эрику, или лучше изображать полнейшее неведение? - И… и вы совсем не собираетесь домой сегодня? - наконец спросил он. Черт, ну почему он никак не может скопить на отдельное жилье? Какой был бы шанс пригласить Эрика сейчас к себе. Но, конечно, в родительский дом его не приведешь. Вернее, приведешь, но не с той целью, какую имел в виду Энтони. - Если я не приду, - странно засмеялся Эрик, - меня найдут. Где угодно. С привлечением к розыскам всего театра, всех знакомых и незнакомых, посольств и полицейских собак. Но я приду, чтобы быть уверенным, что он дома. Попозже. Надо как следует накатить для храбрости... - и он замолчал, впервые за вечер запутавшись в своей мысли. - Мне жаль, - снова решился Энтони, - что вы несчастны. Могу я что-нибудь сделать для вас? Ну... чтобы это исправить? Мне кажется, я вас понимаю... Эрик снова рассмеялся, но беззлобно, даже ласково. - Что ты понимаешь, скажи на милость? Ты еще ребенок. - Я не ребенок! - пьяно обиделся Энтони. - Мне уже восемнадцать. - Солидный возраст. - Вы не понимаете! - Энтони, путаясь, старался донести наконец до Эрика важную мысль. - Я тоже… Я… у меня есть друг. - И он выжидательно замолчал. - Замечательно. - Нет! - Энтони уже чуть не плакал. Ну как сказать это вслух? И не поймешь ведь, Эрик действительно не видит за его словами двойного смысла или наслаждается его смущением? - Не замечательно? Твой друг такой же несносный засранец, как и мой? - Да… - Может быть, в действительности Дерек не был монстром, сравнимым с Рудольфом, и Энтони мысленно попросил у него прощения за возводимую напраслину, но пусть Эрик почувствует их общность и близость. - Тебе нужно найти себе кого-нибудь получше, - заявил Эрик. - Ты заслуживаешь счастья. Ты очень… - он вдруг перегнулся через стол, протянул руку и коснулся щеки Энтони, - милый мальчик. Энтони расплылся в глупой блаженной улыбке и даже не испугался. Вот оно! И когда Эрик почти сразу же убрал руку, Энтони разочарованно потянулся следом. И, не спуская глаз с Эрика, обогнул стол и сел рядом. - Вы тоже заслуживаете счастья! Если бы я мог сделать вас счастливым… - Ах, Энтони, - слегка вздохнул Эрик и привлек его к себе. Энтони был уверен, что если бы они находились не в благопристойном пабе, а в более располагающем месте, они бы сейчас поцеловались. И как ему хотелось этого, аж губы горели. Но пришлось ограничиться лишь тем, чтобы как можно незаметнее для возможных свидетелей, но пылко прижаться щекой к плечу Эрика, вдыхая запах табака, наслаждаясь волшебной мягкостью кашемирового джемпера. Он надеялся, что со стороны они выглядят как просто перебравшие виски приятели, которые слегка ударились в сантименты. Куда же им все-таки деваться? Ни у одного из них не было свободной квартиры. Не предлагать же Эрику гримерку? И гостиницу не предложишь, у Энтони не было на это денег, а намекать, что пусть заплатит Эрик, - как-то неприлично, Эрик ещё решит, что связался с любителем тянуть из мужчин деньги. - По-моему, ты готов, - заметил Эрик, ласково взъерошив его кудряшки. - Да… - отозвался разомлевший Энтони, думая, что тот говорит об их взаимных чувствах, но Эрик, похоже, имел в виду только опьянение. - Пойдем, теперь моя очередь ловить для тебя такси. Энтони был в отчаянии, но понадеялся на то, что Эрик с высоты своего опыта знает, что делает. Ведь им сейчас действительно некуда пойти... В дальнейшем Энтони, вспоминая этот момент, задним числом находил с дюжину укромных местечек, где они могли бы, не привлекая внимания, уединиться на несколько минут. Было бы желание. Но тогда он был ошарашен и упоен своими восторгами и надеждами и доверчиво позволил Эрику расплатиться, поднять его с диванчика и отвести на выход. Завтра они возобновят этот разговор на трезвую голову и, уж конечно, к чему-нибудь придут. Энтони был абсолютно, совершенно счастлив. Когда такси (оплаченное Эриком) доставило его домой, Энтони на цыпочках прошмыгнул в свою комнату, пока родители не заметили, как он нализался, и забрался в кровать, но, несмотря на опьянение, до утра не мог уснуть, рисуя себе разные чудесные картины будущего с Эриком. Интересно, каков Эрик в постели? Какие у него привычки? Энтони и раньше предавался напряженным размышлениям на эту тему, но сейчас вопрос обрел особенную актуальность. Главное, чтобы он не оказался слишком заботливым и мягким, это будет чертовски досадно. Но Энтони в это не очень-то верил: мягкости в Эрике не чувствовалось никакой, только сталь и лед, прикрытые бархатом. Однако на следующий день никакого разговора между ними не случилось. Даже возможности для этого не представилось, потому что Эрик именно сегодня решил, что все партии уже выучены и можно собрать pas de six, и вызвал на репетицию не только Энтони, но и остальных пятерых ребят, с которыми до этого работал по отдельности. Но Энтони продолжал надеяться. Может, Эрик слишком бережет свой душевный покой и как вчера не хотел идти домой, опасаясь неприятной сцены, так и сегодня до последнего откладывает важное объяснение с Энтони... Но Эрик вел себя совершенно как ни в чем не бывало и ни словом, ни взглядом не показал, что у него к Энтони какое-то особенное отношение. Вчерашний вечер как будто полностью изгладился из его памяти. Энтони попытался к нему подойти после репетиции, но Эрик извинился и сказал, что занят, никакого волнения при этом не обнаружив, не пряча глаза, не краснея. - У тебя что-то срочное, Энтони? - он