Энтони в саду Долорес

- Холодно, - наконец-то осознал Рудольф, когда отдышался. - Пошли под одеяло. Не дожидаясь Энтони, он встал с дивана и направился в спальню. Энтони стащил с себя испачканные брюки и трусы, бросил прямо на полу в гостиной и полетел за ним. До сих пор максимумом комфорта была жесткая кушетка в гримерке, на которой Энтони складывали пополам, а теперь они идут в настоящую спальню! Особой волнующей пикантности добавлял тот факт, что в той же кровати каждый день спит Эрик. Энтони давно было интересно, как это происходит у Рудольфа с Эриком, но спросить он не осмеливался. Рудольф уже забрался в постель. Энтони нырнул к нему, наслаждаясь ощущениями. Простыни льняные, приятно жесткие, чуть прохладные. Подушка туго набитая, слегка пружинит. И, кстати, пахнет табаком. - Эрик обычно спит на этой стороне? - спросил Энтони, закапываясь в одеяло и нежно прижимаясь к подушке щекой. Рудольф даже моргнул, переваривая вопрос: - Тебе какая разница? - Просто интересно. Мне все про вас интересно. - Ты, может, из тех, кто в бане за другими подглядывает и дрочит? - За вами я бы подглядел, - признался Энтони, подбираясь под одеялом поближе к нему. - Ты давай, свои больные фантазии при себе держи, договорились? Маленький паршивец. Еще усы не растут, а туда же. Энтони страшно заводило, когда Рудольф разговаривал с ним так. Он прильнул еще теснее, положил руку Рудольфу на грудь, вкрадчиво погладил, наслаждаясь каменной твердостью мускулов и гладкостью безволосой кожи. Большинство парней в труппе постоянно жаловались, что вынуждены тратить кучу времени и сил на бритье груди, подмышек и, о ужас, даже ног, особенно если предполагался открытый костюм. Но Рудольф, кажется, был из тех счастливчиков, на ком лишняя растительность почти не водилась и была незаметна. Томно водя ладонью по Рудольфу в поисках редких мягких шерстинок, Энтони сразу же начал размышлять, как обстоят дела у Эрика. Он ведь совсем блондин, интересно, на нем шерсть такого же бледно-золотого цвета, или ее нет вообще? - А у Эрика какое тело? - шепотом спросил он. - Заткнись немедленно. Ты и правда извращенец. Наверное, Энтони действительно был извращенцем, если по-честному. В сексе ему нравилось множество вещей, которые нравиться не должны. Раньше он этого стыдился, но в последнее время как-то незаметно и без всякой причины перестал. И на слова Рудольфа он только улыбнулся. - Ну Руди, ну расскажи хоть что-нибудь. Тебе жалко, что ли? Я тебе доставил удовольствие, теперь и ты мне доставь. - Я тебе сейчас ремня доставлю, если не прекратишь это. Уже научившийся распознавать настроения Рудольфа, Энтони перевел это как: “Я еще с тобой не закончил на сегодня, отдохну минутку и… иначе бы ты уже в окно полетел за нахальство”. Но про ремень все равно было интересно. Дерек однажды весь вечер изучал какой-то мятый, зачитанный и явно самопальный журнал с картинками, то и дело недоверчиво хмыкая. Энтони он журнал так и не показал. А когда они оказались в постели, то, вопреки их обыкновенному сценарию, притащил с собой два брючных ремня, моток бельевой веревки и витую красную со снежинками свечу, явно завалявшуюся в буфете с прошлого Рождества. “Это еще что?” - заинтересованный Энтони сел на кровати и потянулся к странному комплекту. Вместо ответа он получил шлепок по рукам, а потом Дерек показал, для чего нужны эти предметы. То есть, попытался. Энтони еще сам не успел разобраться, что думает по этому поводу, как Дерек вдруг смутился, выругался и распутал только что накинутую на запястья Энтони петлю из ремня: “Ладно, проехали. Ерунда какая-то”. Энтони был смутно разочарован, а журнал потом нашел в прикроватной тумбе под стопкой старых номеров Dance Magazine и внимательно просмотрел. Дерек к этой теме больше не возвращался, но когда про ремень заговорил Рудольф… Энтони взволнованно облизнул губы. - Эрик любит быть сверху или снизу? - задал он самый важный вопрос, прижавшись губами к уху Рудольфа. Тот не слишком нежно схватил его за горло. - Я тебя, кажется, предупредил. - Да, про ремень, - вежливо напомнил Энтони. - Тебе это нравится, что ли? - догадался Рудольф. Энтони видел, что его глаза заблестели сильнее. Кажется, ему тоже нравилось. - Я бы, если честно, предпочел, чтобы ты меня просто отшлепал, - таким же вежливым тоном ответил Энтони. - А то, боюсь, после ремня я танцевать не смогу. Рудольф вдруг сдернул с него одеяло и с размаху огрел раскрытой ладонью по заднице. - Так тебе легче будет, думаешь? Энтони неподдельно взвизгнул. Рука у Рудольфа была тяжелая и била по-настоящему, это он помнил еще по истории с фингалом. Боль обожгла всерьез, и Энтони даже испугался и в первую секунду усомнился, действительно ли ему этого хочется. Но Рудольф как куклу уложил его грудью к себе на колени и перехватил одной рукой его запястья, чтобы он не мог вырваться. Интересно, он листал те же журналы, или это практический опыт или, может, инстинкт?.. Разогревшись таким образом, они начали трахаться, и Энтони открыл в себе много нового пыла. В гримерке они заботились больше о том, чтобы закончить поскорее и не шуметь, а сейчас можно было все, в полную силу и не беспокоясь о времени. На четвереньках. На боку. На спине, задрав ноги выше головы. И снова на четвереньках, расставив ноги и приподняв зад. Казалось, что конца этому не будет никогда. - Мать честная, да чего ты так орешь?! - несколько раз спрашивал Рудольф, остановившись. - Я еще за тебя даже не взялся по-настоящему. Интересно, что Руди подразумевает под “по-настоящему”, если даже сейчас Энтони был еле жив. И ему так хотелось это узнать, что он крепко утыкался лицом в подушку, кусал губы и старался быть потише, но хватало его ненадолго - до первых двух-трех движений Рудольфа. Наконец они решили передохнуть немного. Было только семь вечера, и Энтони можно было не спешить домой. Он завернулся в одеяло и любовно обнял подушку, потому что Рудольф при попытке пообниматься его отпихнул. Но Энтони все равно хотелось нежничать и болтать. Пережитое удовольствие всегда делало его сентиментальным. Он и Дерека искренне обожал в эти первые минуты после секса, когда ты все еще мокрый, распаренный и как будто пьяный. Он знал это за собой и знал, что потом эта нежность пройдет без следа, но пока ничего не мог с собой поделать. Они с Рудольфом были как будто одни в целом мире, двое страстных любовников, и все проблемы и противоречия казались несущественными. - Руди, - прошептал Энтони, подползая поближе, - я, пожалуй, мог бы влюбиться в тебя. - А вот этого не надо, - Рудольф, такой же потный и шумно выравнивающий дыхание, лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. - Мне одного Эрика хватает, я его люблю. - Но я мог бы тоже… - не сдавался Энтони. - Мы бы встречались иногда… Я скоро накоплю на съемную квартиру и съеду от родителей. И ты мог бы приходить ко мне, когда… э-э-э… вы с Эриком ссоритесь. Неужели ты ко мне совсем ничего не чувствуешь? - Я к тебе чувствую неприязнь. Если ты думаешь, что я выеб тебя и от восторга забыл, как ты явился ко мне в гримерку и угрожал, то ни хрена. Я таких, как ты, видел много, еще в Вагановском их было полно - чистенькие, благополучные мальчики, мамой в попу зацелованные. Воображали, что они лучше меня, только потому, что одеты прилично и манеры хорошие. А у самих внутри одна гниль, на любую мерзость способны. А главное, в училище строили из себя, а как выпустились - дружно встали в кордебалет. Вот как ты. - Все начинают с кордебалета, - философски заметил Энтони, почему-то нисколько не задетый этой отповедью. Ничего другого он и не ждал. Если бы Рудольф обладал способностью хоть немного впадать в сантименты, Энтони тянуло бы к нему меньше. - И ты, наверное, тоже. - Я ни одного дня моей гребаной жизни не был в кордебалете. - Как такое может быть? - искренне изумился Энтони. Несмотря на недвусмысленный запрет, он, ласкаясь, заполз на грудь к Рудольфу в ожидании занимательной истории. - А вот так. Я закончил школу, и меня сразу приняли в солисты, и я тут же танцевал премьеру “Лауренсии” с первой балериной Кировского, - снизошел до пояснений Рудольф. - А тебе ничего не светит. Это только Эрик по глупой мягкотелости дал тебе роль в шестерке. - Но я тоже хочу танцевать, - Энтони, замирая и внутренне улыбаясь от фирменного тона Рудольфа, уткнулся носом ему в шею. - Мне кажется, я смогу. О том, как Эрик между делом рассуждал, что Энтони подошли бы классические принцы, хотя возможны трудности с “Корсаром” и “Баядеркой”, он решил не упоминать. - Тебе может казаться что угодно. - И Рудольф закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен. Но Энтони не мог уняться. - А чего ты так испугался сегодня? Ты решил, что я кто, взломщик? Трудно было поверить, что Рудольф боится взломщиков. Он даже без бритвы способен обратить в бегство любого короля преступного мира. - Не твоего ума дело. Так, есть люди из прошлого, которые были бы счастливы как минимум переломать мне ноги. - Охотно верю, таких людей должно быть много, и из прошлого, и из настоящего, и в будущем найдутся. А из-за чего вы поругались с Эриком? - Как обычно, - Рудольф шевельнулся, и Энтони приподнялся на локте, чтобы тому было удобнее потянуться. - Он считает, что я все то время, которое не провожу у него под носом, кого-то трахаю. При этом сам он трахаться со мной не хочет почти никогда. И каждый раз его надо уламывать. Сначала это возбуждало, но иногда так бесит. В этом смысле ты, Антошка, дашь Эрику сто очков вперед. - Наверное, Эрику не нравится что-то из того, что ты делаешь в постели. - А мне вот не нравится, что ты никак не можешь заткнуться и прекратить копошиться. Если у тебя так много энергии, иди и приготовь пожрать, что ли. Энтони выбрался из-под одеяла и направился сначала в ванную. Разрешения у Рудольфа он решил не спрашивать, понимая, что шансы на положительный ответ крайне малы. В ванной все было ужасно изысканно: целые полки мыла с разными запахами, хрустальные флаконы с туалетной водой и какими-то ароматными жидкостями не вполне понятного назначения (массажное масло?), всяческие лосьоны и кремы. Нетрудно было догадаться, кто из пары сожителей все это выбирал. Если бы Эрик жил не с Рудольфом, а с Энтони, они наполняли бы ванную дорогой косметикой вместе, соревнуясь друг с другом. Энтони тоже обожал такие штучки - настолько, что не ограничился осмотром открытых полок и сунул нос в шкафчик. Там его глазам предстала не столь праздничная картина: целая полка была заставлена лекарствами. В бесчисленных пузырьках содержался валиум и еще какие-то таблетки с неизвестными Энтони названиями. Просто страшное количество всевозможных препаратов. Но это означало, что Эрик хотя бы лечится от своих таинственных приступов. После продолжительных мук выбора Энтони взял кусок мыла, пахнущего апельсинами. Но только он забрался под душ, как Рудольф начал барабанить в дверь: - Ты чего там засел?! Ужин где? Торопливо смыв нежную душистую пену, Энтони схватил первое попавшееся полотенце. На вешалке рядом с полотенцами висел шикарный халат мятного цвета. Секунда колебаний, и Энтони с наслаждением закутался в струящуюся прохладную ткань и стянул талию широким кушаком. Зверская прокуренность сразу указывала на владельца халата. Наверное, Эрик тоже надевал его на голое тело, хоть иногда. Ох. Надо будет тоже обзавестись шелковым халатом, хотя бы в квартире у Дерека, а то родители не поймут, а халат стащит сестра. Мурлыкая себе под нос мотивчик из “Неаполя”, Энтони проплыл на кухню и деловито заглянул в холодильник. - Я могу сделать салат и омлет, - прокричал он, проведя беглую ревизию продуктов. - Сам жри свои салаты и омлеты, - последовал ответ из спальни. - Пожарь мне бифштекс. Энтони никогда не готовил бифштексов, но рассудил, что ничего в этом сложного нет. Надо просто разогреть сковородку и выложить на нее котлетины. Не забыть масло! Он сражался с бифштексами, лихорадочно их переворачивая и уворачиваясь от разбрызгивающегося масла, когда на кухню заявился Рудольф - тоже в халате, но в восточном стиле, пестром и вырвиглазном. - Почти готово, - заверил его Энтони, орудуя лопаточкой. - Ты что это напялил? - осведомился Рудольф, уперев руки в боки. - Сними и повесь, где взял. - Но… - Энтони обернулся от плиты. - Тут у вас прохладно. Я не запачкаю его маслом, не волнуйся. Рудольф сделал лишь намек на движение, и Энтони поспешно бросил лопаточку и побежал назад в ванную, где расстался с прекрасным халатом. Одеваться пока не хотелось, к тому же, еще предстояло застирать подсохшую неприятность на брюках, и Энтони со вздохом замотался в большое полотенце на манер тоги. Выглядело это преглупо, но выбора не было. Он прибежал обратно на кухню в последний момент, когда бифштексы уже начали обугливаться с одной стороны. Рудольф не преминул высказаться по этому поводу, хотя мог бы вообще-то и перевернуть их разок, но он просто спокойно сидел и ждал. Они поужинали за кухонным столом. Рудольф ел молча, сердито пиля вилкой жестковатый пережаренный бифштекс. Энтони был голоден и ел с удовольствием, несмотря на потемневшую корку. Ему по-прежнему хотелось поболтать. - Кто тебе обычно готовит? - полюбопытствовал он. - Прислуга? Или вы в ресторанах едите? - В основном готовит Эрик. - Ого. У него хорошо получается? - Гениально. Ни разу не превратил мясо в подошву, в отличие от некоторых. Опять пауза, в продолжение которой Рудольф энергично работал челюстями. Подошва или не подошва, но бифштекс он почти доел. - А чем болеет Эрик? - спросил Энтони, не выдержав. - Дурным характером, - буркнул Рудольф, кромсая остатки бифштекса. - И капризами. - Нет, серьезно? - Да с чего ты вообще взял, что он чем-то болеет? Что он время от времени начинает умирать, особенно перед спектаклями, это у него обычная игра. “Ну, знаешь ли”, - подумал Энтони, вспомнив Эрика в момент приступа. Это было чем угодно, но не игрой. Он прикусил язык, вспомнив, что Эрик просил его никому не рассказывать. Но как Рудольф, живя с ним под одной крышей, умудрился ничего не заметить? А эта шеренга лекарств с пугающими этикетками в ванной? Он же должен видеть ее каждый день. Неужели не возникает никаких вопросов? - А расскажи... - Энтони поискал еще одну тему для беседы. - Как вы познакомились? - Прочитаешь об этом в газете. И вообще, что за допрос ты тут устроил? - Я просто поговорить хочу. Люди за столом обычно разговаривают друг с другом, ты не знал? Рудольф закинул в рот последний кусок бифштекса и шумно отодвинул тарелку. - Ладно, пошли в постель. Иначе ты меня с ума сведешь своим щебетом. Энтони следовало сказать в ответ что-нибудь гордое и исполненное достоинства, но вместо этого он вскочил из-за стола чуть ли не быстрее Рудольфа и побежал в спальню, потеряв где-то по дороге свое полотенце. Когда на часах была половина десятого, и они завершили последний раунд, Энтони, несмотря на полнейшее изнеможение, попросил Рудольфа встать и принялся перестилать постель. Чистое белье он нашел в шкафу, а обкончанное засунул на дно корзины с вещами, нуждавшимися в стирке. Оставалось надеяться, что Эрик не заметит перемены. Затем он вымыл посуду и постарался ликвидировать все следы своего присутствия, а Рудольфа заставил принять душ. Все-таки были свои плюсы в том, что с Рудольфом остался именно Энтони. Если бы он проявил принципиальность и сказал “нет”, Рудольф отправился бы в какую-нибудь клоаку и подцепил кого-нибудь там. Случайный парень не стал бы заботиться о том, чтобы замести следы, и Эрик догадался бы о том, что тут происходило в его отсутствие. Это было бы слишком жестоко. А так Эрик ни о чем не узнает и сохранит душевное спокойствие. Ну, насколько это возможно. Часы показывали 9.55, когда Энтони поцеловал Рудольфа (безответно) и сбежал, вернее, уполз на подгибающихся, дрожащих и широко расставленных ногах. А ведь надо еще быть очень внимательным на пути к метро, чтобы, не дай бог, не столкнуться нос к носу с Эриком, если тот добирается домой на общественном транспорте. Энтони не был уверен, что сейчас сможет сохранить бодрое лицо и найти убедительные объяснения такой поздней встречи. Оказавшись наконец в вагоне метро, он выдохнул с облегчением и необдуманно свалился на сидение, о чем сразу же горько пожалел: задница отозвалась такой болью, что на глаза набежали слезы. Энтони, скособочившись, встал и повис на поручне, потому что ноги отказывались держать. Когда он, интересно, снова сможет сидеть? А танцевать? Какие-то девицы, судя по коротким юбкам и обильному макияжу, ехавшие на танцульки, поглядели на Энтони и принялись хихикать, и он осознал, что их внимание привлекло пятно на его брюках. Кончу Энтони застирал, но рыхлый рубчатый вельвет не успел высохнуть, и теперь аккурат между его ног красовалось огромное влажное пятно, как будто он сходил под себя. Побагровев от стыда, Энтони выскочил на следующей же станции. И дождался следующего поезда, чинно держа перед собой сложенную куртку. Дома мама, разумеется, тоже заметила пятно. - Что это у тебя на брюках, Энтони? - удивилась она, выйдя из спальни и поправляя бигуди на голове. - Я… м-м-м… пролил на себя чай. - А что у тебя с голосом? - забеспокоилась она, потому что Энтони, наоравшись в постели с Рудольфом, до сих пор разговаривал сипло и надсадно, как старый спивающийся моряк. - Ты простудился? - Все в порядке, до утра пройдет, - прохрипел Энтони. Неужели он настолько сорвал голос? Это так романтично, улыбнулся он про себя. Дерек никогда, даже в лучшие их дни… - Дорогой… - начала мама, и Энтони метнулся в свою комнату, пока его не начали лечить и не обнаружили что-нибудь еще. - Ходят слухи, что на днях кое-кто перестанет быть гребаным восемнадцатилеткой, - изрек Дерек. Он лежал на боку, подперев рукой щеку, и наблюдал за тем, как раздевается Энтони. На самом Дереке был шелковый халат - не такой роскошный, как у Эрика, но тоже красивый, золотистый в бурую и черную крапинку, как змеиная шкура. Он прекрасно гармонировал с пижамными брюками из зеленовато-желтой блестящей ткани. Этот домашний наряд Энтони будет помнить всю жизнь. Когда-то Дерек впервые привел его к себе домой на чашку чая. Энтони, при всей своей тогдашней неопытности, понимал, что чай - это всего лишь традиционный предлог, но ждал - с подобающим волнением - поцелуя или простого прикосновения руки. Чего-то такого, что давало надежду на будущее сближение. Дерек оставил его в гостиной, сказав, что приготовит чай, а через несколько минут вошел в этом самом халате и пижамных штанах. “Надеюсь, - сказал он, - тебя не оскорбляет мой небрежный вид?” Энтони не оскорбил ни вид Дерека, ни то, что Дерек позволил себе далее, и закончилось все тем, что Дерек трахнул Энтони прямо на диване в гостиной, распахнув халат и приспустив резинку штанов. Позже Энтони долго недоумевал, как же допустил, чтобы столь важное и запоминающееся событие произошло так буднично, скомкано и совсем не романтично. Но в конце решил, что оно и к лучшему - он растерялся и удивился, впал в ступор и не успел запаниковать и не наговорил и не наделал глупостей. - Что ты хочешь в подарок? - спросил Дерек. Энтони от удовольствия заулыбался и опустил глаза. Он не ожидал, что Дерек окажется таким внимательным, заблаговременно узнает, когда у него день рождения, да еще и подарок захочет подарить. И как удачно, что он может дать однозначный ответ, и не придется бормотать что-то вежливо-скромное про “важен не подарок, а внимание”. Эта идея возникла у него еще в квартире Эрика и Рудольфа и окрепла на следующий день, когда Энтони зашел на первую примерку своего костюма для “Неаполя”. Он всегда обожал бывать в костюмерной мастерской и задержался, изучая разложенные на столах отрезы тканей всех цветов, во всевозможных узорах. - Это не для тебя, - вдруг услышал он голос Эрика. - Из этого будут шить юбки для девочек. - Я знаю, - смутился Энтони. - Мне просто нравится смотреть. Обожаю костюмы и ткани. - Похвальный интерес, - по тону Эрика нельзя было понять, сарказм это или одобрение. Он подошел и небрежно сел на край стола. - Я мечтаю зарабатывать много денег и накупить себе много-много красивой одежды, - признался Энтони. “Как у вас”. - Кстати, вы не знаете, где можно купить красивый шелковый халат? Не какой-нибудь дурацкий махровый, а чтобы было элегантно? Энтони был так впечатлен халатом Эрика, что уже успел забежать в несколько универмагов, но там ему не попалось ни одного подходящего шелкового халата - либо махровые и вафельные, либо полупрозрачные кружевные дамские пеньюары. - Шелковый халат? - переспросил Эрик. - Для этого тебе надо действительно много зарабатывать. Они очень дорогие. - Он сделал небрежное движение рукой с зажатой между пальцами неизменной сигаретой, как бы советуя Энтони отказаться от этой мысли. - Кстати, насчет вчера… Энтони напрягся и даже задержал дыхание - они с Рудольфом все-таки оставили улики? Энтони только утром вспомнил, что не уверен на все сто процентов, не бросил ли валяться в ванной два мокрых полотенца вместо одного. И догадался ли Рудольф убрать второй стакан с остатками водки из гостиной? Или Энтони сам унес его на кухню и вымыл? - Да?.. - жалобно пискнул он. - Я должен принести извинения за ту сцену, которую тебе пришлось наблюдать у меня дома, - ровным, явно отрепетированным тоном сообщил Эрик. - Нельзя было это допускать. Но ты уже и раньше показывал себя деликатным, порядочным мальчиком, и я надеюсь, что эта нелепая история… - Он вздохнул. - Ох, что вы, сэр.... Эрик, не стоит извинений. Вы не виноваты. - Энтони осмелился наконец поднять на него глаза. И с любопытством уставился на замазанный толстым слоем грима и полускрытый воротником водолазки след на шее Эрика. - Все окончилось хорошо. Я вижу, вы помирились… - Это что, настолько видно? - Эрик прищурился. Энтони бросило в краску. - Я хотел сказать, что вы как будто в хорошем настроении, как и Ру… мистер Нуреев… Это значит, что у вас снова все хорошо, так? - Да, - Эрик на секунду улыбнулся, так что засветились голубые глаза, но тут же спохватился и принял отстраненный и прохладный вид. - Кажется, ты хорошо влияешь даже на мое домашнее чудовищ… гм, на мистера Нуреева. И я задолжал тебе уже пару бутылок виски, которые нам следует распить. Энтони силился найти подобающий ответ, но Эрик счел аудиенцию оконченной и удалился, на ходу поправляя воротник. - Я хотел бы халат, - мечтательно ответил Энтони Дереку. - Такой, как у тебя. В смысле, не обязательно точно такой, но в похожем стиле. - Ну, как скажешь, - Дерек был заметно удивлен и даже уставился на полу халата так, будто видел его впервые. - Уютный халат, чтобы достойно встретить приближающуюся старость… Почему бы и нет? Энтони фыркнул, расстегнул брюки и спустил их до колен... И тут на пол с громким стуком вывалилась из его кармана плоская металлическая баночка. После примирения (ведь примирения же?) с Рудольфом, Энтони снова начал носить с собой вазелин. На всякий случай. Баночка покатилась прямо по направлению к кровати, на которой возлежал в ожидании Дерек, и тот свесился и подобрал ее. - Ну-ка, что это у нас тут?.. Да никак вазелин! Тебе его мамочка с собой заворачивает вместе с ланчем? “Энтони, солнышко, возьми обязательно хороший запас вазелина, а то джентльмены бывают забывчивы, сам знаешь”. - Я купил его для нас, - Энтони покраснел до корней волос. Он сам не знал, зачем скрывает свои похождения от Дерека и чего боится. Дерек же сам всегда настаивал на открытых отношениях и насмехался над мнимой лебединой привязанностью крошки Энтони. Наверное, Энтони просто было важно дорожить Дереком и бояться его потерять, и он старался вызвать в себе это чувство. Ему был нужен кто-то, кто владел бы им. - Мне в прошлый раз показалось, что у тебя заканчивается. Но Дерек немедленно открутил крышечку, заглянул в баночку и убедился, что содержимого в ней примерно на треть. - Это так выглядит торговля вазелином в наши дни? Возмутительный грабеж. - О чем ты? Ну да, я воспользовался немного. Зима же. Нужно было смазать… - ...