Fears are real

Поймать взгляд Рейнхарда в коридоре, когда тот был не в духе, для всех, кроме Вальтера Шелленберга, казалось смертеподобным. Он со временем предусмотрительно научился выдерживать натиск холодных глаз разбавленного цвета серебра, острый взгляд которых был словно прорезан идеально острым лезвием бритвы. Но хруст костяшек длинных пальцев, созданных для манипулирования чем бы то ни было - тонким музыкальным инструментом или человеческим телом и разумом - оставался настолько невыносимым, что глава СД отводил глаза в сторону, боковым зрением ловя ослепительно довольную усмешку Гейдриха, моментально сменявшуюся привычной ледяной неприступностью. И в то же время эти ладони приковывали против воли к себе его внимание. Болезненно, необъяснимо для него самого, но на них хотелось смотреть, как на противоречащее рамкам и нормам кричащее произведение современного искусства. Ему думалось, что все дело было в скрытых возможностях этих рук, познать которые боялся каждый второй, если не каждый первый в Рейхе. Он был уверен, что Рейнхард ими мог убедить любого в чем угодно, заставить поверить в существование рая или ада на земле. Вальтеру Шелленбергу, как бы тот ни старался выбросить это из головы, руки Рейнхарда Гейдриха всегда пугающе напоминали пауков. Тех самых, которых он втайне от каждого боялся больше, чем враг народа - приемной гестапо. Но самым ужасным было то, что паук всегда оставался голоден. Когда пальцы Гейдриха недвусмысленно пробегали по спине, стоило им двоим остаться наедине, - вот тогда Шелленберг чувствовал липкую дрожь, бегущую по коже. Было ведь в этом что-то притягательное - иначе Вальтер нашёл бы силы попросить. Вернее, думал, что нашёл бы. Ведь Рейнхард мог, пусть даже незаметно для самого себя, проникать не только в любые аспекты жизни - что от него и требовала власть - но и в мысли, подстраивая и переиначивая их в свою пользу. Затаиться, и липнущий безосновательный ужас перед своей персоной, словно серебристые нити паутины, направить прямиком на жертву. И из-за ночных кошмаров, виною которым глупая фобия, усилившаяся от ответственности своей должности в СД и начальства в лице Рейнхарда, честно признаться, Шелленберг частенько не мог выспаться перед работой. Его переживания мало что могло выдать, даже после таких ночей он выглядел неизменно педантично и даже чересчур опрятно - на протяжении всей жизни Вальтера пресловутая любовь к аккуратно уложенным волосам и милым вещам вроде галстуков и шарфов порождала щекотливые слухи, - а бледность и синяки под глазами можно было спокойно списать на простой недостаток свежего воздуха. Отболтаться он мог всегда и перед кем угодно - но только не перед непосредственно шефом. После очередной ночи спутанных и бредовых сновидений, не то, что не отдохнувший, а ещё более вымотавшийся с прошлого вечера Вальтер несколько минут предавался сомнениям, стоило ли вообще сегодня выезжать на работу. Крамольная мысль скинуть все на адьютантов, а самому не вылезать из тёплой кровати казалась соблазнительней запретного плода Евы, пока покрасневший взгляд не наткнулся на лежавшую на тумбочке записку, оставленную там им же прошлой ночью перед тем, как провалиться в сон. Вальтер устало потёр глаза, приводя их в чувство, и наконец смог разглядеть почерк, которым послание было написано. Сонливость в тот же момент ускользнула, как хитрая ласка от нерадивого охотника. Он приподнялся и поднёс листок бумаги к глазам, которые тут же забегали по строчкам. Острый, с безукоризненным наклоном и всегда одинаковой шириной букв почти каллиграфический почерк был известен Вальтеру как его собственный. Взгляд