обернулся, когда уже уходил. - Нет… - ответил Энтони, грызя губы. - Так, просто… Хотел спросить, как вы себя чувствуете после вчерашнего? Эрик весело рассмеялся. - Ты про то, как мы с тобой перебрали? Я воскрес, как видишь. Рудик меня поднял из гроба, у него большой опыт в таких делах и куча рецептов от всех видов похмелья. В этом смысле мне с ним сказочно повезло. Прости, я не подумал, что мне следовало и тебе принести с утра этой штуки. Гадость жуткая, но как рукой снимает. “Рудик”, - мрачно подумал Энтони, отчаянно стараясь сохранять невозмутимое выражение лица и не шмыгать носом. Это хоть что-то объясняло. Они опять помирились прошлой ночью, даже думать не хочется, каким способом. На Энтони Рудик, как обычно, набросился, едва представился случай. Произошло это на репетиции “Жизели”, когда звезде показалось, что Энтони наступил на плащ Альбрехта. - Ты, блядь, совсем не смотришь, куда прешь?! - заорал Рудольф, размахнувшись и хлестнув Энтони этим самым плащом. Энтони, как обычно, пробормотал извинения и отошел в сторонку. Лицо горело от унижения. И, что тоже было обычно, никто за него не вступился, все старательно отводили взгляд, не желая вызвать гнев беспокойной звезды уже на собственную голову. Ладно, тогда он поможет себе сам. Терпеть больше нельзя, иначе это никогда не закончится. Этот выход приходил ему в голову и раньше, но решиться на него было непросто. Рудольф был таким непредсказуемым, таким склонным к ломанию дров существом, что все хитрые планы рушились в пыль перед этой стихией, а рисковал Энтони слишком многим. Однако сейчас ему действительно надоело терпеть, а может, он разозлился из-за Эрика, но, так или иначе, после репетиции он бесстрашно заявился в уборную Рудольфа. - Мне надо сказать тебе два слова. - Пошел нахуй, - Рудольф даже не обернулся, сосредоточенно вытирая лицо полотенцем. - Видеть твою рожу не могу. - Ну так ты не смотри, - любезно посоветовал Энтони, надеясь, что Рудольф не чувствует, как у него трясутся поджилки и как хочется ему с визгом сбежать. - Просто послушай. - Ты сам найдешь дорогу отсюда, или тебя, блядь, проводить? - Рудольф… Меня совесть мучает. - Еще бы она тебя не мучила, уебище. Ты оказался не на своем месте. Ты не имел никакого права танцевать то, что должен танцевать я! - скомканное полотенце полетело в Энтони, который успел грациозно увернуться. - У тебя, кроме смазливой рожи и умения подставлять задницу, вообще ничего нет! Сидел бы в корде и радовался, но хрен там! Везде лезешь без мыла, мелкий интриган! - Меня совесть не поэтому мучает, - доверительно прошептал Энтони. - Я все думаю о том, как нехорошо мы поступали с Эриком. Наверное, надо ему рассказать. - Чего?.. - О том, как ты меня в этой гримерке… Я думаю, он с большим интересом выслушает эту историю, не находишь? Рудольф вскочил как ужаленный, даже стул опрокинул. - Да кто тебе поверит, гаденыш! - Поверит или не поверит… - Энтони пожал плечами. - Мне главное - облегчить свою совесть, поэтому я собираюсь попробовать. Рудольф весьма неумело попытался изобразить браваду, даже хохотнул. - Попробуй. Эрику плевать. А вот ты, Антошка, мигом вылетишь из “Неаполя”. Нет, ты из этого блядского театра вылетишь, я позабочусь. - Но мне нечего терять, - заметил Энтони. Он пугливо отшатнулся, когда Рудольф сделал шаг к нему, но тут же взял себя в руки и встал спокойно, глядя прямо ему в лицо. - Подумаешь, вылечу. Мне и так тут жизни нет. Ты этого хотел - ты этого добился. Рудольф крепко взял его за горло. - Ты. Мне. Угрожаешь? Или мне послышалось? - Я всего лишь перечислил факты, - Энтони коротко и часто дышал, морщась от боли. Но даже в такой решающий момент он чувствовал легкое возбуждение. Рудольф был так близко, что можно было рассмотреть крохотные золотистые прожилки в зеленой радужке глаз. И он был такой злой... - Если ты кому-нибудь хоть слово скажешь, - Рудольф оттолкнул его к стене, и Энтони крепко приложился затылком, - я у тебя язык вытащу через жопу и повешу тебя на нем. Ты понял? - Но до этого Эрик тебя выгонит, - Энтони сумел растянуть губы в неубедительной улыбке. - Это будет справедливо. - Нет, ты понял, что я сказал? - Рудольф как будто не услышал его слов. Надо было отдать ему должное, перед лицом шантажа держался он хорошо. - Только попробуй открыть рот. - Он тряхнул Энтони за плечо и подтолкнул к двери. - А теперь катись. Ты мне надоел. - Хорошо, - Энтони пощупал шею. - Я постараюсь молчать. Если ты опять не доведешь меня до такого состояния, когда жить не хочется. Я, когда нервный, бывает, совершаю всякие необдуманные поступки. Последнее было даже правдой, поэтому прозвучало особенно убедительно. Несмотря на то, что Рудольф не признал этого вслух, Энтони чувствовал, что поле битвы осталось за ним. Невероятно. Это был даже не поединок Давида с Голиафом, а нечто еще более безнадежное и самубийственное. Но он смог. И на следующем общем классе, а после на репетициях, Рудольф демонстративно игнорировал Энтони. Издевательства прекратились так резко, будто кто-то опустил рубильник. Ведь умеет же, когда хочет, держать себя в руках. - Это все Марго, - сказал Дерек. - Она убедила Руди, что pas de six - это слишком мелко для него, и он остыл к этой затее. - Благослови ее господь, - вздохнул Энтони, даже не улыбнувшись. Больше всего он жалел о том, что Рудольф теперь точно не посмотрит в его сторону. Зато поведение Эрика давало надежду. Среди