Обветренный носишко, конечно же. Когда он вырастает от постоянного вранья, то становится особенно беззащитен перед злыми зимними ветрами. Энтони вдруг разозлился. Он натянул брюки и застегнул ширинку. - Какого хрена ты меня допрашиваешь? - Какого хрена крошка превратился в такую лживую шлюшку? - Дерек сел на кровати, но пока не делал попыток остановить торопливо одевающегося Энтони. - Ну-ка, расскажи папочке все. Кто нас трахает? - Ты же сам говорил, что верность - не для нас, - злорадно напомнил Энтони, влезая в джемпер. - Погоди, сейчас процитирую… “Моногамия возникла в животном мире…” Дерек не выглядел особенно смущенным. - Верно, поэтому не понимаю, с чего вдруг ты не хочешь рассказать. - Ты тоже ничего мне не рассказываешь. - Я думал, тебе это неприятно. Ты в прошлый раз распустил нюни, и я решил: не буду огорчать детку. И вот те на. И все-таки, кто? - Дерек с удобством закинул ногу на ногу и принялся картинно загибать пальцы: - Скорее всего, это кто-то из труппы, ведь на танцульки и в бары, где обычно знакомятся, ты не ходишь. Энтони только загадочно усмехнулся, вспоминая Эрика и его виски. - И началось это не раньше осени, потому что твое неумелое вранье я впервые услышал примерно тогда. Ничего не отвечая, Энтони сел в кресло и принялся натягивать носки. - А еще я заметил, что примерно с тех самых пор ты по поводу и без трещишь о Бруне. “Эрик то, Эрик это, посмотри, как Эрик делает пируэт, Эрик ужасно требовательный и заставляет меня репетировать до ночи…” И ты на глазах у всего театра шляешься к нему в гримерку. И еще одна птичка мне напела - я, каюсь, сперва не поверил, - что видела, как ты на днях уехал из театра в машине с Эриком. - Я был в машине один, - не удержался Энтони. - Ого, нам уже доверяют порулить дорогущей тачкой. А ключи от квартиры? А белье из прачечной вы забираете по очереди? Энтони не признал вслух, что Дерек угадал с ключами от квартиры. Он встал и направился в прихожую. - Крошка, куда же ты? - позвал с кровати Дерек. - Я пришел на свидание, а не на допрос, - буркнул Энтони, влезая в куртку. Дерек наконец-то соизволил встать и выйти к нему. - Ну хорошо, давай не будем больше говорить об этом. Пусть у нас будет свидание. - У меня что-то нет настроения. - Я же просто шутил, Энтони, ну!.. Не глупи. Пойдем в кровать. Энтони распахнул дверь. - Я не твоя собственность. Я не твоя крошка. И никогда больше не смей говорить со мной таким тоном, - отчеканил он, перешагнул порог и захлопнул дверь перед лицом изумленного Дерека. Выйдя на улицу, в холодный зимний туман с дождем, Энтони быстро поостыл, но делать было нечего. Дерек его оскорбил же. Этот снисходительный насмешливый тон, брр. Дерек вечно с ним как с умственно отсталым разговаривает. Окажись на месте рогоносца Рудольф… О-о-о… Энтони невольно мечтательно заулыбался. Его как минимум привязали бы к кровати на время полного допроса… А еще то, что Дерек без колебаний принял его за соблазнителя самого великолепного Бруна, чрезвычайно ласкало самолюбие. Верный признак того, что ты уже большой мальчик: твои родные заходят поздравить тебя с днем рождения с утра, а ты как раз собирался разобраться со своим утренним стояком. Только Энтони представил себя в одной постели с Рудольфом и Эриком, как родители с сестрой ввалились с тортом и подарками, распевая: “С Днем рожденья тебя!” К счастью, он услышал их приготовительную возню за дверью и успел поправить резинку пижамных штанов, вытереть ладонь о простыню и притвориться спящим. Мама подарила ему собственноручно связанное шерстяное трико (сюрпризом это не было, потому что Энтони уже месяц мучили примерками: “Осторожнее вдевай ногу! Не выдерни спицы, а то распустишь петли!”, но закончить работу к сроку она успела). Кроме того, ему подарили новые ботинки, а от сестрицы - иллюстрированную книгу про “Русские сезоны”. В общем, примерно тот же набор подарков, который он получал каждый год с тех пор, как вырос из коротких штанишек. Настоящий сюрприз ждал его в театре. После класса Энтони уже направился к выходу, когда ему вдруг загородили дорогу двое ребят из кордебалета, деливших с ним гримерку. Не успел Энтони спросить, в чем дело, как сзади его схватили другие ребята и принялись качать и подбрасывать к потолку. Все вокруг смеялись, прыгали и кричали: “Ура Энтони!”, “С днем рождения, Энтони!” Солисты, разумеется, не принимали в этом участия, хотя некоторые наблюдали с улыбкой. Энтони уже был совершенно счастлив, когда его, спустя продолжительное время, поставили на пол, но оказалось, что это еще не все. В дверях началось какое-то копошение, и вот в зал внесли и торжественно поставили на пол перед именинником тяжеленную на вид квадратную коробку, в которой оказался новенький, по последнему слову техники проигрыватель для винила, даже со встроенным радиоприемником. - Господи, ребята… - выдохнул Энтони, прижав руки к сердцу и не зная, что еще сказать. - Больше не будешь терроризировать сестренку, - назидательно сказал Остин Беннет, еще один кордебалетный танцовщик, получивший партию в “Неаполе”, и все заржали, вспомнив бесконечные рассказы Энтони о том, как они с сестрой делят проигрыватель дома, каждый со своими пластинками. Сестра обожала гнусавых певцов с гитарами и “О, бэби, бэби…”, а Энтони слушал Чайковского. - Слушайте все! - Энтони громко захлопал в ладоши. Даже подпрыгнул пару раз, чтобы его точно было видно всем в зале. - После вечерней репетиции жду вас в “Сове”. Приглашены все, кто хочет! С меня выпивка! Нет, такими темпами он никогда не накопит на отдельную квартиру. Но ведь ребята так внимательны. Он вообще не ждал никаких поздравлений. А уж тем более, такого дорогого подарка - наверное, скидывались всем кордебалетом. Вот так живешь и не знаешь, сколько у тебя, оказывается, настоящих друзей. В бар завалились галдящей веселой толпой, с хохотом, отряхивая друг друга от хлопьев мокрого снега. Едва все сдвинули столы, расселись и выпили по первой запотевшей кружке пива в ожидании, когда на стол подадут гренки и прочие недорогие закуски, как вдруг сидящего спиной к дверям Энтони начали пихать в бока: - Смотри-ка, кто пришел тебя поздравить. Энтони обернулся и с некоторым смущением увидел Дерека с нарядной подарочной коробкой в руках, прокладывающего себе путь между тесно расставленными столиками. Вот уж кого он не ожидал, и не только потому, что недавно они поссорились. Дерек никогда не оказывался на тех же вечеринках, что и Энтони: это было ему и не по возрасту, и не по статусу. Более того, Дерек вообще старался на людях делать вид, что едва помнит, как Энтони зовут. Однако сейчас он объявился как ни в чем не бывало и положил на колени Энтони свою коробку. - Дорогой Энтони, меня, к сожалению, забыли поставить в известность, когда скидывались на музыкальный ящик… - Прости, Дерек, мы просто не знали... - сказала Антуанетт Сибли. - Ничего страшного, дорогая, я и сам не знал. Но так будет даже лучше. Пусть Энтони получит два подарка, а не один. Энтони тем временем, замерев от восторга, разглядывал пока еще не открытую коробку. Никогда он не видел такой красивой, причудливой упаковки: множество бантиков-бантиков-бантиков в форме райских цветов, целый каскад лент. Внутри было что-то не тяжелое, но занимающее все пространство коробки. - О, Дерек… - вздохнул Энтони, растроганный и самим появлением Дерека, и любовно приготовленным подарком. - Как это красиво… - Открывай скорее, - улыбнулся Дерек. Энтони принялся осторожно, едва дыша, распутывать хрупкие бантики, боясь повредить хотя бы один. Он догадывался, что найдет внутри, но все равно не сдержал искреннего восторженного восклицания, запуская руки в складки алого шелка, вышитого золотом. - Это слишком хорошо для меня, - пробормотал он, вдруг смутившись. - Ничто не может быть слишком хорошо для тебя, - Дерек раскрыл объятия, и Энтони крепко обхватил руками его шею. Вот сейчас они с Дереком, кажется, подошли очень близко к тому, чтобы обнаружить себя, если кто-то из свидетелей задастся вопросом, почему едва знакомые, казалось бы, коллеги вот так… Но Энтони просто не мог удержаться. И вдруг, глядя через плечо Дерека, он увидел, как открылась дверь и пропустила еще одного гостя с подарочной коробкой. У Энтони вырвался панический затравленный стон, который Дерек однако принял за вздох восторга и крепче стиснул его ребра. Но и Дерек недолго оставался в неведении, потому что все, особенно девочки, зашлись от восторга: - Эрик! Смотрите, Эрик! - Боже мой, какой он милый, - воскликнула Моника Мейсон, тоже занятая в “Неаполе”. - Такой добрый ко всем… Даже пришел на день рождения к Энтони, подумать только! - И ее глаза увлажнились слезами обожания. Энтони поспешно вывернулся из объятий Дерека и в смущении замер перед Эриком, разглядывая его ботинки, как всегда, идеально чистые. - Поздравляю, Энтони, - просто сказал Эрик, вручив ему коробку. Он окинул взглядом глазеющих на него танцовщиков, даже не задержавшись на помрачневшем Дереке. - Я помню, как отмечал свое девятнадцатилетие примерно так же. И тоже в Англии, это было почти сразу после войны. Мне подарили туалетное мыло, маленький комочек настоящего сливочного масла и сигареты. Как же я был этому рад! Готов поспорить, для тебя все эти подарки значат меньше. - Ваш подарок значит для меня больше… больше, чем все! - Энтони сглотнул комок в горле. - А ты не хочешь сначала открыть его? - спросил Эрик иронически, но его глаза улыбались по-настоящему, и эта улыбка предназначалась одному Энтони, он это чувствовал. Упаковка подарка Эрика тоже была очень красивой, хотя и совершенно в другом стиле, нежели у Дерека: просто сиреневая шелковая бумага и одна-единственная серебристая ленточка, пересекавшая коробку по диагонали и завязанная лаконичным, почти небрежным узлом. От упаковки шел едва уловимый парфюмерный аромат. Неужели ее надушили? Дрожащими руками Энтони бережно снял ленточку, испытывая острое желание благоговейно прижать ее к губам и засунуть в нагрудный карман рубашки. За спиной он чувствовал взволнованное сопение напиравших зрителей - всем хотелось взглянуть на подарок мистера Бруна. Наконец Энтони поднял крышку коробки и увидел шелковый халат. Он был похож на тот, который висел в ванной у Эрика, но только не зеленого, а темно-синего цвета. О боже. Момент был поистине ужасный. Эрик не сразу понял, что повергло Энтони в такую растерянность, но наконец заметил распакованный подарок Дерека, лежащий на стуле, и самого Дерека, наблюдавшего с каменным лицом, и тогда до него дошло. Его анемично-бледные щеки не то чтобы покраснели, но обрели чуть более теплый тон, чем обычно. - Трудно будет сделать выбор, да, Энтони? - сказал наконец Дерек и, не дожидаясь ответа, уселся за стол подальше от именинника, между Антуанетт и Моникой, галантно приобняв обеих девушек за плечи. - Итак, дамы, где здесь наливают? - Кажется, я поставил тебя в неловкое положение, - тихо сказал Эрик Энтони, глядя на распотрошенные подарочные упаковки. - Какой я идиот, у меня нет слов. Пожалуй, это действительно был немного… м-м-м… интимный подарок, и не следовало дарить его кому-то… постороннему. О чем я только думал? - О нет! - горячим шепотом запротестовал Энтони. - Я правда безумно рад и тронут, что вы пришли, что вы запомнили и угадали мое желание, вот так, просто из пары оброненных слов. Это так… так ценно для меня! - и он заморгал полными слез глазами не хуже Моники. - Но, кажется, твой друг истолковал случившееся превратно. - Он… Это… Ничего страшного, - Энтони глянул прямо в глаза Эрику. Ну пусть он поймет! Куда уж откровенней демонстрировать, в чью пользу давно сделан выбор. - Хочешь, я поговорю с ним, извинюсь и все объясню? - Не надо. - За их перешептываниями с жадным интересом следили все танцовщики. Завтра в театре будет что обсудить. Но Энтони делал вид, что ничего не замечает. - Это я виноват, что так вышло… - Я правда не знал, что вы с Дереком вместе. - Мы не то чтобы прямо-таки вместе, - отозвался Энтони с досадой. Теперь Эрик, слишком порядочный, чтобы отбивать чужих мальчиков, будет думать, что он не свободен. Неужели весь прогресс по сближению, достигнутый за последние недели, насмарку? - Просто… иногда… Ничего серьезного, если вы об этом. - “Не как у тебя с сумасшедшим Рудольфом”. - Ну хорошо, - Эрик глубоко вздохнул. - Если ты уверен, что мое вмешательство не требуется, то мне сейчас лучше уйти. Энтони приуныл. Ну вот. Однако надежды на то, что Эрик захочет остаться после такого конфуза, не было ни малейшей. Не стоило даже тратить красноречие на уговоры. А ведь так шикарно было бы сидеть рядом с ним за столом и в очаровательной манере принимать поздравления, пожелания, тосты… - Не теряйте берегов, - велел Эрик своей команде из “Неаполя”, уже накидывая пальто с меховым воротником. - Завтра у нас много работы. Похмельным может прийти только Энтони. И, улыбнувшись на прощание унылому имениннику, Эрик направился к дверям под нестройный хор “до завтра”. После его ухода гулянка возобновилась, но у Энтони уже совершенно не было настроения праздновать, и он едва досидел до конца, чтобы расплатиться по счету за пиво. С Дереком за всю вечеринку они не обмолвились и десятком слов в общем разговоре. Тот помалкивал, видимо, не желая привлекать внимание к конфузу с подарками, зато демонстративно флиртовал с вежливо хихикающей в ответ Антуанетт*. Энтони незаметно закатил глаза. Двадцатитрехлетняя Сибли будет его партнершей в “Неаполе”, Дерек специально выбрал именно ее, чтобы строить глазки, или как? Но когда все шумно засобирались по домам, Дерек спокойно предложил Энтони: - Помочь тебе донести подарки? Энтони заколебался, опасаясь подвоха, но Дерек уже поудобнее подхватил и поднял неуклюжую коробку с проигрывателем. Спорить с ним при всех и демонстративно отказываться от его услуг Энтони не хотелось. - Итак, - произнес Дерек, когда они отделились от общей компании, направляющейся к метро, и прошли на автобусную остановку, - ты сделал именно то, от чего я тебя предостерегал. Надеюсь, ты хоть понимаешь, что Эрик не бросит своего Рудольфа ради твоей свеженькой попки. Или он тебе наобещал долго и счастливо? Энтони мог бы объяснить, как все обстоит на самом деле, но Дерек ему не поверил бы, а ему самому было слишком приятно обсуждать гипотетическую ситуацию, в которой Эрик - его любовник. Энтони ведь делал все для этого. - Мы ничего не обсуждали, - отозвался он. - И я ни на что не надеюсь и ничего не жду. Какое тебе дело? - А такое, что, когда он разобьет тебе сердце, мы оба знаем, к кому ты приползешь. И мне совершенно не улыбается утирать тебе сопли. А случится это уже очень скоро. Как только Руди прознает (или он уже знает и тоже тобой пользуется?). - Я не приползу к тебе, Дерек. А если и приползу, посылай меня, не стесняйся. - Боюсь, что я слишком сердоболен для этого. Будь прокляты эти взрослые опытные мерзавцы, заманивающие в свои липкие сети бестолковых, не знающих жизни мальчиков. - Это ты сейчас о себе? - каверзно осведомился Энтони. Дерек поставил коробку с проигрывателем на пятачок сухой земли и крепко взял его за плечи. - Хорошо, я признаю, что я не подарок и не всегда обращался с тобой наилучшим образом. У меня никогда не было постоянных отношений, и я иногда не знаю, как надо себя вести. Но я честен. Я думаю о тебе и забочусь о тебе, как умею. Я не самовлюбленный звездун с кучей заебов и чокнутым любовником. И я не наркоман, который без волшебных пилюлек даже с постели встать не может. Понимаю, твой Эрик всех очаровал, это, наверное, безумная честь, когда такой великий человек обращает на тебя внимание, но поверь, за этим блестящим фасадом скрывается столько дерьма, сколько тебе не снилось. А я, Энтони, не такая уж плохая пара для тебя. Советую над этим задуматься. Хотя, конечно, сейчас у тебя мозги в другом месте, никак не в голове. - Я тебе не верю, - Энтони отступил на шаг и прижал к груди коробки с халатами как щит. - Это мой шанс - и на сцене, и в жизни, и я от него не откажусь. Если тебя что-то не устраивает, мы можем разойтись. Ну вот, он это сказал. Кто бы мог подумать, что он когда-нибудь заявит такое Дереку? - Это твой бог тебе велел послать меня? - устало спросил Дерек. - Не хочет делиться? - Он ничего мне не велел, ему совершенно все равно, - возмутился Энтони. - Это я тоже честен с тобой. - Тогда пусть все остается как есть. Дело, конечно, твое, но не советую ставить на мне крест. Может, я еще пригожусь тебе. Как мы можем наблюдать, в твой день рождения он свалил, едва вручив подарок. А ты ведь наверняка рассчитывал на романтическую ночь, я угадал? - Не угадал, - буркнул Энтони. - То есть, он и в твой день рождения бежит к своему русскому ебарю, и ты даже не удивляешься? Отлично у вас все складывается. - Теперь ты решил поиздеваться, да? - Энтони до этого момента не задумывался о том, что хорошо бы провести вечер своего дня рождения как-то по особенному, но после такого напоминания сразу скис. - Я решил заняться сексуальной благотворительностью и позвать тебя к себе. Будет тебе еще один подарок. Энтони мрачно глядел себе под ноги. Принять приглашение было бы какой-то капитуляцией. - Мы ничего друг от друга не требуем, - напомнил Дерек. - Только свобода и удовольствие. Правда, я действительно ненавижу типов вроде твоего драгоценного Эрика, использующих желторотых малышей. Будем считать, что это личное. Я таких козлов в жизни навидался достаточно. Но обещаю больше не приставать к тебе с нравоучениями. Набивай свои шишки сам. Ну так что, пойдем ко мне? Можешь облачиться в тот, второй халат, я не буду возражать. Энтони все еще рассматривал собственные ботинки и тяжело вздыхал. Вот Руди на месте Дерека даже не стал бы спрашивать его мнения, а уже подталкивал бы в лопатки в нужном направлении. Или просто обронил бы: “Через полчаса у меня”. А Дерек еще удивляется, почему Энтони хочет чего-то другого, нежели вот такая жизнь из взаимно согласованных свиданий в удобное обоим время. Но Руди, наверное, уже был в постели с Эриком, а Энтони выбирать не приходилось. - Ну пойдем, - сказал он уныло. - Прямо как жертва на заклание, - хмыкнул Дерек, но поспешно поднял с земли