скользил по одним и тем же словам снова и снова, и когда в уставшей голове наконец уложилось её содержание, Шелленберг ощутил, как лоб его покрылся холодной испариной. Вскочил и заторопился в ванную он тут же, зная, что и без того потерял несколько драгоценных утренних минут на раздумья. Хоть на клочке бумаги и было сказано, что шеф хочет видеть его только в час дня, до которого Шелленберг мог благополучно мариноваться в своей квартире в ожидании машины у дома, ему ужасно не хотелось объяснять истинной причины отсутствия на работе. А ложь бы тут же раскрылась и повлекла за собой одному богу известные последствия, ведь обмануть Рейнхарда не удавалось ещё никому. Отстреляться парой общих фраз, дескать, недомогание, тоже казалось маловероятным - вспомнив устремлённый прямо в душу взгляд своего шефа, который так или иначе выудил бы всю правду до мельчайших подробностей незаметно для Вальтера и против его воли, Шелленберг решил просто сделать вид, что ничего не произошло. Надеть белые перчатки и защититься собственной невиновностью. Дороги до работы он почти не почувствовал - вот уже ноги несли его в собственный кабинет, по пути к которому Вальтер обменялся дружелюбными приветствиями и рукопожатиями с сослуживцами. Он вздохнул с облегчением, когда осознал, что до сих пор не столкнулся с Гейдрихом, а значит, уже вряд ли столкнётся до назначенного времени. Мысли в тот же момент заняли те несколько папок, занесённые ему накануне. Ненавистная Шелленбергу бумажная волокита становилась чуть ли не спасением, от понимания чего Вальтер усмехнулся под нос и продолжил путь по лестнице. Вырвал его, едва успевшего расслабиться, из состояния равновесия хриплый кашель за спиной, следом за которым последовало холодное приветствие ни с чем не спутываемого голоса. Шелленберг сглотнул, поправил галстук, и, выдохнув и натянув на лицо маску дружелюбия, обернулся к позади стоявшему. – Доброе утро, шеф. - кивнул он, изо всех сил отводя взгляд от его лица и, в частности, безупречно чистых глаз. Рейнхард краем рта улыбнулся в ответ, и Вальтеру невольно представилось, что именно с такой ухмылкой он и строчил ему записку... А когда Гейдрих, повернувшись лицом к окну и позволив тем самым ярким солнечным лучам упасть на свои и без того излишне белесые черты, оттянул манжеты рукавов и как- то машинально разом щелкнул всеми костяшками пальцев, Вальтеру стало по-настоящему не по себе. Масла в огонь подливало осознание, что эти руки держали злосчастный клочок бумаги и чернила, выводили ровные, как и все истинно немецкое, буквы. – Вы ведь не забудете о моей маленькой просьбе, верно? - Вопрос вернул Вальтера из унёсших его далеко размышлений, к счастью для него же, никак не отразившихся на умело сыгранном выражении лица. Вальтер уже было собрался сказать Гейдриху что-нибудь в ответ, чтобы не оставлять повисшее молчание, как тот сам его и прервал. - Хотя, конечно же, не забудете. Не собираетесь же вы обмануть моих ожиданий? Вальтеру ничего не оставалось, как убедительно подтвердить сказанное и подкрепить свою реплику одной из этих дежурных улыбок, которые почему-то выходили у него слишком похожими на искренние. Пребывавший, по всей видимости, в хорошем расположении духа Рейнхард оказался весьма удовлетворён его ответом, и, перед тем, как скрыться в темных и тайных делах полиции, невесомо и почти что ласково коснулся ладонью спины Вальтера прямо между лопаток. Тот едва сумел подавить судорожный вздох, и, осознав, что тело стало слушаться заметно хуже, в состоянии одновременно и полного опустошения, и переполненности эмоциями дошёл до кабинета. Неожиданно ему стало