всей шестерки, занятой в “Неаполе”, Энтони был его любимчиком и доверенным лицом. Ему же доставалось больше всего внимания и похвал на репетициях. Хотя Эрик и старался никого не выделять, это выходило будто само собой. Но остальные пятеро не завидовали и не ревновали, ведь Энтони не пользовался своим положением и не задавался, а его превосходство как танцовщика было для всех очевидно. Для него это было давно забытое чувство - у него получается лучше всех. В школе Энтони был первым учеником, но, выпустившись, оказался в кордебалете и скоро уже сам начал задумываться: действительно ли он особенный? И вот он перестает быть безымянной пешкой и танцует свою вариацию, а все смотрят и потом говорят ему: “Ну ты даешь, Энтони, вот это да!”, и даже Эрик улыбается и говорит: “Браво”. Однажды на их репетицию зашел Аштон, и Энтони услышал, как он сказал: - Не могу понять, почему Доуэлл у нас ничего не танцует. - Это вопрос, которым я задаюсь каждый день, - отозвался Эрик. - В самом деле, почему? После репетиции они опять разговорились с Энтони, и Эрик рассказал, что сам после школы угодил в кордебалет и чувствовал, что его там забыли. Ему пришлось на время покинуть труппу, чтобы отношение к нему изменилось. Зато после возвращения он, девятнадцатилетний, танцевал Джеймса в “Сильфиде”. - Вы хотите сказать, что мне тоже надо уйти? - спросил Энтони. - Возможно, это ускорит события. Если решишься, я помогу, устрою тебе просмотр в АБТ или еще где-нибудь. - Но в АБТ не будет вас, - опечалился Энтони. И Рудольфа тоже не будет, кстати сказать. - Подумаешь, - Эрик искренне не понял, в чем проблема. - Там есть другие педагоги. - Я еще подумаю, - несчастный Энтони повесил голову. - Может, после “Неаполя” что-то изменится. Именно к Энтони Эрик обращался с разными мелкими поручениями - если нужно было сбегать в канцелярию и попросить дополнительное время для репетиции или обзвонить остальных и предупредить, что завтра их ждут к двум часам, а не к двенадцати. Бывали и личные просьбы. Однажды Эрик подозвал Энтони после класса и тихо сказал: - Можешь сбегать к Наде во второй зал и предупредить, что я приду через двадцать минут? Передай ей мои извинения, скажи, что мне очень жаль, но меня вызвали на какую-нибудь примерку костюмов… В общем, придумай что-нибудь. Энтони вгляделся в его лицо и увидел, что оно смертельно бледно, а на лбу блестят бисеринки пота. - У вас опять приступ? - догадался он. - Через пять минут все пройдет. Иди! Иди! - Эрик нетерпеливо подтолкнул его. Энтони пулей слетал к мадам Нериной и с должными расшаркиваниями сообщил, что мистер Брун задержится на полчаса - накинул ему еще немного времени, чтобы прийти в себя. Потом он постучался в гримерку к Эрику - отчитаться, что все сделал, и заодно узнать, не нужно ли чего, - но дверь оказалась заперта, и на стук Эрик не отозвался. Что с ним все-таки происходит? Он собирается вообще лечиться? Ну да, он говорил, что врачи не нашли никакой болезни, но Энтони видел, что приступы эти серьезны и на нервы никак не похожи. Вскоре после этого Эрик улетел на несколько дней в Копенгаген, взяв отпуск для поправки здоровья, и это дало Энтони надежду. Значит, он все же занимается своей проблемой. Энтони так беспокоился за Эрика, что даже Дерек заметил. - У тебя неприятности? - ворчливо поинтересовался он, когда они с Энтони ужинали в его любимом французском бистро. - Ты как-то хмурый и нервный последние дни. Рудольф оставил тебя в покое, чем ты еще недоволен? - Все нормально, просто устал, - буркнул Энтони, ковыряя вилкой гратен. Если бы Дерек начал интересоваться его делами несколько месяцев назад! Он бы все для него сделал, в благодарность. Но сейчас этот вечно снисходительный тон раздражал. Рудольф даже в лучшие их дни разговаривал с Энтони куда грубее, но это было не обидно, а обещало волнующую и такую желанную грубость иного рода. А Дерек хамоват только на словах, эх… Впрочем, настоящая грубость не всем дана. Эрик, например, всегда джентльмен, но это не отменяет его изысканной жестокости. Дерек же - это ни жарко, ни холодно. Одно в нем хорошо - он всегда под рукой и теперь никогда не отменяет свидания. Думать так о человеке, которого еще недавно до безумия любил, было немного совестно. Вернувшись из Дании, Эрик неожиданно озадачил Энтони еще одним личным поручением. - Послушай, - сказал он, подозвав Энтони после репетиции, - ты разбираешься в автомобилях? - Э-э-э… - Энтони неопределенно пожал плечами. У его родителей был старенький “остин”, и отец постоянно возился с ним в гараже, периодически делая попытки привлечь и сына к этому почтенному мужскому развлечению. Но Энтони совершенно не радовала перспектива уронить на ногу гаечный ключ, канистру с бензином или еще какую-нибудь странную штуку, как и часами лежать на коврике под брюхом автомобиля, и он всячески отлынивал. Пару раз он учился водить, катаясь с отцом по безлюдным дорогам, когда они всей семьей ездили на лето в деревню, но и это тоже его не заинтересовало. Отношение Энтони к автомобилям было сугубо утилитарным. Если он когда-нибудь приобретет свой собственный, то и научится всему, чему надо, но поскольку пока об этом и мечтать не приходилось, что толку забивать голову? Но раз Эрик спросил, значит, у него есть какое-то дело, связанное именно с автомобилями. И если Энтони честно признается, что ни хрена в этом не понимает, Эрик обратится к кому-то еще. - Ну да, мой