свою коробку, пока Энтони не передумал и не заявил, что едет к себе домой, и один. Тем временем приближалась премьера “Жизели”. В Лондон прилетела опытная французская прима Иветт Шовире - партнерша Эрика в первый вечер. До сих пор Эрик не станцевал ни одного прогона сам, все время под разными предлогами выставляя вперед Рудольфа (что не особенно нравилось Мадам, которая считала, что, при всем своем опыте, Эрик все же мог бы снизойти хотя бы до одной репетиции перед ними, недостойными), но ради Иветт согласился. Энтони сгорал от нетерпения увидеть Эрика во всем его великолепии. В этом с ним был солидарен даже Рудольф, который и принес благую весть, что Эрик сегодня выйдет. Обещал выйти. Дело в том, что Иветт, уже в костюме и гриме, разогревалась за кулисами, а Эрика все не было видно. - О господи, - воскликнула Мадам, нервно прохаживаясь за сценой, - когда-нибудь прекратятся эти капризы? - Ему нужно настроиться! - тут же встал на защиту отсутствующего Рудольф. - Он очень ответственно готовится к каждому выходу, не смей на него давить! Если собьешь его с настроения… - Вот у тебя никогда нет “настроений”, солнышко, - ответила Мадам. - Ты всегда готов. Почему бы ему не брать с тебя пример? Энтони в своем крестьянском костюме подошел к Аштону и шепнул: - Может, я попробую привести Эрика? - А?.. Да, - Аштон выдержал крохотную паузу, явно вспоминая имя. - Да, Доуэлл, прекрасная мысль. Может, вас он воспримет более мирно, нежели меня или Мадам. Энтони побежал в уборную Эрика, пока Рудольф не опомнился и не взял эту миссию на себя, что было бы нежелательно не только потому, что Энтони хотел оставить Эрика себе. Просто он чувствовал, что Рудольф с его инфернальной энергией и тактом слона в посудной лавке сделает только хуже. Дверь, как он и ожидал, оказалась заперта изнутри. - Эрик? - осторожно позвал Энтони, стараясь говорить ласково и вежливо одновременно. - Это я. Можно войти? По крайней мере, этот ход сработал: щелкнул замок, и Эрик сразу отошел к гримировальному столику. Он был в костюме для первого акта и полностью загримирован. От плотного облака дыма в гримерке у Энтони защипало в глазах (Эрик что, специально не открывает форточку, чтобы тот никотин, который не поступил в легкие, никуда не улетучивался и впитывался через кожу?). А на столике между палетками с гримом вызывающе торчала початая бутылка виски. - Я плохо себя чувствую, - объяснил Эрик, заметив взгляд Энтони, прикованный к бутылке. - Мне нужно как-то заглушить боль. Ты знаешь, про что я говорю. - Ох, нет… - пробормотал Энтони. С Эриком и его недугами он так скоро сам станет медиком. Он даже полистал в библиотеке медицинскую энциклопедию, ничего не понял и только запутался в мешанине незнакомых терминов. - Скоро начнется приступ, да?.. - Тебя прислали узнать, буду ли я танцевать прогон? - Эрик устало опустился на стул, и Энтони сжал его плечи, слегка массируя их. Он надеялся, что не очень заметно, какое удовольствие он получает от этого, едва ли не больше, чем сам Эрик. - Меня никто не присылал, я сам пришел. Но… вас там действительно все ждут. Будет очень неловко. Все будут разочарованы. - Хотя бы ты, - Эрик повысил голос, - мог не жужжать о том, как я всех разочарую! - Нет! - всполошился Энтони. - Я не это имел в виду! Не.. не сердитесь, - и он нежно и успокаивающе сжал плечи Эрика. Ох, как приятно было бы сделать это, лежа в кровати... - Может, вам выпить таблетку? - Все-то ты знаешь. - Но серьезно, если вам плохо, то таблетки помогут скорее, чем виски. - От таблеток, - раздраженно объяснил Эрик, - у меня нарушается координация. Я даже по лестнице не могу спуститься без риска загреметь, не то что танцевать. - Но если вы все равно не собираетесь сегодня танцевать… - Кто тебе сказал, что не собираюсь? - Эрик стряхнул с плеч его руки и вдруг с усилием, но решительно встал. Энтони видел на его виске крохотные капельки пота. Неужели ему и правда так плохо сейчас? Энтони уже и сам не знал, что делать. Может, наоборот, надо отговорить? Повод серьезный. Если он свалится на сцене, это будет кошмар. Но, с другой стороны, постоянные отмены репетиций… какая-то из этих капель переполнит чашу терпения Мадам. - Ты корни тут пустил, что ли? - окликнул его Эрик, который уже открыл дверь и стоял на пороге. - Идем. Захвати мое полотенце, пожалуйста. Энтони вручил ему полотенце и сразу же отстал. Ему не хотелось, чтобы другие (особенно Рудольф) видели, что это он привел Эрика. Как ни приятно было бы похвастаться их близостью, пока рано. Это вызовет новый скандал, а то и швыряние стульев, и больше ничего. Но Аштон поймал взгляд Энтони и кивнул ему с тайной благодарностью. На прогоне Эрик был великолепен. Даже его очевидная (по крайней мере, для Энтони) слабость играла ему на руку и выглядела аристократической томностью. У Эрика получался хрупкий, изысканный, почти декадентский образ. Альбрехт-Рудольф по сравнению с ним сразу стал выглядеть просто позером и беспечным оболтусом. Вот уж поистине битник и принц. Иногда Энтони ловил себя на том, что, засмотревшись на Эрика, едва не забывал танцевать сам. Когда закончился первый акт, Эрик сразу угодил в объятия Рудольфа, ждавшего его за сценой. Энтони спрятался за декорацией, делая вид, будто отдыхает, подпирая стену, а сам весь обратился в слух. - Эрик, Эрик, - захлебывался сияющий Рудольф, которому явно не хватало рук. чтобы одновременно облапить Эрика за плечи, спину, затылок и прямо ладонью стереть с его лица потек поплывшего грима. - Ты великолепен! Ты самый лучший! - Кажется, у меня колет подмышкой немного морщит, - Эрик вытянул руку, стараясь разглядеть рукав по всей длине. - Как мне понравились твои жете, когда ты за ней гонялся! Как бабочка порхал, как будто тебя ветром носило... - Уйди, пожалуйста. Люди смотрят, - тяжело вздохнул Эрик, глядя вглубь кулис поверх плеча Рудольфа. - Плевать на них, пусть смотрят, - Рудольф промокал его шею полотенцем. - Как тебе эти туфли, удобно в них? Я разносил немного вторую пару, переобуйся. - Что? - Эрик наконец посмотрел на мучителя. - Мне не нужны другие туфли, Рудик, отстань. Я хочу в гримерку. - Ну пойдем… - Я пойду один, - повысил голос Эрик. - Не раздражай меня. В этот момент к ним с опаской приблизился костюмер и стал спрашивать что-то про застежку, удобно ли? - Колет морщит подмышкой, переделайте, - велел Рудольф, прежде чем Эрик успел открыть рот, и вдруг непринужденно расстегнул помянутый колет, стащил с Эрика и бросил костюмеру. - Рудик!.. - ахнул Эрик, неожиданно оставшийся в одном трико, и набросил полотенце на обнаженные плечи. - Да что такого? Во втором акте у тебя все равно другой костюм. - И все-таки, давай ты не будешь раздевать меня при всех? Рудольф непонимающе пожал плечами: “Ну вот, опять капризы”, и потянул Эрика за руку в сторону гримерок: - Ладно, пойдем. Ты отдохнешь, а я поправлю тебе грим. - Костюм для второго акта… - начал костюмер. - Сгинь! - рявкнул Рудольф. - Мистер Брун устал. - Простите, - пробормотал Эрик, обращаясь то ли к костюмеру, то ли ко всем свидетелям сразу. Он и правда устал, у него даже голос был едва слышный и прерывающийся, и сил на то, чтобы отделаться от Рудольфа, у него явно не было, чем тот и пользовался. Энтони тяжело покачал головой, глядя им вслед. Как так можно - любить Эрика и совершенно не чувствовать его, не понимать, что все эти заботы только утомляют его еще сильнее? Интересно, Рудольф хоть в гримерке даст Эрику спокойно полежать десять минут? Скорее всего, нет… Во втором акте Энтони не был занят и мог наслаждаться из зрительного зала. Он пристально следил за лицом Эрика, стараясь угадать, как тот себя чувствует. Эрик в темно-фиолетовом колете с серебряным шитьем сам казался призраком. Вилисы, право, выглядели более земными и полнокровными существами, чем он. Но как совершенен он был, как изящны были его стопы и тонкие руки с длинными бледными пальцами. В нем танцевало все, даже лилии выпали из его рук и рассыпались на могиле Жизели в такт музыке, даже длинный плащ, когда Эрик сбросил его с плеч, потянулся за ним, продлевая движение… Но вдруг Эрик вышел из роли, остановился и жестом остановил оркестр. - Нет, так просто невозможно, - воскликнул он. - Режиссер! Где ведущий режиссер? Пожалуйста, проследите, чтобы на спектакле в этой кулисе никого не было. Энтони понял, кого он имеет в виду: за кулисами толпились артисты и работники театра, которым не хватило места в зале. Им всегда разрешали смотреть из-за сцены репетиции и спектакли, и сам Энтони сто раз так делал. - Что еще вас не устраивает, мистер Брун? - саркастически поинтересовалась Мадам, пройдя по проходу партера и остановившись у рампы. - Другие кулисы тоже очистить? Зрители в зале, случайно, не помешают? Эрик страдальчески зажмурился, сжал пальцами виски. - Зрителей в зале я даже не увижу со сцены. Чего не скажешь о тех, кто торчит в этой кулисе. Могила в двух шагах, я подхожу к ней, и мне надо настроиться и провести эту важную сцену, а на меня в это время глазеют почти в упор прямо из-за этого проклятого креста! Я чуть не задеваю рукавом всех этих зевак! Невозможно ничего сыграть, когда они тут стоят! На сцену деловито вышел Рудольф. - Все в порядке, в кулисе больше никого не будет. Я прослежу за этим. “Нет, - чуть было не закричал Энтони, подпрыгнув в кресле, - ничего не в порядке, разве ты сам не видишь? Разуй глаза!” Эрик при появлении Рудольфа даже на секунду втянул голову в плечи. Он сразу стал еще слабее, еще несчастнее, как будто весь выцвел. “Уйди, - мысленно заклинал Рудольфа Энтони. - Исчезни. Ты его мучаешь, как ты не понимаешь?” Наконец Рудольф как будто внял этому безмолвному призыву и исчез за кулисами, но Эрик еще долго не мог прийти в себя. Он все-таки сбился с настроения, раздраженно расхаживал по сцене и наконец жестом потребовал свои сигареты. - Мистер Брун, не на сцене, - снова вмешалась Мадам. - Мы и так ради ваших привычек переступили через все правила пожарной безопасности. Но спалить занавес и декорации я вам не позволю. Энтони схватился за голову одновременно с Эриком, но на него никто не смотрел, и копирующего жеста не заметил. Бедный Эрик, почему к нему лезут со всех сторон? Энтони тоже не смог бы работать в такой обстановке, когда отовсюду в тебя летят шпильки. Промучившись еще какое-то время, Эрик наконец дал знак, что готов продолжать. Постепенно он вошел в колею и начал танцевать со своей обычной ледяной безупречностью. Энтони до боли тянул шею поверх голов других зрителей и старался все запомнить. Как, как он это делает? - Высочайший класс, тут не поспоришь, - прошептала Антуанетт, сидевшая рядом с Энтони. - Но тебе не кажется, что по сравнению с Руди все это немного вымученно и… безжизненно, что ли? Не так цепляет. - Тебе больше нравится Руди? - изумился Энтони. Тут пригодилась оброненная самим Эриком фраза. - Он очень хорош в бравурных партиях, но принцев Эрик танцует в сотни раз лучше. - А считаю, что он скучноват, - упрямо заявила Антуанетт. - Все делает правильно, как по линеечке, а Руди - это фейерверк. Помнишь, что было на гала в ноябре? Никогда не слышала, чтобы зрители в зале так орали. Вот бы мне с ним станцевать. Это, наверное, как на комете полетать или что-то в таком духе. - Что? - Энтони невежливо прыснул. - Не мелочись, давай уж сразу замуж. - На себя посмотри, - огрызнулась Антуанетт, - смотришь Эрику в рот, выслуживаешься. Он тебе пообещал еще ролей? - Он мне ничего не обещал. Достаточно того, что он уже сделал для меня. Да и ты тоже могла бы быть ему благодарной. - Я очень ему благодарна. Эрик - ангел. Но уж прости, я говорю то, что думаю: по сравнению с Руди он смотрится как-то невыразительно, старомодно, чего-то ему не хватает, что ли. Хоть бы эти разговоры не дошли до Эрика. Энтони напряг память - подобные сравнения давно уже делались в раздевалках и в столовых. Все отдавали должное мастерству Эрика, однако потом непременно прибавляли: но Руди, о, Руди… В короткий период между прогоном и премьерой с Эриком творилось что-то странное. Он отменил все репетиции “Неаполя” и в театре почти не появлялся, только приходил на класс утром, похожий на тень, но на классе у Энтони не было возможности поговорить с ним, а после Эрик исчезал как привидение. Возможно, проходя сквозь стены, как и полагается привидению. Энтони попытался поговорить с Рудольфом, когда тот затащил его к себе. Точнее, когда тот встретился с ним взглядом на классе и едва заметно мотнул головой в сторону двери. Энтони уже знал, что это приглашение сразу после прокрасться в гримерку премьера. - Что происходит с Эриком? - Все в порядке. Тебе-то что за печаль? - Рудольф подтолкнул его к кушетке, на ходу стягивая лямки трико. Но Энтони вывернулся из его рук: разговор был серьезный. - Я просто беспокоюсь, сможет ли он танцевать. - Все он может. Ты разве сам не видел на прогоне? - Я видел, что он танцует на пределе сил. - Так и надо. Нет смысла танцевать иначе, чем на пределе сил. Это вы в кордебалете не напрягаетесь, вам не понять. Короче, Антошка… - Погоди! - Энтони уперся ладонью в грудь поступившего совсем близко Рудольфа. - Разве ты не видишь, что ему было плохо? Он едва не падал, когда спустился со сцены. Рудольф закатил глаза, но снизошел до объяснений: - Это обычное дело для Эрика. Помню, когда я сам первый раз увидел, как он лезет на стенку перед спектаклем, то тоже испугался. Потом привык. У всех есть свои дурные привычки. Он пострадает немного, а потом все сделает как надо. - Ты… позаботишься о нем? - спросил Энтони, не зная, как пробиться сквозь этот твердокаменный панцирь из эгоизма и наплевательства. - Пожалуйста, будь к нему добрее и внимательнее, если ты его правда любишь. - Так, ты опять учишь меня жить? Я тебя, конечно, уже почти полгода трахаю, но ты еще не член семьи. Так что давай, либо заткнись и снимай это дурацкое трико и займемся делом, либо исчезни отсюда. Наконец настал день премьеры. Эрик приехал в театр, буквально поддерживаемый Рудольфом под локоток. Рудольф всем своим видом выражал безграничное терпение, как снисходительный супруг истерички. Но надо отдать ему должное, он действительно старался позаботиться: приносил чай, сбегал за сигаретами, когда у Эрика они закончились, а когда Эрик его выставил, послушно ушел из уборной. Энтони, на ходу облачаясь в собственный крестьянский костюм, старался крутиться поблизости. Он сам не знал, что смог бы сделать, случись непоправимое. Даже подойти к Эрику и шепнуть: “Все будет хорошо, я в вас верю”, - было нельзя. Рудольф, то и дело натыкаясь на Энтони, принял его мельтешение на свой счет. И, улучив момент, буркнул: «Ты нимфоманка какая-то. Трахну я тебя, но не сейчас же. Отвали». Эрик даже начал одеваться и гримироваться, но почему-то не закончил, полуодетым пошел за кулисы и стал разогреваться. Выполнил несколько батманов и вдруг остановился и подозвал Рудольфа. - Сегодня танцуешь ты. - Нет, ты, - невозмутимо ответил Рудольф, размешивая ложечкой сахар в кружке горячего чая. - Вот, выпей пару глотков. Мне это всегда помогало. - Не спорь со мной, - Эрик сел на пол прямо у стены и стряхнул с плеч расстегнутый колет. - Пожалуйста, иди к Мадам и объясни ей все сам. Я не могу сейчас разговаривать с этой стервой. - Любовь моя, - Рудольф вздохнул устало, но настороженно, - давай отложим твою истерику до окончания спектакля? Тогда можешь ездить на мне сколько хочешь. Я… я дома сделаю тебе ванну. Возможно, Рудольфу удалось бы в самом деле выпихать Эрика на сцену, если бы не появился некстати Аштон. - Что происходит, мои дорогие? - спросил он, увидев Эрика в странной позе на полу. - Все в порядке, - поспешно ответил Рудольф, но Эрик возвысил голос: - Нет, Фредди, не все в порядке. Я не очень хорошо себя чувствую. Рудик меня заменит на спектакле. Поднялся переполох. - Сегодняшние программки уже отпечатаны. И они вот-вот поступят в продажу! - громко стонал администратор, бегая от дверей кабинета Мадам к гримеркам и обратно. - Переделать не-воз-мож-но! Мистер Брун!!! - За полчаса до спектакля, - твердила Мадам, цокая каблуками по коридорам. - Премьерного спектакля. С рекламой. Со зрителями, купившими билеты “на Эрика Бруна”. Позовите, наконец, дежурного врача, дайте ему, я не знаю, какую-нибудь таблетку!!! Иветт Шовире отказалась танцевать с Рудольфом. “Я его совсем не знаю”, - отрезала прима. Из-за занавеса тем временем уже слышались голоса и шаги публики, рассаживающейся в зале. Марго Фонтейн появилась из ниоткуда и взяла Рудольфа за руку. - Пойдем, дорогой, нам надо переодеться и загримироваться. Времени мало. Энтони готов был начать биться головой об стену. Но что он мог сделать там, где были бессильны Мадам и Аштон? Даже Рудольф в конце концов позволил Марго увести себя, на прощание сказав Эрику: - Хорошо, я надену костюм, но только чтобы всех успокоить. Эрик, блядь, заканчивай этот домашний спектакль, ладно? У тебя скоро начнется настоящий. Танцевать все равно будешь ты. Эрик ушел в гримерку и запер дверь. Энтони хотел поскрестись к нему, но попался на глаза Мадам, которая грозно спросила у Аштона: - А этот что здесь делает? У нас уже и кордебалет бастует? - Это у нас любимчик Эрика, так что все может быть. Пробирается к патрону, - раздраженно бросил Аштон. - Доуэлл! Марш за кулисы, пока не отправились подметать улицы! Если уж вашему кумиру нашли замену, вам тем более найдут. Энтони с тяжелым сердцем потащился за кулисы, где остальные крестьяне уже разбирали бутафорские корзины с деревянным виноградом, снимали толстые шерстяные кофты и штаны и по очереди вставали в ящик с толченым мелом, чтобы подошвы не скользили. Энтони пристроился к станку. Маленький крестьянский танец - это не причина выходить на сцену не разогретым. Вдруг появились Рудольф и Марго, в костюмах и загримированные. - Отойди, - скомандовал Рудольф, оттесняя Энтони от станка, чтобы освободить место для себя и Марго. - Ты-то тут чего корячишься? Из-за занавеса послышался голос администратора, объявлявшего на весь зал, что в составе исполнителей произошли непредвиденные замены. Публика сначала ответила недовольным гулом, но имена Рудольфа и Марго вызвали шквал аплодисментов. Энтони принялся грызть нижнюю губу. Безумно хотелось побежать к Эрику, проверить как он там, но уже звучала увертюра, и вот занавес раздвигается, и крестьяне начинают заниматься своими дневными трудами, передавать друг другу по цепочке корзины. Мимо Энтони элегантно продефилировал с плюшевой тушкой зайца направляющийся к домику Жизели Дерек-Илларион и быстро бросил на него взгляд. Когда они все разошлись, на опустевшую сцену выпорхнул Рудольф в сопровождении оруженосца. Довольный, сияющий, предвкушающий. Беспечный мальчик, затеявший шалость. Как ему аплодировали! Декорации задрожали. За кулисами толпились и тянули шеи, кажется, все не занятые в спектакле работники театра. Надо же, оказывается, многие сегодня специально не ушли домой в обычные часы, а остались “на посмотреть”. Энтони смотреть не хотел. Это было бы… предательство какое-то. Он протиснулся сквозь толпу в кулисах и… чуть не врезался в Эрика. Тот уже был в обычной своей одежде, темных шерстяных брюках и водолазке. И тоже следил за Рудольфом, скрестив руки на груди. Он был так поглощен этим, что даже не заметил или не узнал Энтони. Энтони растерянно замер перед ним. Что-то тут было не так, что-то происходило у него на глазах - странное, мутное, жестокое. Но Эрик больше не выглядел больным, хотя меньше получаса назад был бледен как смерть, дрожал и покрывался холодным потом. А теперь он снова был только сосредоточенным учителем, следящим за учеником. Он выглядел, странно сказать, почти довольным. Что за черт? - Эрик, - тихо сказал Энтони, - почему?.. Эрик вздрогнул, вырванный из сосредоточенности, и взглянул на него с холодным недоумением, но Энтони ждал ответа, и пришлось его дать: - Потому что так будет лучше для всех. - Что за похоронный тон, - осмелился высказаться Энтони. Он был сердит на Эрика за его непонятное поведение и собственные измочаленные нервы. - Зачем вы себя будто специально подставляете? Жертвуете собой ради него? Он… этого не стоит. - Ты дурачок. Я сегодня не в форме. Зачем мне вымучивать что-то из себя? Пусть Рудик танцует, если он хочет и может. Посмотри, - Эрик взял Энтони за плечи, развернул спиной к себе и лицом к сцене. И сам приподнялся на цыпочки, чтобы смотреть поверх голов. - Правда, он хорош сегодня? Не зря я столько с ним бился. Я, правда, по-прежнему не уверен насчет партнерши. Ему бы кого-нибудь посвежее, чтобы не было такого контраста. Это немного комично, когда Жизель годится Альбрехту в матери. Хотя я сам в 55-м году был лишь немного старше Рудика, а Алисии было сорок пять... Энтони чувствовал себя обманутым. Еще больше злило, что от объяснений Эрика понятнее не становилось. И он уже уводил разговор в сторону, не собираясь что-то разжевывать приставучему мальчишке. А Энтони так за него переживал, что чуть и правда не забастовал, рискуя навлечь гнев Аштона и Мадам, и все это чтобы побыть с ним в гримерке, утешить и поддержать. - Я хотел