Услышь меня

В горле стоит омерзительный ком, а легкие наполняются свинцовой тяжестью. Единственное, что мне действительно удалось забыть. Я весь этот год наивно полагала, что страдаю, но настоящая мука… нет, пытка терзает меня прямо сейчас. Терзает своими синими глазами, своим дыханием, запахом, громким и частым биением сердца. А я ненавижу свою память, которая возвращает меня в Ривенделл, в его осторожные, неуверенные объятия, к дому Беорна, будь он проклят! Я ненавижу каждое это воспоминание, ненавижу всей душой, всем сердцем, каждой клеточкой. И Его ненавижу. Стоит передо мной совсем беспомощный и ничего не имеет против меня. Думал, найдет меня в лесу, и я кинусь ему на шею? Идиот. Я больше не бесполезная дурочка, только он об этом не знает. Я опаснее, чем он, его жизнь в моих руках, в моей стреле. Звон, свист, его крик, и он узнает, как мне плохо. – Альба... Ты снова боишься девчонку, гномий король? Прогнал меня тогда, ничего не зная, и мне плевать, что тобой двигало. Ты ничего не знал. Не знал, как сжималось мое сердце, когда я бежала к твоему шатру в страхе, что не успею застать тебя живым! В страхе, что весь мой мир умер вместе с тобой. Не знал, как я тряслась над твоей постелью, рыдала, умоляла тебя не умирать! Как я мечтала, разглядывая твои широкие плечи, покрытые узорами. Дура. Он в моих руках. Всего одно движение, мне нужно только шевельнуть пальцами, и он почувствует боль. Не так, конечно, но хоть что-то. Я должна смотреть только в цель, туда, где находится его сердце, но я не могу. Соблазн слишком велик. И я позволяю себе, лишь на долю секунды даю слабину, заглядывая в его глаза. А он не боится меня, совсем. И делает шаг вперед, смелый, решительный. Нет, прошу тебя, не надо, уходи, просто уходи отсюда, навсегда. Я не смогу это вынести. Мои руки снова начинают дрожать, а он делает еще один шаг. Знает, что я этого не сделаю. Не смогу. Только что, секунду назад, я хотела причинить ему боль, убить его, заставить его хоть как-то страдать! А теперь?.. Теперь он подходит слишком близко, вплотную, так, что наконечник стрелы упирается ему в грудь, и уже не причинит никакого вреда. И я из последних сил держу оружие, оставляя себе хоть какую-то преграду, словно прячусь за него. Теплая ладонь касается моей щеки, загоняя меня в ловушку, меняя меня местами с тем, что сидит у меня внутри и раздирает сердце. Лук и стрела падают из ослабевших опустившихся рук, и я стою, словно памятник собственной глупости, не в силах поднять взгляд на гномьего короля. А он подходит еще ближе, так, что я чувствую носом колючие волоски его бороды. Что же ты делаешь со мной? Зачем, зачем я тебе? Я даже не могу сказать, как сильно люблю тебя. Я задыхаюсь от этого чувства, я и не знала, что так может быть! Но я не могу тебе этого сказать, и мне остается только стоять истуканом, чувствуя, как сильно ты сжимаешь меня в объятиях, смотреть в твои глаза и рассказывать тебе все это взглядом, умоляя тебя услышать. Но ты не поймешь. Ты просто стоишь, прижав меня к этому дереву так, что кора царапает низ спины там, где чуть задралась рубашка. И прислоняешь свой лоб к моему, а мне хочется высвободить свои руки из твоей мертвой хватки, и дотронуться до твоих губ, твоих волос. Из глаз катятся слезы, но мне плевать, пусть смотрит. Может быть, поймет хоть что-то. Поймет, что я не игрушка, которую можно доставать из ящика, когда станет скучно. А он поднимает голову, отстраняя лицо, смотрит на меня, и я вижу в его глазах то, чего так хотела. Быстро наклоняется, прижимая горячие губы к уху. – Прости меня. Всего