отец сумасшедший автомобилист и меня приучает изо всех сил, - бодро ответил Энтони. - Тогда, может, взглянешь, что с нашим автомобилем? - попросил Эрик. - Рудик сегодня по дороге в театр заехал на тротуар (не спрашивай ни о чем!) и… У меня такое впечатление, что он задел бордюр и повредил днище или как это называется?.. В общем, теперь машина издает какие-то странные звуки, и в ней как будто что-то стучит. Как думаешь, это серьезно? Энтони пришлось, сохраняя умный вид бывалого автомеханика, сопроводить Эрика на парковку возле театра и даже залезть под пижонский белый спортивный автомобиль, принадлежавший Рудольфу с Эриком. Там было темно и ни черта не понятно. Что делать дальше, Энтони не знал. К счастью, Эрик понимал в автомобильном деле еще меньше и был обманут этим спектаклем. - У меня никогда в жизни не было автомобиля, - томно жаловался он, расхаживая вокруг, - и я не умею толком водить. Но Рудик купил эту, как он выражается, тачку, а мне теперь с этим разбираться. Как всегда у нас происходит. Надо было с самого начала запретить ему эту покупку, от нее одни проблемы и бесконечные штрафы. Но он так хотел… И теперь я каждый день просыпаюсь и первым делом думаю, доедем ли мы до театра и обратно, или убьемся по пути о какой-нибудь столб, или собьем пешехода и попадем в тюрьму. Рудик говорит, что в этом случае потребует посадить нас в одну камеру, но это какое-то слабое утешение, если по мне. Ну как, Энтони? Все плохо? - Вовсе нет, - Энтони с деловым видом вылез из-под капота, весь в грязи и машинном масле. - В мастерской вашу красотку легко подлатают, будет как новенькая. Эрик благодарно улыбнулся. Энтони приосанился и в надежде на более весомые выражения признательности сделал шажок вперед. И ведь он ни сказал ни слова лжи - в мастерской должны разобраться, это их работа. Но Эрик аккуратно посторонился, опасливо глядя за заляпанную маслом и какой-то черной дрянью куртку Энтони, и протянул ему брелок с ключами. - Тебе ведь не будет слишком трудно взять это на себя? Я совсем ничего не смыслю в автомобилях и не знаю ни одной мастерской, а Рудик тем более не станет этим заниматься. Да если бы и стал, я ему в жизни ничего серьезного не доверю, а ты кажешься весьма здравомыслящим и ответственным юношей. - Конечно, Эрик… - с потухшим энтузиазмом промямлил Энтони. - С меня… Сходим как-нибудь выпить? - подсластил пилюлю эксплуататор. Энтони закивал, и вот он уже остался на стоянке один - в испорченной куртке (мама выскажет все, что думает), с чужой и, очевидно, очень дорогой машиной, вдобавок, неисправной, которую надо как-то отогнать в мастерскую. Он сбегал в телефонную будку, позвонил отцу и узнал адрес хорошего автомеханика - якобы, для друзей надо. Возникла малодушная мысль попросить отца все сделать, но вопросов и недовольства ведь не оберешься, и Энтони решил, что справится сам. Рекомендованная отцом мастерская находилась в Уимблдоне, что было естественно, поскольку в Уимблдоне жили и Доуэллы, но, ради бога, как туда добраться?! Стараясь не заляпать маслом салон и обливаясь потом, Энтони сел за руль и стал судорожно вспоминать отцовские уроки. Зажигание, сцепление, газ… Ручной тормоз! Он поедет медленно-медленно… А если врежется во что-нибудь, то Эрик все равно не будет считать свежие вмятины, правда? Спортивный автомобиль, созданный для того, чтобы носиться по автострадам со скоростью света, выползал с полупустой стоянки добрых полчаса. Еще полчаса Энтони собирался с душевными силами, чтобы выехать на проезжую часть и встроиться в дорожный поток. Лишь бы машина не заглохла посреди шоссе! Лишь бы у нее не отвалилось поврежденное дно! Лишь бы помятая спортивная тачка, двигающаяся по странной траектории рывками, не привлекла внимание полисмена, ведь у Энтони и прав-то не было… Тогда его, наверное, арестуют, а Эрик и особенно Рудольф будут в бешенстве. Но вскоре Энтони прекратил думать об этом, потому что перед ним встала более насущная проблема: как найти дорогу? Он, конечно, много раз ездил по этому маршруту с родителями, но как праздный пассажир на заднем сидении и не запоминал всех этих поворотов, съездов... Он примерно представлял себе направление, но штука была в том, что географические знания подсказывали ему, что тут нужно повернуть, к примеру, направо, однако это было невозможно, навстречу мчался плотный поток машин, и Энтони постоянно пропускал нужные повороты. Ему сигналили со всех сторон. Другие водители, опустив стекла, что-то орали и бурно жестикулировали. Энтони попал в мастерскую только к концу рабочего дня, несколько ужасных часов покружив по Лондону. Слава богу, в баке хотя бы хватило бензина, потому что как вести себя на заправке, он не знал. И сколько стоит бензин, тоже не знал. В мастерской он едва не уронил машину с эстакады и узнал от механика, смотревшего на сосунка в крутом кабриолете как на психа, что ремонт займет дня три и обойдется в 153 фунта и еще сколько-то шиллингов. - Пришлите счет на имя мистера Нуреева в Ковент Гарден, - царственно повелел Энтони. Как же приятно командовать. И еще одно крохотное доброе дело в адрес Эрика - Энтони сэкономил ему некоторую сумму. А Рудольф не разорится. Энтони был наслышан о его фантастических гонорарах, хотя на внешнем виде звезды это никак не отражалось. Рудольф месяцами появлялся на репетициях в одном и том же заношенном, штопанном-перештопанном трико и растянутых по вороту футболках