увидеть вас, - выдохнул он, шмыгнув носом. - Стоять с вами на одной сцене… - Еще постоишь. Это всего один спектакль. - Я вам не верю! - И Энтони резко повел плечами, сбрасывая ладони Эрика. А ведь еще недавно он бы душу продал, чтобы вечно длились эти прикосновения, когда большой палец чуть заметно задевает шею за ухом, и, напрягая воображение, это можно принять за ласку. - Пошли вы! Эрик даже растерялся. Светлые, идеально очерченные брови взлетели вверх, но руки он убрал, примирительно выставив ладони перед собой. Энтони убежал в коридор за сценой и до своего следующего выхода отсиживался между переносными вешалками с белыми нарядами вилис. Он был так расстроен и зол и так хотел выбросить из головы и Эрика, и Рудольфа хотя бы на один вечер, что после спектакля не остался на прием с шампанским и Дереку не дал остаться - сказал, что хочет пойти к нему прямо сейчас. - Что, поссорился со своим драгоценным Эриком? Я видел, как ты от него отскочил как ошпаренный, - усмехнулся Дерек. - Я же говорил. Ну ладно, ладно, пойдем. - Рядовой Доуэлл! Подъем! Энтони выглянул из одеяльного кокона, сонно щурясь, и увидел перед собой, не считая неотразимо улыбающегося, уже умытого и гладко выбритого Дерека, поднос с чашкой чая, плошкой овсянки и вазочкой печенья. Он широко зевнул и уселся на постели, подсунув подушку под спину. - Спасибо. А что такое?.. - Ты о чем? - не понял Дерек, усевшись на край кровати. Он нащупал под одеялом ступни Энтони и небрежно водрузил их к себе на колени, хотя Энтони зашипел, чуть не опрокинув себе на грудь поднос. - Ну, завтрак в постель. В честь чего такая забота? - Просто я не мог тебя добудиться все утро, проголодался и успел приготовить кое-что, пока ты дрых. Кстати, с чем маленький Энтони предпочитает овсянку - с вареньем, с маслом или, как подобает настоящему мужчине, без ничего? - Со сливками и консервированными фруктами, - капризно ответил Энтони, глотнув чая, пахнущего бергамотом. - Да ты охренел. Нет у меня ни сливок, ни тем более фруктов. Это тебя мамочка приучила? - Ты спросил, я ответил, - чопорно отозвался Энтони, поудобнее откидываясь на подушку. Задница слегка ныла. - Хорошо, сегодня купим тебе фруктовых консервов… А как они называются? - Да ладно, - смилостивился Энтони, - я у тебя ночую раз в пару месяцев, можешь не забивать буфет. - Там видно будет. А пока ешь, что дают. Я тут, в общем, немного провозился, и овсянка уже остывает. Овсянка в самом деле была почти холодная, да вдобавок страдала теми же недостатками, какие сообщал ей сам Энтони в тех редких случаях, когда брался готовить ее собственноручно: была одновременно переваренной и недоваренной, отдельные комки полусырых зёрен плавали в похожей на слизь жиже. Энтони скептически поковырял ложечкой у другого края плошки, но там дела обстояли не лучше. Все же он принялся за еду - во-первых, потому что был голоден после бурной ночи, во-вторых, Дерек наверняка впервые в жизни приготовил завтрак для кого-то, кроме самого себя, и следовало поощрить его на этом пути. - Очень вкусно, - дипломатично похвалил Энтони, глотая комья овсянки. Право же, даже тогда, в квартире Эрика и Рудольфа, глотать соленое семя было едва ли не приятнее, чем это месиво. - Ты чертов льстец. - Кстати, Дерек, сколько времени? - Половина девятого. На класс мы успеваем, если ты начнешь шевелиться. - Черт, я хотел еще успеть домой. Мне нечего надеть. - Нравится тебе жить с родителями? - вдруг спросил Дерек, целуя острую коленку Энтони, выставленную из-под одеяла. - Ты же знаешь, что я каждый месяц откладываю деньги на съем квартиры. Или хотя бы комнаты. Нет, все-таки квартиры. Но то одно, то другое… В кордебалете не очень-то разгуляешься. Хотя, если мне заплатят за “Неаполь” как солисту, я наберу сумму за пару месяцев. - Ты мог бы жить здесь, - заметил Дерек легким тоном. - Бесплатно, разумеется. Или, скажем, будешь платить за воду, потому что любитель израсходовать весь бак за вечер - это у нас ты. Энтони от неожиданности поперхнулся овсянкой. - То есть, как это - жить здесь? - глупо спросил он. - Ну, видишь ли, малыш, - Дерек с комически серьезным видом пустился в объяснения. Коленку Энтони он так и не выпустил, пробираясь ладонью все выше по бедру, - взрослые, бывает, живут в одной квартире, особенно если их связывают романтические отношения. - Но тогда все догадаются о нас. - Не этого ли ты хотел? - А ты сказал, что это глупость. - Я и сейчас думаю так. Но давай сделаем эту глупость, если она тебя порадует. Если мы не начнем слишком уж афишироваться, то всем пофиг. В конце концов, эта сумасшедшая парочка подготовила почву. Я понаблюдал за нашими - никто не падает в обморок и не возмущается нарушениями устоев, даже старая гвардия. А твоим родителям скажем, что вдвоем снимать квартиру дешевле. И что тебе так намного ближе добираться до театра. Энтони почти не слушал эти рассуждения, лихорадочно соображая, что ответить. Вернее, как бы деликатно отказать, потому что с недавних пор перспектива совместной жизни с Дереком совершенно перестала его привлекать. - Но, Дерек… - пробормотал он наконец. - Ты очень милый, но я не могу. - Великий Эрик Брун будет недоволен? - осведомился Дерек и убрал ладонь с его бедра. - Да при чем тут он? Просто я пока не готов. Я… м-м-м… слишком молод для семейной жизни. - Кто говорит о семейной жизни? - возмутился Дерек. - Между нами все останется по-прежнему. Ты ничего мне не должен, как и я тебе. Просто тебе не придется тратиться на отдельное жилье. - Это ты сейчас так говоришь, а сам не успеешь оглянуться, как мы начнем варить друг другу овсянку по утрам, ссориться из-за невынесенного мусора и все такое. Это скучно, Дерек. Я тебя не за это люблю. Может быть, пройдет время, и я стану серьезнее, и тогда… - Энтони неопределенно взмахнул ложкой. Дерек пристально вгляделся в его лицо. - Дело точно не в этом болезном любителе валиума? - Я же сказал, что нет! - Энтони отставил опустевший поднос и резко натянул на себя одеяло. - И у него есть Рудольф. - Так-так, значит ты все-таки до сих пор метишь на место Рудольфа. Крошка, да он тебе шею свернет, если узнает. Одним только стулом по голове не отделаешься. - С Рудольфом у меня все под контролем, - Энтони не смог удержаться и расплылся в самодовольной ухмылке. Хотя подходить к опасному краю таких откровенностей не стоило даже с Дереком. - О господи. Только не говори, что они тебя по-братски делят. А то мне придется с ними побеседовать. Всему есть предел. Дерек настолько явно забеспокоился, что Энтони был тронут. - Нет, - он взял Дерека за руку, - ничего такого нет. Не сходи с ума, пожалуйста. Дерек, мне правда очень приятно, что ты предложил мне жить вместе. Не думай, что я отказываюсь из-за кого-то другого. Я не против быть твоим постоянным другом, и пусть все знают, но только без всей этой скучищи вроде овсянки в кровать. Дерек выслушал его с непроницаемым лицом. Непонятно было, поверил или нет. - Ну что ж, - сказал он наконец, - у тебя есть такая возможность. Майкл Бентхолл** был так впечатлен вчерашней “Жизелью”, что устраивает прием в честь Руди и Марго у себя в поместье. Он меня пригласил. Я сказал, что приеду со спутником. - Не слишком ли смело? - растерялся Энтони. - Вот так сразу - на прием вместе… - На приемах у Майкла публика исключительно понимающая, - объяснил Дерек. - Он и сам живет с Хелпманном, ты не знал? Я, конечно, не хочу сказать, что у них дома происходят оргии, нет, там все прилично, и вовсе не все гости такие. Дамы тоже будут. Но с другой стороны, там больше, чем в другом доме, будут снисходительны к маленьким интимностям… Если тебя это успокоит, сам Аштон приглашен со своим дружком. Может быть, нам даже полезно показаться на глаза Аштону в такой ипостаси - капелька “родственного” расположения от такого человека никогда не повредит. А главное, если прием в честь Рудольфа, то, наверное, и он сам будет. С него станется, конечно, всех послать, но если он соизволит прийти, то сколько же представится возможностей перепихнуться. И Эрик, скорее всего, тоже будет. За ночь злость Энтони на него прошла без следа, и теперь он беспокоился, не слишком ли много себе позволил вчера. Но он извинится. Лишь бы Эрик не поставил на нем крест! - Давай поговорим обо всем позже, пора на класс! - заторопился Энтони. Чем раньше он перехватит Эрика и внесет ясность, тем лучше. Улучить минутку, чтобы поговорить с Эриком после класса, не вышло. Эрик всем своим видом выражал мрачную неприступность, не располагающую к беседам. Как это ему удается - не меняя выражения лица, даже не хмуря брови и не поджимая губы, излучать такую ледяную стужу? Не только Энтони, но даже Марго и Иветт, дисциплинированно зашедшая на класс перед полетом обратно во Францию, не пытались с ним заговорить. К тому же, Рудольф ходил за Эриком как пришитый, хотя и помалкивал. После вчерашнего триумфа их с Марго все поздравляли, окружали толпой, заглядывали в рот, просили остаться на фотосессию или дать интервью, но Рудольф только отмахивался от почитателей и угрюмо жался к Эрику. А после класса они так же организованно вместе уехали домой. Энтони так и не понял, было ли это признаком ссоры или, наоборот, сплоченности и близости. Вечером на “Жизели”, в которой Рудольф и Марго вышли второй раз, в зале снова бушевал ураган эмоций и экстатических восторгов. За кулисами Эрика не было. Если он и смотрел из зала, Энтони не смог его разглядеть. После спектакля за сценой собралась толпа, какой Энтони никогда не видел, - светские персоны, парочка кинозвезд, журналисты, но им пришлось довольствоваться общением с одной Марго, потому что Рудольф довольно нелюбезно отделался от всех и сбежал. “Два спектакля подряд, - извинялась перед именитыми гостями Мадам. - Мистер Нуреев устал”. Интересно, посетит ли мистер Нуреев прием в свою честь, если не расположен общаться с поклонниками? У Энтони же на прием были все надежды: нужно было извиниться перед Эриком, потом тот совсем не утвердился во мнении, что Энтони - неблагодарный хам. И он в конце концов сказал Дереку, что согласен быть его спутником. Сама по себе поездка к Майклу Бентхоллу вышла романтической - сначала на поезде до захолустной станции в Оксфордшире, потом на единственном в этих краях такси до усадьбы. Дорога шла через поля и буковые рощи, а день был теплый - один из тех зимних дней, которые дарят надежду, что весна уже наступила. Дерек был в прекрасном настроении. Наверное, вошел в модус баловня судьбы, едущего на элегантный прием в обществе юного спутника, которым можно и похвастаться. - Не куксись, крошка, - легко подзуживал он Энтони, прижимаясь к нему плечом. - Нечего смущаться, напротив! Пусть все смотрят и завидуют, как мне повезло с тобой. Энтони пригладил кудри бриолином, повязал галстук и выглядел в самом деле картинкой. Майкл Бентхолл, встретив его на пороге, восхищенно сказал: “О!..”, а потом сам все очень любезно показал Энтони - и дом, и комнату, в которой им с Дереком предстояло провести ночь (две односпальные кровати у противоположных стен в виде дани приличиям), и большой парк. Видимо, юность и привлекательная внешность компенсировали более чем скромное положение Энтони в обществе. Среди гостей были и Аштон с племянником (с другом, видимо, что-то не заладилось), и Марго с мужем-послом, и нервно-оживленный Сесил Битон, жадно высматривающий кого-то в толпе, и сухие и томные дамы в бриллиантах. Но мистер Бентхолл на время забросил их всех и не отлипал от Энтони, окружая его всяческой заботой. Дереку в конце концов пришлось даже прийти на помощь своему крошке и деликатно избавить его от внимания хозяина. Дом был старинный, многократно перестроенный, со странной и неудобной планировкой, всякими коварными порожками, ступеньками, лесенками. Имелась даже небольшая башенка. Но не все комнаты использовались, некоторые не отапливались и стояли пустые. Энтони ужасно хотелось сбросить узкий пиджак и как в детстве хорошенько облазить весь дом от подвалов до чердаков. И не страшны даже фамильные привидения, которые тут, конечно же, водились. И парк был запущенный, но романтический, особенно под вечер, когда под разросшимися деревьями заклубился туман. Энтони искренне выражал восхищение хозяину дома, отчего мистер Бентхолл (“О, милый Энтони, зови меня просто Майкл”) так и млел и бормотал что-то про персональную экскурсию в самую старую часть дома, построенную еще в XVII веке, которую он обычно никому не показывает, потому что потолочные балки не очень надежны, но ведь такой храбрый юноша, конечно, не побоится... Энтони уже готов был в самом деле согласиться, но именно тут и вмешался Дерек. - А где же главный герой и первопричина сегодняшнего вечера, Майкл? - спросил он, ловко вклинившись между Энтони и умильно льнувшим к нему мистером Бентхоллом. - И где его спутник? О, бедный Эрик. Каково ему, интересно, быть просто спутником? - Пусть привыкает, - философски ответил мистер Бентхолл. - Я боюсь, что отныне так будет всегда. Его время на исходе. Пусть радуется, что благодаря своему удивительному другу может поддерживать внимание к своей персоне. - А я считаю, что Эрик лучший! - воинственно заявил Энтони. - Посмотрим, что будет после его спектакля. - Но что нового мы увидим? - пожал плечами Бентхолл. - Вода мокрая, Земля вращается вокруг Солнца, Эрик Брун прекрасно танцует… Что из этого должно меня удивить, юный Энтони? - А почему вы думаете, что Рудольф лучше? Да, он очень красивый и заметный, он на десять лет младше Эрика, но если это его единственные преимущества? - О, ты тоже считаешь его красивым, - томно улыбнулся Бентхолл, но тут же снова стал серьезен: - Руди - это магия. Уникальное явление. - Так где он, наш уникальный? - снова спросил Дерек. - Вы не ответили. - Сам не знаю, мой дорогой, - сокрушенно ответил Бентхолл. - Сесил уже раз десять за вечер спросил меня о том же. Но Руди твердо изъявил согласие приехать, так что не теряем надежды. Он извинился и наконец-то отправился к другим гостям - надо думать, потому, что окучивать Энтони в присутствии Дерека было не так интересно. - Крошку ни на минуту нельзя оставить одного, немедленно развешивает уши перед очередным старым любителем свежего мяса, - проворчал Дерек, по-хозяйски кладя руку Энтони на плечо. - Почему ты думаешь, - сердито осведомился Энтони, - что я непременно “развешиваю уши”? Я что, не могу этого хотеть? Ну почему все вечно думают, что он - ребенок? Даже не ребенок, а кукла, которой играют другие, а сама она ничего не решает и ни в чем не участвует? - Хотеть жирную ”королеву”, годящуюся тебе в дедушки? - ядовито улыбнулся Дерек. - В таком случае, извини, что помешал. Энтони фыркнул и гордо отвернулся. Но тут же встретился взглядом с Аштоном, который в свою очередь мгновенно заинтересовался картинами на стене выше плеча Энтони. - А сэр Фредерик тоже “королева”? - шепотом поддразнил он Дерека. - Он может дать мне роль получше, чем таскать бутафорские корзины. - Что?.. - насторожился и заозирался Дерек. Энтони снова ухмыльнулся (интересно, получается у него изобразить что-то похожее на двусмысленную ухмылку Рудольфа?) и потянул Дерека к барной стойке. Бентхолл просил своих гостей не стесняться и обслуживать себя самостоятельно. - Налей мне чего-нибудь, что ли, - капризно велел Энтони, слегка растерявшийся при виде коллекции бутылок всех цветов и форм. - Шампанского? - Дерек достал бутылку с розовой шипучкой. - И с кусочком клубники? - Чего-нибудь покрепче! - обиделся Энтони. - Ты еще лимонад мне предложи. - Шартрез подойдет? - Дерек наполнил пузатую рюмку зеленым ликером. - Сладкий и крепкий, тебе понравится. Энтони действительно понравился и сладко-терпкий вкус шартреза, и необычная форма бокала, и ядовитый зеленый цвет. Наверное, как-то так выглядел абсент. Энтони напустил на себя томный вид, изящно облокотился о стойку и пил небольшими глотками, думая о том, как выглядит со стороны. Вот бы Эрик и Рудольф, когда приедут, увидели его этаким Дорианом Греем. - Налей мне еще, - велел он, когда рюмка опустела. Дерек выполнил его просьбу, но недовольно покачал головой. - Долго ты собираешься наливаться? - У тебя есть идеи, чем еще можно заняться? - Энтони грациозно и несколько высокомерно повернул к нему голову. - Ну, я все думаю: те две сиротские койки в нашей комнате, они не прикручены к полу? Главное блюдо, наверное, уже не явится, и вечеринка скоро стухнет. Так что давай, пей скорее, и пойдем исследовать мебель. Энтони опрокинул несколько рюмок шартреза, когда гул голосов и смещение всей массы гостей в сторону входной двери возвестило о том, что главный герой все-таки объявился. Энтони тут же начал проталкиваться вместе с остальными в холл, воспользовавшись тем, что Дерек отлучился поболтать с кем-то из знакомых и ненадолго оставил свое сокровище возле бара без надзора. Вопреки своему обыкновению расхаживать исключительно в странных разношенных шмотках, Рудольф в этот раз выглядел дико, но весьма эффектно - весь в черной коже, даже сапоги до колен сверкали лаком. Эрик следовал за ним в обычном вечернем костюме. Случайно или намеренно, он отстал на несколько шагов, позволив гостям обступить Рудольфа, но сам остался вне этого круга восторженных обожателей. - О, Руди… - Ваша “Жизель”... - ...Незабываемое событие… - ... Такая честь… - Вы, наверное, меня не помните... Рудольф не выглядел ни смущенным, ни польщенным. Скорее, слегка скучающим. Он, не скрываясь, оглянулся на Эрика, но толпа уже разделила их. Сесил Битон протолкался сквозь нее и шумно и мокро расцеловал Рудольфа в обе щеки: - Так принято в России, верно? Две сухопарые дамы, еще пять минут назад бывшие живым воплощением надменности, теперь обнимали друг дружку за талию и нервно хихикали, не сводя глаз с Рудольфа: - О, он невероятен, невероятен! Эрик какое-то время наблюдал за этим цирком с непроницаемым выражением лица. Энтони было и жаль, и стыдно, что эти бараны набросились на Рудольфа, не замечая настоящий бриллиант, и в то же время он не мог не отметить, что обстоятельства складываются в его пользу: именно сейчас самый удобный момент, чтобы подойти к Эрику и провести с ним сколько угодно времени. Именно сейчас любовь и восхищение Энтони окажутся особенно кстати, ведь не может же быть так, чтобы самолюбие Эрика совсем-совсем не страдало от этого. Только бы Дерек не вмешался. Но тут Эрик, так никем и не замеченный кроме Энтони, накинул пальто, вытащил из кармана сигареты, развернулся и неспеша направился к французским дверям, ведущим в сад. Энтони схватил с вешалки куртку и выскользнул следом, нашаривая в кармане зажигалку. Курить он так и не начал, но зажигалку предусмотрительно прихватил как раз на случай этой встречи, и, как оказалось, не зря: не успел Эрик вставить в рот сигарету, как Энтони уже был рядом со своим огоньком. Эрик приподнял бровь, но затем изящно наклонил голову, подставляя кончик сигареты. И Энтони засмотрелся на его идеально вылепленный нос - прямой и ровный, как у античной статуи. - Кого я вижу, - сказал Эрик. - Я хотел извиниться перед вами, - ответил Энтони. - Только для этого я и приехал сюда - чтобы иметь возможность поговорить с вами наедине. Я не должен был тогда, на “Жизели”... Это было ужасно грубо. - Ты был разочарован, - заметил Эрик миролюбиво. - Я могу это понять. Не стоит извинений. Вблизи Энтони видел в нем что-то странное и незнакомое. Глаза Эрика казались больше обычного и какими-то… неподвижными, как глубокие омуты. Он был странно спокойным, умиротворенным и дружелюбным. Расслабленным. Энтони вспомнил шкафчик в ванной и намеки Дерека, что Эрик принимает какие-то препараты. Он не знал, как держать себя с человеком под веществами - как обычно? Или говорить медленно и внятно, как с ребенком? Его размышления нарушил сам Эрик. - Как ты сюда попал? - спросил он. - Я не знал, что ты знаком с Майклом Бентхоллом. - Я и не был знаком, - признался Энтони. - Я... приехал с Дереком. - Ах, вот оно что, - Эрик понимающе улыбнулся. - У вас все наладилось? - Мы скорее просто друзья, чем… что-то большее, - заверил его Энтони. - Просто он меня пригласил, и я согласился, чтобы увидеть вас. - Мне даже неловко. Надеюсь, тебе хоть немного нравится здесь. - Ну… Компания скучновата, если по мне. Но тут красиво. Особенно парк. Жаль, что вы так поздно приехали, и уже темно, а то бы я вам показал… - Энтони вдруг осенило. - Хотя я и сейчас могу показать вам парк, пусть и в темноте. - Веди, - согласился Эрик. - Компания тут и правда так себе, а парки я обожаю. Окрыленный удачей (о боже, они гуляют в романтическом старом парке, как в книгах Джейн Остин!), Энтони поспешил увлечь послушно шагающего за ним Эрика подальше от ярко освещенных окон. Неровен час - кое-кто обнаружит пропажу и кинется на розыски (“с привлечением посольств и полицейских собак”). За исключением своего непривычно благостного настроения, Эрик казался абсолютно вменяемым. Шагая рядом с Энтони - пальто распахнуто, руки в карманах, - он вдруг непринужденно спросил: - Надеюсь, Дерек не будет против, что я вот так умыкнул тебя в темноту? - Я же сказал