два слова, два таких простых слова, которые ломают все до конца. Ломают все стены, оберегавшие то, что я, сама не ведая, так бережно хранила. И я уже не стою, я лечу, а дыхание сбивается, но я собираю воздух в легких, по чуть-чуть, я должна, я могу это сделать. Руки уже гуляют по твоим волосам, по твоим щекам, и я выдыхаю, хрипло, еле слышно: – Ссскотина... *** А в зеркале уже не девчонка. В нем та, кто вот-вот станет гномьей королевой. Синее платье превосходно на ней сидит, ее спина прямая, подбородок чуть горделиво вздернут, а глаза блестят. Сзади на плечи осторожно ложатся руки Двалина. – Ну что, готова? – улыбается. Растерянно оборачиваюсь, Дис удовлетворенно оглядывает свои труды – прическу и платье. Перевожу взгляд на Двалина, он, кажется, переживает не меньше, чем я. Мне хочется бежать. Причем не вперед, к алтарю, а назад, и спрятаться куда-нибудь. Сколько здесь народу? Боже мой, наверное, сотни. И все смотрят на меня, а я думаю, как бы не запутаться в подоле платья. Но бежать уже поздно, полпути пройдено, и я нахожу взглядом его синие глаза. Он улыбается. И мои страхи тают, я забываю обо всех, кто в этом зале, для меня есть только он, мой король. В груди разливается тепло, сердце перестает стучать, как бешеное, и я больше не чувствую себя кроликом, который случайно забрел на праздник охотников. Есть только я и он. Повторяю клятву, как учила Дис, слово в слово за Торином. И чувствую холодный металл тяжелого кольца с синим камнем. Теперь ты мой, только мой. Прозрачная фата поднимается от осторожного взмаха его больших ладоней, и я снова чувствую горький вкус его губ и запах табака, паря в его сильных руках. И сегодня я танцую вальс только с ним. *** Легкий ветерок выбивает несколько прядей из прически, и я осторожно провожу рукой по волосам. За деревьями раздается заливистый детский смех, слышится топот маленьких ножек, а за ними тяжелых, взрослых. И через пару секунд из-за деревьев выскакивает Фили, а за ним двое мальчишек с деревянными мечами. Они совсем разные, один светленький, с белесым пушком на личике и светлыми глазами, а другой черноволосый, и глаза у него темные, как ночное небо. И только несколько схожих черточек. Они валят старшего брата на землю и, звонко смеясь, бегают вокруг, глядя на меня. – Мама, мама! Гляди, как мы Фильку завалили! Довольные, мои маленькие силачи. А слева вдалеке слышится капризный девичий голосок: – Кили, ну не получается! Ты же видишь, что я стараюсь! – Ну что ты, это же так просто! – слышу, как знакомо поет тетива, свистит, рассекая воздух, стрела, и иду туда, откуда звучат голоса. – Давай еще раз. Я с интересом и переживанием смотрю, как Кили чуть придерживает локоть темноволосой девочки, стоя позади нее. Не оборачиваюсь на тяжелые шаги позади, я знаю, чьи они. Торин обнимает меня сзади, молча, и тоже смотрит, как наша дочь натягивает стрелу с сосредоточенным, чуть недовольным лицом. – Локоть! Хмурит темные бровки, разозлилась. Зато стрела входит ровнехонько в центр мишени. Радостно смеется, разглядывая дрожащее оперение. А я, гордо улыбаясь, поворачиваюсь к мужу. Он чуть прижимает меня к себе и целует, нежно, оставляя на губах вкус яблочного пирога. Я уже говорила ему, говорила каждый день с того момента, как он пришел за мной. Каждый день на протяжении стольких лет, и ни разу не солгала. Разве так бывает? Невозможно так сильно любить. Но я еще раз провожу ладонью по жестким волоскам его поседевшей бороды, и снова повторяю: – Я люблю тебя, Торин. Он молчит, но мне не нужны слова. Мне хватает того, что он слышит меня.