интересно, один ли он так остро реагирует на малейшие прикосновения Гейдриха, случайные или нет, или это - массовое явление, о котором просто все бояться заикнуться? Вальтер было подумал, что в таком случае совсем не завидует тому, кто был в постели его шефа этой ночью, конечно же, только если слухи о его наклонностях все-таки были правдой. В один момент поняв, что собственные догадки заносят его совершенно не в ту сторону, что, впрочем, являлось своего рода профессиональным недугом, Шелленберг одернул себя и попытался сконцентрироваться на содержании докладов, лежавших на столе уже несколько дней неразобранными. Он тяжело опустился за стол, предварительно отодвинув обитое мягкой тканью кресло, и окинул лежавшие перед ним бумаги критическим взглядом. Предположения о предстоящей «встрече личного характера», упомянутой в злосчастной записке, настойчиво засели в голове, сбивали с толку и мешали сосредоточиться. Обреченно Вальтер развернул первую страницу попавшегося под руку доклада. Пробежав глазами по строчкам, сплошь и рядом заполненным отвратительными юридическими терминами, Шелленберг вспомнил самое начало своей карьеры - когда Гейдрих только начал привлекать молодых интеллигентов, как он, - и подумал, что лучше бы тогда отказался от его предложения. Засел бы где-нибудь благополучно, и проблемы Рейха его бы никак и нигде не касались, и слышал бы он о них только из газет и по радио, не отличая намеренно созданных фальсификаций от ужасной реальности. Той самой реальности, которую и порождала созданная Рейнхардом демоническая машина тайной полиции. Когда Шелленберг, превозмогая себя, дошёл до третьей страницы, то понял, что, оказывается, ужасно хочет спать. Борясь с подступавшей дремотой, накрывавшей дурманящим полотном, Вальтер подумал, что неплохим решением было бы открыть окно и охладить помещение, ведь, возможно, все это - дурное влияние духоты. Но прохладный сквозняк, наполнивший кабинет свежим воздухом уже через пару минут, положение дел мало изменил - буквы продолжали выдавать себя за другие, слова перескакивали из предложения в предложение, а строки, словно издеваясь, плыли перед глазами и находили друг на друга. Оно, конечно же, делало работу невозможной, и после нескольких минут мучительных и отчаянных попыток сконцентрироваться Вальтер сдался. Он решил, что вряд ли кто- то заметит, как он задремал на минутку- другую, а, следовательно, не донесёт начальству. Начальству... Гейдриху... Шелленберг вновь поймал себя на мысли, что этот человек по-настоящему проник везде и не оставляет его в покое ни на минуту. К этому прибавлялась не указанная, а только упомянутая вскользь причина встречи один на один, и то, как Рейнхард снова с утра играл костяшками своих пальцев, и это его мимолетное касание, выбившее из колеи, и Вальтер, не в силах что-либо поделать, вздохнул и безвольно опустил голову на столешницу, подложив предварительно руку. Когда он уткнулся лицом в рукав пиджака, ему показалось, что он стремительно куда-то падает, но ощущение было донельзя приятным - тяжелые веки наконец опустились темным покрывалом на покрасневшие воспалённые глаза. Теперь одно лишь знание о том, что через несколько минут придётся снова пытаться приступить к документам, угнетало, и спасением могла стать разве что чашка крепкого кофе. Такого же крепкого и бодрящего, как настоящая гестаповская порка. Именно с мыслями о гестаповских порках Шелленберг и уснул за своим столом, спутанно размышляя, положена ли ему такая за сон на рабочем месте, или он сможет все-таки отделаться выговором... И никто из тех, кто стучался к Шелленбергу и не получал