вам, - отозвался Энтони с некоторым раздражением. - Дерек не имеет значения. - Да уж. Лучше бы ты нашел себе кого-нибудь своего возраста. - А если, - Энтони подпустил в голос кокетства, - мне нравятся мужчины постарше? - Ну и глупо, если так. - Почему глупо? - Потому что на свете нет ничего прекраснее юности. Спать с тридцатилетними начнешь, когда тебе самому будет тридцать. Тогда никто помоложе на тебя и не взглянет, и у тебя не будет выбора. - Но ведь на вас глядят, и еще как, - заметил Энтони, искоса взглянув в лицо Эрика, особенно бледное в темноте. “Ну давай, - подбадривал он сам себя, - скажи это, скажи!” Именно сейчас Эрик был в таком расположении духа, когда мог бы выслушать признание и не рассердиться. Но было все равно страшно, и язык не поворачивался. - Ох, - только и ответил на это Эрик и надолго умолк, глядя себе под ноги. Энтони злился на себя за то, что позволил столь бездарно завершиться такому многообещающему разговору. Они ведь еще никогда не обсуждали так прямо и открыто, кто с кем спит… И в конце концов он отважился на новую попытку: - А мистер Нуреев не станет возражать, что вы ушли со мной? - О, - беспечно рассмеялся Эрик, - я не думаю, что он вообще заметит мое отсутствие. Ему там очень весело, он любит быть в центре внимания. Все эти люди - его. - Мне кажется, - осмелился заметить Энтони, - это даже глупо - такое поклонение. - А вы, юноша, выходит, выше таких глупостей? - с непонятной интонаций отозвался Эрик, и Энтони видел, что в самых уголках губ его подрагивает улыбка. Энтони мгновенно жар бросился в голову. - Я не могу понять, что в нем такого особенного, - ответил он. - Брось. Я уверен, что в глубине души ты тоже умираешь по нему, как и все. - Нет! - пылко запротестовал Энтони, молясь, чтобы Эрик не догадался, насколько близко он подошел к истине. Но Энтони не считал, что лжет. Тяга к Рудольфу была чем-то животным, непреодолимым настолько, что разум тут не имел права голоса. А значит, сердце и душа Энтони были свободны от него. - Он очень харизматичный, это правда. Но это не имеет отношения к подлинному искусству. Вы ведь тоже это видите, правда? Эрик покачал головой. - Я вижу, что Рудик фантастически талантлив. И мало что радует меня так, как его успех. У меня есть больше, чем одна причина, чтобы радоваться за него. Энтони пробормотал что-то невнятное. Ему сейчас хотелось говорить вовсе не о Рудольфе - ни о Рудольфе-талантливом-ученике, ни о Рудольфе-любовнике мистера Бруна. Но Эрик продолжал: - Иногда я спрашиваю себя: чего мне не хватает, чтобы быть полностью счастливым? Ведь у меня есть все. Особенно когда я просыпаюсь утром, а он еще спит и кажется таким милым во сне… И я думаю о том, как мне на самом деле повезло. Я получил потрясающего ученика, о котором можно только мечтать, - преданного, редкостно талантливого. Вместе с тем я нашел человека, который готов терпеть мой не самый ангельский характер и, что еще важнее, смог пробудить во мне живые чувства. Я, знаешь ли, - Эрик понизил голос и товарищески обнял за плечи млеющего Энтони, - до встречи с ним уже зарекся от глупостей под названием “любовь”. Но вот… Почему же я чувствую себя несчастным, использованным и высосанным до дна, как жертва киношного вампира? Энтони больше не мог сдерживаться. И они ушли уже достаточно далеко от дома. - Эрик, - прошептал он, - что я могу сделать для вас? Ответа не последовало, Эрик высматривал что-то в темном небе - среди деревьев промелькнула то ли сова, то ли еще какая-то птица. - Я хотел бы быть таким, как ты, - сказал он наконец. - Таким же непосредственным и умеющим радоваться. Если бы ты мог поделиться со мной своим ребячеством… Энтони в отчаянии огляделся по сторонам. Разговор опять ушел не туда. И тут он увидел на газоне возле дорожки аккуратную гору листьев, наверное, прошлогоднюю. - Очень хорошо! - ответил он и вдруг прыгнул на Эрика и крепко обхватил руками его шею, а ногами - талию. - Энтони! Энтони, ты что творишь?.. - Эрик постарался удержаться на ногах, но Энтони своим весом уронил его в листья и радостно засмеялся. - Вы разве не любили валяться в листьях в детстве? - Энтони надежно оседлал свою жертву и подгреб еще листьев, прикапывая Эрика понадежнее. Он делал вид, что просто балуется, а не умоляет мысленно: “Ну, пойми меня, пожалуйста, пойми!” - Это было… м-м-м… весьма радикальное погружение в детство, - заметил Эрик, тоже смеясь. Листья были холодные и сырые, но пахли восхитительно - до головокружения. Энтони чувствовал - сейчас или никогда. То есть, придется ждать неизвестно сколько дней до нового шанса. А ему так хотелось… Он схватил Эрика за запястья и завел обе его руки себе за спину: “Обними”. И сам распластался на нем, елозя и прижимаясь потеснее. Поцеловать Эрика сразу он пока не осмеливался, пусть лучше сам Эрик это сделает… Но, чтобы тому было удобнее, Энтони ненавязчиво подставил лицо… Вдруг на аллее послышались быстрые шаги и скрип песка под каблуками. - Это Рудик, - сказал Эрик с заметным смущением, когда приподнял голову и вгляделся в темноту. Энтони знал, что им нечего бояться: Рудольф с недавних пор старается с ним не связываться и скандал не устроит. Но Эрик этого не знал и, кажется, чувствовал себя застуканным на месте преступления. - Я думаю, нам надо вести себя как ни в чем не бывало, - решил он наконец. - Мы ведь, собственно, ничего плохого и не делаем. И они остались лежать в куче листьев, не делая ни единой попытки вылезти и замести следы. - Чем вы тут занимаетесь? - осведомился Рудольф напряженно. Видно было, что он спешил - даже не надел плащ и мерз в своем кожаном френче, обхватив себя руками за плечи. - Ничем… - неловко пробормотал Энтони. Ну почему он не мог явиться хоть на несколько минут позже! Они с Эриком уже почти поцеловались! Или любящее сердце подсказало Рудольфу, что нужно срочно бежать на место готовящегося преступления? - Мы впадаем в детство, - Эрик подбросил вверх пригоршню листьев. - Присоединяйся. - Ты напился, что ли? - мрачно спросил Рудольф, стоя над ними в воинственной позе - ноги на ширине плеч, руки в боки. - Ни одного глотка. Детка, это правда весело - валяться в листьях. Давай! - явно желая успокоить подозрения Рудольфа, Эрик вдруг поймал его за ногу и дернул на себя. - Блядь!!! - заорал Рудольф, потеряв равновесие и тяжело обрушившись на них обоих сверху. Энтони несолидно пискнул, когда локоть Рудольфа с размаху заехал ему под ребра. Да Рудольф его сейчас под шумок задушит, как Отелло! Но тот был сосредоточен только на Эрике. Кажется, Рудольфа закоротило от необычности поведения Эрика, и он был по-настоящему растерян. Лежать почти в обнимку втроем было неловко, и Энтони уже раздумывал, как бы уползти, но Рудольф, намеренно или случайно, закинул на него ногу, а Эрик, поддерживая видимость просто шаловливой возни, притянул Рудольфа к себе за шею через плечо Энтони. В паре сантиметров от уха Энтони раздался влажный звук поцелуя. Как обидно! - Эрик, ты сдурел?! - продолжал возмущаться Рудольф, не успокоенный даже поцелуем. - А если бы я сломал себе что-нибудь?! - Тут мягко, как на перине, мы уже убедились в этом. Правда, Энтони? - Эрик был беспечен, как дитя. - Что хочешь говори, а все-таки ты нажрался. Ну-ка, дыхни. Эрик дыхнул, и они с Рудольфом засмеялись уже оба, а дальше произошло что-то, неразличимое в темноте, после чего Эрик сказал укоризненно: - Рудик, с нами ребенок, имей совесть. - Этого ребенка... - буркнул Рудольф. - Выпороть бы его. Но вместо это он просто намотал на кулак отросшие кудряшки Энтони и задумчиво потянул на себя. Этого оказалось достаточно, чтобы Энтони ощутил острое волнение. Лежащему под ними Эрику (ему, наверное, тяжело?..) было не видно этого, и Энтони успел на секунду прижаться лбом к щеке Рудольфа. И, повозившись, чуть заметно раздвинул колени, и сам прижимаясь пахом к Эрику, и давая больше простора для Рудольфа. - Тут холодно и мокро, - пожаловался Рудольф, и Эрик укутал его и заодно Энтони полами своего пальто. Плотно зажатый между ними Энтони блаженствовал и томно вздыхал в ухо Эрику. А ведь они еще ничего не сделали. Его ночные фантазии начинали сбываться. А уж когда Рудольф по-хозяйски похлопал его по заднице, он и вовсе пришел в восторг. Эрик же либо не замечал возни между Энтони и Рудольфом, либо отнесся к ней созерцательно. Было еще несколько почти целомудренных поцелуев, чья-то рука (Энтони так и не понял, кто это был) забралась к нему под рубашку, а Энтони, задыхаясь от упоения, наконец решился едва заметно, очень нежно, коснуться губами уха Эрика. Вся одежда на нем отсырела, но холода он совсем не чувствовал. - Я люблю вас, - прошептал он на пределе слышимости. - По-настоящему. Эрик ничего не ответил. Энтони даже не был уверен, что он услышал. Во всяком случае, в лице он не изменился даже на мгновение. - Детка, - сказал он, обращаясь к Рудольфу, - тебя, наверное, все хватились. - Да пошли они. - Это невежливо - вот так исчезать с приема в твою честь. - А что ты исчез - это вежливо?! - Не думаю, - Эрик вальяжно заложил руки за голову (и как ему удается, даже в куче листьев, под двумя телами, лежать с таким изяществом?), - что я кого-то там интересую. - Ты интересуешь меня, - заявил Рудольф. - И без тебя я никуда не пойду. Я вообще сюда приехал, только потому что ты меня заставил, а так я в гробу видел все это сборище тупиц и лизоблюдов. Представляешь, какая-то старая карга в бриллиантах, как из Эрмитажа, сказала мне: “Вы были очаровательны в “Травиате””. Убить хотелось суку… В душе Энтони затеплилась надежда, что Эрик только что попытался аккуратно отделаться от Рудольфа, чтобы они остались наедине. Но даже если так, то дело не выгорело. - Ну ладно, - вздохнул Эрик, - давайте все вернемся и постараемся вести себя благовоспитанно. Рудольф скатился со спины Энтони (сразу стало так холодно!) и нетерпеливо навис над ними с Эриком. Пришлось и Энтони нехотя сползти в сторону и смотреть, как Рудольф поднимает на ноги Эрика - на удивление заботливо, даже спину ему отряхнул. Сам Энтони, конечно же, помощи от Рудольфа не дождался. Но Эрик с заученной любезностью протянул ему руку. Они вернулись к дому все вместе, довольно мирно. Энтони шел на пару шагов впереди, Эрик из Рудольф - за ним. Оглянувшись через плечо, Энтони увидел, что они, пользуясь темнотой и безлюдьем парка, держатся за руки. И говорили они друг с другом, Энтони в их беседе места уже не было. - Не знаю, что с тобой сегодня творится, - сказал Рудольф, - но ты мне нравишься таким. - Я и сам себе нравлюсь, - признался Эрик. - Давай ты останешься таким навсегда? - Детка… - Эрик тихо засмеялся, мирно и тепло. Энтони было обидно, но он напомнил себе, что Эрик не может держаться иначе, ведь в противном случае Рудольф может что-то заподозрить, а Эрик не выносит шумных объяснений и сцен. Их возвращение не прошло незамеченным - главным образом, благодаря Рудольфу, которого, как и предсказывал Эрик, все обыскались. - Руди, где же вы были? - воскликнул мистер Бентхол, с простертыми руками спеша навстречу. - Да вы окоченели! У Рудольфа после прогулки в одном тонком френче в самом деле зуб на зуб не попадал. Сесил Битон тут же потащил его куда-то, твердя, что надо срочно согреться, и заботливо вытаскивая из его растрепанной прически сухие листья. Такие же листья запутались в волосах у Энтони и Эрика и пристали к их одежде - теперь, при ярком свете, Энтони видел это особенно ясно. У Эрика на скуле вдобавок красовалось пятно грязи. Энтони, надо думать, тоже был хорош. - Отъебись, - довольно громко прошипел Рудольф, обращаясь к Битону и вырываясь из его рук. - Не для тебя мой цветочек цветет! Эрик закатил глаза и хотел опять исчезнуть, теперь уже направляясь в комнаты, но путь ему неожиданно преградил Дерек и тихо сказал что-то короткое, но весьма нелюбезное. Энтони было нетрудно догадаться, о чем может говорить Дерек. Он бросился было локтями прокладывать себе дорогу к ним, но угодил в захват Аштона: - Доуэлл! Тут все с ума посходили из-за пропажи Руди. А вы-то что там делали?.. Вместе с ним… С ними? - Мы гуляли… просто гуляли… и немного увлеклись и заблудились... - пролепетал Энтони, не думая, что говорит, и напряженно прислушиваясь к тому, что происходило между Дереком и Эриком. - Сон в зимнюю ночь, - насмешливо сказал Аштон, похоже, совершенно не поверивший этому оправданию. Он не думал понижать голос. - Я поражен уровнем ваших связей. Увидеть вас в компании Дерека было сюрпризом, но вы оказались еще популярнее. Энтони помотал головой, вырвался из его рук и бросился на выручку к Эрику. Он успел услышать, как Эрик говорит: - ...Я прекрасно понимаю, как это выглядит со стороны, но ничего не было. Впрочем, вы можете думать все, что вам заблагорассудится. - Дерек, отстань от него! - велел Энтони, вклинившись между ними. Дерек мягко его отодвинул. - Малыш, дай поговорить взрослым. - Ты ведешь себя как идиот, - уперся Энтони. - Что за сцены ревности? Ты не имеешь никакого права! Мы же договаривались! - Крошка моя, я в какой-то мере за тебя отвечаю, - повысил голос Дерек, не обращая внимания на то, что к ним уже прислушиваются. - И я не допущу, чтобы залетные звездуны пускали тебя по кругу. Они быстро наиграются, а ты останешься, и тебе с этим жить и ежедневно приходить в театр, где каждый капельдинер будет помнить: “А, это тот Доуэлл, которого в 62-м поваляли Брун и Нуреев, когда им захотелось разнообразия в постели”. Спи с кем хочешь, мне все равно, но не лезь, ради бога, в эту грязь. А если у тебя не хватает мозгов, чтобы проследить за собой, то… Эй! Мы еще не закончили! - обратился он к Эрику, который опять предпринял попытку исчезнуть. - Я не собираюсь это слушать, - холодно отозвался Эрик, отступая, но Дерек поймал его за локоть. - А ну, клешню убрал! - это был, разумеется, Рудольф, явившийся на шум. - И с тобой у меня тоже разговор! - злобно ухмыльнулся Дерек. Если холодный аристократический лоск Эрика еще удерживал его в рамках, то Рудольфа он без всяких церемоний сгреб за ворот кожаного пиджачка. Реакция Рудольфа была мгновенной: Дерек согнулся пополам, получив тычок в живот. Толпа гостей ахнула. У Эрика сделался откровенно страдальческий вид, как будто все происходящее доставляло ему настоящие физические мучения. Энтони читал на его лице как в книге: “Драка на светском приеме. Из-за того, что кто-то с кем-то не поделил мальчика. И я в этом каким-то образом участвую. О боже. А если попадет в газеты?”. Мистер Бентхолл тем временем разнимал Рудольфа и Дерека, умоляя обоих успокоиться, но видно было, что хозяин пребывает наверху блаженства. Его вечеринка запомнится надолго. Энтони тоже попытался повиснуть на Дереке, но его снова удержал Аштон. - Доуэлл, вы тут и так знатную кашу заварили. Лучше исчезните. Энтони возразил бы, но он заметил, как Эрик воспользовался тем, что про него на время забыли, и без всяких дополнительных советов уходит прочь, оставив Рудольфа и Дерека громогласно собачиться и трясти друг друга за грудки. Энтони мгновенно принял решение и побежал за Эриком. Он достаточно тянул время и колебался. Хватит. Все должно решиться прямо сейчас. Они поговорят, и Энтони добьется от Эрика какого-то ответа. Нет, не “какого-то”, а положительного, готовности начать новую жизнь с любящим и верным другом, а не с этой скотиной. Пробираясь через толпу гостей, Энтони упустил Эрика из виду. Но ничего страшного, он еще днем ненавязчиво (как он сам надеялся), с видом праздного олуха, вызнал у Бентхолла, в какой комнате тот поселил Рудольфа и его спутника, и направился туда. Однако в отведенной им комнате Эрика не оказалось. Поколебавшись, Энтони вошел и решил подождать. Может быть, Эрик еще зайдет сюда. Но может зайти и Рудольф и спросить, какого хрена тут делает Энтони. На случай этой или какой-либо непредвиденной встречи он забрался в занавешенный гардинами эркер и затаился. Его расчет блестяще оправдался: он даже не успел заскучать в своей засаде, как вошел Эрик. Не подозревая о том, что за ним наблюдают, он тяжело обрушился в кресло, достал из раскрытого саквояжа на полу бутылку и хорошенько приложился прямо к горлышку. Энтони сглотнул. Тянуть слишком долго нельзя, а то будет неудобно объяснять, чего это он подсматривал. Но Эрик был таким углубленным в себя, что вырвать его из этого состояния своим внезапным появлением тоже было неловко. И вообще, это проникновение без спросу в чужое личное пространство больше не казалось удачной идеей. Энтони представлял себе, как Эрик испугается, вздрогнет, возможно, разозлится, что его рассматривали как экспонат в музее... Даже в таком не очень элегантном положении Эрик выглядел как картинка из журнала. Он развалился в кресле, вытянув ноги, и рассеянно болтал бутылкой, разглядывая содержимое на свету одной маленькой лампы возле кровати. Он казался усталым и раздраженным - потирал лоб, болезненно жмурился. Энтони все больше и больше опасался, что ему будут совсем не рады, даже если бы он просто постучался сейчас в дверь. Он бы с удовольствием незаметно испарился из эрекера, пока его тут не застукали, но ни малейшей возможности для этого не было. Энтони почувствовал себя еще более неприятно, когда в коридоре за дверью раздались быстрые шаги. Эрик вдруг перестал болтать бутылкой, чуть подался вперед, но потом с утомленным вздохом откинулся обратно в кресло и прикрыл глаза. В комнату влетел Рудольф. - Эрик! Ты чего опять спрятался?! - Надоел этот цирк, - прошелестел Эрик, не открывая глаз и не меняя усталой позы, - который, видимо, доставил столько удовольствия тебе. - Мне?! - Рудольф был глубоко возмущен. - А кому же? Ты с такой радостью ввязался в драку. Как грузчик в портовом кабаке. - Я, между прочим, за тебя заступился, - обиделся Рудольф. - Ты не заметил, что этот мудозвон начал руки распускать? - Ты настоящий рыцарь, - отозвался Эрик ядовито. - Кто бы еще отстоял мою честь? - Я никому не позволю к тебе лезть! - продолжал возмущаться Рудольф. - И раз ты это молча глотаешь, то приходится мне. А то тебя уважать не будут! Эрик только засмеялся, развалившись в кресле. - И вообще, - обиженно добавил Рудольф, - это из-за тебя все началось. Ты зачем потащил в кусты мальчишку? Энтони испуганно сжался в эркере, заслышав в голосе Рудольфа подозрительные нотки. - Господи, детка, - спокойно ответил Эрик, - я его не таскал в кусты, мы просто гуляли. Или ты тоже меня подозреваешь, как и его… любовник? Рудольф опустился на низкий пуфик рядом с его креслом. - Мне все равно, чем ты там занимался - гулял или еще что. Я-то тебе всегда верил, не то что ты мне. - Рудик, я не хочу сейчас говорить о твоем поведении и поднимать вопросы доверия. Ты так спокоен, потому что я ни разу не дал тебе повода усомниться в моей верности. А вот ты… - Я не спокоен! Я все время боюсь, но не того, что ты станешь мне изменять. Мне иногда кажется, что ты не любишь меня так, как раньше, - Рудольф смотрел на Эрика снизу вверх. - Почему ты ведешь себя так странно, Эрик? Я тебя не узнаю. Лучше бы ты в самом деле трахал Антошку, его Дерека, да хоть весь свой состав “Неаполя”, но только бы я мог быть уверен, что ты меня любишь и никогда не бросишь. - Ну так можешь быть уверен: мне от тебя никуда не деться. - Но ты бы этого хотел? - Рудольф вцепился в его колени. - Эрик! Не говори так! Мне от одной мысли об этом делается жутко до усрачки. - Я говорю, что не могу тебя оставить. Не могу, даже если хочу. Это ли не доказательство моей любви? - Все-таки хочешь меня бросить?! - кажется, Рудольф услышал только эти слова. - Но почему? Я же лучший! Я так сильно тебя люблю! - Прекрати мелодраму. - Скажи, что любишь меня! Скажи немедленно! - Я уже сказал именно это, но ты, по своему обыкновению, не услышал. Ты никогда меня не слышишь. Я так устаю от этого, детка... Рудольф горестно и жалобно всхлипнул. Затем послышалась какая-то возня и протестующее восклицание Эрика. Энтони был так захвачен происходящим, что осмелился на полдюйма раздвинуть гардины и приник к образовавшейся щели. И зачарованно замер, глядя, как Рудольф забирается на колени к Эрику и по-хозяйски развязывает на нем галстук, хотя Эрик отталкивает его руки и пытается стряхнуть его с себя. - Рудик, прекрати! Не сейчас! Рудик, тебе нужно вернуться к остальным гостям! - Переживут. А пока скажи, что любишь меня, и я от тебя отстану. Хотя… в общем, к черту гостей, - и Рудольф склонился к шее Эрика. Энтони знал, что подглядывать нельзя, это не просто непорядочно, но еще и опасно для самого же Энтони: кто знает, до какого состояния доведет его это зрелище? А уж если любовники его обнаружат… Но оторваться было решительно невозможно. Стараясь даже дышать и моргать через раз, он жадно приник к щели в шторах. Улетел в сторону и тяжело упал прямо на ковер пиджак Эрика. Теперь Рудольф возился с пуговицами рубашки, одновременно пытаясь поцеловать Эрика в губы, но тот в раздражении отворачивался. - Оставь меня в покое! Рудик! Я серьезно! - Ты всегда так говоришь, - в голосе Рудольфа Энтони не расслышал ни капли раскаяния. - Тебя послушать, так… А потом тебе все начинает нравиться. Шорох