в застарелых пятнах пота. Да и в повседневной жизни мистер Нуреев ходил в изумительно безвкусных, заношенных и уродливых вещах, а если Энтони замечал на нем в виде исключения что-то приличное, то это оказывалась вещь Эрика, как тот сам пару раз признавался между делом. Совершив свой подвиг, Энтони принялся ждать, когда же Эрик в знак признательности позовет его выпить, но быстро выяснилось, что это еще не все. Накануне того самого дня, когда машину нужно было забрать из мастерской, Эрик снова отозвал Энтони в сторонку и сообщил, что они с Рудольфом приглашены на загородную вечеринку к Фредди Аштону и вернутся только послезавтра. - Я был бы очень признателен, если бы ты еще раз нам помог… - Эрик очаровательно улыбнулся, отчего у Энтони сперло дыхание, и он сам не мог потом вспомнить, в какой форме выразил согласие забрать машину и отогнать к ним на Роланд Гарденс. Да хоть из окна прыгнуть. - Как я уже сказал, дома никого не будет, но ты просто поднимись к нам и положи ключи от машины куда-нибудь на видное место, - прибавил Эрик и вложил в руку Энтони ключ от их квартиры. И Энтони пришлось повторить смертельный номер. Дрожа за рулем отремонтированного кабриолета и вытирая едкий пот, стекающий со лба на глаза, он утешал себя тем, что никто больше не пользуется таким доверием Эрика. При всей своей светскости и любезности Эрик был весьма замкнут, и можно было пересчитать по пальцам людей, кому он доверил бы ключи от своего жилища, тем более, в свое отсутствие. Энтони, получается, входил в этот узкий круг. Как удачно, что он уже бывал тут раньше (пусть и тайно), это немного облегчило поиск нужного дома, когда Энтони под конец поездки изнемогал от напряжения. Он кое-как припарковал автомобиль, вернее, попросту бросил его под окнами и, нашаривая в кармане ключи, вошел в заветный подъезд. Оказалось, что занавески с павлиньими глазками принадлежат вовсе не Эрику и Рудольфу. Их квартира располагалась на втором этаже, и окна в ней были занавешены гардинами шоколадного цвета с бронзовой бахромой. Благоговейно вставив ключ в замочную скважину, Энтони со второй или третей попытки отпер дверь и замер на пороге тихой и темной квартиры, жадно принюхиваясь непонятно, к чему. По-хорошему, следовало, не глядя, сунуть ключи от машины на первую попавшуюся полочку и уйти, стараясь не наследить мокрыми ботинками на полу. Но… Но… Ведь не будет ничего дурного, если он заглянет на пару минут? Скажем, воспользоваться туалетом. И просто посмотреть, как они живут. Дерек когда-то уверял его, что нельзя жить вместе постоянно, это скучно, глупо и буржуазно. Энтони тихонько затворил за собой входную дверь, разулся и, не включая свет, бесшумно, как в храме, отправился осматривать квартиру. Сначала его понесло в сторону кухни. Она была совершенно обычной и очень опрятной, разве только какие-то бутылки и грязные стаканы возвышались на столе. Может, Эрику будет приятно, если помыть посуду к их возвращению? Хотя, наверное, у них есть домработница, которая обо всем заботится, и Эрик даже не заметит стараний Энтони. Он не удержался и понюхал один стакан. Водка. При нем Эрик пил виски, но это ни о чем не говорит. Затем Энтони прошел в гостиную, которая, по-видимому, исполняла функции и столовой, но массивный круглый стол со стульями был сдвинут, а слишком большой для комнаты ковер подвернут да так и брошен в полускатанном виде, чтобы освободить место для рояля. Крышка инструмента была поднята, раскрытые ноты стояли на пюпитре. Интересно, кто из них двоих играет? Энтони прошелся по гостиной, посидел в одном из кресел, нашел на диване домашний свитер грубой вязки, ужасно прокуренный. Мечтательно вздохнув, он пересел на диван и уткнулся в свитер лицом. Как возбуждающе было представить его на Эрике, когда они вдвоем сидели бы на этом диване… Прижав свитер к груди, Энтони томно повалился спиной на подушки и блаженно улыбнулся потолку. И тут в глубине квартиры раздался какой-то звук. Будто хлопнула дверь. Энтони подлетел на диване и ошарашенно заозирался. Нет, не может быть, в квартире никого, хозяева на загородной вечеринке у Аштона, иначе они уже обнаружили бы себя. Это, наверное, сквозняк. Поэтому он еще немножко пообнимается со свитером… А где тут спальня? Энтони со смущением представил, что именно он может обнаружить на прикроватной тумбочке, и взволнованно задышал. Не выпуская свитера из рук, он отправился на поиски. Сначала он очутился в маленькой, похожей на пенал комнатке с узкой кроватью и был озадачен, но потом догадался, что это, должно быть, гостевая, а настоящая спальня дальше по коридору. И вот он у цели. Энтони был даже слегка разочарован - это была самая обычная спальня, не сильно отличающаяся от родительской в его доме. Ни зеркального потолка, ни еще чего-нибудь эдакого. Простая широкая кровать с решетчатой спинкой и наконечниками-шишечками, жаккардовое покрывало, симметрично разложенные подушки. Энтони бы прилег, но боялся помять покрывало и нарушить безупречную гармонию подушек и не решился. Вместо этого он залез в платяной шкаф. Это тоже ради благой и благородной цели, убеждал он себя. Ему хочется научиться быть таким же элегантным. Может, удастся разглядеть бирки... Вот они - выглаженные рубашки Эрика, гроздь его галстуков, свитера и водолазки, сложенные стопкой на полке. И тут прямо за спиной снова раздался звук, как будто что-то хлопнуло или стукнуло. Энтони дернулся, выронил