ответа и разрешения пройти, не понимал, что произошло с главой СД. Но, благоразумно не ища себе на голову проблем, все только в недоумении пожимали плечами и шли дальше, что и спасло Вальтера от моментального разоблачения и собственного стыда. Так продолжалось до того момента, как стрелки часов начали свою эстафету в отсчете последних минут до назначенного Шелленбергу времени - но тот, забыв о собственном намерении подремать не более десяти минут и продолжить, провалился в такой глубокий и беспробудный сон, что ему мог позавидовать даже простой рабочий, уставший после смены и не запачкавший совесть грязными делами тайной полиции. Шелленбергу, отдавшемуся во власть дреме, вновь виделись последние события, с поправкой на абсурдность и характерную для сновидений спутанность - он почти ощущал, как коснувшаяся его спины утром ладонь скользит вниз, а пальцы второй руки почему-то переплетаются с его, моментально превращаясь в лапы гигантского паука... Он резко застонал сквозь кошмар как раз в тот момент, когда разъяренный Гейдрих, не сумев дождаться Шелленберга в своём кабинете, уже решительно стучал в его дверь. Её, конечно же, не открыли, и Рейнхард так зло толкнул дверь ногой, что та со скрипом поддалась. Никто и ничто не могло ослушаться Гейдриха, и он об этом прекрасно знал; поэтому настроение его моментально оказалось испорчено, когда тот, на кого он привык полагаться, вдруг вздумал забыть или решить избежать их встречи тет-а-тет. Картина, увиденная им с порога кабинета, повергла его в недоумение, отчего лицо Рейнхарда приобрело забавное выражение. Увидь его распластавшийся на столешнице прямо напротив Вальтер, то невольно сравнил бы с мордой закопавшейся в снег лисицы. – Шелленберг... - недоумевающе- предупреждающим тоном произнёс Гейдрих, широкими шагами - а другими он и не умел, - приближаясь к столу. Будь на месте Вальтера кто-то другой, он бы давно поплатился, но его Рейнхард ценил. Не так, как принято ценить, отнюдь - но по- своему и своеобразно. Не в виде выходных и поблажек, да и вообще заметить особое отношение было почти невозможно, но Гейдрих знал, что Вальтер ощущал себя под его опекой. Шелленберг не откликнулся. Тогда Гейдрих, взглянув на жалко склонившегося над столешницей подчиненного, услышал, как тот сказал что-то, видимо, сквозь сон. Это стало последней каплей, и Рейнхард, бездействуя меньше секунды, грубо растолкал его за плечо. Вальтер, кошмар которого уже зашёл за все возможные рамки, тяжело вздрогнул. В его реальности и этому прикосновению нашлось место, ведь теперь ему чудилось, что Гейдрих своими ладонями-пауками уже развязывал его галстук и одновременно стаскивал китель, ведь по ощущениям рук было не меньше десятка. От такого сильного и неожиданного тычка границы настоящей и порождённой сознанием реальности смешались: Вальтер резко, неожиданно как для себя, так и для стоявшего в шаге Гейдриха, вскочил из- за стола, судорожно дыша. Перед глазами от такой смены положения замелькала темнота, но не продержалась более пары мгновений. Обстановка прояснилась, и Шелленберг, с настоящим ужасом осознавая только что произошедшее, стал ошарашено переводить взгляд то на разозлённого шефа, то на циферблат часов на стене, то куда-то вниз, не в силах проронить хоть слово. Тогда он понял, что его горло суше африканской пустыни, а взгляд Гейдриха не злобно- издевательский, но, скорее, требующий незамедлительных объяснений от и до. – Шеф... - хрипло начал Вальтер, сглотнув. Когда тот ненавязчиво повёл сильным плечом, разминая спину и заставляя тем самым зайтись складками жёсткую ткань кителя, он забыл все, что только что смог