ткани. Звяканье пряжки ремня. Вдруг Рудольф легко соскользнул с колен Эрика на пол, продолжая, однако, удерживать свою жертву крепко прижатой к креслу. Из своего положения Энтони мог видеть только сидящего Эрика и растрепанную голову Рудольфа у него между ног. Он сглотнул и закусил губу - от страха, от зависти, от желания быть сейчас там, с ними, в паре метров от своего убежища. Оказалось, что звуки во время этого занятия получаются очень громкие. Или Рудольф специально так старался? Эрик беспокойно ерзал и предпринял новую попытку его отпихнуть. - Ты не можешь хотя бы подождать до дома?.. Рудольф не удостоил его ответом. Вместо этого он, по-видимому, сделал что-то, чего Энтони не мог рассмотреть со своего места, но вдруг Эрик как-то странно поперхнулся и судорожно откинул голову на спинку кресла. Его лицо попало в луч света от маленькой лампы - отрешенно спокойное, почти неживое, только глаза отчаянно зажмурены. Теперь его можно было не держать, он, кажется, смирился с тем, что с ним делали, но руки Рудольфа по-прежнему крепко цеплялись за его бедра. Энтони было видно, как они мнут костюмную ткань брюк. И тут Рудольф поднял голову и деловито поинтересовался: - Ну так что, ты любишь меня? Или хочешь, чтобы я ушел? Эрик мотнул головой и плотно сжал губы. - Ну хорошо, - угрожающе протянул Рудольф и снова наклонился к его паху. Его голова стала двигаться вверх и вниз медленно, с особой тщательностью. Опять громкое, жадное чмоканье, тяжелое дыхание - не поймешь, чье. Эрик крепко вцепился в подлокотники, спина выгнулась. Но едва он вошел во вкус, как Рудольф снова прервался. - Ну хватит ломаться, признай уж очевидное, - он поудобнее оперся локтем о колено Эрика и выжидательно уставился снизу вверх. - Рудик… - Эрик мучительно поморщился. - Я тебя ненавижу иногда. Уйди. “Вот это выдержка”, - уважительно подумал Энтони, потому что сам уже был очень взволнован и нервно мял брючину. - Это у тебя от ненависти так стоит? - ухмыльнулся Рудольф, принимаясь теперь орудовать рукой. Эрик шумно вздохнул. - Хочешь, чтобы я продолжал? - вкрадчиво спросил Рудольф. - Заставь меня. - Он взял одну руку Эрика и, призывая к неким действиям, которые, по-видимому, были приняты в их паре, прижал к своему лицу, по-звериному облизал пальцы и положил к себе на затылок. Рука безвольно соскользнула ему на шею. - Ах, так?.. Эрик не подавал признаков жизни, так что Энтони даже слегка забеспокоился при виде такого странного поведения. Но Рудольф либо привык, либо его ничто не могло смутить. Он положил одну ногу Эрика к себе на колени, стащил ботинок и отбросил в сторону, после чего произвел ту же операцию со второй ногой. - Сейчас я сделаю с тобой такое, чего никто больше не сделает. Ты же это понимаешь, да? Конечно, понимаешь. Я тебя так хорошо знаю... Расправившись с ботинками, Рудольф потянул вниз и расстегнутые брюки Эрика. Сам он, как отметил Энтони, даже не начал раздеваться. - Ты такой красивый, - выдохнул он, распахнув на Эрике расстегнутую рубашку и целуя его везде, куда мог дотянуться. - Моя самая большая драгоценность. Я тебе сто раз рассказывал, как я тебя любил и искал, когда ты еще не подозревал о моем существовании. Но ты этого почему-то не понимаешь. Ты такой сноб, Эрик, знаешь? Но для тебя я сделаю все что угодно, все, чего ни для кого другого, никогда... - Неожиданно он стащил самого Эрика с кресла на пол и как змея заполз сверху. - А ты любишь меня? Энтони вытянул шею, однако Эрик все так же безучастно хранил молчание. Но хотя бы не вырывался. - Совсем не любишь, - Рудольф продолжал разговаривать сам с собой. - Почему ты так жесток? Неужели я не заслужил хоть немножко доброты? - Он жалобно всхлипнул, но вдруг снова сменил тон: - Нет, ты это скажешь, скажешь вслух! Его руки гладили тело Эрика, игриво пробирались между сомкнутых бедер. Энтони поверить не мог, что вечно спешащий, эгоистичный Рудольф может быть и таким - соблазнительным и игривым, как большая кошка. Его рука снова потянулась к лицу Эрика. Энтони сперва показалось, будто просто для того, чтобы приласкать, но пальцы настойчиво коснулись плотно сжатых губ, и - к недоумению Энтони, который уже готов был вывалиться из своего убежища, лишь бы не пропустить ничего, - Эрик приоткрыл рот, облизывая их. - Прекрасно, - обрадовался Рудольф. - Великолепно. Ты хочешь меня, да? Я вижу. Ну скажи, как именно ты хочешь? Я и так знаю, но все равно скажи, сделай мне приятное! И тогда я тоже постараюсь для тебя. Эрик, будто опомнившись и спохватившись, что слишком утратил контроль над собой, отвернул лицо, вновь упрямо зажмурившись и сжав губы. Ну право же, завистливо думал Энтони, теребя пряжку собственного ремня, я бы все отдал, чтобы оказаться сейчас на твоем месте, а ты!.. Как можно не хотеть Рудольфа? Но сам Рудольф больше не выказывал обиды, а, повозившись немного на полу в поисках удобного положения, аккуратно положил ногу Эрика себе на плечо. Теперь Энтони было почти не видно, что делает Рудольф, согнутая нога закрывала весь обзор, но все же он мог рассмотреть, как Эрик прогнулся в спине, как мотнулась по ковру его голова - глаза все еще зажмурены, но рот приоткрыт, как будто Эрику жарко или не хватает воздуха. Бедный Энтони всерьез принялся размышлять, не объявиться ли ему прямо сейчас. Просто раздеться, выйти из эркера и обнять обоих разом. Они так увлечены, может, не захотят прерываться и позволят ему присоединиться к ним? А потом уже будет поздно возмущаться и требовать объяснений. Мысль была очень соблазнительной, но Энтони не хватило духу, что, несомненно, было к лучшему. Эрик продолжал выгибаться на полу, кусая губы, заламывая брови, но не издавая ни звука. Рудольф шептал что-то, быстро, горячо. Энтони слышал его шепот вместе с ускорившимся дыханием. И тут Эрик нарушил молчание, глухо выдохнув: - Рудик, ну давай уже… - О! - засмеялся Рудольф. - Неужели? - Заткнись и просто… - Просто что? - Рудольф смеялся. Радостно, легко и искренне как ребенок, радующийся собственной шалости. - Рудик… - Эрик нетерпеливо шевельнулся на полу и закинул вторую ногу ему на талию. Какие длинные и стройные были у него ноги, какие тонкие и изящные щиколотки, какая белая кожа, светящаяся на фоне черного френча. Утонченный принц в лапах хищного зверя. Красноречивее некуда. Но Рудольф продолжал с поразительной выдержкой терроризировать любовника: - Чего же ты хочешь, Эрик? Ты же знаешь, я все для тебя сделаю, только скажи. А то вдруг я неправильно угадаю, и ты, как обычно, обидишься и будешь кукситься... Эрик снова с упрямой гордостью закусил губу. Но, как мог рассмотреть Энтони, Рудольф опять сделал какое-то неуловимое движение, намек на движение, и Эрик беспомощно вцепился в его плечи, хотел наклонить его к себе, но Рудольф не поддался, так и остался над ним на вытянутых руках, и тогда Эрик сам приподнялся и что-то сказал ему на ухо, завершив краткий спич укусом в шею. И только тогда Рудольф с торжествующим смехом повалил Эрика на пол, шумно завозился, расстегивая одежду и бряцая пряжкой ремня. И вот они сплелись - уже два животных, а не одно. И сложно сказать, кто более голодный и требовательный. У Энтони пересохло во рту, голова кружилась от бури страхов и восторгов. Он даже на время зажмурился, чувствуя, что это слишком, он просто не выдержит. Но и с закрытым глазами его сводили с ума звуки - все эти вздохи, стоны, скрип кожаной амуниции Рудольфа, отрывистые слова Эрика: “Нет, не так… Хорошо… Здесь, да-да-да… Боже!..” Энтони со смущением припомнил, что сам, лежа где придется с Рудольфом, выражался куда более бессвязно и эмоционально. Но эти почти сдержанные восклицания в устах ледяного Эрика звучали более непристойно, чем вопли Энтони. А главное, они достигали цели - Эрика Рудольф слушался и старался для него, замедлял свой излюбленный бешеный темп, не забывал помогать партнеру рукой и все время преданно заглядывал в лицо. Он довел Эрика до конца и только тогда смог позаботиться о себе. Эрик просто распластался, раскинув руки, и позволил ему получать удовольствие, не возражая, не морщась и не требуя от Рудольфа справиться как-нибудь самому, без участия его измученного тела. А потом они растянулись рядом на полу - один полностью одетый, другой совершенно растерзанный, в одной лишь расстегнутой рубашке и наполовину ослабленном галстуке. Перешептывались, тихо смеялись. - ...Я ужасно люблю тебя… - донеслись до Энтони слова Рудольфа. Эрик утомленно перекатился на бок и обнял любовника одной рукой. - Не знаю, как я позволил тебе это. - Разве плохо было? - Рудольф с готовностью прильнул к нему, извиваясь под его рукой, как зверь, который хочет, чтобы его погладили. - Хорошо… - полусонно сознался Эрик, перебирая пальцами его патлатую шевелюру. - Ты мое прекрасное чудовище. Но представь: там, в гостиной все уже, надо думать, догадались, для чего мы уединились. Неловко вышло. Надо бы спуститься… - Нахуй, - так же лениво и мирно отозвался Рудольф. - Детка, пожалуйста. Хотя бы покажись там и возвращайся ко мне. Хозяин дома устроил всю эту вечеринку и назвал гостей ради тебя... Рудольф помолчал, но все-таки со стоном все-таки выбрался из объятий Эрика: - И ты еще называешь меня чудовищем. Это я вечно тружусь как папа Карло, чтобы угодить твоим капризам… ладно, ладно. Пойду, выпью чего-нибудь с этими рылами. Но если старый боров Сесил опять ко мне полезет… - Скажи мне, и я вызову его на дуэль, - пообещал Эрик, наклонил Рудольфа к себе и чмокнул в кончик носа. Рудольф снова искристо рассмеялся, поцеловал Эрика и грациозно вскочил на ноги, застегивая ширинку. - Не забудь умыться, - велел Эрик. - Да, папочка. - И почистить зубы. - Твою мать, да ты издеваешься! Что-то бурча себе под нос, Рудольф выскользнул за дверь. Эрик с Энтони снова остались вдвоем. Энтони стоял за портьерой ни жив ни мертв. Тело затекло до долгой неподвижности, а главное, было непонятно, что делать дальше. Он просто продолжал следить в щель за Эриком - как тот еще минутку полежал на полу, прислушиваясь к удаляющимся шагам Рудольфа, а потом медленно и лениво поднялся и перебрался на кровать. Измятая рубашка и особенно ослабленная петля галстука придавали ему совершенно бесстыдный вид, в этом бесстыдстве было даже что-то болезненное и извращенное. С сытым вздохом Эрик растянулся на постели, небрежно накинул на себя край одеяла, заложил руки за голову и замер со слабой рассеянной улыбкой на губах. Так вот, значит, каково его истинное лицо, когда кто-то берет на себя труд растопить лед, - чувственное и искушенное. Эрик лежал на кровати, такой расслабленный, красивый, томный и спокойный, как принцесса Аврора в ожидании поцелуя. И Энтони, поддавшись головокружительному порыву, взял на себя роль принца и вышел из своего убежища на свет. Не давая Эрику шанса опомниться, испугаться, удивиться или рассердиться, он в два прыжка оказался на кровати и придавил его своим весом. Вес этот, впрочем, был невелик и не помешал Эрику оказать сопротивление. - Как… Что… Ты как тут оказался?! - вскричал он, вырываясь. Его лицо исказилось от гнева и смущения, но Энтони было терять уже нечего, и он просто залепил ему рот поцелуем. Эрик рванулся из захвата и отвернул голову. - Доуэлл! Ты в своем уме? Что ты творишь? - Я люблю вас! - выдохнул Энтони, торопливо и бестолково целуя Эрика куда придется - в подбородок, шею, плечо. - Простите, простите… Не прогоняйте меня! Эрик спихнул его с себя и натянул одеяло по плечи. - Ты просто безумец! Где ты был? Как ты сюда попал вообще? Отвечать на последний вопрос очень не хотелось. - Я так хотел быть с вами! Я же вам немножко нравлюсь, да? - Уходи сейчас же! - Эрик, кажется, мечтал скрыться под одеялом с головой. Он бы, наверное, сбежал сам, но куда ему было деваться в таком живописном виде? - Боже мой! Ты что, все это время прятался где-то тут? Ты… подглядывал? Энтони видел, как утекают секунды, как исчезает эффект неожиданности, а ничего не случается. Романтическая сцена не удалась, вместо любовной бури получались стыдные оправдания и справедливые упреки. - Я старался не смотреть… - выдавил он из себя. - Убирайся! - приказал Эрик почти брезгливо. От этого тона Энтони в самом деле захотел сбежать, исчезнуть. Но он напомнил себе, что точка невозврата пройдена, и отступать уже бессмысленно. И вызывающе ответил: - Никуда я не уйду, пока вы меня не выслушаете! - Не ожидал от тебя такого, - Эрик потрясенно покачал головой. - Ты очень милый мальчик… Нет-нет, - он отвернул лицо, когда Энтони начал опять ловить его губы. - Это просто смешно. Уходи, и я постараюсь забыть эту сцену. - А я не хочу, чтобы вы забыли эту сцену! - заорал Энтони со слезами в голосе. Собственная смелость поражала и окрыляла незнакомым азартом легкости и вседозволенности. - Вы не станете больше делать вид, будто между нами ничего не происходит! Я достучусь до вас наконец, хотите вы или нет! С минуту они враждебно и настороженно изучали друг друга. Энтони не отводил глаз, и выражение лица Эрика неожиданно смягчилось. - Энтони… - сказал он почти с грустью. - То, чего ты хочешь, невозможно. - Почему?! - требовательно осведомился Энтони, сверкая глазами. - Почему невозможно?! Эрик вдруг ласково запустил пальцы в его волосы, привлекая к своему плечу. Энтони прижался к нему, вдыхая запах виски, табака и… Рудольфа. Запах его кожи, какой-то... сливочно-ореховый, Энтони не спутал бы ни с каким другим. - По множеству причин. Во-первых, я слишком стар для тебя… - Ничего подобного, вы… - Энтони, я старше тебя почти в два раза. К тому же, это будет неправильно в смысле профессиональной этики. Я выбрал тебя в “Неаполь”, и мне не нужны разговоры о том, что я пользуюсь своим положением в труппе, чтобы таскать в постель мальчиков из кордебалета. Именно это сегодня заявил твой Дерек. Другие тоже так скажут. И тебе это повредит не меньше, чем мне. Никто не поверит, что я выбрал тебя за твои способности. - Я могу вообще бросить балет, - всхлипнул Энтони. - Буду просто носить вам чай в гримерку и билеты на самолет заказывать. Тогда никто ничего не скажет. - Скажут, что я лишил тебя будущего. И я сам себе этого не прощу. Не вздумай ничего бросать, из тебя получится замечательный танцовщик. - А после “Неаполя”? Когда мы уже не будем работать вместе?.. - Энтони… Ты же знаешь, что я не свободен. - Вы должны освободиться от него! - Энтони вцепился в плечи Эрика. - Даже не ради меня, а ради вас же самих. Он убивает вас. - Сдается мне, - сухо сказал Эрик, - ты сейчас лезешь не в свое дело. - Вы сами меня в это дело впутали, когда я тогда пришел к вам домой и мы звонили вам по телефону, помните? Вот и нечего теперь говорить. Я все видел. - У каждой пары бывают не лучшие времена. Твои родители, наверное, тоже иногда ссорятся. - У вас не просто ссоры. Вы таблетки пьете, потому что иначе вам это не выдержать. А я, - Энтони пошевелился, пригревшись в объятиях Эрика, как в горячем масле, - могу любить вас так, как вам необходимо. Эрик испустил долгий вздох. - Ох, малыш, это все очень сложно. Такие решения не принимаются вот так, с наскока. Он выпростал из одеяльного кокона руку в мятом белом рукаве и взял сигареты с прикроватного столика. Энтони видел, что он уже вполне справился с шоком. - Вы пытаетесь отделаться от меня, - заметил он проницательно. - Нет. - Сейчас вам надо, чтобы я ушел отсюда. А потом вы заявите, что видеть меня не хотите. Или будете делать вид, что ничего не было. Что мы с вами не ходили в бар, не разговаривали, не гуляли ночью по парку, не лежали сейчас вместе... - Ох, Энтони, тебе действительно лучше сейчас уйти. Но можешь остаться, разумеется, если хочешь. Придет Рудик, увидит все это, будет скандал… Если тебе мало скандалов на сегодня, оставайся, ради бога. - “Это не лучший способ “любить меня”, - явственно звучало в голосе Эрика, - но если другие тебе недоступны, то что же делать?” - Я поговорю с Дереком, - шмыгнул носом Энтони, медленно и неохотно сползая с кровати (о, как хотелось вечно лежать в объятиях Эрика!), - и скажу, чтобы оставил меня в покое. И я буду свободен. И буду ждать вас. - Ты встретишь кого-нибудь юного и симпатичного, - выдохнул Эрик вместе со струйкой сигаретного дыма, - и сам будешь смеяться над “любовью” ко мне. - Никогда!.. - Энтони крепко стиснул челюсти, чтобы не разрыдаться прямо сейчас. Он пытался утешать себя тем, что ничего еще не решено. Он добьется, непременно добьется… Эрик так любовно обнимал его. Это что-то значит. Наверняка значит. Правильно ли он сделал, что согласился уйти? Наверное, да. Если бы он остался, это не понравилось бы Эрику. Энтони не должен раздражать его. Наоборот, надо показать, что он не такой, как Рудольф. Пусть видит, какой Энтони деликатный и внимательный, как он он может заботиться, как умеет проявлять любовь. Да они запросто проживут вместе всю жизнь! Энтони был готов даже перебраться за границу, чтобы быть вместе с Эриком. Но почему-то от этих мудрых мыслей ему становилось только хуже. Захлебываясь слезами и обходя стороной слоняющихся по дому гостей, Энтони пробрался в комнатку, которую предоставил им с Дереком мистер Бентхолл. Он надеялся отсидеться в тишине и успокоить нервы, но столкнулся нос к носу с Дереком. - Ах, вот и моя крошка, - Дерек отвернулся от окна, возле которого коротал время, и присел на подоконник. - По случаю чего траур? - Отстань, - Энтони свалился на кровать и уткнулся в подушку. - Я все испортил? Твои покровители выразили неудовольствие? Дали понять, что от гаремной игрушки слишком много беспокойства? - Дерек внимательнее осмотрел Энтони с головы до ног, его помято-расхристанный вид. Даже принюхался. - Однако ваше свидание втроем имело продолжение, я вижу. И чем же ты недоволен-то? - Уйди отсюда, пожалуйста, - Энтони брезгливо откатился к стенке, когда Дерек присел на край его кровати. Тот комически округлил глаза: ничего себе! - Но куда? Это и моя комната тоже. - Давай ты поищешь себе другую комнату? Кто-нибудь охотно тебя пустит. - Крошка назвал гостей на ночь? - Дерек все еще усмехался, судя по голосу. И когда это Энтони научился улавливать его настроение по интонациям. Бесполезнейший навык! - Хоть ты у нас и герой-любовник, но выставлять соседа в ночь как-то не по-людски. - Дерек! - взорвался Энтони и сел на постели. - Убирайся отсюда немедленно, или уйду я! Меня тошнит от тебя! Я тебя ненавижу! Можешь что угодно говорить про Эрика и Руди, но самовлюбленное эгоистичное дерьмо, которое любит использовать юных мальчиков, - это на самом деле ты! Думал, я вечно буду маленьким глупым Энтони, который бегает за тобой хвостиком и глядит тебе в рот? Не ожидал, что я могу куда-то деться от тебя? А вот! Твоя крошка выросла! А ты все пропустил, ничтожество! - Ну-ну, успокойся, - Дерек ловко схватил за плечи и с силой прижал к себе вырывающегося Энтони. - Какие мы грозные и самостоятельные. - Пусти! - Энтони рванулся и принялся лягаться. - Хочешь чего-нибудь пожестче сегодня? - продолжал примирительно допытываться Дерек. - Как ты любишь в последнее время. Давай привяжем тебя к кровати, ты этого хочешь, что ли? - Ага, давай пожестче, действительно! - разъяренный Энтони высвободил одну руку и, собрав все силы, заехал Дереку кулаком по скуле. Тот от неожиданности охнул и схватился за лицо, выпустив Энтони. Чем тот и воспользовался, стремительно соскочив с кровати и бросившись к двери. - Между нами все кончено! - выкрикнул Энтони. И сам замер от веселого ужаса. Неужели он смог сказать это вслух?! - Даже не пытайся еще раз подойти ко мне! Я… я в полицию обращусь! Я терпел, сколько мог, но сегодня была последняя капля. Прощай, мудозвон. Ту ночь он, как поваренок из старинных романов, провел на кухне, спрятавшись в нише и устроив себе гнездышко на мешках с углем, еще до рассвета отправился пешком на станцию и уехал в Лондон первым же поездом. Дни до гала-концерта, в котором они должны были показать pas de six из “Неаполя”, уже можно было сосчитать по пальцам. Уже были готовы костюмы, начались первые репетиции с оркестром. Энтони молился о том, чтобы вечер гала никогда не настал: после того, как они станцуют “Неаполь”, работа с Эриком будет закончена, и что-то подсказывало Энтони, что новых проектов у них больше не будет. Последние репетиции Эрик провел из последних сил, чуть не падая и не засыпая на ходу. Поговорить с ним никак не удавалось. Энтони это предвидел каким-то внутренним чутьем, но все равно очень огорчался каждый раз, когда Эрик, ни на кого не взглянув, уходил сразу после репетиций или примерок. Выглядел он больным, усталым и раздраженным, а Рудольф ходил за ним по пятам - еще более злобный и взрывоопасный, чем обычно. Из чего Энтони заключил, что у парочки очередная размолвка, и дело достаточно серьезно. - Тебе что, больше не о чем переживать? - как-то напустился Эрик на Энтони, когда тот все-таки отважился просочиться в его уборную. - Тебе через три дня выходить на сцену! Ты должен быть полностью сосредоточен на работе! - Я сосредоточен, - жалобно ответил Энтони, - но я думаю и о вас тоже. Не могу не думать. Вы кажетесь нездоровым. Могу я что-нибудь сделать для