свитер. Сердце ушло в пятки. “Я не один в доме”, - с ужасом убедился он наконец. За ним все это время кто-то наблюдал… Помогите. Но кто, кто этот псих? Почему он прячется? Быть этого не может. Это все сквозняки. Сейчас надо просто открыть последнюю дверь, ведущую, надо полагать, в ванную, и убедиться, что там никого. И тогда он сможет с легким сердцем закончить свою увлекательную экскурсию, но сперва зайдет на кухню и выпьет один глоточек чего-нибудь. Может, даже из стакана с недопитой водкой. Просто для успокоения нервов. Но сначала - заглянуть в ванную. Иди же, иначе ты так и не успокоишься никогда. Не давая сомнениям и полусуеверным страхам полностью завладеть сознанием, Энтони закусил губу и распахнул дверь, одновременно хлопнув по выключателю. И заорал от ужаса. Перед ним был Рудольф, полуголый и босой, в одних кожаных штанах. И с опасной бритвой в руках. Рудольф тоже дернулся как от удара и резко выкрикнул что-то на непонятном языке, надо думать, по-русски. Вид у него был совершенно безумный. Энтони попятился, инстинктивно выставив перед собой руки и не сводя взгляда со сверкающего лезвия. - П-прости… Я не знал, что ты дома… Эрик сказал, что вы уехали… - Ты кто такой? - выдохнул Рудольф. Энтони захлопал глазами. Да что с ним происходит? Он наркотики, что ли, употребляет? Вот это новость. - Я Энтони Доуэлл, - пролепетал он, надеясь, что хоть имя Рудольф вспомнит. Но тот лишь повторил свой вопрос: - Ты кто такой, Энтони Доуэлл? - Рудольф, успокойся! - Энтони все больше паниковал. Он был наслышан от приятеля, проведшего лето в Гамбурге, что бывают самые разные вещества: от одних просто весело и легко во всем теле, а от других человек может стать совсем невменяемым. Под конец подробного рассказа о всевозможных видах глюков Энтони заподозрил, что приятель говорит о своем личном опыте. - Все хорошо. Мы с тобой давно знакомы. Я танцую в Ковент Гарден, как и ты. Я свой. - Блядь, - взгляд Рудольфа как будто прояснился, но бритву он по-прежнему держал наготове. - Ты как сюда попал, придурок? - Эрик попросил меня пригнать вашу машину. Из ремонта. И принести ключи, - Энтони, не спуская глаз с лезвия, старался говорить простыми фразами. - Он сказал, что вас двоих позвали на вечеринку, а машина нужна уже завтра, поэтому дал мне ключи от квартиры... А почему ты дома? - Потому что Эрик мудила. Нет, дважды мудила. Во-первых, уехал без меня, во-вторых, раздает ключи кому попало. Он что, - Рудольф, который начал говорить спокойно, неожиданно повысил голос, - совсем больной на всю башку, раз устраивает для меня такие сюрпризы?! Я со страху чуть не обосрался, когда кто-то прокрался в квартиру и начал бродить туда-сюда в темноте! - А-а-а… - неопределенно промычал Энтони, мечтая соскочить с опасной темы и избежать вопросов, чего это он действительно шарил по чужой квартире как вор. О боже, только бы Рудольф не рассказал Эрику, но ведь обязательно расскажет... - Ну, я тогда пойду… Еще раз прости, что побеспокоил… Ключи от машины в прихожей на полке, ну, там, где перчатки и всякое такое. - Стой, - скомандовал Рудольф. - Сейчас мы позвоним Эрику. - Зачем? Я не вру, честно! Позвони ему сам, если хочешь… - скороговоркой начал Энтони, однако Рудольф сделал неопределенное движение бритвой, и пришлось кивнуть: - Ну ладно. Хорошо. Давай позвоним Эрику. Ты знаешь номер? Энтони, конвоируемый Рудольфом, покорно прошел в гостиную. Рудольф отыскал в записной книжке нужный номер и молча указал на него лезвием бритвы. - Может, будет лучше, если ты позвонишь сам? - предложил Энтони. - Со мной Эрик не станет разговаривать. Поэтому давай ты. - Но что я ему скажу?.. - Расскажи, что тут случилось. И скажи, что он должен срочно приехать. Скажи, - Рудольф гибко опустился на диван и вытянулся там в позе утомленной одалиски, - что я теперь не в себе. Решив не спорить, Энтони сел к аппарату и навертел номер. - Резиденция сэра Фредерика Аштона, - сказал вежливый голос секретаря или кого-то из прислуги. - Простите... - смущенно заговорил Энтони. Боже, как это все было глупо и безумно. - Скажите, находится ли в резиденции мистер Эрик Брун? И если да, то нельзя ли пригласить его к аппарату? Передайте, пожалуйста, что его беспокоит Энтони Доуэлл. - Мистер Брун действительно здесь, - подтвердил любезный человек на том конце провода, - но я боюсь, что вам придется подождать какое-то время, мистер Доуэлл. Я должен сперва его найти. Не кладите, пожалуйста, трубку. - “Подождать”, - одними губами сообщил Энтони Рудольфу. Если это загородный дом, то Эрик может быть в саду или вообще где угодно. - Энтони? - послышался наконец в трубке мягкий голос Эрика. - В чем дело? Что-то случилось с машиной? - Нет, с машиной все в порядке, - пустился в объяснения Энтони. - Я оставил ее у вас под окнами. И, как вы просили, положил ключи на полочку в прихожей. Но… - Какие, блядь, ключи? - заорал Рудольф. - Что ты, блядь, несешь?! Ты должен говорить не это! Эрик, кажется, услышал эти крики. - О господи, - простонал он. - Пожалуйста, - взмолился Энтони, - не кладите трубку. - Иначе он тебе голову открутит, - понимающе прошептал Эрик. Рудольф не выдержал, подбежал к аппарату и забрал у Энтони трубку. - Эрик! Эрик, не вздумай сейчас отключиться! Иначе я за себя не отвечаю. Ты какого хрена отдал ему ключи?! Что?.. А предупредить меня?! Ты же знаешь, что я подумал, когда кто-то начал в темноте шляться по дому! - Рудольф вдруг