придумать навскидку в своё оправдание. Рейнхард, сощурившись, понял, что сказать тому нечего, но взгляд Шелленберга выглядел настолько невинным, настолько искренне и честно напуганным, что выдавал его, профессионально скрытного и предусмотрительного, с потрохами. И Гейдрих, помолчав с минуту и мысленно смеясь с вида стоявшего напротив обескураженность Вальтера, принял решение не делать из этого проблемы. Пусть и хотелось очень сильно - но он любил Шелленберга и ценил, да и нервные срывы лучших и таких дефицитных, как он, были ни к чему. – Впредь такого не допускайте, - полу- назидательным тоном сказал он Вальтеру, отчего тот не смог сдержать шумного вздоха. - А пока я полагаю, что мы просто отступим с вами от регламента. Будем считать, что ничего не произошло. Я прав, Шелленберг? Тот нервно кивнул, хотя выглядел уже гораздо более спокойным. С его несчастного лица потихоньку начала спадать бледность, и глаза уже не бегали судорожно по комнате. – Так точно, герр... - проговорил он, споткнувшись непослушным языком о длинное звание его начальника. – Вольно, - оборвал его Гейдрих на полуслове. Голос его звучал донельзя скучно, как будто они оба были на семейном воскресном ужине, и он просил Вальтера передать ему соли. - Вы чересчур напряжены. У вас какие-то проблемы? О, да - проблемы были, думал Шелленберг. Причём одна из них, самая главная и сводившая с ума, стояла сейчас перед ним, барабаня чертовски длинными бледными пальцами по лакированной поверхности дерева, впиваясь острым взглядом и проявляя невиданную благосклонность. Чем же он её заслужил? – Все в порядке, шеф, - еле успокоившись и заставив свой голос звучать более-менее ровно, ответил ему Вальтер, потихоньку приобретая свой обычный вид. - Вы ведь хотели со мной о чем- то... – Да, поговорить. - Гейдрих вновь его перебил, размашисто поведя ладонью. -О Вас. И в этот миг Вальтера пробило ледяной судорогой, ведь эти слова - тем более из уст Рейнхарда - не могли по определению значить ничего хорошего. – Обо... Обо мне, герр Гейдрих? - слова рассыпались неровной дрожащей волной, и пока Вальтер пытался (надо сказать, тщетно) сосредоточиться, Рейнхард приблизился к нему ещё больше, тем самым вновь заставив потерять дар речи. – До сегодняшнего дня вы не были замечены в связях, порочащих вас, - с ноткой издевательской задумчивости протянул Гейдрих, едва сдерживая усмешку при виде его побледневшего лица. - Но я навёл справки... Исключительно из рабочего интереса. И меня, честно сказать, одолевают сомнения. Шелленберг судорожно сглотнул. Что он сделал не так? Всегда, как и в прошлые разы - а мальчишка-адъютант казался даже более сговорчивым, чем другие... Неужели оставил лазейку, не замёл следы, как полагается главе шестого отдела? – Герр группенфюрер... Я не могу понять, к чему вы клоните. - Хваленая выдержка Вальтера утекала сквозь пальцы, таяла на глазах, словно снег, под леденящим взглядом Рейнхарда. Шелленберг снова врал - он прекрасно понимал, к чему неуклонно вёл Гейдрих. Что, конечно же, не могло укрыться от его шефа- тот криво улыбнулся, давая понять, что все это бесполезно. – Успокойтесь, Вальтер. Я вижу ваши ужасные круги под глазами и то, что соображаете вы туго. - Процедил Гейдрих и тут же ухмыльнулся, обнажив все зубы. – Поэтому буду предельно прям: сейчас я сделаю с вами то же самое, что и вы со своим адьютантом... Шульцем, верно? Шелленберг сглотнул, не веря своим словам, а Рейнхард подошёл только ближе, невзирая на вялые попытки Вальтера отойти на шаг назад. Предательски уперевшись поясницей в стол, он взглянул вверх - в глаза Гейдриха - а те смотрели жадно, почти