вас? - Ты чего вообще хочешь от жизни - танцевать или вешаться на мужчин? Если второе, то я буду очень разочарован. - Но я не делаю ничего плохого! Я просто беспокоюсь, - обиделся Энтони. - Ведь я люб... Эрик с видом мученика бросился в кресло. - Оставь меня, ради бога, в покое! Я должен выпустить ваш “Неаполь”, выучить с Надей “Фестиваль цветов”, отрепетировать “Лебединое озеро” самому и подготовить Рудика… Неужели не ясно, что любовные делишки волнуют меня сейчас меньше всего на свете?! Рудик все понял и сейчас почти не лезет ко мне. Даже Рудик! Ты что, решил его заменить и пить мою кровь вместо него?! “Даже Рудик” - это был аргумент. Повесив голову, Энтони убрался из гримерки. Хорошо, сначала он станцует “Неаполь”. Станцует так, что поразит всех, и Эрик не сможет остаться равнодушным к его успеху. Энтони достал билеты для родителей и сестры, для своего первого педагога миссис Хэмпшир. Он знал, что в зале будут критики и сливки театрального сообщества (которые, разумеется, придут не ради “Неаполя”, но ради Рудольфа, Эрика и других звезд, но и “Неаполь” они тоже неизбежно увидят). Но, готовясь к спектаклю, он собирался танцевать для одного Эрика, все прочие его не волновали. Рудольфу он тоже старался лишний не попадаться на глаза. И если они все-таки успели пару раз быстро, без слов перепихнуться в гримерке, то это вообще не считается. Что до Дерека, то он больше не разговаривал с Энтони и не пытался к нему приблизиться. При встречах Энтони высокомерно отворачивался, чтобы не встретиться с ним взглядом, и потому не мог сказать, выглядел ли тот опечаленным или принял разрыв с безразличием. Но все равно что-то грызло - Энтони рассчитывал (и был готов дать отпор), что Дерек так просто не сдастся. Сплошные огорчения. И вот настал их вечер. “Неаполь” открывал первое отделение. Они с Антуанетт стояли в кулисе, держась за руки, как дети, в тщетной попытке успокоить друг друга. Вокруг царила безумная суета, Аштон бегал за сценой, что-то громким шепотом втолковывая Наде Нериной, которая с недовольным видом растаптывала пуанты в ящике с мелом. И никому не было дела до страхов дебютантов. На них вообще никто не смотрел. На мгновение появился Эрик в чехле для грима, продефелировав с зажженной сигаретой прямо под грозной надписью “Не курить!” на стене. Антуанетт и Моника принялись махать ему, надеясь, что хотя бы он подойдет, пожелает удачи, скажет, что они молодцы и у них все получится. Но Эрик смерил их маленькую группу в кулисе холодным неприветливым взглядом. Этот ледяной взгляд чуть задержался на Энтони, и тот радостно улыбнулся в ответ во весь рот. Он знал, что очень мил в своем романтическом костюме - сорочке с пышными рукавами, бриджах с кокетливыми ленточками у колен и узорчатых гетрах. На секунду ему показалось, что Эрик сделал движение, чтобы подойти к нему, но передумал - нахмурился, отвернулся и ушел за сцену. - Больше никаких инструкций не будет? - расстроилась Антуанетт. - Я хотела еще раз спросить у него про счет, я не уверена в одном месте. На рояльном прогоне все понятно, но с оркестром… - Ему самому скоро танцевать, - напомнил Энтони, не зная, как еще объяснить это странное поведение. - Он, наверное, пошел готовиться. - И что, он не будет смотреть? - удивился Остин Беннет. - Мы уже вот-вот начинаем. - Нельзя нас так бросать, это неправильно - подлила масла в огонь Моника Мейсон. - Я точно знаю, что теперь ошибусь! - Тихо все, успокойтесь, - Энтони решительно взял на себя роль полномочного представителя Эрика в их шестерке, каковую ему уже приходилось играть не раз. - Конечно, он придет смотреть, но он нам не нянька, чтобы целовать нас в лобики. Подготовьтесь пока. Рози, у тебя волосы выбиваются. Не тут, слева. Моника, ты разбила пуанты? Эрик сказал на прогоне, что они у тебя слишком стучат. За заботами о товарищах Энтони спрятался от собственных страхов и сомнений. Родители с сестрой, наверное, уже сидят в зале и изучают программку в поисках его имени или, по меньшей мере, глазеют на убранство буфета (покупать тут пирожные и шампанское - они никогда не позволят себе такого транжирства, даже ради дебюта сына). Но вот смолкает оркестр, настраивавший инструменты. Из зала слышатся аплодисменты - наверное, погасили свет. Ведущие режиссеры гонят со сцены всех, кто замешкался. - Занавес! Занавес! “Это же моя сцена, - уговаривал себя Энтони, чувствуя, как начинают трястись поджилки. - Я люблю быть на ней. Я люблю танцевать. Все хорошо”. Занавес распадается на две части, и он впервые стоит не у задних декораций, нет, он выбегает в центр, держа за руки Антуанетт и Монику. Нет времени на задумчивость, на них все смотрят, и Эрик тоже... Они справились блестяще. В этом Энтони мог поручиться, по крайней мере, за остальных пятерых, но и ему тоже аплодировали из зала (ему даже показалось, что дольше и громче, чем другим). Раскланиваться особо им не дали. Закрыв занавес, ведущий режиссер сразу погнал их за сцену, чтобы освободить место для исполнителей следующего номера. За сценой Энтони, взмокший, возбужденный и полный эйфории, первым делом огляделся в поисках Эрика. Наверное, не стоит рассчитывать, что тот при всех будет хвалить и поздравлять своего любимчика. Но ведь это и его успех тоже - как учителя. И вообще, ужасно хотелось услышать несколько слов одобрения, не зря же он так выложился. Может, Эрик позовет его в бар, отметить дебют?.. В коридоре за сценой было страшно многолюдно. Все столпились вокруг, поздравляли их, девчонки из кордебалета визжали от восторга, солисты снисходительно цедили слова одобрения, даже сам Аштон подошел, пожал скользкую от пота руку Энтони и сказал что-то вроде: “Вы по-настоящему удивили меня, Доуэлл”. Но никаких следов Эрика. Видел ли он вообще, как они танцевали? Может, ему опять стало плохо, и он из-за этого все пропустил?.. - Где мистер Брун? - спросил Энтони, но никто не мог ответить. И тогда Энтони отделался от всех и побежал в его уборную. Он знал, что Эрик с Надей будут танцевать в одном из финальных номеров, поэтому у него есть еще около получаса. Лишь бы в гримерке не сидел Рудольф, лишь бы Эрик не заявил, что ему надо настроиться на работу… Постучав и не получив ответа, Энтони подал голос: - Эрик, это я! Можно? - Доуэлл, - короткая пауза. - Да, заходи. Мне как раз нужно с тобой поговорить. От этого тона Энтони охватил смертельный холод. Сразу захотелось убежать, сверкая пятками, но он все-таки заставил себя приоткрыть дверь на четверть и проскользнуть в прокуренную комнатку. Неужели ему только показалось, что они танцевали хорошо, а на самом деле все было ужасно? Иначе чем так недоволен Эрик? Даже к Рудольфу на самых тяжелых репетициях он был мягче и нежнее. Эрик сидел у гримировального столика, взгромоздив на столешницу ноги в толстых шерстяных гетрах. Не считая этих гетр, он был полностью загримирован и одет в костюм, похожий на костюм Энтони, - романтическая сорочка с галстучком, бриджи с ленточками у колена, яркие чулки. Опустив сигарету в пепельницу, он жестом велел Энтони приблизиться. - Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Только на один, но настолько честно, насколько возможно. - Д-да… - Энтони в страхе умоляюще вытаращился на Эрика. Все пропало. Он уже слышал мысленно что-то вроде: “По крайней мере, я зря потратил на тебя столько времени. Положение рук en couronne ты почти выучил - целый один раз исполнил без ошибок”. Или: “Вижу, что ни одно съеденное пирожное не прошло для тебя даром. От твоих приземлений театр сотрясался. Громче была только мисс Мейсон с ее копытами”. Или: “Это была моя вина. Не зря мне говорили, что Бурнонвиля нельзя танцевать никому, кроме датчан”. Но Эрик повернулся к нему на крутящемся стуле и сказал нечто неожиданное: - Энтони. Ты… спишь с Рудиком? - Ой… - Энтони от неожиданности разинул рот и не мог ничего ответить. Не поймешь, какой ответ хочет услышать Эрик. И что ему известно. - Да или нет? - спросил Эрик таким страшно спокойным, мертвящим тоном, что Энтони невольно бросил взгляд на зеркало, проверяя, не покрылось ли оно морозными узорами. Интуиция и инстинкт самосохранения подсказали встать в позу оскорбленной невинности: “Что за гнусные сплетни! Как вы можете так обо мне думать?..” Но если он попадется на вранье, это перечеркнет все… Черт, надо бы посовещаться с Рудольфом, что он сказал Эрику? Если кто-то из них двоихи спалился, то только Рудольф. И ведь он весь день в театре и тоже сегодня танцует, почему он не снизошел предупредить Энтони?! Или Рудольф сам еще ничего не знает?.. - Твое молчание вполне красноречиво, - заключил Эрик и снова отвернулся в своем кресле к зеркалу, бросив через плечо: - Пошел вон. - Я не виноват! - жалко выдохнул Энтони, все еще в полной растерянности. Он приблизился к Эрику и хотел коснуться его плеча, но поймав в зеркале убийственный взгляд, полный презрения и брезгливости, отдернул пальцы. - Это… я тогда еще не знал вас! Вы еще даже не приехали к нам… - О боже. Так это тянется настолько давно, - Эрик прикрыл глаза. - Я сам не могу понять, почему… - Энтони ломал руки. Как объяснить то, что происходило между ним и Рудольфом, где найти слова для этого? - Ну так давай я тебе объясню, раз ты не можешь понять, - Эрик прикурил новую сигарету. - Ты просто маленький, хитрый, лживый твареныш, выбравший достаточно распространенный способ сделать карьеру в театре, - подставиться как можно большему числу первых лиц в труппе, авось, где-нибудь да повезет. Поэтому ты лез ко мне, да? От Рудика помощи не дождешься, я понимаю, только о себе и думает. Но, Энтони, вспомни, я ведь был готов помочь тебе просто так, без этого паскудства! Я был готов отправить тебя в АБТ, к Баланчину, в Штутгарт, ничего не требуя. Зачем тебе понадобилось торговать собственной задницей? Тебе так кажется надежнее? Ты просто иначе не умеешь? - Нет! - Энтони задохнулся от ужаса. Ему в страшном сне не могло присниться, что его поведение может быть истолковано таким образом. - Все не так! Я правда люблю вас! - и он, не заботясь о том, что порвет костюмные белоснежные чулки, бухнулся на колени. - Я хочу быть с вами! - И при этом спать с моим… моим Рудиком. Потому что он моложе, красивее, привлекательнее? Отличное разделение труда. Мне полагалось проталкивать тебя в карьере, а Рудику - развлекать тебя в постели. - Нет-нет-нет, - Энтони закрыл лицо ладонями, размазывая грим, и так поплывший от горячих слез. - Если бы вы любили меня, я был бы только с вами! И я бы бросил к черту всю эту карьеру ради вас! Эрик скучающе разглядывал свой маникюр. - У тебя есть все основания считать меня слепым и глухим идиотом, но уверяю тебя, Энтони, не до такой степени я идиот. Прекрати этот цирк. Просто встань и убирайся. И лучшее, что ты можешь сделать, чтобы хоть как-то исправить… - Да! Все что угодно, - перебил его трясущийся от шока Энтони. - ...это больше не попадаться мне на глаза. Знаю, в театре это трудно, но ты уж постарайся. Я не желаю больше видеть тебя, слышать твой голос, вообще встречать какие-то свидетельства твоего существования. Остальное на твое усмотрение. Я ведь действительно собирался сделать из тебя танцовщика… А теперь исчезни. Прощай, Энтони Доуэлл. - Нет, - Энтони вцепился в подлокотник кресла, отчаянно мотая головой. - Пожалуйста, дайте мне все объяснить. - Это лишнее. - Я сейчас не могу, потому что у меня в голове все перемешалось, но если я успокоюсь немного... - Вон. - Прошу вас, только выслушайте! Эрик вскочил с кресла, и оно откатилось в дальний угол и врезалось в стену. Сцена, достойная Рудольфа. - Нет, я вижу, ты здесь надолго. Придется уйти мне. Энтони дошел до того, что пополз следом по ковру, но за Эриком уже захлопнулась дверь. На глазах Энтони вся жизнь разваливалась на мелкие кусочки - все планы, все надежды, все ожидания на годы вперед. Все вдруг стало непригодным и обратилось в мусор. За что?! Что он сделал не так? О, конечно же, “не так” зовется Рудольфом. Но Энтони даже сейчас не мог вообразить, чтобы все сложилось как-то по-другому. Ну нельзя же просто так пройти мимо и отказаться, если Рудольф тебя позвал, Эрик должен это понимать лучше, чем кто-либо другой! Он поднялся с пола и на дрожащих ногах выполз в коридор, угодив под яркий свет ламп, в плотную толпу артистов, костюмеров, рабочих сцены. Энтони прислонился к стене, не зная, где спастись от этого гомона и толчеи. Наверное, в своей гримерке… Но его высмотрел поверх голов администратор. - Доуэлл! Где вы прячетесь? У вас гости. Ну конечно, он договорился, чтобы родителей и сестру провели к нему за сцену. И вот они стоят в боковом коридорчике, растерянно озирающиеся в этом бедламе. - Дорогой! - это мама замахала ему перчаткой, другой рукой сжимая сумочку так, будто боялась что в этом хаосе ее вырвут из рук и украдут. - Какой ужас тут у вас… Боже, почему ты такой грязный? - Ну и размалеван же ты, - вернула сестрица, с женским вниманием рассматривая потекший грим. - А ресницы у тебя накладные, что ли? Отец положил ему на плечи тяжелую руку. - Не стану делать вид, будто хоть что-нибудь понимаю в этих ваших танцах, но тебя вроде как все хвалят. Миссис Хэмпшир была очень довольна, прямо вся сияла. Энтони просто стоял, хватая ртом воздух, и едва слышал, что они говорят ему. - Эй, - сестра щелкнула пальцами у него перед носом. - Он просто переволновался и до сих пор не отошел, - сказал отец. - Не приставай к брату. - Нам не пора обратно в зал? - мама с беспокойством взглянула на часики. - Когда начнется второй отделение? Видишь ли, Энтони, я понимаю, что это твой вечер, но мы бы еще хотели увидеть этого русского танцовщика. Раз уж выпала такая возможность. Надеюсь, ты не очень торопишься домой? - Вон он! - вдруг завопила сестра, чуть ли не тыча пальцем поверх плеча Энтони. - Точно он, я видела его фото в журнале! Как странно он одет, пугало просто. Энтони оглянулся и в самом деле увидел Рудольфа в толстенном растянутом шерстяном трико, огромных бесформенных шерстяных носках и гримировальном чехле, который он завязал на поясе узлом. Но при этом он был полностью загримирован, и на голове у него красовался белоснежный тюрбан с гордо торчащим вверх пером - они с Марго должны были танцевать па де де из “Баядерки”. В полнейшем одиночестве, ни на кого не глядя, он прошел на арьерсцену - там в углу стоял станок, где Рудольф обычно разогревался перед выходом. - Эм, я… я на минутку. Мне как раз надо с ним поговорить, - пробормотал Энтони и бросился за Рудольфом. Но сестрица повисла на локте: - Он даст мне автограф? А карточку у него можно попросить? Девчонки обзавидуются. Ты его знаешь? Энтони вырвался и нырнул в полутемное пространство арьерсцены. Огромная тень Рудольфа колебалась на стене, пока сам он с размеренностью метронома совершал махи ногами. Никто не смел приблизиться к нему или встать для разогрева рядом, пока премьер священнодействовал у станка, но Энтони было наплевать. - Эрик все знает про нас, - просто сказал он, встав напротив Рудольфа. - Вот беда-то, - спокойно, даже весело ответил Рудольф, заканчивая гран ронд и приставляя ногу к другой. - Что теперь будет, как думаешь, Антошка? Энтони заморгал, не зная, как это понимать. А тут Рудольф еще послал ему жизнерадостную ухмылку, повернувшись к станку другим боком. - Я не шучу, - добавил Энтони. - Конечно, не шутишь. Какие уж тут шутки. - Руди, Эрик правда все знает. Очень зол. Нам крышка. Ты слышишь меня? Он действительно знает! - Хватит долдонить одно и тоже. Знаю я, что он знает. Я сам ему и рассказал. - Но зачем? - ужаснулся Энтони. Это никак не укладывалось в голове. Ведь это Рудольф, а не он сам больше пострадает за измену постоянному партнеру… Да Эрик Рудольфа за такое просто вышвырнет на улицу, и даже жестче, чем бедного Энтони! Может быть, даже уже вышвырнул… Короткая вспышка безумной надежды: “Эрик свободен, скоро успокоится и…”. Рудольф опустился в полное плие на одну ногу, растягивая вторую. - Так вышло, что он меня застукал кое с кем. И началось большое разбирательство: выкладывай, с кем еще, когда, сколько их, ну, то есть, вас, было. И мне пришлось рассказать действительно все и про всех. - И даже про меня? - тускло вздохнул Энтони. - О! Про тебя - с особым удовольствием, - ухмыльнулся Рудольф. - Единственное, что доставило мне хоть какую-то радость во всей этой истории, - это возможность рассказать про тебя. Он сначала не поверил. Несколько раз переспросил, хотя до этого просто молча считал, пока я там каялся в грехах. Я уж думал, он меня не слушает. А тут вдруг: “Что? Доуэлл, наш Доуэлл? Ты лжешь! А если я у него спрошу, что он мне ответит?..” - Рудольф поднялся на ноги и повернулся к застывшему столбом Энтони. - И что же ты ответил ему, а, Антошка? Наверное, что-нибудь очень умное. Ты же у нас самый умный. Всех прибрал к рукам, а сам ходишь чистенький. Шантажит хренов. - Зачем ты так со мной? - всхлипнул Энтони. - Что я тебе сделал? - Ты пытался лезть в штаны к Эрику, и не думай отрицать. А меня заставил молча смотреть на это. Блядь, как я рад, что это наконец случилось. Ты не поверишь, но все это время мне страшно хотелось, чтобы Эрик однажды нас застал вместе. Я знал, что лучше бы не надо, но мне так хотелось, особенно когда ты к нему так отвратительно подлизывался, или когда он расхваливал тебя Аштону, Мадам, даже мне. Мне, мне приходилось слушать от Эрика, какое ты золото! Дурак ты, Антошка. Думал, так вечно будет продолжаться? Нет, зря ты начал играть в эти игры. Меня Эрик простит рано или поздно, а тебя - никогда. Энтони крутанулся на пятках и убежал в сторону гримерок. Все кончено, все кончено. В одночасье он лишится всего, даже редких свиданий с Рудольфом, потому что после всего этого едва ли они когда-нибудь смогут сойтись опять, даже просто ради секса. Он снова выскочил в коридор за сценой и наткнулся на родителей, которые уставились на него растерянно. Должно быть, у него было совсем дикое выражение лица. - Знаете, - пробормотал Энтони, пятясь от них, - я, наверное, все-таки пойду сейчас домой… Я так устал… А вы смотрите, пожалуйста, второе отделение. Рудольф и правда очень хорош. Он вам понравится. Это даже к лучшему, если они останутся. Все удачно складывается. Никто не помешает ему дойти до набережной, перелезть через парапет и… - Дорогой… - начала мама с откровенным испугом, делая шажок к нему. - Ты хорошо себя чувствуешь? - Все замечательно, - Энтони растянул губы в бледной улыбке. - Правда. Хорошего вечера вам. Увидимся… - И тут у него в голове зашумело, и он упал в обморок. Как ему потом рассказала Антуанетт, эта драма прошла почти незамеченной театральным сообществом. Ведь оставалось несколько минут до номера Рудольфа и Марго, и все внимание было приковано к ним. Только внезапно заволновавшийся Аштон и Антуанетт хлопотали вместе с родителями вокруг пострадавшего. (Сестра лишь презрительно фыркнула: “Мелкий всегда был размазней. Мама, пойдем скорее на места, Фонтейн и Нуреев сейчас выйдут!”) Несколько больше шуму наделал обморок мистера Бруна. И истерика Рудольфа над ним, при всех раскричавшегося так, будто Эрик уже умер у него на руках. К счастью, как и Энтони, премьер свалился после того, как станцевал с Надей Нериной свой “Фестиваль цветов”. Мадам похвалила обоих за профессионализм и сознательность. - У нас танцовщики даже в обморок падают исключительно после работы, а не до. Хотя, конечно, с этой эпидемией надо что-то делать. Давайте закупим в медпункт побольше брому… Или что в таких случаях дают? - задумалась Мадам, являя полнейшую неосведомленность человека, в обморок никогда в жизни не падавшего. В грядущем “Лебедином озере” Энтони досталась партия в четверке кавалеров на балу. При других обстоятельствах он бы радовался, однако сейчас как будто вовсе не заметил очередного скромного, но успеха. Танец совершенно перестал интересовать его, карьера больше не манила. Он приходил каждый день в театр как автомат, выполнял то, что ему говорили, и уходил домой с той же пустотой внутри и безразличием ко всему. Только это безразличие и не давало ему бросить все, ведь для ухода необходимо принять решение, на что Энтони был совершенно не способен. Проще было оставаться белкой в колесе, нежели задуматься о том, что делать дальше. Эрик станцевал одно-единственное “Лебединое озеро”, и это было его последнее появление на сцене Ковент Гарден: сразу после спектакля он уехал в Данию для поправки здоровья, и говорили, что в труппу он больше не вернется. Рудольф оставался в Лондоне, но в сторону Энтони больше не глядел. Энтони переносил это довольно легко, с некоторым удивлением вспоминая, как мучился раньше, оставшись без Рудольфа надолго, как плакал, как спать не мог ночами. Какие пустяки, честное слово. Неутоленная страсть - самая легкая, самая малая из всех видов сердечных мук. Он никогда больше не увидит Эрика, никогда не получит возможности объяснить ему все, и Эрик на всю жизнь останется при том мнении, которое у него сложилось об Энтони, всегда будет вспоминать о нем с презрением и брезгливостью. Вот что было действительно ужасно, вот что лишало желания жить.