всхлипнул, как тогда в классе. - Ты знаешь, что я боюсь, когда остаюсь один! А ты меня бросил! Ты вообще понимаешь, что могло бы быть?! Я его чуть бритвой не вскрыл, сосунка твоего… Нет… Спроси у него сам… Я НЕ МОГУ УСПОКОИТЬСЯ, ЭРИК! Мне нужно, чтобы ты приехал. Да. Сейчас. Что?! Это еще зачем?! - какое-то время Рудольф тяжело дышал и слушал голос, шуршавший в трубке, и наконец повернулся к Энтони: - Подойди. Он хочет тебе что-то сказать. Энтони, уже сам готовый орать и бесноваться от свалившихся на него чужих проблем, взял трубку. - Энтони? - сказал Эрик усталым голосом. - Мне жаль, что так получилось. Я правда должен был предупредить его, а еще лучше - тебя, чтобы ты не приезжал сегодня. Но наши планы изменились так неожиданно, что я об этом просто не подумал. Я тоже был немного… взволнован. Сейчас мне нужно отключиться, чтобы позвонить на станцию и узнать расписание. Я сразу же перезвоню и скажу, когда приеду. Пожалуйста, объясни это Рудику, чтобы он не волновался. Я пытался поговорить с ним, но он вошел в штопор и, кажется, не понимает. Может, у тебя получится лучше. - И Эрик, не дожидаясь ответа, дал отбой. Энтони чувствовал себя донельзя глупо и неуютно, будто без спросу влез не просто в чужой дом, а в очень личное пространство, предназначенное только для двоих. Да так оно и было. И они оба возненавидят его за то, что стал свидетелем этой дикой сцены. Он положил трубку на рычаг, медленно, будто она была начинена взрывчаткой. - Он сбежал?! - завопил Рудольф. - Как ты позволил ему сбежать?! Он не хочет со мной разговаривать? Да? Это он сказал? Силы Энтони уже были на исходе, и он кулем обмяк на пуфике перед телефоном. - Он просит тебя взять себя в руки. И сказал, что попытается узнать, ходят ли ночью поезда в Лондон. Понятия не имею, где вилла Аштона. - Он просто спрятался, - стоял на своем Рудольф. - Он всегда так делает. Я его знаю. - Рудольф. Он перезвонит, когда узнает расписание поездов. А ты не мог бы пока положить куда-нибудь эту штуку? - Энтони опасливо покосился на бритву. - Я сейчас тебя положу, - оскалился Рудольф, поиграв бритвой. - Что я буду делать, если он не перезвонит? Энтони в отчаянии закрыл лицо руками и принялся раскачиваться на пуфике. Что за безумная парочка. Они так мучают и изводят друг друга, но одновременно с тем так завязаны друг на друге, что, кажется, даже поссориться на один вечер не могут без того, чтобы начать истерически стремиться обратно друг к другу. Какие бы грубые или утомленно-снисходительные речи не произносились при этом вслух. Телефон издал пронзительную трель, и Рудольф отбросил бритву и коршуном кинулся и схватил трубку. - Да, - очень мягко, с нежным придыханием произнес он, послушав, что имел сообщить Эрик. Его лицо просияло. - Хорошо… Спасибо… Эрик, я люблю тебя. Прости, что все так получилось. Я просто очень испугался, ведь ты же зна… Блядь, опять он не хочет со мной разговаривать, - снова разозлился Рудольф. Из трубки слышались гудки. - Но ведь он приедет, - заметил Энтони, который тем временем успел нашарить ногой на полу и загнать подальше под диван бритву. - Да… Сказал, что постарается успеть на восьмичасовой поезд. Значит, будет тут часов в десять - пол-одиннадцатого. - Ну вот, видишь, все хорошо, - Энтони снова бросил взгляд в сторону двери. - Теперь я могу идти? - Ты придурок, - сообщил Рудольф, но уже почти миролюбиво. - Все ведь из-за тебя. Поэтому давай, сделай что-нибудь. Выпить принеси, хотя бы. Энтони безропотно отправился на кухню. Они в квартире одни, думал он, разыскивая в холодильнике бутылку водки. Сюда точно никто не войдет аж до десяти часов. Просто невероятная роскошь, но можно ли надеяться?.. Он налил Рудольфу и себе. Было неудобно жрать чужую водку без приглашения, но Энтони сейчас тоже нужно было выпить, а на гостеприимство и щедрость Рудольфа рассчитывать не приходилось, и Энтони решил не ждать милостей от него. К счастью, Рудольф ничего не сказал на это самоуправство и просто молча взял у него свой стакан. Энтони снова сел на пуфик и сделал глоток одновременно ледяной и прожигающей все внутренности водки, поглядывая на Рудольфа. Тот валялся в кресле в какой-то кошачьей позе, перебросив ноги через подлокотник. Кроме кожаных штанов он так и не надел на себя ничего, хотя в квартире было зябко. “Как он не замерз?” - подумал Энтони, вернее, заставил себя подумать, потому что эта мысль могла отвлечь его от других, более опасных, возникших от созерцания обнаженного торса Рудольфа, его крепкой шеи, округлых плеч, мускулов, при каждом движении тяжело и упруго перекатывающихся под кожей. С водкой Рудольф расправился одним глотком, шумно выдохнул и повел скульптурными плечами, сбрасывая с них невидимый груз. На него, кажется, мало-помалу снисходил покой. Он даже улыбнулся, показав зубы. И вдруг сказал: - Ну ладно. Теперь давай трахаться. - Что, прости?.. - обомлел Энтони. Он, конечно, сам только что думал о том же, но это ведь была только идея, а не замысел, эротическая фантазия, и его покоробило, когда ему вот так запросто предложили воплотить ее в жизнь. Даже если забыть обо всем, что сам Энтони вынес от Рудольфа, есть же еще Эрик. Эрик, который сорвался и летит в Лондон, поверив, что его мальчику одиноко и страшно. - Ты сейчас собираешься сделать вид, будто тебя никогда не ебали? - спросил Рудольф, явно позабавленный негодованием Энтони. Энтони открыл рот, потом закрыл, и так