злобно. И между тем... Ласково? Он коснулся ледяной ладонью пухлой щеки Шелленберга, тот вздрогнул, отстранился вдруг от прикосновения, теперь судорожно глядя по сторонам и ощущая холодно-обжигающую дрожь во всем теле. – Я могу объяснить, шеф, пожалуйста... - Эта фраза была оборвана той же самой леденящей ладонью, которая незамедлительно зажала ему рот. Он что-то сдавленно промычал на забаву Рейнхарда, вторая рука которого уже расстегивала ремень кителя группенфюрера. – Не издавайте лишних звуков, Шелленберг, если не хотите лишних проблем. - Рука резко разжала ему рот, и Вальтер стал часто дышать, все ещё сомневаясь, очнулся ли он от полуденного будоражащего кошмара. Он едва ли смог мотнуть головой в слабом кивке, который был способен заметить только стоявший в сантиметре от него Рейнхард. – Прекрасно, мой милый Вальтер. Прекрасно. И я рассчитываю, что все останется за дверьми вашего кабинета, а иначе... - Гейдрих повёл взгляд вниз, намекая на сырые гестаповские подвалы. – Ваша карьера, должность и моя благосклонность скажет вам auf Wiedersehen. Если, конечно, останетесь живы. В этот момент пол окончательно ушёл у Вальтера из-под ног, отчего он рухнул спиной на стол (всему виной подкосившиеся колени) и едва успел подставить локоть, второй рукой инстинктивно схватившись за рукав почти расстегнутого кителя шефа. Он учащенно дышал, а слова Рейнхарда раздавались гулко в туннелях мозга, приглушённые словно бы ватой. Гейдрих схватил его руку, крепко, не намереваясь отпускать, и сбросил на пол тяжелую вещь, увешанную знаками отличия, а оттого ещё более давившую на его плечи. Сердце Вальтера билось спятившей птицей в тесной наэлектризованной клетке: с разницей лишь в том, что наэлектризованной теперь казалась его собственная грудная клетка. Гейдрих последовательно расстегнул ремень форменных брюк, звякнув пряжкой ремня, и удивительно быстро, будто бы репетировал сотни раз, расстегнул рубашку. – Шеф, прошу... - Прошипел Шелленберг, едва ли сам понимая, какой смысл вложил в эти слова: Рейнхард же расценил их, как призыв к действию. Вскоре его рука добралась и до его ремня, ненароком (а ненароком ли?) коснувшись паха, и беспомощный, обездвиженный как собственным шоком, так и довлеющим весом начальника, Вальтер откинулся на стол. Теперь он почти лежал, распластанный на столе среди документов и дел, почти распятый на алтаре одному черту понятных желаний шефа управления имперской безопасности. Рывком стащив с него форменные брюки, Гейдрих приблизился к нему, со всей присущей ему аккуратностью приподняв его лицо за мягкий подбородок, и усмехнулся сквозь зубы, проводя пальцем по искусанным пухлым губам. – Я вижу, вы давно этого хотели - ваш взгляд говорит то, что вы так тщательно пытаетесь скрыть, Шелленберг. Обманывать меня - черт с ним, не врите самому себе. И, как подметил Вальтер своим воспалённым рассудком, Рейнхард был чертовски прав. Он хотел этого и в долгие часы работы, не отдавая себе отчета, часто представлял, как начальник берет его прямо на этом столе, не терпя попыток вырваться. – Вы правы, шеф, о, как вы правы... - Прошептал Вальтер до того, как длинные пальцы скользнули ему в рот, моментально согреваясь. Шелленберг, поддаваясь негласному приказу, стал аккуратно ласкать их языком, прикрыв затуманенные глаза. Голова буквально горела: ему казалось, что горит все вокруг - начиная от стола, на котором он так безвольно и между тем почти расслаблено лежал, заканчивая стенами, полом и самим Рейнхардом. Тот рассмеялся, последовательно вынимая мокрые пальцы из его рта. Ладонь, смоченная вязкой слюной, скользнула куда-то вниз, и только