Но розовый шип ранит глубже кинжала, И похоть жестока не так, как любовь.

Теперь он знал это. Однажды Энтони маялся под запертой дверью зала, ожидая начала репетиции. У него в запасе было добрых сорок минут, но ему даже в голову не пришло отправиться в буфет и выпить чаю или поболтать с кем-нибудь в гримерке. Он просто сидел прямо на полу, обняв колени, и равнодушно ждал, не ощущая, как течет время. - Привет. - Дерек, неслышно подошедший, остановился рядом. Затем сполз спиной по стене и уселся рядом с Энтони. Впрочем, сохраняя приемлемую дистанцию и не касаясь его рукавом. - Не хочешь поговорить? - О чем? - безразлично спросил Энтони. Он уже почти забыл о том, какую роль Дерек играл в его жизни, и сейчас разговаривал как будто с призраком из далекого-далекого, почти нереального прошлого. - Ну, не знаю, - Дерек запрокинул голову и уставился в потолок, словно надеялся высмотреть там подсказку. - Например, можно рассказывать друг другу разные истории из жизни. - Мне нечего тебе рассказать. - И это была правда. Энтони никуда не ходил помимо маршрута дом-театр, возвращался домой как в тумане, вяло цапался с сестрицей, ужинал и рано уходил в свою комнату. - Тогда я начну, а ты, может, потом что-нибудь вспомнишь, - Дерек поудобнее вытянул ноги в клетчатых гетрах. Даже шерстяные грелки для ног, все эти гетры, чулки, пояса, были у него всегда ужасно стильными. Почти как у Эрика. - Итак. История. Грустная. Мне было пятнадцать лет. Война только закончилась, мы все с трудом выкарабкивались из разрухи, и моя мать придумала сдавать свободную комнату в нашей квартире. И так у нас появился жилец - настоящий, живой военный летчик прямо из Африки. После войны его не демобилизовали, а перевели инструктором или кем-то вроде этого в гарнизон неподалеку, но жилья не было, потому что все лежало в руинах, и командование селило их, в смысле, летчиков, где попало, где могли найти для них угол, пока не отстроят заново городок для них и их семей. Так он и оказался у нас. Он был весь бронзовый и такой, как бы, прокоптившийся на солнце, а ресницы и брови у него были совершенно выгоревшие - золотые. Золото и бронза - вот таким он был. Ну и, конечно, у него был китель или как это называется, весь в медалях, и куча историй - про Алжир, про Марокко, про Тунис, пустыни, древние города, пальмы, минареты, бедуинов. Он любил рассказывать про это, про войну - не очень, и это было хорошо, мы ей были сыты по горло. - Ясно… - Энтони невольно заслушался, но не подавал виду, продолжая рассматривать свои ступни. - Ну, ты, наверное, догадался, что было дальше: я влюбился в него до смерти. И некому было меня остановить и вразумить - мать с утра до вечера работала на своей фабрике, отца уже не было с нами. Я ходил как в тумане, дрожал и краснел, когда он ко мне обращался. Он, конечно, заметил. И все понял. И не был против. Один раз мы остались дома вдвоем, и он позвал меня и попросил принести горячей воды из кухни - он принимал ванну, и тут вдруг воду отрубили, у нас случались перебои. Я принес ведро и увидел его. У него было прекрасное бронзовое тело, но все в шрамах, ожогах, просто живого места не было. Он говорит: “Спрашивай, если интересно. Можешь даже потрогать”. И я потрогал, еще как потрогал. Опомнился, только когда уже оказался без штанов, но я был в восторге. Я его обожал. Это продолжалось у нас всю весну. Мы все время были вместе, но что может быть естественнее для мальчишки, чем бегать за таким героем? Никто нас не подозревал, мать тоже ничего не замечала, только спрашивала у него иногда: “Мой оболтус вам не мешает? Вы гоните его, сэр, если Дерек станет надоедливым”. - И что же было дальше? - Энтони искоса поглядывал на Дерека. Все-таки он очень красивый, с темными волосами, сероглазый, с мужественным подбородком. Интересно, как он выглядел в пятнадцать? Дерек никогда не показывал ему семейных альбомов. - Дальше он от нас съехал, потому что ему наконец-то предоставили жилье в гарнизонном городке - большую квартиру для семьи с детьми. Потому что у него была жена и трое детей. Пока шла война, они застряли где-то в Индии, но вот наконец-то семейство воссоединилось на родном острове. Я ничего этого не знал, и для меня стало большим сюрпризом увидеть их всех однажды. Сколько было радости. Как он подбрасывал своих детей - до самого неба. Как при всех обнимал жену. А мне он сказал на прощание, что, дескать, не стоит придавать слишком большое значение тому, чем, бывает, занимаются парни, когда рядом нет женщин. И что настоящий джентльмен об этом не болтает. А ведь ты тоже джентльмен, Дерек, правда? Он, конечно же, забыл оставить телефон и новый адрес. Даже мать удивилась, он ведь всегда был таким очаровательным и милым, стал нам почти как родной. Я мог бы поехать в гарнизонный городок, это было недалеко от Бирмингема (я, кажется, забыл упомянуть, что место действия - Бирмингем, мой родной город), но был слишком унижен и раздавлен, чтобы разыскивать его. Так что на этом все закончилось. Вот и вся история. - Не понимаю, - сказал Энтони, - зачем ты рассказал мне это. И почему именно сейчас? - Ну-у… Я подумал, что если расскажу тебе историю, то, может, и ты мне что-нибудь расскажешь? Энтони бросил несколько настороженных взглядов в сторону Дерека - и наконец заговорил. Дерек не насмешничал, не вставлял поучительные комментарии, вообще никак не перебивал, только внимательно слушал. Энтони заново рассказывал ему историю про Эрика и Рудольфа, и с каждым откровением ему становилось легче. Он не извинялся, не оправдывался, не пытался выставить себя жертвой обстоятельств. Вместе со словами под конец пролились и слезы, и Энтони не стал возмущаться, когда слушатель приобнял его за плечи. - Ну что ж, - сказал Дерек абсолютно серьезно, - на самом деле, это отличное приключение, и через несколько лет ты будешь вспоминать его с большим удовольствием. - Скорее уж со стыдом и отвращением, - шмыгнул носом Энтони. - Кошмар. Как унизительно… Какой я идиот. - Ты просто малолетка без мозгов, но они у тебя понемногу отрастают. - Спасибо за комплимент, - надулся Энтони. - Не обижайся, - Дерек потрепал его по волосам. - Ну, Энтони!.. Я не хотел тебя обидеть. Ты правда растешь с каждый днем, и очень интересно наблюдать за этим процессом. Мне жаль, что я не могу наблюдать с более близкого расстояния. Не могу себе простить, что упустил тебя. Но это произошло так неожиданно… Ты никогда не говорил, что тебя что-то не устраивает. - А мы вообще не особенно разговаривали, - заметил Энтони. - Этот разговор - самый долгий и содержательный из всех, что у нас были за все время. Забавно: пришлось разбежаться, чтобы немного узнать друг друга. Я ведь раньше не знал даже простейших вещей о тебе, например, что ты из Бирмингема. Дерек лукаво улыбнулся. - Мне сейчас пришло в голову: если мы только что познакомились, может быть, нам стоит начать сначала? - О нет, не думаю, - Энтони крепче обнял колени, будто прячась. - Но почему? Давай хотя бы попробуем. Позволь мне пригласить тебя сегодня вечером… - Дерек, хватит, пожалуйста. - Это ни к чему тебя не обязывает. Просто первое свидание с человеком, с которым ты только что познакомился. Первые свидания, бывает, оканчиваются ничем. Ты убедишься, что я не подхожу тебе, вот и все. - О да, первое свидание на твоем диване. И у меня не будет выбора. Спасибо, мы это уже проходили. - Вовсе нет, - теперь Дерек был очень серьезен и внимательно смотрел на Энтони. - Я думаю начать с какого-нибудь симпатичного художественного собрания, скажем, с Тейт. А потом можно выпить шампанского в “Капри”, если тип из Бирмингема не покажется слишком скучным или неотесанным маленькому столичному пижону и этот пижон не сбежит раньше. - Я… - Энтони растерялся и даже немного испугался. Внезапное свидание не вписывалось в его планы провести еще один тоскливый, наполненный самобичеванием вечер дома. Наверняка это какой-то подвох. И Дерек сразу потащит его на диван. - Вон твоя Антуанетт бежит, - Дерек вгляделся в конец коридора. - Сейчас и остальные подтянутся. Я слишком стыдлив, чтобы одолевать тебя ухаживаниями прилюдно, поэтому давай договоримся сейчас: в шесть часов у служебного подъезда. Если ты не придешь, я буду считать это отказом и больше не стану тебя доставать. Но если придешь… Мы просто сходим в Тейт, обещаю. Энтони не ожидал, что поход в Тейт с Дереком окажется таким увлекательным. Бог весть, когда Дерек успел подготовиться (или, может, приглашение на свидание на самом деле не было таким спонтанным актом, каким оно казалось?), но он рассказывал и рассказывал про все, что им попадалось, как бывалый гид. Энтони не знал и четверти всех этих вещей - что хотел сказать художник вот этой картиной, почему использовал как модель служанку, а не любовницу, знаменитую светскую львицу, чем примечателен выбор именно именно такой палитры оттенков… Это было интересно. По крайней мере, лучше, чем сидеть дома и страдать. - Анна Леа Мерритт - леди, дерзавшая писать обнаженную натуру в викторианскую эпоху, - сообщил Дерек, когда Энтони остановился перед “Запертой любовью” - полотном, мимо которого ни один мужчина, несущий в себе хоть самый минимум гомосексуальных склонностей, не смог бы пройти никогда в жизни. - Чтобы отвести от себя обвинения в непристойности, она использовала в качестве модели несовершеннолетнего мальчика. Ей серьезно казалось, что эта нежная шейка, гибкая спина, круглая попка - это все чрезвычайно целомудренно и ни у кого не вызовет дурных мыслей. А краски! Этот теплый, персиковый тон… Нет ли у тебя ощущения, что если потрогать холст, то почувствуешь тепло человеческой кожи? Однако миссис Мерритт упорно считала и втолковывала всем вокруг, что написала трогательную картину, посвященную памяти ее покойного супруга. Любовь, дескать, рвется из склепа, чтобы две души могли воссоединиться в лучшем мире и бла-бла-бла. Но, кажется, никто не услышал бедную леди, и для всех истинных ценителей искусства этот бедный амурчик-подросток остался символом запретной любви, которую не пускают в дом. - Откуда ты все это знаешь? - не выдержал Энтони. Дерек откашлялся и заложил руки за спину. - Кажется, настало время для еще одного факта из моей биографии: я проучился пару семестров в Королевском колледже искусств. - А потом тебя выгнали? - А потом в моей жизни начался балет, и я ушел сам. Но это совсем другая история, и пока нет повода ее рассказать, чтобы не показаться моему крош… Гм, чтобы не показаться занудой, который только о себе и говорит. - Нет, ты расскажи, это интересно, - настаивал Энтони. - Тебе что, не нравилось рисовать, раз ты бросил? Дерек слабо пожал плечами. - Мне просто хотелось заниматься чем-то… художественным. Про балет я в детстве ничего не знал, оставалось только рисование. - Почему только? Можно же было… ну, не знаю, рассказы писать. - Интересные вопросы ты задаешь. Я всегда ненавидел читать и писать. Думаю, все танцовщики такие. Мы все-таки тяготеем к пластическим формам, а словесность от нас далека как Млечный путь и так же непонятна. - А я люблю читать, - возразил Энтони. - Неужели? И что же ты читаешь? - Все. Романы, стихи… - Стихи? Не устаю поражаться, до чего ты романтичный. Прочитай мне что-нибудь. Энтони с досадой отвернулся. Стоило начать все сначала, чтобы опять предстать перед Дереком слащавым и сентиментальным полудурком. Но, с другой стороны, если он откажется прочесть что-нибудь, то будет выглядеть полудурком претенциозным, кичащимся своей якобы интеллектуальностью, но неспособным ее продемонстрировать. Можно было прочесть пару безобидных строк, что-нибудь из Киплинга или Шекспира, но, как на грех, все стерлось из памяти. Вечно так происходит: сколько бы стихов ты ни знал наизусть, когда начинается это “прочитай что-нибудь”, - в голове сразу пустота. Было только одно стихотворение, которое Энтони мог прочесть без запинки в любой момент, при любых обстоятельствах, но, черт побери, нет, лучше не надо. - Прочитай свое любимое, - попросил Дерек. - Что? - нервно рассмеялся Энтони. - Нет, на самом деле ты не хочешь это услышать, поверь мне. - Напротив, - тот внимательно и заинтересованно смотрел на него, - я хочу знать, что ты любишь. Ну, давай! Прошу тебя! - “Двух черных очей беспощадные свечи...” - нехотя начал Энтони.

Чьей пламенной милости короток срок, Точеные руки, покатые плечи И алого рта ядовитый цветок, – Оставит ли время на память хоть волос, Разъест ли твой облик бесстрастная ржа, О тайная, темная дева Долорес, Страданий моих госпожа?

- А дальше? - спросил Дерек, когда он замолчал. - Ты ведь знаешь, что дальше. - Энтони, я же тебе сказал, я совершенно не начитанный. Никогда не слышал этого стихотворения и понятия не имею, что с ним не так и почему ты не хочешь его прочесть. - Ты решишь, что я извращенец. - Я буду дико рад этому открытию. Валяй дальше. - Оно длинное. - Ничего страшного, времени у нас полно. Они обошли всю галерею и уже спускались к выходу, а Энтони все читал:

...Я голодом до перемен и волнений, Я жаждою всех нестерпимых вещей, Отчаяньем – братом священного рвенья, Утехами плоти, что мучат вотще, Восторгом, в котором сгорает желанье, Желанием, что предваряет восторг, Истомой слепой, будто сумрак незнанья, Глухой, будто с совестью торг, Следами зубов, что во тьме расцветают Сквозь жар поцелуев и их немоту, Губами, что льнут, распинают, кусают, Оставив со вкусом железа во рту, Биением сердца, что нежно и голо, Руками, что тянутся к свету, дрожа, Тебя заклинаю: откликнись с престола, Страданий моих госпожа...

Мало-помалу он перестал стесняться, ощутив то особенное вдохновение, почти эротическое возбуждение,которое охватывало его всегда, когда он читал эти строки хотя бы про себя. Какого черта, если он в самом деле любит “Долорес”. И если Дереку это скучно, ну что ж, он сам напросился. Пусть теперь слушает. Но Дереку, кажется, нравилось, или он, по крайней мере, умело делал вид. Стихотворение закончилось только в баре “Капри”, где они заказали по бокалу шампанского. После шампанского Дерек церемонно проводил Энтони до родительского дома. Они остановились, чтобы попрощаться, возле калитки, ведущей в садик Доуэллов. - Дорогой Энтони, - торжественно сказал Дерек, взяв его руку в свою, - не знаю, какое впечатление оставило наше первое свидание у тебя, и, конечно, с волнением предполагаю все самое худшее, но должен признаться со всей прямотой, что очарован тобой, твоим вкусом, незаурядностью твоих суждений, необычной зрелостью, которая проглядывает за твоей детскостью, и силой твоего характера. Я восхищаюсь тобой и уважаю тебя. Даже если ты не захочешь больше меня видеть, я все равно останусь благодарен тебе, потому что ты преподал мне важнейший урок. Всю жизнь, особенно после той истории с африканским летчиком, я думал: сила в том, чтобы ничего не чувствовать. Но ты показал мне, что все наоборот: сила в том, чтобы чувствовать так полно и глубоко, как это возможно, принимать все эмоции, все ощущения, которые предлагает тебе жизнь, и пропускать через себя, честно, ничего не избегая и ни от чего не прячась. Даже если они несут боль как расплату за минуты восторга, все равно. Я был бы счастлив и дальше учиться у тебя этому. Если ты позволишь. - Ты очень милый, Дерек, - ответил Энтони столь же торжественно и церемонно. Как же хорошо, что уже стемнело, и Дерек не может увидеть, как смешно он покраснел. - Может быть, на следующем свидании я разрешу тебе меня поцеловать. - Господи, только бы ты не передумал, - Дерек коснулся шляпы и уже повернулся, чтобы идти, но Энтони скользнул в тень старой плакучей ивы, растущей на краю маминого газона. Этого пятачка земли не достигал свет уличных фонарей. - А впрочем, можешь поцеловать меня прямо сейчас. - Я, право, не смею поверить в такую щедрость, - удивленно пробормотал Дерек, но тут же воровато посмотрел в оба конца улицы и тоже нырнул под дерево к Энтони. Оба торопились и быстро, целомудренно поцеловались, касаясь друг друга только губами. Это была даже не капля в море, а просто курам на смех. - Знаешь, что, - вдруг решил Энтони, изучая Дерека, глядящего на него послушно и выжидающе, - поехали к тебе. Выражение лица Дерека на мгновение стало чуть менее торжественным, и Энтони был готов биться об заклад, что знает, о чем тот думает: “Мы, значит, притащились в гребаный Уимблдон, чтобы тут же ехать назад в центр города?!” Но, к своей чести, Дерек оставил эту мысль невысказанной. - Кстати, - вспомнил Энтони, когда они уже торопились к автобусной остановке, - если ты учился рисовать, то, наверное, можешь нарисовать мой портрет? - Ты не поверишь, сколько раз я пробовал. - Это когда же? - удивился Энтони. - Не было такого. - Ну, раз у нас день откровенных признаний... Когда ты спал, - Дерек смущенно кашлянул. - У тебя интересное, запоминающееся лицо, я тебе это говорил? Но ты все время норовишь завернуться во сне в какой-то невообразимый узел и вдобавок спрятать голову под одеяло. Еще пару раз пробовал по памяти нарисовать тебя танцующим, но тоже ничего особенно не вышло. - Не верю я тебе, - проворчал Энтони, призывно маша рукой проезжающему автобусу. - Покажи хоть что-нибудь, тогда поверю. - Не на что там смотреть. - А я хочу. - Нет. Я, кажется, и не сохранил эти наброски. Но Энтони, конечно же, заставил Дерека показать все и некоторое время спустя сидел, голый, на краю стола, болтал ногами и изучал карандашные эскизы, которых было не меньше дюжины. Большая часть, как и сказал Дерек, изображала Энтони спящим, но на некоторых он был запечатлен у станка. И, наконец, на одном из эскизов, совсем небрежном, Энтони - едва различимая фигура в гуще ломаных линий, намечавших разворошенную постель, - лежал на животе с недвусмысленно раскинутыми ногами. - О-о-о, - захохотал он, запрокинув голову. - А это с натуры или по памяти? - Не шевелись, - скомандовал Дерек, сидевший в кресле с альбомом на коленях. Карандаш легко шуршал по листу. - Кажется, у меня наконец-то начинает получаться. Конец. 25 июня - 26 августа 2018 Если вам интересны Эрик, Рудольф и другие герои нашего текста, много информации о них можно найти на нашем канале: https://zen.yandex.ru/sexyballet