несколько раз подряд. Он даже не знал, с чего начать. - Рудольф… Ты правда не понимаешь, что нельзя вести себя с людьми так, как ты ведешь? - Я, по-моему, сказал: “Давай трахаться”, а не: “Поучи меня жить, Антошка”. Ну, ты подумай. Нету, блядь, больше передо мной нравственных ориентиров, кроме слабого на передок сосунка, который от большой нравственности аж шантажировал меня. Энтони обиженно насупился. - Я не хотел, чтобы все было так между нами, - буркнул он. - Ты меня до этого довёл. Рудольф отмахнулся. - Хватит, скоро Эрик приедет и будет мыть мне мозги на тему того, что это я на самом деле виноват во всем. Еще и от тебя я этого не вынесу. Какая теперь разница? Заткнись лучше и раздевайся. - Я не хочу, - Энтони решительно мотнул головой. - Да ладно. Хочешь. Вижу по твоим блудливым глазенкам. - Я пошел домой. - Перестань. Чего тебе бояться? Я, можно сказать, в твоей власти теперь. Ты же меня за яйца держишь и можешь в любой момент сдать Эрику. Так что расслабься и иди сюда. Энтони протяжно вздохнул. - Дело не в том, что я чего-то боюсь. Просто это будет неправильно. Мерзко. Непорядочно. Для тебя это, конечно, ничего не значит, но я не могу так поступить с Эриком. Я от него ничего, кроме добра, не видел. Ты подумай, что он бросил все и едет к тебе издалека, потому что ты устроил ему истерику по телефону. - Я тоже поеду к нему, если это потребуется, - пожал плечами Рудольф. Он вдруг встал с кресла опять каким-то невероятным кошачьим образом, чуть ли не через кувырок, и сделал шаг к Энтони. - Тебя, кстати, не волнует, как он вообще там оказался и почему без меня? - Еще шаг. - Мы должны были ехать вместе, но он вдруг заявил, что устал от меня, и уехал один. - И еще шаг. - А ведь если бы он взял меня с собой, ничего бы не случилось. Ну что ж, устал - так пусть отдыхает. - Еще один шаг, последний, и Рудольф оказался почти вплотную к Энтони. - Не трогай меня, - нервно сказал Энтони. Рудольф широко развел руками, мол, даже и не думаю. - Дай мне уйти. Ты не имеешь права меня удерживать. - А как я тебя удерживаю? - Рудольф невинно распахнул глаза. - Ты не даешь мне пройти. - Я просто стою. Это мой дом. Где хочу, там и стою. А ты проваливай. Ну? Но Энтони не мог уйти. Он обнаженного торса Рудольфа шла волна тепла и, кажется, Эрикова одеколона. Энтони осмелился сделать крохотный шажок в сторону, и Рудольф флюгером повернулся следом - он пока ждал, но был спокойно уверен, что ждет не напрасно. “А, ладно, - обреченно подумал Энтони. - Если откажусь я, то найдется кто-нибудь другой, только и всего”. И он уронил на пол куртку, которая все еще была на нем, и потянул через голову джемпер. Энтони все еще, задрав руки над головой, боролся с запутавшимися рукавами, когда ему на бока уже легли жесткие ладони, подталкивая в сторону дивана… Хорошо, что Рудольф никак не комментировал его грехопадение - уж конечно, не из великодушия, но только потому, что не сомневался в таком исходе и с самого начала не относился к нравственным мукам Энтони всерьез. Они, эти муки, даже обидных шуточек не стоили. От этой мысли член Энтони встал так, что ширинка впилась в него до боли. Он хотел, чтобы Рудольф расстегнул ее поскорее и достал то, что там скрывается. Хотел чего-то чувственного, каких-нибудь ласк, раз уж у них в кои-то веки есть на это время. Он тесно прижался к Рудольфу, обвился вокруг него, выпутываясь из рубашки и одновременно целуя его губы, шею, плечи. Они никогда раньше не целовались, да и сейчас, собственно, нельзя было сказать, что они целуются, просто Рудольф какое-то время не мешал Энтони делать это. Он сел на диван и развалился, с утомленным вздохом поерзав по сиденью. Энтони одним движением запрыгнул ему на колени, стараясь прижаться потеснее - пусть Рудольф сам все почувствует… Но тот шевельнул коленом, спихивая Энтони на пол: - Давай, покажи свои таланты. Энтони хотел не этого и немного смешался. Дерек жаловался, что у Энтони это выходит из рук вон плохо. - В чем дело? - спросил Рудольф. - Не умеешь? Энтони гордо помотал головой, но страхи никуда не делись. Вдруг и Рудольфу не понравится? - Ну так давай, - сказал Рудольф, взяв его за шею и наклоняя к своему паху, - учить буду. От этих слов Энтони наконец разволновался так, что забыл свои страхи. Это было то, что требовалось, - немного принуждения (о, как волнующе ладонь сжимает шею!), немного снисходительно-покровительственного тона. И этот огромный бугор на кожаных штанах. Жужжание расстегиваемой ширинки. - Открой рот, - скомандовал Рудольф. Энтони так и сделал и потянулся было вперед, но Рудольф снова придержал его за шею. - Я сказал, сегодня у нас будет мастер-класс. Так что сиди смирно и только попробуй меня укусить. И он просто оттрахал Энтони в рот, не обращая внимания на то, что ему трудно дышать, что он давится и захлебывается слюной, которая некрасиво течет по подбородку. Но все это время Энтони изнемогал от возбуждения. У него каждая клеточка тела горела, и соприкосновение кожи с одеждой, которая все еще оставалась на нем, было невыносимо. Не осознавая того, что делает, он широко развел колени, чтобы иметь возможность хоть немного тереться членом об пол. В конце концов кончил, отчего на бежевых вельветовых брюках образовалось обширное мокрое пятно. Следом за ним кончил и Рудольф. Энтони попытался выплюнуть теплое противное семя, но его бдительно придержали за шею, заставив проглотить все до последней капли.