несколько секунд спустя Вальтер понял, что остался без белья, а колено Гейдриха растолкало его бёдра в стороны. – Тише, Шелленберг, тише. От вашей покорности зависит степень болезненности в дальнейшем, так что мы оба заинтересованы в вашем послушании. Не успел Вальтер сказать в ответ хоть что-то, как все ещё мокрые пальцы резко толкнулись в него, пуская разряды по всему его телу. Он едва не ослушался приказа: хотелось стонать, боже, хотелось стонать громко - но он вовремя укусил губу, пока рука Гейдриха совершала плавные, а между тем чертовски глубокие движения. Гейдриху и самому не терпелось - болезненно терла ткань белья, ужасно невинно выглядел распятый им же на столе подчинённый, восхитительно извивавшийся от одних только его прикосновений. Он закусил щеку изнутри, сжав зубы, чтобы не выдать собственного желания поторопиться, и сам прикрыл глаза, толкаясь пальцами в последний раз и выходя ими так же резко из тела Вальтера. Освободившейся рукой он стащил вниз белье, тут же придавив ею плечо Шелленберга к столу, и наклонился над его телом, шире раздвинув его бёдра. – Не кричите. - Прошипел он, рванув его бёдра на себя и сразу же входя так глубоко, как он только мог. Вальтер, не в силах терпеть, сам зажал ладонью свой рот, тут же кусая её. Ноги пришлось развести в стороны ещё больше, давая шефу полную власть над его телом: но тот пока не начинал двигаться, ожидая, чтобы тот привык. Увидев, как второй рукой Шелленберг тянется вниз и касается своего паха, Гейдрих улыбнулся, но улыбка эта смешалась с тяжелым, сдавленным и максимально заглушенным стоном. Он начал плавно, не причиняя боли, и видя, как извивается и изнемогает под ним Вальтер, не имея возможности ни стонать, ни кричать - только дышать тяжело, что ещё больше заводило Рейнхарда - наклонился к его губам в грубом и властном поцелуе, кусая его губы и по-хозяйски скользя языком внутри. Постепенно толчки становились резче и грубее, и Шелленберг, не выдержав, отвернулся и прижался виском к нагретой его же теплом деревянной столешнице. – Шеф, прошу, шеф... Умоляю. - Его ноги оплетали бёдра Гейдриха, он старался двигаться в такт, вбирая в себя с каждым движением все больше. Ладонью он продолжал ласкать себя, что так нравилось Рейнхарду, и запрокинул голову назад, совершенно не ожидав, что Гейдрих вцепится в его волосы, приманит к себе и вовлечет в новый, ещё более властный и горячий поцелуй. Шелленберг простонал ему в губы, косточкой на стопе поглаживая то чувствительное место на пояснице, и судорожно сжавшись внутри в последний раз. В его груди будто бы что-то разбилось, разлилось кипящей лавой по всему телу, а вставший комом в горле крик заставил на мгновение забыть, как дышать. Рейнхард все ещё толкался, закрыв глаза и закусив губу, тоже будучи в секунде от желанной разрядки. Шелленберг слабо и почти неслышно (как он надеялся) постанывал, пока Гейдрих, хрипло зашипев, не вышел из его тела. Рейнхард оперся о стол, восстанавливая дыхание, пока Вальтер вяло приподнимался на локтях и осоловело смотрел вокруг на такие знакомые, но в единый момент ставшими другими стены кабинета. * * * – Спасибо, шеф. - Все ещё хрипло произнёс Шелленберг, когда Рейнхард протянул ему зажигалку. Тот закурил, и, выпустив дым из лёгких в первой головокружительной зятяжке, взглянул на подчиненного, ответив ему многозначительным взглядом. – Запомните: утаивать от меня что-либо бесполезно. Но иногда такие забавные вещи идут исключительно на пользу, я прав, Вальтер? Шелленберг кивнул, молча глядя, как курит его шеф. Теперь он точно знал: кошмары больше сниться ему не будут - разве что вот так, наяву. fin.